Текст книги "Зеркальный человек"

Памела повесила свой халат на сушилку. Стоя в одних трусах, она намылила мужа, смыла пену и вытерла его.

– Ты же понимаешь, что если ты и дальше будешь так делать, то мы не сможем заботиться о Мии, – напомнила она по дороге в спальню.

– Прости, – прошептал Мартин.

Памела уложила его в кровать и поцеловала в лоб. Сквозь ночные шторы пробивался солнечный свет.

– Спи.

В ванной она загрузила вещи мужа в стиральную машину, прихватила распылитель с чистящим средством, бумажные полотенца и вернулась в гостиную.

Бродяга, дремавший в кресле, поднял на нее глаза, облизал нос и снова уснул.

– А ты сколько валиума принял? – Она погладила пса по голове.

Памела протерла пол там, где сидел Мартин, подвинула столик на место, собрала в стакан рисовальные принадлежности. На краю столика валялись бумаги. Памела взяла лист с черным крестом и увидела под ним еще один, с угольным рисунком, и ей вдруг стало трудно дышать.

Мартин изобразил какую-то мощную конструкцию из двух столбов с двумя перекладинами. С верхней балки свисала человеческая фигура с веревкой на шее. Даже по торопливо сделанному наброску было ясно, что мертвый человек – девушка: платье, длинные волосы скрывают лицо.

Памела взяла рисунок и отправилась в спальню. Мартин не спал; он сидел в кровати.

– Как ты себя чувствуешь?

– Устал.

– Я нашла вот это, – спокойно проговорила Памела и показала ему рисунок. – И подумала – вдруг тебе захочется что-то сказать.

Мартин покачал головой и бросил тревожный взгляд в сторону гардеробной.

– Это девушка? – спросила Памела.

– Не знаю, – прошептал Мартин.

18

Отделение судебной медицины при Каролинском институте размещалось в здании красного кирпича с голубыми навесами. Яркое солнце щедро освещало грязные потеки на окнах. Флаг расслабленно свисал с флагштока возле отделения нейробиологии, расположенного напротив, через дорогу.

Йона уже побывал на Северном кладбище, оставил там цветы.

Свернув на парковку возле отделения судебной медицины, он увидел, что белый «ягуар» Нолена, против обыкновения, вписался в прямоугольник. Йона поставил свою машину рядом.

Кто-то, как всегда, выставил садовые стулья в защищенный от ветра угол, образованный крыльями здания.

Поднявшись по бетонным ступенькам, Йона открыл синюю дверь.

Нолен – профессор судебной медицины Каролинского института и один из европейских светил в этой области – ждал его в коридоре возле своего кабинета.

Фриппе, его прежний ассистент, присоединился к музыкальной группе и уехал в Лондон, однако Нолен говорил, что новая ассистентка, Шая Абулена, ничуть не хуже, хотя и не любит тяжелый рок.

– Звонила Марго. Она говорит, ты не имеешь отношения к расследованию, – вполголоса заметил Нолен.

– Это ошибка.

– Ну ладно. Истолкую твой ответ в том смысле, что ее слова не совсем соответствуют истине, а не в том смысле, что ты решил, будто ошибочно не допускать тебя к расследованию.

Нолен открыл дверь и впустил Йону в кабинет. За компьютером Нолена сидела молодая женщина в потертой куртке из черной кожи.

– Это Шая, моя новая коллега, – объявил Нолен с преувеличенно церемонным жестом.

Йона пожал женщине руку. У Шаи было серьезное узкое лицо с резко очерченными бровями.

Все трое вышли в коридор; Шая на ходу надела медицинский халат и спросила:

– Так что там насчет расследования?

– По-моему, у нас есть свидетель… и очень странно, что он до сих пор не дал о себе знать, – начал Йона.

– Что насчет расследования? – повторила она.

– Я жду результатов вскрытия.

– И зачем они вам? – ухмыльнулась Шая.

– Как думаете, сколько времени вам потребуется? – спросил Йона.

– Два дня, – сказал Нолен.

– Если мы немножко схалтурим, – прибавила Шая.

Нолен потянул тяжелую дверь и впустил их в прохладный зал с четырьмя секционными столами из нержавеющей стали. Свет люминесцентных ламп отражался от вытертых поверхностей моек и поддонов.

Йенни Линд, полностью одетая, лежала на самом дальнем столе.

Съежившаяся, неподвижная, она не казалась спящей.

Пока Нолен и Шая надевали защитные комбинезоны, Йона подошел к телу.

Светлые волосы отведены от бледно-серого лица.

Йона рассмотрел нос, маленькие проколотые уши без сережек.

Через губы тянулся старый шрам – Йона помнил его еще по времени поисков.

Сейчас глаза Йенни вылезли из орбит, пожелтели.

Глубокая борозда вокруг шеи налилась сине-черным.

Йона наблюдал, как Нолен разрезает и складывает в пакеты куртку и платье девушки.

Шая фотографировала, вспышка отражалась от металлических поверхностей.

– Криминалисты из Норрмальма, работавшие на месте преступления, определили момент смерти как три часа десять минут утра, – сказал Йона.

– Не исключено, – пробормотал Нолен.

Шая сфотографировала Йенни в лифчике и колготках, и Нолен продолжил.

Еще несколько снимков, уже в одних трусах, после чего белье сняли с трупа и сложили в пакет.

Йона взглянул на обнаженную девушку, на узкие плечи и маленькую грудь. Светлые волосы на лобке; бритые ноги и подмышки.

Худенькая, но не истощенная. Внешних признаков плохого обращения тоже нет.

На бедрах и выше пояса, по бокам, уже начал проступать бурый венозный рисунок.

Руки и пальцы ног приобрели сине-красный цвет.

Трупные пятна всегда проступают сначала на конечностях. Когда труп висит, первым делом темнеют ноги, руки и внешние половые органы.

– Что думаете, Шая? – спросил Йона.

– Что я думаю? – Шая опустила фотоаппарат. – Что же я такое думаю? Думаю, что, когда ее вешали, она была жива… так что дело не в том, чтобы выставить напоказ мертвое тело, как иногда случается… да и выбор места говорит о многом.

– И что, по-вашему, он означает?

– Ну, не знаю… что это убийство – показательное… но без претензий.

– Это уже само по себе претензия, – заметил Йона.

– Убийство, имитирующее казнь, – кивнула она.

– Я вижу – кончики пальцев содраны: в те несколько секунд, что девушка оставалась в сознании, она пыталась ослабить петлю… но других признаков насилия или физического принуждения нет, – заметил Йона.

Шая что-то буркнула, снова подняла фотоаппарат и принялась снимать каждую деталь трупа. От резких вспышек тени всех троих то и дело ложились на стены, тянулись до потолка.

– Нолен? – позвал Йона.

– Что скажет Нолен? – Патологоанатом поправил очки на переносице. – Обычно я начинаю с того, что всем уже известно… Причина смерти – как следствие того, что жертву подняли на веревке – двустороннее сдавливание сонных артерий, что привело к тому, что кислород перестал поступать в мозг.

Глубокая борозда от веревки на тонкой шее имела вид иссиня-черной стрелы. Нолен потрогал горло, чтобы определить, насколько глубоко трос врезался в кожу.

– Голый стальной трос, – пробормотал Нолен.

Тот факт, что лебедка работает за счет сцепления зубчатых колес, большого и поменьше, не позволяет в принципе исключить ни одну категорию преступников, подумал Йона.

– Навить трос на барабан мог бы и ребенок, – заметил он.

Йона взглянул на лицо девушки, представил себе ее страх. Вот петля обхватила горло. Пот стекает по бокам, ноги дрожат. Она искала выхода, не пытаясь бежать – может, просила пощады, надеялась, что в последнюю секунду ее, если она будет послушной, помилуют.

– Хочешь, чтобы мы ненадолго вышли? – тихо спросил Нолен.

– Да. Спасибо, – ответил Йона, не спуская глаз с Йенни.

– Пять минут, как обычно?

– Мне хватит.

Йона смотрел на труп девушки, слушая, как удаляются шаги коллег по пластиковому покрытию пола, как открывается, а потом закрывается дверь.

В просторной секционной воцарилась тишина. Йона шагнул к столу, чувствуя исходящий от мертвого тела прохладный воздух морозильной камеры.

– Как плохо все обернулось, Йенни, – тихо сказал он.

Йона отлично помнил первые дни после исчезновения девушки. Он тогда вызвался поехать в Катринехольм, помочь в проведении предварительного расследования, но шеф полицейского округа вежливо отклонил его предложение.

Нет, Йона не воображал, будто спасет Йенни. Но ему хотелось бы сказать самому себе, что тогда, пять лет назад, он сделал все, что в его силах.

– Я найду того, кто убил тебя, – прошептал он.

У Йоны не было привычки раздавать обещания. Но он смотрел на Йенни Линд – и не понимал, с чего какому-то человеку вздумалось умертвить ее там, на детской площадке.

Как будто ничего другого не оставалось.

Кто этот человек, не знающий милосердия? Откуда это желание перекрыть Йенни все выходы? Кто накопил в себе столько жестокости?

– Я найду его, – пообещал Йона мертвой девушке.

Он обошел тело, вглядываясь в каждую подробность: гладкие колени, вытянутые щиколотки, маленькие пальцы на ногах. Медленно обходя секционный стол, он пристально рассматривал тело – и тут услышал, что Нолен и Шая вернулись.

Тело перевернули на живот; снова началось тщательное фотографирование.

Нолен отвел светлые волосы на затылке девушки, чтобы Шая сняла место, где был узел петли.

Стальная поверхность стола отразила вспышку и сделалась как окно, сквозь которое льется свет. Тело на миг превратилось в черный силуэт.

– Погодите, – сказал Йона. – У нее седина… Я заметил, когда вы фотографировали… вот здесь.

И он указал на пятно на затылке Йенни.

– Да, посмотри, – ответил Нолен.

На затылке, прямо над шеей, виднелась бесцветная прядь. Рассмотреть ее в белокурых волосах было почти невозможно.

Нолен триммером срезал белые волоски у корней и ссыпал их в пластиковый пакетик.

– Изменение пигментации, – пробормотала Шая, запечатывая пакет.

– Повреждение волосяных фолликулов, повлиявшее на цвет, – добавил Нолен.

Он бритвой соскреб оставшуюся на месте волос щетинку, взял с письменного стола лупу и передал ее Йоне. Тот склонился над трупом и стал изучать бледно-розовую кожу, узор потовых желез, волосяные мешочки и уцелевшие после бритья волоски.

Перед ним было не естественное повреждение кожи, а нечто вроде татуировки в виде затейливо выписанной «Т». Ранка заросла неправильно, и верхняя перекладина немного перекосилась.

– Ее клеймили жидким азотом. – И Йона передал лупу Шае.

19

Йона закрыл дверь кабинета, но до него все равно доносились разговоры коллег в кухоньке по ту сторону коридора и тихое гудение принтера. Рукава голубой рубашки натянулись на руках и плечах. Пиджак Йона повесил на спинку стула, а «кольт-комбат» с наплечной кобурой запер в сейф.

Солнечный свет сквозь окно косо падал на его щеку и серьезный рот. Глубокая морщина между бровями осталась в тени.

Йона оторвался от монитора и перевел взгляд на единственную фотографию на голой стене. Увеличенное изображение затылка Йенни Линд.

Белая «Т» с широким основанием и раскинутыми «руками» светилась на коже.

Йоне случалось видеть холодное клеймение племенных лошадей: тавро охлаждали жидким азотом и прижимали к лошадиной шкуре. Шерсть на этом месте потом отрастала, но уже бесцветная. Азот повреждает ответственную за пигментацию часть волосяного мешочка, не проникая глубже и не пресекая роста волос.

Если бы дело вел Йона, стены его кабинета очень скоро покрылись бы фотографиями, списками имен и улик, распечатками лабораторных отчетов и картами с булавками.

Изображению белого знака предстояло сделаться ступицей в огромном колесе, которым становится любое предварительное расследование.

Йона снова повернулся к компьютеру и вышел из базы данных Европола. Он много часов посвятил тому, чтобы отыскать какую-нибудь связь холодного таврения с реестром судимостей, базой данных подозреваемых, а также содержащихся под наблюдением лиц, и с реестром Коллегии судебной медицины.

Нигде ничего.

Но Йона был убежден: убийца еще не закончил.

Он поставил клеймо своей жертве на затылок – и использует тавро еще не раз.

Пробы, которые криминалисты взяли на месте преступления, сейчас изучают в Национальном центре судебной экспертизы в Линчёпинге.

Патологоанатомы только-только приступили к вскрытию.

Следовательская группа из Норрмальма пытается отследить лебедку, а также людей, в чьем распоряжении имеются инструменты для таврения.

Арон допросил Трейси Аксельсон – женщину, которая обнаружила жертву. Согласно протоколу допроса, Трейси описала бездомную с «кулоном» – крысиным черепом на шнурке. Свидетельница все еще пребывала в состоянии шока и сначала утверждала, будто Йенни убила эта женщина, однако потом передумала и раз двадцать повторила, что женщина просто в упор глядела на нее, не делая никаких попыток помочь.

Полицейские отыскали бездомную, допросили и проверили ее ответы по записям с камер видеонаблюдения, отсмотрев кадры, где она появлялась. Было очевидно, что бездомная появилась на детской площадке еще до убийства и должна была что-то видеть.

Бездомная не смогла ответить, что она делала возле лазалки, когда Трейси обнаружила жертву. Арон полагал, что она топталась там, чтобы стащить вещи Йенни Линд.

Следы были зыбкими, как морская поверхность.

Загадка еще даже не начала облекаться в слова.

Предварительное расследование застряло на той вызывающей раздражение стадии, когда для продолжения требуется один-единственный шаг.

Если не считать того, что у полиции есть свидетель, подумал Йона.

Мужчина, который стоял, обернувшись к детской площадке, и видел повешение от начала до конца. Только однажды он отвел взгляд – когда посмотрел, как бездомная топчет картонку.

Ровно в десять минут четвертого мужчина перевел взгляд на детскую площадку, но внешне никак не отреагировал на увиденное.

Возможно, он оцепенел от шока.

Совершенно утратить способность действовать при виде чего-то кошмарного или непонятного – вполне в природе человеческой.

Мужчина просто стоял и смотрел, пока совершалось повешение; потом убийца покинул место преступления. Лишь тогда мужчина стряхнул с себя оцепенение, медленно приблизился к лазалке и ненадолго скрылся в слепой зоне.

Этот человек видел все.

Шагая по коридору, Йона думал о родителях Йенни Линд. Сейчас они, наверное, уже знают, что тело дочери обнаружено. Йона словно наяву видел, как они слабеют, как их отпускает напряжение, которого они давно уже не осознавали.

Скорбь вдруг стала чем-то конкретным, всеобъемлющим.

И навсегда – пронзительное чувство вины: они отказались искать дальше и утратили надежду.

Постучав в открытую дверь, Йона шагнул в просторный кабинет начальницы. Марго сидела за столом, держа перед собой развернутую «Афтонбладет». Ржаного цвета волосы заплетены в толстую косу, светлые брови подкрашены темно-коричневым карандашом.

– Ну и херня, иначе не скажешь, – вздохнула она и подвинула газету Йоне.

Весь разворот занимала сделанная дроном фотография, на которой Йенни Линд еще не успели вынуть из петли.

– Очень плохо, что ее родители увидели фотографию, – вполголоса сказал Йона.

– Главный редактор утверждает, что это общественно значимая информация.

– Что пишут?

– Так, всякие домыслы, – вздохнула Марго и бросила газету в мусорную корзину.

На столе рядом с кружкой кофе лежал телефон Марго. На темном экране виднелись серые овалы – отпечатки ее пальцев.

– Это не единичное убийство, – сказал Йона.

– Да нет, очень даже единичное… и тебе это известно, потому что, насколько я понимаю, ты, несмотря на прямой приказ, не бросил дело. Карлосу пришлось уйти из-за тебя. Как по-твоему, я тоже хочу остаться без работы?

– Полиции Норрмальма нужна помощь… Я читал их протокол допроса – там полно белых пятен, Арон слушает вполуха, он упускает, что слова – это лишь часть информации.

– Значит, информация, которую я даю, словами не исчерпывается? Что же именно я говорю?

– Не знаю, – вздохнул Йона и направился к двери.

– Потому что хреновый из тебя Шерлок Холмс, – сказала Марго ему в спину.

Йона, не оборачиваясь, остановился в дверях и ответил:

– Надеюсь, у твоего тестя ничего серьезного.

– Ты что, следишь за мной? – без тени шутки в голосе спросила Марго.

Йона повернулся и посмотрел ей в глаза.

– Юханна и твоя младшая дочь с ним уже больше недели.

Марго покраснела.

– Я хотела, чтобы об этом никто не узнал.

– Ты всегда приезжаешь сюда на машине, паркуешь ее в гараже. Но сегодня туфли у тебя немного запачкались, потому что ты шла от метро через Крунубергспаркен пешком. А когда мы виделись в среду вечером, на куртке у тебя не было лошадиных волос… Я подумал, что причина, по которой Юханна взяла машину, должна быть довольно веской, ведь на машине ты возишь старших девочек на конную базу Вермдё… и никогда не пропускаешь, для тебя это важно, ты сама в детстве была лошадницей… и машину Юханна забрала не из-за маминой болезни, потому что ее мать живет в Испании.

– Урок верховой езды был вчера, – сказала Марго. – Почему ты утверждаешь, что они у отца Юханны уже неделю?

– Юханна помогает тебе с ногтями, у тебя каждый второй четверг свежий маникюр… но сейчас ногти на правой руке накрашены не так ровно.

– Левой рукой у меня не получается, – проворчала Марго.

– На экране телефона возле твоих отпечатков обычно бывают маленькие пальчики, потому что Альва часто берет его, но сейчас там только твои отпечатки… поэтому я и предположил, что она уехала с Юханной.

Марго сжала губы, откинулась на спинку стула и посмотрела на Йону.

– Жульничаешь.

– Как скажешь.

– А вдруг я не поддамся твоему очарованию?

– Какому?

– Йона, я не хочу грозить тебе дисциплинарным взысканием, но если…

Йона закрыл дверь и зашагал по коридору к своему кабинету.

20

Стоя у стены, Йона рассматривал снимок замысловато выписанной «Т» – латинской буквы, ведущей свое происхождение от греческой «тау» и финикийской «тав», которая, в свою очередь, некогда была крестом.

Исчезновение Йенни Линд вызвало резонанс по всей стране, и другие дела, как бывает в таких случаях, ушли в тень. Соцсети бурлили, никто не остался в стороне, в поисках участвовало множество добровольцев, фотографии Йенни Линд были повсюду.

Йона хорошо помнил ее родителей, Бенгта и Линнею Линд, начиная их первой душераздирающей встречей с журналистами и кончая последней, полной горечи, после которой они замолчали.

Через пять дней после похищения новостная программа «Актуэльт» пригласила их в студию. Говорила в основном мать девушки. Голос ее то и дело прерывался от слез, а в самые тяжкие моменты она прикрывала рот рукой. Отец был немногословен, держался суховато и осторожно покашливал каждый раз, как собирался ответить на вопрос. Мать твердила: сердце подсказывает ей, что ее девочка жива.

– Йенни напугана и растеряна, но она жива, я знаю, – повторяла женщина.

В конце выпуска родители обратились к похитителю напрямую.

Полицейские наверняка проинструктировали их насчет того, что говорить, но Йона сомневался, что родители, стоя перед камерами, следовали сценарию.

Они стояли на фоне фотографии Йенни Линд.

Отец старался говорить твердо.

– Это наша дочь, ее зовут Йенни. Она веселая девочка, любит читать… мы очень любим ее, – начал он и вытер слезы.

– Прошу вас, – умоляюще сказала мать, – не делайте зла моей девочке, не надо… Я не должна этого говорить, но если вы хотите денег – мы заплатим, честное слово, мы продадим дом, машину, все, что у нас есть, последнюю мелочь продадим, только бы она вернулась домой, она наше солнце и…

Тут мать зарыдала, закрыв лицо руками. Отец обнял ее, пытаясь утешить, а потом снова повернулся к камерам и дрожащим голосом заговорил:

– Я обращаюсь к похитителю. Знайте: мы все простим, лишь бы Йенни вернулась к нам. Закроем на все глаза и забудем друг о друге.

Интенсивные поиски продолжались несколько недель. СМИ ежедневно сообщали о разных уликах, наводках и о том, что полиции снова не удалось напасть на след.

Правительство Швеции назначило награду в 200 000 евро за информацию, которая поможет отыскать Йенни Линд.

Десятки тысяч тяжелых фур обыскали и проверили их шины на соответствие с отпечатками.

Но несмотря на все ресурсы и потоки информации от населения, расследование так и не двинулось с места, а потом и вовсе заглохло. Родители девушки умоляли полицейских не бросать поисков, но ни одна разработка не дала результата.

Йенни Линд исчезла без следа.

Родители наняли частного детектива, увязли в долгах; им пришлось продать дом, после чего они отказались от всякой публичности и перестали общаться со СМИ.

Йона оторвался от фотографии: у него зазвонил телефон. Подойдя к столу, он взглянул на экран. Нолен.

– Ты звонил уже несколько раз, – раздался в трубке скрипучий голос Нолена.

– Хотел узнать, что там с Йенни Линд, – объяснил Йона и сел за стол.

– Я не должен тебе этого говорить, но мы закончили… как только получим последние данные из лаборатории, я отправлю тебе отчет.

– Есть что-нибудь, что мне надо знать уже сейчас? – Йона потянулся за бумагой и ручкой.

– Ничего особенного, за исключением знака у нее на затылке.

– Ее изнасиловали?

– Физических признаков нет.

– Можешь указать время смерти?

– Безусловно.

– Три часа десять минут – такое время нам сообщили криминалисты.

– Я бы предположил, что она умерла в двадцать минут четвертого, – сказал Нолен.

– Двадцать минут четвертого? – повторил Йона и положил ручку.

– Да.

– Когда ты говоришь «я бы предположил», это надо понимать как «я уверен». – Йона встал.

– Да.

– Я должен поговорить с Ароном, – сказал Йона и нажал «отбой».

С этой минуты на свидетеля с записи следует смотреть как на подозреваемого. Надо объявить его в розыск, может быть, даже общегосударственный.

В три часа восемнадцать минут мужчина отпустил поводок и вошел в слепую зону, по направлению к детской площадке. Так как Йенни Линд умерла две минуты спустя, у мужчины не было времени устанавливать лебедку на лазалке, но он успел бы подойти к ней, покрутить ручку – и в этом случае оказаться именно тем, кто убил девушку.

21

Памела взглянула на часы. Дело шло к вечеру, она осталась в архитектурном бюро одна. На улице стояла такая жара, что конденсат струйками стекал по прохладному оконному стеклу. Через минуту – созвон по скайпу с Мией. Памела допила остатки водки из стеклянной баночки, сунула в рот еще одну мятную конфету, села за компьютер и открыла программу.

Экран потемнел, а потом Памела увидела немолодую женщину в больших очках – представительницу соцслужбы.

Женщина вымученно улыбнулась Памеле и гулким в динамиках голосом стала рассказывать, как проходят такие беседы. Где-то на краю картинки маячила Мия. Розово-голубые волосы свисали вдоль бледных щек девочки.

– Это чего, обязательно? – спросила Мия.

– Садись, – распорядилась соцработница и встала. Мия со вздохом села на стул – так, что в камеру она попала только наполовину.

– Здравствуй, Мия, – начала Памела и широко улыбнулась.

– Здрасьте, – отозвалась Мия, глядя в сторону.

– Ну, я вас покидаю, – сказала соцработница и вышла.

Несколько секунд обе молчали, потом Памела заговорила:

– Я знаю, ситуация довольно странная. Но смысл в том, чтобы мы поговорили, получше познакомились друг с другом – это часть процесса.

– Whatever[3]3
  Зд.: как хотите (англ.)


[Закрыть], – вздохнула Мия и сдула с глаз прядь волос.

– Ну… как у тебя дела?

– Нормально.

– В Евле жара такая же, как в Стокгольме? Здесь просто парилка, работать сил нет, люди, чтобы выдержать, купаются в фонтанах.

– Жизнь – боль, – проворчала Мия.

– Я сейчас у себя в кабинете, – продолжала Памела. – Я уже говорила, что работаю архитектором? Мне сорок один год, пятнадцать лет я замужем за Мартином, мы живем на Карлавеген в Стокгольме.

– Окей, – отозвалась Мия, не поднимая глаз.

Памела кашлянула и откинулась на спинку стула.

– Тебе стоит знать, что у Мартина душевное расстройство. Он хороший человек, но его мучают навязчивые мысли, у него обсессивно-компульсивное расстройство, из-за которого он очень неразговорчив, а иногда у него случаются панические атаки. Но он идет на поправку…

Она замолчала и тяжело сглотнула.

– Мы не идеальные люди, но любим друг друга и надеемся, что ты захочешь жить с нами. Во всяком случае, попробуешь – может, тебе понравится. Что скажешь?

Мия пожала плечами.

– У тебя будет своя комната… с красивым видом на крыши… – Памела почувствовала, что ее улыбка утратила искренность. – Ну а в остальном мы совершенно обычные люди, любим ходить в кино и кафе, любим путешествия и ходить по магазинам… А тебе что нравится?

– Чтобы, когда я сплю, никто не пытался бы меня изнасиловать, вот что мне нравится… Ютуб, ну всякое такое.

– А еда какая тебе нравится?

– Мне пора, – сказала Мия и сделала движение встать.

– У тебя есть друзья?

– Парень, его зовут Понтус.

– У вас с ним отношения? Прости, это не мое дело.

– Нет, – сказала Мия.

– Я просто немножко нервничаю, – призналась Памела.

Мия снова села и сдула с лица прядь.

– Ну а каким ты представляешь себе свое будущее? Кем хочешь работать? О чем мечтаешь?

Мия утомленно покачала головой.

– Извините, но у меня не получится…

– Может, хочешь меня о чем-нибудь спросить? Или что-нибудь мне рассказать?

Девочка подняла глаза и объяснила:

– Со мной тяжело. Я отстойная девица, которую никто не любит.

Памела сделала над собой усилие, чтобы не начать убеждать ее в обратном.

– Скоро мне исполнится восемнадцать, и тогда обществу больше не надо будет делать вид, что ему на меня не наплевать.

– Верно.

Мия озадаченно посмотрела на Памелу, помолчала и спросила:

– Почему вы хотите, чтобы я жила с вами? Вы архитекторша, богатая, живете в центре Стокгольма. Если вы не можете родить ребенка, могли бы удочерить какую-нибудь хорошенькую китаянку, правда?

Памела моргнула и задержала дыхание.

– Администратору из соцслужбы я этого не рассказывала, – заговорила она вполголоса. – Когда моей дочери было столько же лет, сколько тебе, я ее потеряла. Я не говорила об этом, потому что не хотела выглядеть странной, не хотела напугать тебя. Конечно, я не верю, что ты заменишь ее… я лишь думаю, что люди, которые многое потеряли, могут помочь друг другу, потому что друг друга понимают.

Мия подалась вперед.

– Как ее звали?

– Алиса.

– Ну хоть не Мия.

– Не Мия, – улыбнулась Памела.

– Что с ней случилось?

– Она утонула.

– Жесть.

Обе помолчали.

– После ее гибели я начала выпивать, – призналась Памела.

– Выпивать, – скептически повторила Мия.

– Вот в этой баночке была водка. Я выпила всю, чтобы набраться духу позвонить тебе. – Памела показала банку.

Она увидала, что Мия немного расслабилась. Девочка откинулась назад и долго наблюдала за лицом Памелы на экране компьютера.

– Теперь понимаю… может, у нас и срастется, – сказала она. – Только вы пить бросайте. И устройте, чтобы у Мартина в голове прояснилось.

Чувствуя себя неспокойно, Памела вышла на жару. Она решила прогуляться, прежде чем идти домой, к Мартину.

Шагая по улице, она снова и снова прокручивала в голове разговор с Мией. Может, не стоило рассказывать про Алису?

Памела достала телефон и набрала номер Денниса. Проходя мимо старого антикварного магазина, она слушала, как плывут гудки.

– Деннис Кранц, – ответил Деннис. Как всегда.

– Это я.

– Прости, я видел, что это ты… но рот сам произносит затверженное. Мышечная память, а не настоящие слова.

– Знаю, – улыбнулась Памела.

Они с Деннисом знали друг друга еще с гимназии – и он до сих пор, отвечая, называл себя полным именем, хотя видел, что звонит Памела.

– Как Мартин?

– По-моему, неплохо. Ночью иногда впадает в беспокойство, но…

– На чудо не рассчитывай.

– Я и не рассчитываю, только…

Памела замолчала. Пропустила велосипедистов и перешла дорогу.

– Что – только? – спросил Деннис, словно прочитав ее мысли.

– Я знаю, ты думаешь, что еще рано, но у нас с Мией состоялся первый разговор.

– Что говорит соцработница?

– Мы успешно прошли первый этап, но рассмотрение дела об опеке еще не окончено, и решение пока не приняли.

– Но ты надеешься, что оно будет в вашу пользу?

– Да. Надеюсь. – Памела взглянула на лужайку, на которой устроились загорать несколько девушек в одном белье.

– Ты не слишком много на себя взваливаешь?

– Ты же меня знаешь. Для меня нет понятия «слишком много», – улыбнулась Памела.

– Если я могу чем-то помочь – только скажи.

– Спасибо.

Памела закончила разговор, прошла аптеку, табачный киоск – и тут краем глаза уловила нечто странное.

Она резко остановилась, повернулась и уставилась на лист «Афтонбладет».

Заголовок гласил: «Палач».

На фотографии была детская площадка в парке при Обсерватории, снятая сверху и наискосок. Полиция обнесла площадку специальной лентой и временной оградой.

Поодаль виднелись несколько машин экстренного вызова.

С лазалки свисала девушка в кожаной куртке и в платье.

Почти все лицо скрыто волосами.

Сердце у Памелы забилось так, что заболело в груди.

Это же рисунок Мартина.

Рисунок, который Мартин набросал ночью.

Почти один в один.

Значит, прошлой ночью он был на площадке, был еще до полиции.

22

На ватных ногах Памела свернула в переулок, прошла мимо желтого мусорного бака и остановилась у какой-то двери.

Любой, кто обнаружил бы мертвую девушку, впал бы в состояние шока.

Теперь Памела понимала, почему Мартин не мог уснуть. Он бродил, носил в себе увиденное, но заговорить не осмеливался.

В итоге он принял большую дозу валиума, и ему удалось сделать рисунок.

Дрожащими руками Памела достала телефон, зашла на сайт «Афтонбладет».

Прежде чем загрузить статью, ей пришлось переждать рекламу «вольво» и двух интернет-казино.

Памела принялась читать, нервно прыгая глазами по строчкам.

Девушку обнаружили на детской площадке в парке при Обсерватории в ночь на среду.

По словам стокгольмского следователя Арона Бека, руководившего расследованием, преступника пока не взяли.

Памела перешла на сайт полиции Стокгольма и попыталась понять, как связаться с Беком.

Рядом с номером экстренного вызова она обнаружила только обычный «112».

Система из нескольких автоответчиков наконец переключила ее на живого человека. Памела объяснила, что хочет поговорить с Ароном Беком насчет убийства на детской площадке.

Продиктовав свои имя и телефонный номер, она убрала телефон в сумку. Было страшно, в горле встал болезненный ком, который не давал глотать. Надо пойти домой, попробовать вытянуть из Мартина рассказ о том, что он видел.

На детской площадке убили девушку.

Пытаясь успокоиться, Памела привалилась к двери и закрыла глаза.

Когда зазвонил телефон, она вздрогнула. Доставая телефон из сумочки, она успела заметить, что номер незнакомый.

– Памела, – выжидательно сказала она в трубку.

– Здравствуйте, меня зовут Арон, я комиссар полицейского округа Стокгольм. Кажется, вы хотели связаться со мной. – Человек говорил так, будто ему скучно.

Памела бросила взгляд на пустой проулок.

– Я только что прочитала в «Афтонбладет» об убийстве на детской площадке… насколько я поняла, расследованием руководите вы.

– Вы что-то хотели сообщить?

– Мне кажется, мой муж кое-что видел, когда во вторник ночью выгуливал собаку… Он не может позвонить сам, потому что у него тяжелое психическое расстройство.

– Нам надо немедленно поговорить с ним. – Теперь Бек заговорил совсем иначе.