Текст книги "Звезда и тень"

4

Гавайи, 1871

Это был огромный дом, но Сэмми уже начал привыкать к большим помещениям. Он их любил. Пустые комнаты полны воздуха, под босыми ногами тканые лаухаловые циновки, кругом белые колонны и широкие портики, называемые ланаи, эхо голосов идет от высоких потолков, а в ушах все время стоит шум океана.

Сегодня мальчик собирался в гости к леди Тэсс, поэтому на нем были ботинки, белый матросский костюмчик с морскими сине-красными полосками, такой новый, что не хотелось даже двигаться. Он боялся что-нибудь испортить. Одежды у мальчика было много, но он предпочитал ее не трогать и держать новой в гардеробе или комоде. Так приятно было заглянуть на полки и увидеть, что все аккуратно сложено, такое чистое и хрустящее.

Сэмми сидел на стуле, разглядывая красивое поперечное плетенье циновки на полу, в то время как леди Тэсс беседовала с миссис Доминис. Он не прислушивался к их словам, обыденный разговор женщин не вызывал у него интереса. Когда леди Тэсс спросила, не хочет ли он остаться дома и поиграть, ребенок не согласился, он хотел побыть с ней. Он всегда этого хотел. Лучше всего было, когда она обнимала его и прижимала к себе, но ему нравилось также, когда она брала его за руку или когда он мог зажать кулачком складки ее платья.

Сегодня леди Тэсс вывела к гостям своих детей – мистера Робекка и маленькую Кэй. Гавайские леди с удовольствием с ними общались, это было заметно.

Сэмми размышлял, было ли у миссис Доминис еще другое имя, на ее собственном языке, вместо того, каким ее называли иностранцы, унаследованного от бородатого супруга-итальянца. Когда он спросил об этом леди Тэсс, она ответила, что христианское имя миссис Доминис – Лидия. Но ему хотелось знать подлинное имя. У всех гавайцев странные живые имена. Миссис Доминис тоже была настоящая леди, с низким бархатистым голосом, шоколадной кожей островитянки. Когда она наклонилась, чтобы крепко обнять Роберта и Кэй, они показались очень розовыми и маленькими.

Сэмми стоял позади леди Тэсс, когда миссис Доминис пожелала обнять его, и не подошел. Он знал, что ему бы эта ласка понравилась, но понимал, что Роберт и Кэй были детьми леди Тэсс, а у него не было второго, отцовского, имени, и потому он чувствовал себя неловко в этом красивом наряде.

Маленькая Кэй свернулась калачиком на коленях миссис Доминис, прижавшись щекой к пышной груди. Роберт рассердился, что остался без внимания, пока, наконец, ему не дали орехов. Четырехлетний малыш уселся на пол у ног гостьи и занялся черными, словно полированными, орехами.

– Ты когда-нибудь занимался рыбной ловлей? – спросила миссис Доминис у Сэмми.

Он кивнул. Американские и английские леди никогда не разговаривали с детьми в гостиной, но гавайцы хотели знать, чем они занимаются, проявляя при этом живой интерес, будто они сами были детьми.

– Я поймал мано, мэм, – акулу.

– Акулу? Большую?

Он покачался на стуле из стороны в сторону.

– Довольно большую, мэм.

– Такой же длины, как моя рука?

Мальчик взглянул на ее протянутую руку. Она была пышной и мягкой, не такой тонкой, как у леди Тэсс.

– Немного длиннее.

– Ты убил ее?

– Да, мэм. Я ударил ее веслом. Кук-вэйн помог мне ее добить.

– У нас подавали ее вчера к обеду, – сказала леди Тэсс.

– Отлично, – миссис Доминис улыбнулась Сэмми. – Убить акулу и съесть, значит, стать очень храбрым. Он с интересом взглянул на нее.

– В самом деле?

– Конечно. Мано Кане – ловец акул – ничего не боится в море.

Сэмми даже немного приподнялся, пораженный этой мыслью. Он стал фантазировать, вообразил себя акулой, скользящей в темных глубинах океана. Бесстрашной, хватающей зубами все, что ей угрожает.

– Я спою тебе песню об акулах, – сказала миссис Доминис и начала петь на своем родном языке. Это даже не была песня, у нее не было мелодии, а только ритм, который подчеркивался ударами пальцев по коленям. Мальчик вслушивался в поток звуков, словно зачарованный.

Когда она закончила, леди Тэсс попросила спеть еще что-нибудь. Миссис Доминис встала, все еще держа Кэй на руках, села за фортепиано. Она пела привычные английские песни, а леди Тэсс и маленький Роберт подпевали ей, а Кэй невпопад хлопала своими маленькими ручонками.

Сэмми тихо сидел на стуле. Он не присоединился к ним. За всеми мелодиями ему слышалась запавшая в сознание ритмичная песня акулы.

5

– Вам следовало бы выйти замуж, моя дорогая, – сказала миссис Ротам Леде. Пожилая женщина, к сожалению, не пояснила свою мысль, как это сделать. Она сидела на кончике стула, как на насесте. – Я не против машинописи, – Она нежно сложила пальцы с синеющими венами и слегка ими постучала, словно печатала. – Подумайте только, какими грязными станут ваши перчатки.

– Я не собираюсь надевать перчатки, миссис Ротам, – сказала Леда. – По крайней мере, тогда, когда буду печатать.

– Но куда вы их положите, если снимете на время работы? Они так пачкаются, вы же знаете, что такое перчатки.

Миссис Ротам покачала головой, и седые завитки волос на висках качнулись в такт под полями ее шляпки, такой же скромной, как у девушек много лет тому назад.

– Вероятно, в моем столе будет ящик, и я оберну их в бумагу и положу туда.

Мисси Ротам не отвечала, но все еще качала головой. На фоне бледно-розовых стен и выцветших портьер цвета зеленых яблок она выглядела хрупкой, изящной и древней, как гирлянды в георгиевском стиле на штукатурке, что украшали потолок и камин.

– Это просто несчастье, представить вас за конторкой, – внезапно сказала она. – Я хочу, чтобы вы передумали, Леда, дорогая. Это не понравилось бы мисс Миртл, не правда ли?

Этот довод, приведенный тоном легкого упрека, горько задел Леду. Не было и тени сомнения, что мисс Миртл это вовсе бы не понравилось. Девушка опустила голову и сказала с отчаянием:

– Но вы только подумайте, как это может быть интересно! Возможно, я печатала бы рукопись, написанную автором, равным сэру Вальтеру Скотту.

– Очень сомнительно, дорогая, – сказала миссис Ротам, недоверчиво качая головой. – Очень сомнительно, в самом деле. Я не думаю, что мы увидим автора, равного сэру Вальтеру Скотту при нашей жизни. Не хотите ли чая?

Леда поднялась, оценив честь, оказанную ей таким предложением. Это был добрый жест миссис Ротам, хотя Леда видела, что хозяйка шокирована от мысли, что однажды может появиться на свет автор, равный ее любимцу.

В то время как они ели тонко нарезанные бутерброды, горничная доложила о визите леди Коув и ее сестры мисс Ловат. На мгновение в дверях произошла заминка, так как мисс Ловат старалась держаться позади и пропустить вперед свою сестру, баронессу, а леди Коув напрасно пыталась войти после своей родственницы, старшей по возрасту. Как всегда, был найден компромисс: миледи в конце концов нежно ввела свою сестру в комнату и благодарно взглянула на Леду, когда она поставила стулья для них возле подноса с чаем.

Как и в былые времена, мисс Ловат, усевшись, бережно разложила складки своего платья на стуле, обитом ситцем, и потребовала от Леды объяснений, почему она так долго не навещала своих друзей.

Девушка пыталась объяснить, не вызывая у этих леди волнений слишком правдивым описанием того, что значит работать за деньги, но леди Коув пришла к ней на выручку, заметив своим мягким голосом, что Леда очень хорошо сделала, что оказала им честь своим приходом. Леда улыбнулась ей, благодарная за поддержку.

После прихода новых гостей разговор перешел на разные темы, включая жильцов дома мисс Миртл.

– У нее грубое лицо, – уничтожающе охарактеризовала мисс Ротам новую хозяйку. – Вы сначала увидите ее нос, а потом уже шляпку.

– А он – торговец животными, – сказала мисс Ловат.

– Торговец животными? – переспросила Леда.

– Он занимается животными, – добавила мисс Ловат, выразительно подняв палец. – Больными. В широких масштабах.

К этому нечего было добавить. Что делал джентльмен с больными животными, да еще в широких масштабах – осталось только догадываться.

Прошло мгновение уважительного, печального молчания, когда все думали о грустной судьбе дома мисс Миртл, а Леда вспомнила о своей уютной спальне с бархатным брюссельским ковром, ирисовыми обоями с темно-синим рисунком на фоне розового и красного.

– Вы что-нибудь изменили в вашей новой квартире, дорогая? – спросила леди Коув Леду.

– Изменила? – она заколебалась в поисках подходящего ответа, такого, чтобы остановить дальнейшие расспросы о жилье – я еще не решила, что сделать. Не люблю спешить.

– Очень мудро, – согласно кивнула мисс Ловат.

– Вы всегда были решительной девушкой, Леда. Мы беспокоились о вас, но я верила, что у вас все будет в порядке.

– О да, мэм.

– Леда говорит, что хочет стать машинисткой, – провозгласила миссис Ротам, – я должна сказать, что мне это не нравится.

– Конечно, нет! – мисс Ловат поставила свою чашку. – Мы все думаем, что профессия машинистки неподходящая.

Это было… это… видите ли, мне не совсем хорошо у мадам Элизы, – сказала Леда.

– Тогда надо что-то предпринимать, – сказала леди Коув своим добрым голосом, почти шепотом. – Что мы можем сделать для вас?

Леда с благодарностью взглянула на нее:

– О, леди Коув, для меня было бы большим счастьем, если бы я могла получить рекомендацию. – Она остановилась, чувствуя невежливость такой прямой просьбы. – Хотя бы несколько слов. Боюсь, что мадам Элиза не… если не трудно, вы так добры. – Она закусила губу, произнеся эти беспорядочные слова.

– Мы подумаем, – сказала мисс Ловат. – Это не значит, что мы не хотим вас рекомендовать, дорогая Леда, вы понимаете. Но, может быть, вам не следует так поспешно оставлять мадам Элизу, чтобы стать машинисткой.

– Но, мэм…

– Прислушайтесь к мудрому совету, Леда. Машинистка – это не для вас, это занятие для очень сильных женщин.

– И у вас будут грязные перчатки, – добавила миссис Ротам.

– Но ей не надо работать в перчатках. Для таких поручений найдутся люди других профессий и другого класса. Посыльные, например. Мальчики из магазинов, – ноздри мисс Ловат раздувались. – Возможно, придется общаться с актерами.

– Актеры! – пропищала леди Коув.

– Может быть, Леду попросят отпечатать их роли. Я сама видела объявления для дам-машинисток, предлагающие перепечатку ролей актеров и документов для юристов.

Все три дамы с упреком взглянули на Леду. Та опустила глаза от смущения и отпила глоток чая; она была беззащитна. Девушка с удовольствием съела бы еще несколько тонких, как бумага, ломтиков хлеба с маслом, но это было бы неприлично.

– Мы подумаем, – сказала мисс Ловат, имея в виду, что думать будет она, а другие дамы будут послушно следовать ее рассуждениям и выводам. – Мы желаем вам всего самого лучшего, моя дорогая Леда. Мисс Миртл завещала нам позаботиться о вашем будущем. Приходите снова в следующую пятницу, и мы обо всем договоримся.

Леда провела остаток дня, сидя в приемной Агентства мисс Герншейм по найму. Ее беседа с мисс Герншейм пошла не столь гладко с того момента, когда та узнала, что у Леды нет письменной рекомендации с прежней работы. Девушке дали понять, что машинистка – дефицитная профессия, которую обычно предоставляют тем, кто уже имеет навыки и опыт. А без характеристики… Тут мисс Герншейм постучала пером по краю чернильницы с суровым выражением на лице.

Леда упомянула о своих связях с дамами Южной улицы.

– Я ничего не слышала о леди Коув, – мисс Герншейм сказала разочарованно. – А эта фамилия упоминается в справочнике у Бурка?

– Конечно, – сказала уязвленная Леда. – Они баронеты с 1630 года. А леди Коув – Ловат по материнской линии.

– В самом деле? А вы в родстве с ними? Леда опустила глаза на свои перчатки.

– Нет, мэм, – пробормотала она.

– Для меня Этуаль – также неизвестная фамилия.

– В каком районе проживала ваша семья?

– У меня нет семьи, они все умерли, мэм.

– Очень сожалею, – сказала мисс Герншейм официальным тоном, – а каково ваше происхождение? В вашем случае предусмотрительный наниматель пожелал бы знать, кто вы, с вашим маленьким опытом, да еще с историей ухода с предыдущей должности. Сейчас так много недоразумений, столько разных опасных людей повсюду. Социалисты. Горничные, которые убивают своих хозяев. Опасный класс. Вы, конечно, слышали о Кэт Вебстер?

– Нет, мэм, – сказала Леда.

– Неужели? – мисс Герншейм подняла брови и выглядела искренне удивленной. – Это было во всех газетах. Ричмонд. Несколько лет назад. Прислуга для всякой работы та, что зарезала бедную старую вдову и сварила в ее же собственном медном котле. И еще был случай с мадам Райсл, задушенной прислугой в собственном доме на Парк Лейн. Все это делает нанимателей очень подозрительными. Вы не ирландка, надеюсь?

– Я по происхождению француженка, мэм, – Леда произнесла это с усилием.

– Будьте поконкретнее, мисс Этуаль. Как долго ваша семья проживала в Англии?

Леда почувствовала, что ей становится душно в этой маленькой конторе.

– Боюсь, что я не могу об этом точно сказать.

– Вы склонны больше рассказывать о семье Ловат, чем о собственной.

– Моя мать умерла, когда мне было три года. Мисс Миртл Балфор с Южной улицы взяла меня тогда на воспитание.

– А мистер Этуаль? Ваш отец?

Леда сидела молча, теряя последнюю надежду.

– Но тогда, значит, вы родственница мисс Балфор? Может ли она дать рекомендацию?

– Нет, мэм, – сказала Леда и с ужасом услышала, что ее голос дрожит от волнения. – Мисс Балфор умерла год тому назад.

– Ну а вы сами – родственница семьи Балфор?

– Нет, мэм.

– Вас удочерили?

– Мисс Балфор взяла меня в свой дом.

Женщина теряла терпение.

– Я не могу считать все это благоприятными обстоятельствами, мисс Этуаль. Может быть, нам лучше поискать для вас такую профессию, которая не требует особой квалификации? Вы не думали о работе в магазине?

Леда сжала руки в перчатках.

– Я бы предпочла не заниматься торговлей, мэм, пожалуйста.

– Это уж слишком. Вы думаете, что ваше воспитание ставит вас выше этого?

– Я действительно хочу стать машинисткой, мэм, – сказала Леда упрямо.

– В таком случае вы должны будете представить мне более убедительную рекомендацию от высокопоставленного лица. Лучше всего, от леди Коув.

– Да, мэм.

Мисс Герншейм делала записи.

– Я полагаю, что Этуаль – фамилия вашей матери?

– Да, мэм, – голос Леды упал до шепота.

– Она не была замужем?

Леда молча кивнула головой. Мисс Герншейм оторвала глаза от своих бумаг и нахмурилась.

– Каков ваш теперешний адрес?

– Я живу в доме миссис Докинс на Джекоб Айленд, мэм. Бермондси.

– Джекоб Айленд! – Она закрыла тетрадь и отложила перо. – Все это выглядит вызывающе, мисс Этуаль. Странно, что вы, чувствительная девушка, не позаботились о своем окружении. Когда вы вернетесь с рекомендацией, мы посмотрим, что можно сделать. Удобен вам для встречи следующий понедельник?

– Я надеюсь, что принесу письмо еще раньше, – предложила Леда.

– Чем скорее, тем лучше, но к понедельнику я смогу выяснить, что лучше подойдет в ваших обстоятельствах. Дверь закройте за собой тихо, пожалуйста. Сегодня у меня ужасная головная боль.

У Леды тоже разболелась голова. Она покинула офис в мрачном настроении. И все же ей надо как-то застать леди Коув дома в отсутствии ее сестры, мисс Ловат, – трудное дело само по себе, а затем убедить робкую баронессу написать рекомендацию, о которой мисс Ловат откровенно намекнула, что ее писать нельзя. Причем надо включить строчку, что Леда не способна на убийство, а это вызовет разговор о кровожадных слугах, и леди Коув задрожит от страха при мысли о злонамерении своего собственного дворецкого, сутулого, с надтреснутым голосом, который тридцать пять лет служит в ее доме.

И ждать еще неделю, чтобы узнать, есть ли вакансии! Леда мысленно оценила свои сбережения и мрачно пошла дальше.

Когда она добралась до своего района, было поздно и темно. Ночной инспектор уже поднимался по ступеням полицейского участка. Увидев Леду, он остановился и помог открыть ворота.

Вы снова поздно, мисс. Слышал, что вчера вы пришли рано.

– Здравствуйте, инспектор Руби. У вас все в полном порядке?

– Конечно, мисс, конечно. – Это было обычное начало их разговора. Леда осведомилась о его жене и детях, об ужине и предложила рецепт мисс Миртл по приготовлению бычьего языка.

– Сердечно благодарю, мисс. Поднимемся, и я запишу рецепт в записную книжку, если вы не спешите.

Леда поднялась по ступеням и прошла через железную дверь, которую он для нее открыл. Внутри душной служебной комнаты место инспектора было ярко освещено, подобно кафедре. В сгущающихся сумерках это было особенно заметно. В единственной камере на полу лежала женщина, вытянувшись во весь рост; темная куча тряпья, бормочущая и тихо стонущая, в то время, как полисмен вскочил со скамьи, стоящей снаружи, и отдал честь старшему почину.

Леда понимала, что было бы невоспитанностью разглядывать женщину в темной камере из любопытства, так что уселась на скамью и оперлась о добела вымытую стену, взяв книгу у инспектора и положив ее на колени, чтобы сделать запись. Не обращая внимания на духоту, другой полицейский начал ворошить уголь под медным чайником на каминной решетке, извинившись перед инспектором, что чай еще не готов.

Инспектор усмехнулся:

– Это неважно, все равно ты завариваешь такую мерзость, Мак-Дональд.

– Сожалею, сэр, – сказал Мак-Дональд. Он выпрямился, и было видно, что он не знает, куда деть свои большие, покрытые веснушками руки. Он засунул их за свой белый ремень со сверкающей пряжкой и смущенно взглянул на Леду.

– Никогда не приходилось дома этим заниматься. Леда отложила книгу.

– Позвольте мне заварить чай для вас, инспектор. Я умею.

– Да, вы молодец, мисс. – Инспектор Руби с улыбкой коснулся своих усов. – Буду вам благодарен. Нет ничего лучше, чем забота женщины.

Леда подошла к камину и занялась чайником и огнем. Уголком глаза, она заметила, что женщина пошевелилась на полу камеры, как будто пытаясь лечь поудобнее. Она глухо застонала. Когда она перевернулась на спину, стало заметно, что она в состоянии угрожающей беременности, как сказала бы мисс Миртл шепотом, прикрывая рот рукой.

– О господи, – воскликнула Леда, выпрямляясь над маленькой печью, – с вами все благополучно, мэм?

Женщина не ответила. Она тяжело дышала, выгибая спину. Инспектор расспрашивал подчиненного:

– Мак, что это у нас здесь?

– Беспорядок, сэр, как записано в книге. – Сержант Мак-Дональд откашлялся. – Ее взяли еще в полдень, забрали из Окслипса на острове. Был шум. Она расцарапала лицо Салли фрайинг Пэн.

Леда с удивлением обернулась, успев заметить, что мужчины обменялись многозначительными взглядами.

– Окслипс? – спросила она. – На моей улице? Это там, где держат детей-сирот?

Инспектор Руби криво ухмыльнулся. Он пожевал верхнюю губу, зажав зубами усы. Сержант Мак-Дональд имел такое же выражение лица.

– Сироты, – горько заметил инспектор Руби, – да, вы правы, мисс.

Заключенная застонала. Когда Леда вгляделась, то поняла, что это была девочка-подросток.

– Вероятно, инспектор Руби, я считаю… – Леда не решалась высказать свое мнение, но девушка теперь уже издавала характерные крики. – Следует вызвать врача.

– Доктора, мисс? – Инспектор уставился на девушку. – Вы считаете, помоги нам бог, не собирается ли она…

Распростертая женщина в камере прервала его стоном, переходящим на визг, затем внезапно последовал поток шепотом произнесенных нечестивых слов.

– Мак-Дональд, – закричал инспектор, – пошлите выяснить, дежурит ли офицер медицинской службы. У нее не будет денег на доктора.

– Да, сэр, я тотчас же это узнаю, сэр. Мак-Дональд вскочил, быстро козырнул и исчез за железной дверью с поразительной скоростью.

– Мак-Дональд! – инспектор заорал ему вслед. – Пошлите кого-нибудь, я говорю, а сами не ходите! Ну и глупец, разрази его, он меня слышал, как ясный день. Испугался этих женских дел. – Инспектор Руби ухмыльнулся. – Он к вам неравнодушен. Спрашивает о вас каждый день. Еле успокоился, что вы с ним вчера поговорили.

Он снял пиджак со сверкающими пуговицами и начал закатывать рукава.

– А что вы думаете об этой бедняжке? Нам надо бы взглянуть на нее поближе.

Леда отпрянула к стене, в то время, как он открыл камеру и поманил ее.

– Боюсь, что я ничего об этом не знаю, – заметила она. – Думаю, надо пригласить специалиста.

– Господи, мисс, нет здесь у нас специалиста, вы же знаете. Особенно для такого случая. Может быть, офицер-медик пришлет акушерку, а, может быть, и нет. – Он вошел в камеру и стал на колени перед женщиной. – Ну, а теперь что будем делать, малышка? Давно у тебя родовые схватки? Как долго?

Леда же могла разобрать, что пробормотала девушка в ответ, но инспектор покачал головой, услышав ответ.

– Весь день, не так ли? Глупое дитя, почему молчала?

– Я не хочу этого всего, – задыхалась девушка. – Я не хочу, чтобы это наступило.

– Но это же наступает все-таки. Впервые? Сквозь стон она ответила, что впервые.

– Почему вы поехали в Окслипс? Надеялись найти помощь?

– Моя подруга… она приглашала… обещала помочь устроить ребенка. – Девушка всхлипнула и отвернулась. – Я бы платила за него, клянусь, я платила бы за его содержание.

Инспектор покачал головой.

– Ты сама вырастишь свое дитя, моя девочка, – сказал он. – Отдать ребенка другим – все равно, что убиться поверь мне. Ты была горничной? А в городе у тебя был молодой человек?

– Я не могу… его найти.

– Плохо дело. Но на Окслипс не нужны новорожденные, понимаешь? Тебя напрасно направила сюда твоя подруга.

Девушка начала задыхаться. Лицо исказилось. Инспектор держал ее за руку. Леда подвинулась ближе, кусая губы.

– Могу я что-то сделать? – прошептала она. Скрип железной двери заставил их обоих обернуться. Леда надеялась увидеть сержанта Мак-Дональда, но это был незнакомый офицер, который ворвался в дверь, щеки его покраснели над тесным воротником от напряжения. Инспектор Руби вскочил.

– Не бросайте меня, – закричала девушка, – мне так больно!

Леда вошла в камеру.

– Я останусь с ней, – сказала она, опускаясь на колени. – Она взяла девушку за руку и погладила, как только та ухватилась за нее трясущимися пальцами.

– Спасибо, мисс.

Инспектор вышел, чтобы обратиться к вновь прибывшему.

– Добрый вечер, интендант. Что-нибудь неладно? Пришедший грубо захохотал.

– Неладно! Ха! Зачем у вас здесь в конторе телеграф? Я вас спрашиваю! Свора репортеров в десяти шагах гонится за мной, а Ходзи Офис висит у меня на шее. И это вы называете неладным, черт побери! Пошли, Руби, и держись бодро.

– Мой заместитель…

– Мак-Дональд? Я встретил его на улице. Послал вперед. Пресса, пресса, друг! Или вы думаете, я жажду, чтобы кровожадные репортеры растоптали меня!

Он даже не посмотрел ни на Леду, ни на женщину в камере, но все время держал дверь открытой, пока инспектор Руби быстро надевал китель и фуражку.

– Это своего рода мошенничество, я уверен, но этот парень известен своей работой от Уатхолла до «Тайме», и нам надо быть на высоте. Считаю, что мы имеем четверть часа до прихода представителей прессы. – Он вытер лоб носовым платком. – Воровство в Александр-Отель, у какого-то злосчастного восточного принца или еще кого. Это Сайамез, я полагаю, но это, впрочем, не наша забота. Мы имеем дело с проклятым заявлением этого вора, в котором говорится, что это украденное сокровище ни что иное как украшенная бриллиантами корона Сайамеза, предназначенная для самой королевы. Учтите, этот вор напрямую заявляет, что она, черт побери, может быть найдена в Окслипс на Джекоб Айленд!

– Окслипс! – еле выговорил инспектор Руби.

– Ну, наконец, до вас дошло! И это только половина дела. Знаете ли вы, что этот маньяк оставил в отеле вместо короны? Какую-то дрянную статуэтку явно из грязного борделя! Даже не из какой-либо третьесортной гостиницы, где полно всякой ерунды. Только представьте, Департамент внутренних дел в истерике, а Департамент внешних отношений словно с ума сошел, жуткое оскорбление в адрес этих чувствительнейших восточников. Международный скандал, нарушение торговых соглашений. Задеты чувства дипломатов. Не хотелось бы мне выглядеть дураком перед сворой этих чертовых дипломатических лиц…

Закрывшаяся дверь не позволила Леде услышать остальное. Она с изумлением посмотрела им вслед, затем встретилась глазами с испуганным взглядом девушки.

– Все в порядке, – сказала Леда, стараясь сохранить хладнокровие в голосе. – Акушерка скоро будет.

– Что-то случилось! – воскликнула девушка, мотнув головой. – Я вся мокрая, смотрите, кровь!

Леда взглянула вниз, и действительно, на юбке девушки расплылось темное пятно. По полу потекла какая-то жидкость.

– Нет, это не кровь, дорогая, – сказала она – Это отходят воды.

Леда когда-то слышала, что так говорят «отходят воды», но что бы это ни значило, она испугалась. Видимо, появление ребенка уже скоро.

– Успокойся. Сейчас будет акушерка.

Девушка закричала, ее тело содрогнулось. Ногти впились в ладонь Леды. Та погладила девушку по волосам. Кожа на лбу была влажной и гладкой, на щеках был румянец, столь нетипичный для людей из бедных семей, с которыми хорошо была знакома Леда. Должно быть, девушка не из бедных. Ее тело ухоженное, округлое. Но от этого не легче. Ужасные крики боли буквально разрывали уши Леды.

– Он… не идет, – выдохнула роженица. – О нет! Он должен… Сейчас!

– Все в порядке, – повторяла Леда, стараясь успокоить девушку. – Как тебя зовут, дорогая?

– Памми Ходгинс… О, мадам, вы акушерка?

– Нет, но я останусь здесь, с тобой.

– А акушерка?

– Да, сержант Мак-Дональд пошел за ней.

– Но тот, другой человек сказал, что послал сержанта куда-то еще…

– Акушерка придет, – твердо сказала Леда, отказываясь верить в обратное. – Только представь, как замечательно держать своего ребенка на руках. Рот Памми скривился от боли. Она согнула ноги, тело ее задрожало, задергалось.

– Больно, очень больно! О, я убью Дженни, как только он мне попадется. Я хочу умереть. Дверь с лязгом распахнулась. Леда глянула вверх и прошептала:

– Спасибо небесам! Подошли две женщины.

– Я миссис Лейтон. Акушерка. А это миссис Фьюллертон Смит из Женской Санитарной Ассоциации. Какова частота схваток?

Вопрос был явно адресован Леде. Та открыла рот, потом закрыла, беспомощно прошептала:

– Я не знаю, было довольно много воды.

– Присмотрите за чайником, – сказала акушерка Леде. – Миссис Фьюллертон Смит, не будете ли вы столь любезны и не постелите ли эту простыню здесь на полу?

Две женщины взялись за работу с заметным профессионализмом. Леда облегченно вздохнула. Акушерка, совершенно не обращая внимания на судороги Памми, начала кричать:

– Тужься, и без глупостей, девочка! А в то же время миссис Фьюллертон Смит сунула Леде в руки какие-то бумаги.

– Познакомьтесь с этим, пожалуйста. Она не должна работать в течение четырех недель как минимум. Мы просим вас настоятельно посоветовать молодой матери кормить ребенка грудью. Хорошо, если вы прочитаете статью «Вред кормления из бутылочки». Используйте смеси «Год-фрей», чай «Поппи». Иногда успокоительное. Очень важна чистота: пищу накрывать, коровье молоко кипятить, руки мыть почаще. Где вы живете?

– Я живу у миссис Докинс, мадам, но Памми…

– Мы организуем дежурные визиты. Как ее зовут?

– Памми Ходгинс, но…

– Дайте я запишу. Женская санитарная ассоциация всегда готова помочь.

Памми кричала, миссис Фьюллертон Смит уставилась в потолок. Леда села на скамью, держа в руках статьи: «Как ухаживать за ребенком», «Здоровье матери», «Крапивница». «Как вырастить здорового ребенка».

Должно быть, прошло несколько часов, но казалось, что прошла вечность, наполненная криками и стонами Памми. Неяркий свет освещал контору полицейского, в камеру падали тени, оттуда доносились всхлипы и приказы акушерки. Внезапно Памми резко вскрикнула и замолкла. В течение минуты тишина, казалось, заполнила все пространство. Леда глянула на метущиеся фигуры, и тут акушерка, наконец-то, сказала:

– Мальчик.

Ее голос был спокоен. В руках билось что-то бледное. Тонкий звук, похожий на мышиный писк, донесся из камеры.

– Дайте свет, пожалуйста, – потребовала акушерка. Леда вскочила, зажгла фонарь, лежащий на столе полицейского, и осветила камеру. Белый фартук акушерки был залит кровью. Она заворачивала что-то в бесформенную тряпку. Памми только стонала.

– Все позади, – сказала миссис Фьюллертон Смит. Подойдя к Памми, убрала грязную простыню и положила чистое покрывало под ослабевшее тело женщины.

Писк перешел в детские жалобные крики, усиленные пустыми стенами.

Послышался гул мужских голосов, и железная дверь распахнулась. Инспектор придержал ее перед начальником, который прошествовал внутрь, сопровождаемый сержантом Мак-Дональдом. Тот нес какой-то предмет размером с чайник, завернутый в шотландский платок, а следом ворвались остальные. Внезапно полицейская контора оказалась заполнена людьми, все они говорили разом, старались перекричать друг друга, задать вопросы, заглушая плач ребенка. Леду оттеснили к стене. Сержант Мак-Дональд протиснулся к ней и подал руку, помогая встать на скамейку.

– Джентльмены, – прогремел инспектор. – Порядок, пожалуйста!

Толпа затихла, лишь слышен был плач ребенка. Инспектор Руби не обратил на это внимания, посоветовался быстро со старшим по званию и подошел к конторке.

– Мы заявляем, – сказал он, говоря громким голосом, чтобы перекричать младенца. – Четверть девятого офицеры этого подразделения вошли в дом, известный как Окслипс на Джекоб Айленд. Мы нашли там то, что надеялись найти, – вот эту корону иностранной чеканки, считавшуюся Сиамской и украденную в Александрийском отеле. Корона в целости и сохранности, и немедленно будет возвращена законному владельцу. Это все, джентльмены.

– Произведены аресты? – спросил кто-то.

– Мистер Эллис Окслип и женщина, известная по прозвищу фрайинг Пэн Салли, взяты для допроса.

– Куда?

– В Скотланд-Ярд, сэр! Раздался общий возмущенный гул.

– Почему туда? Почему вы не привели их сюда? – Как вы можете заметить, джентльмены, сегодня у и нас здесь много беспокойства.

– Сводку! – Кто-то заорал, перекрывая ропот и плач. – Прочтите сводку, инспектор! Что в ней?

– Я не уполномочен читать какие-либо сводки.

– В ней говорится, что Окслипс – дом, который посещают извращенцы?

– Я не уполномочен давать сведения подобного содержания.

Другой мужчина бросился вперед.

– На самом деле статуэтка взята в Окслипсе? Статуэтка, оставленная вместо короны в отеле?

Инспектор Руби взглянул на старшего. Тот незаметно кивнул.

– Мы считаем, что это именно тот случай, да.

Блокноты и карандаши быстро пошли в дело.

– Так это кабинеты бичевания? Не так ли, инспектор Руби?

– Я не уполномочен…

– Заткнитесь, инспектор! – Человек из задних рядов, как раз напротив Леды, закричал с возмущением. – Это же ваша территория, не правда ли? Разве вы не знаете, что там происходит?