Текст книги "Человек из стали. Иосиф Джугашвили"

Против антиисторизма

Шарль де Костер, помянутый мной в самом начале, предупреждал: «Народ умирает, если не знает своего прошлого». Поэтому, если народу внушается ложь антиисторизма, то это можно отнести к разряду его сознательного изведения. То есть – к криминальному действию на уровне преступления против человечности. Подобного рода действиями пестрит наша постсоветская жизнь, в которой дурной исторической традицией с её методами тотального охаивания стало принижение всего, что было достигнуто предыдущими поколениями.

Борьба против этого не безнадёжна. Путей борьбы много. Один из них – обнародование точной фактологической хроники былого с учётом мнений не только сегодняшних аналитиков, но первопроходцев, всех непосредственных участников событий минувшего. Мало, что так нуждается в сверхбережном обращении с собой, как время, и мало, что испытывает на себе большее пренебрежение людей.

На ум приходят строки из поэмы В.Маяковского «Хорошо»:

 
«Это время гудит телеграфной струной,
Это сердце с правдой вдвоём.
Это было с бойцами или страной.
Или в сердце было в моём».
 

Сравним их с перефразированным заявлением одного из героев Ш. де Костера, вынесенным мною в заголовок предисловия. Разве вам не кажется, что два непохожих литератора двух непохожих эпох выразили непохожими словами одно и то же пронзительное чувство? Ибо пепел прошлого – это не вещество, развеиваемое по ветру, а гудящее струной время, которое свято для неравнодушного человека.

Анализ, научная оценка причин и последствий умерщвления Советского Союза, тщательное взвешивание на весах истории того, что мы имели и что получили, требуют от профессиональных историков немногого: честности и беспристрастности. Впрочем, как выясняется, это «немногое» среди них в большом дефиците.

Кто-то усмотрит противоречие в такой постановке вопроса – ведь выше я говорил о сложности и даже невозможности избежать в мемуарном деле субъективности и тенденциозности. Однако историк – это не мемуарист. Да, ему не избавиться полностью от собственных пристрастий и предубеждений. Однако всё упирается в честное признание им своей пристрастности в трактовке событий. Исследуя историческую фигуру или событие, необходимо стараться максимально избегать подгонки их под конъюнктурную, сиюминутную тенденцию. Особенно важно – искренне, продуманно, открыто выбрать и обозначить собственную методологию исследований.

Иначе говоря, именно подгонка событий, сокрытие «неудобных» фактов, оглядка на «историческую моду», не говоря о сознательном обмане, и являются фальсификацией в исторической науке.

Многие приходят к выводу о том, что оставаться бесстрастным, аполитичным, излагая исторические события, не под силу ни одному исследователю. Максимум возможной объективности можно соблюсти разве что при рассмотрении и изучении эпох многовековой, а то и многотысячелетней давности. Но даже в этих случаях история, археология, этнография остаются в числе наиболее политизированных наук. Могу лишь повторить, что во всех исследовательских случаях простительна любая политическая ориентация, однако принципиально важно не скрывать свою идеологическую и методологическую приверженность. Применительно к некоторым событиям новейшей истории это значит:

а) украинская профессура имеет право возвышать Степана Бандеру, видя в нём героя-освободителя батькивщины;

б) историки прибалтийских республик имеют право славословить эстонских, латышских и литовских ветеранов, сражавшихся на стороне Гитлера, относя их к освободителям;

в) грузинские, азербайджанские и армянские деятели имеют право осуждать установление в своих республиках советской власти, называя это аннексией и оккупацией.

Продолжать примеры можно и дальше. Однако требуется уточнить:

Обладая несомненным правом на такую точку зрения, её сторонники автоматически лишаются другого права – рядиться в тогу демократии, плюрализма, гласности. Им необходимо честно признаться в своей приверженности диктаторской, шовинистической и даже откровенно фашисткой идеологии. Ведь сталинская историческая наука не хитрила, не изворачивалась и честно признавала свою приверженность диктатуре пролетариата, интернационализму, идеологии на базе марксизма-ленинизма.

Как бы то ни было, свидетельства людей, стоявших у истоков победного марша первого в мире социалистического государства, а затем у руля управления им, дорогого стоят. Кандид Несторович Чарквиани – первый секретарь Центрального Комитета Компартии Грузии с 1938 по 1952 годы был одним из таких управленцев. Не без грехов, но трудолюбивый, трудоспособный и трудоуспешный. Высокая должность и её весьма ответственный, я бы даже сказал, судьбоносный для страны временной период говорят о том, что он был посвящён в важные события, происходившие в коридорах власти. В кремлёвских коридорах включительно.

Отец рассказывал

Становящиеся отныне достоянием русского читателя воспоминания Кандида Чарквиани записаны при его жизни в виде интервью. Он в домашней обстановке давал их своему сыну – Геле Чарквиани, начиная с конца восьмидесятых годов прошлого столетия. Сын задавал вопросы, отец отвечал на них – иногда лаконично, иногда пространно. Беседы в основном фиксировались аудиосредствами. Но есть и видеозаписи.

Вероятно, дополнительным стимулом к тому, чтобы запечатлеть «свидетельские показания» К.Чарквиани, послужило, откровенно говоря, наступление трагических времён. Ведь в ту пору в стране вовсю бушевала горбачёвская перестройка и всех захлестнула лавина чудовищной дезинформации. Особенно – в отношении коммунистов и лично Сталина.

Многочисленные беседы сына с отцом рисуют сложную и многообразную палитру политической, экономической и культурной жизни страны, коллизии той эпохи, портреты различных деятелей.

К сожалению, либерально-демократические установки Чарквиани-младшего наложили отпечаток на характер задаваемых вопросов. Своей любви к либерально-демократическим ценностям Г. Чарквиани не скрывает, что делает ему честь. Но, на мой взгляд, они не только не вяжутся с темами, разбираемыми в книге, но и отразились в бессмысленности и беспомощности ряда формулировок и предположений интервьюера.

Диссонирующим элементом является также его дань националистическому уклону. Как ни грустно сознавать, но националистическим комплексам, спровоцированным сначала десталинизацией, а в конце – перестройкой, оказались наиболее подвержены круги советской интеллигенции. Одновременно они генерировали соответствующие нездоровые идеи, которые, надо признать, превалируют в психологии значительного числа жителей некогда единого государства. Во внутренней жизни ряда постсоветских республик перечисленные идеи и уклон приобрели параноидальные и карикатурные черты.

В этой связи ответы Чарквиани-старшего обретают особую остроту и злободневность. Нельзя не заметить его приверженность интернационализму, но одновременно ему свойственны глубокие патриотические чувства.

Надо сказать, что ни Васадзе, ни Чиковани не обошли стороной чувствительные политические моменты нашего прошлого. Но, удивительное дело, их произведения не умаляют, а подкрепляют поистине выдающиеся заслуги И.В.Сталина в развитии страны. А значит, наносят удар по мошенникам от истории, которые, в позднесоветское и постсоветское время, выполняя заказ власть предержащих, принижали и принижают эти заслуги.

Чарквиани, например, не обходит такие острые углы советской истории, как депортация некоторых народов и групп населения, переформатирование административных границ. Правда, в его ответах ощущаются некоторая недоговорённость и даже самооправдательные мотивы. Если сравнить соответствующие описания в мемуарах Васадзе и Чарквиани, то можно удивиться более проникновенному характеру описаний, сделанных артистом, нежели тех, что сделаны партийным руководителем. Сказались, видимо, естественная эмоциональность первого и такая же осторожность второго.

Сын рассказывал

В виде столь же краткой справки, какая была дана о его отце, отмечу, что Гела Чарквиани, 1939 года рождения, в юности поступил в училище при Московской консерватории. Затем учился в Тбилиси на архитектора. Там же, в столице Грузии он окончил Институт иностранных языков. Долгое время работал ведущим популярной программы «Глобус» на грузинском телевидении. Читал курс лекций по английскому языку и социологии в тбилисских вузах, переводил Шекспира на грузинский язык.

В постсоветское время занимал должности помощника и советника президента Грузии, Чрезвычайного и Полномочного посла республики в Великобритании, постпреда Грузии в Международной морской организации. Точку в своей дипломатической карьере поставил в 2011 году. Занимался и занимается музыкой, пишет книги.

В одной из газетных публикаций Гела Чарквиани поведал о том, как он сам воочию увидел Сталина. Это было всего один раз – в 1950 году, когда ему исполнилось одиннадцать лет и отец взял его на воздушный парад, который традиционно проводился в Москве на Тушинском аэродроме. Охваченный волнением, мальчик стоял рядом с вождём и смотрел на пролетавшие вертолёты. Сталин повернулся к его отцу и сказал погрузински: «Они похожи на здоровенных мух».

Что ж, это вполне закономерно, что даже такая незначительная реплика на всю жизнь запала в память подростка. Ведь тут главное – КОМУ принадлежала реплика.

Несмотря на обстоятельство, традиционно именуемое конфликтом поколений, и явным несогласием сына с некоторыми ценностями отца, я посчитал долгом дать Геле Чарквиани отдельное слово. Удалены лишь те пассажи, которые совершенно не вписывались в канву повествования.

Он так объясняет появление в 2013 году мемуаров, изданных на грузинском языке в тбилисском издательстве «Артануджи» под заголовком «Интервью с отцом»:

«В течение четырнадцати предвоенных, военных и послевоенных лет, а именно с 1938 по 1952 гг. мой отец Кандид Чарквиани руководил Центральным Комитетом Коммунистической партии Грузии. Он ушёл из жизни в 1994 году в возрасте восьмидесяти семи лет. До последних дней сохранял ясный ум и хорошую память.

Некоторые удивляются, что мой отец не был репрессирован во времена сталинского правления. Наверное, это было потому, что, несмотря на активное участие в политических баталиях, он отличался достойным, непредвзятым поведением. И впоследствии, описывая события прошлого, он тоже не допускал колкостей и огульных обвинений. Понимая, что воспоминания отца крайне важны для оценки нашей истории, я в 1989-94 годах сумел записать серию интервью с ним общей продолжительностью девять часов. В них история словно оживает.

Хотелось бы добавить, что она частично проникала и в мою неокрепшую детскую память. В кабинет отца в нашей тбилисской квартире я ещё ребёнком входил с особым трепетом. Помню, что на письменном столе стоял телефонный аппарат яркого красного цвета. Я знал, что по нему звонит сам Сталин. Ещё на столе было много книг, которые часто менялись. Однако один тёмно-синий фолиант – «Капитал» Карла Маркса на немецком языке – находился там постоянно.

Отец не принадлежал к плеяде большевиков так называемой первой волны. Зато в отличие от безыдейных, цинично-оппортунистических бюрократов, которых много было тогда, а ещё больше оказалось в позднейшее советское время, он прекрасно владел теорией марксизма. И до конца жизни хранил верность коммунистической идеологии. Мои попытки по-доброму склонить его к идеям западного либерализма, всегда оставались безуспешными…

Обычно дети видных политических деятелей в своих публикациях и устных выступлениях пытаются возвеличить своих родителей, оправдать те или иные их поступки. Я никогда не преследовал такой цели.

…Моё последнее интервью с отцом было записано в марте 1994 года. Мне казалось, что уже исчерпаны все главные темы наших бесед. Но со временем появлялись и множились всё новые вопросы. К сожалению, ответов на них мне уже не получить.

То, что мне удалось зафиксировать, надеюсь, поможет многим лучше осмыслить прошлое нашей республики и всей советской страны. Согласитесь, это крайне нужное дело. Особенно в таком государстве, в котором манипуляция историческими фактами стала чуть ли не каждодневным, рутинным занятием. Рецидивы подобного подхода к истории и сегодня напоминают о себе».

…Ещё при жизни Чарквиани-старшего в издательстве «Сабчота Сакартвело» («Советская Грузия») в 1985 году вышли в свет его «Размышления о пережитом» в двух томах. Сталин занимает там существенно меньше места, чем в «Интервью с отцом». Зато имеются малоизвестные эпизоды из биографии вождя. О подобных эпизодах рассказывается в выдержках из двухтомника, которые я привожу в некоторых примечаниях к тексту Чарквиани. Сами тексты претерпели незначительные сокращения и, как уже говорилось, в предлагаемом читателю русском варианте они озаглавлены: «Сто встреч со Сталиным».

Центральный персонаж

Васадзе прибыл к Сталину по личному приглашению последнего, поэтому ничего удивительного нет в том, что центральным персонажем его мемуаров является хозяин дома, у которого он гостил. Но и воспоминания Чарквиани вращаются вокруг той же персональной оси, олицетворяемой И.В.Сталиным.

Эта ось вообще является одной из ведущих во всемирной истории. Как тут не вспомнить Константина Симонова, писавшего: «…Сталин – личность такого масштаба, от которой просто-напросто невозможно избавиться никакими фигурами умолчания ни в истории нашего общества, ни в воспоминаниях о собственной жизни, которая, пусть бесконечно малая, но всё-таки частица жизни этого общества».[11]11
  К. Симонов, «Глазами человека моего поколения. Впечатления о И.В. Сталине». М., Агентство печати Новости, 1988.


[Закрыть]

Но разве он один благоговел перед образом Сталина? Имеется колоссальное количество высказываний о Сталине других деятелей, известных не только в стране, но и на всей планете. Иногда издаются соответствующие подборки этих высказываний. Можно предположить, что собранные воедино, они составили бы, наверное, не один том. В обществе, между тем, вот уже более шестидесяти лет кипят нешуточные страсти вокруг оценки того, какую роль сыграл Сталин в судьбах страны и мира – положительную или отрицательную.

Как Васадзе, так и Чарквиани занимают однозначно просталинскую позицию, пусть и не с ортодоксальной коммунистической точки зрения, но в более или менее советском духе. Такой подход, увы, подвергается шельмованию или вовсе не признаётся большинством современных кавказских и российских историков, чутко держащих нос по ветру.

Мне лично весьма импонирует суждение, почерпнутое из одной книжки. Автора сейчас не упомню, а сказано было так:

«Сталин – интернационалист-большевик, говорят интернационалисты-большевики. Сталин – русский националист, говорят русские националисты. Сталин – грузин, говорят грузины. Сталин – осетин, говорят осетины. Сталин – глубоко верующий человек, говорят глубоко верующие люди. Сталин – абсолютный атеист, говорят абсолютные атеисты. Сталин – эффективный менеджер, говорят эффективные менеджеры. Сталин – великий политик, говорят великие политики. Сталин – сволочь и мразь, говорит сволочь и мразь».

Хулители всех мастей, взявшие старт с момента прихода к власти Н.С.Хрущёва, вылили на наше прошлое и на большинство фигурантов сталинской эпохи потоки клеветы и лжи. Тотальное отрицание чего-либо позитивного в этом прошлом и в этих фигурантах – их отличительный признак. Он присущ, как доморощенным, так и зарубежным антисталинцам.

По их мнению, не было ни успехов на пути от сохи до искусственного спутника Земли, ни великих побед в мировой войне, ни феноменальных культурных и иных социальных достижений, ни превращения некогда отсталой, полуграмотной Российской империи в мировую сверхдержаву – ничего. Крупнейшие в мире электростанции, мощнейшие промышленные комплексы, уникальные научные открытия, надёжный атомный щит и прочие чудеса, порождённые Советами – это, оказывается, бутафория на голливудской киностудии, где снимается фильм по сценарию Джорджа Оруэлла.

Ленин, Сталин, Дзержинский, Берия, Молотов, Жданов, Каганович и другие превращены в мальчиков для битья, выставляются в образе мракобесов, кретинов, садистов, извращенцев. Оплёвываются комдив Чапаев и Зоя Космодемьянская, академик Лысенко и Павлик Морозов… Злорадство по поводу величайшего этатического катаклизма и геополитической трагедии – разрушения СССР – привело к таким вывихам в сознании иных отечественных и зарубежных дельцов от политики, что их постигла невменяемость. Они на полном серьёзе уравняли в преступности фашистский и коммунистический режимы. И я выражу не только своё мнение, когда скажу: не видеть антиподную разницу между этими явлениями могут два типа людей – абсолютные невежды или абсолютные негодяи.

Тем не менее, каждый волен выбирать – кому верить. У меня своя точка зрения (которую я тоже не скрываю). Какие-то вещи и отношение к ним, высказанные Кандидом Чарквиани, я разделяю, какие-то – нет. Поэтому иногда поправляю автора, но не переделываю сказанного им. Навязывать или даже подсказывать читателю не собираюсь, хотя изредка сопровождаю интервью собственной трактовкой явлений. В конце концов, раскрывать контекст отразившихся в интервью событий и фактов в свете ситуации, складывавшейся внутри и вне СССР – моя прямая обязанность, если не как переводчика, то как редактора-составителя.

Сталин и Грузия

Предлагаю прислушаться к словам К.Чарквиани, когда он рассказывает о том, что выиграла Грузия от нахождения в составе Советского Союза, о мерах по развитию вверенной ему республики в послевоенные годы.

Общеизвестно: то были тяжёлые годы, ибо на них лежала печать самой разрушительной и кровопролитной войны в истории человечества. Наличие развалин на территории СССР усугублялось угрозой реальной агрессии Запада, в отличие от нас пострадавшего несравненно меньше и к тому же вооружённого ядерной бомбой. Локальные успехи восстановления народного хозяйства сливались в общее стратегическое достижение советского народа, который за несколько лет вышел на довоенные рубежи почти по всем экономическим показателям.

Грузия внесла достойную лепту в этот процесс. Никто не может подвергать сомнению интернационализм, присущий тогдашней внутренней и внешней политике страны и, само собой разумеется, – её вождю. Никто не может оспаривать, что Сталин участвовал в решении вопросов развития республики не как родившийся и выросший на грузинской земле, но в качестве Председателя Совета Министров СССР. То есть – руководителя, отвечавшего за состояние дел во всех уголках одной шестой части суши, занимаемой Советским Союзом.

В этой связи, грузины, не потерявшие способности помнить и ценить, знают, что благодаря Сталину в республике развилась гидроэнергетика. Была реализована идея создания крупного металлургического комбината. Это предприятие впоследствии стало градообразующим, породив фактически на пустом месте город Рустави. Появились такие сложные производства, как станкостроительное и авиастроительное. Начался выпуск автомобилей. Некоторые виды продукции грузинского машиностроения ещё до Великой Отечественной войны уже шли на экспорт.

Именно по сталинским планам и проектам строилось тбилисское метро – сегодня главная транспортная артерия полуторамиллионной столицы. Заплескались воды огромного – более 300 миллионов кубометров – водохранилища длиной 9 километров, шириной 2 километра, глубиной до 30 метров; народ тут же прозвал его Тбилисским морем. Оно стало основным резервуаром питьевой воды и излюбленным местом отдыха горожан.

Развитие традиционных и появление новых секторов аграрного производства в Грузии тоже связаны со сталинскими директивами. Чтобы полнее использовать уникальные субтропические условия республики, был взят курс на увеличение площадей за счёт осушения заболоченных территорий Колхидской низменности, всемерный рост производства чая и цитрусовых. Перечислять можно долго.

Любопытно упомянутое Кандидом Чарквиани участие Сталина в предотвращении демографической катастрофы, нависшей над Грузией в годы Великой Отечественной. В примечании к данному месту в мемуарах я слегка расширил этот частный пример. Для этого обратился к соответствующей сталинской политике в том, что можно назвать народосбережением, в отличие от нынешнего народоизведения, столь характерного для большинства постсоветских республик.

Конечно, несмотря на их величие в масштабах небольшой республики, описанные свершения уступали по размаху многим другим народнохозяйственным объектам, возводимым в стране. Грандиозность строек, темпы реализовывавшихся во всесоюзном масштабе планов, поражают воображение. Я их тоже не перечисляю. Зачем? Пепел истории не просто стучит в наши сердца. Он не даёт заснуть памяти – ведущему признаку цивилизованности человека и общества.

Но если это так, то он побуждает искать и находить огромное количество доступных всем свидетельств прорыва сталинской державы к духовным и материальным высотам человеческой цивилизации. Тем высотам, что по сей день в опосредованном смысле остались недосягаемы ни для одной страны в мире.

Одновременно пепел прошлого не может не пробудить чувство благодарности у потомков. Чувство, отсутствие которого согласно религиозной традиции есть смертный грех, а согласно нерелигиозной есть тягостное бескультурье. Оба вывода истинны.