Текст книги "Мир до и после дня рождения"

Утром 31 августа Ирина, как всегда, оправилась в киоск за «Санди телеграф», по дороге укоряя себя за то, что приписывает внутреннюю подавленность окружающим, отчего все ее собратья-пешеходы выглядели пораженными горем или болезнью. Она даже позволила себе легкое раздражение по поводу необходимости вливаться в ряды унылых людей, проходящих мимо по тротуару, словно в наркотическом дурмане. Удивляло то, что в очереди в газетный киоск покупатели переговаривались друг с другом, словно в один день все решили нарушить неписаные правила этого города.

Заголовки показались ей неубедительными, большую часть первой полосы занимали фотографии.

Сдвинув брови, Ирина поспешила обратно и в подъезде дома увидела девушку из квартиры на первом этаже, сидящую на лестнице опустив голову на сложенные на коленях руки. Ирина не знала ее имени, но еще не настолько прониклась равнодушием, ставшим почти этикетом городской жизни, не очерствела окончательно от погруженности в себя, чтобы пройти мимо, не обращая внимания на разрывающие душу рыдания.

Ирина положила руку на плечо девушки:

– Что-то случилось? Вам не нужна помощь?

Похоже, в этот день даже лондонский протокол решил измениться, словно на то было указание Вестминстера, но девушка не ответила привычным: «Спасибо, все в порядке». Слова хлынули ПОТОКОМ:

– Мой парень ничего не понимает! Он зол на меня! Он говорит, что так я не плакала, даже когда умерла его мать. Но я просто не могу поверить! Я раздавлена! Мне так плохо!

Ирина смущенно развернула газету, которую сложила пополам не от неуважения, а лишь для удобства.

– Извините, – смущенно пробормотала Ирина, – я недавно проснулась и газету вот только…

Девушка смогла только кивнуть:

– Оба. Они оба.

Событие не равное по значимости распаду Советского Союза, но Британии оно ближе.

– Невероятно. – Закрыв дверь, она прижала газету к груди. – Диана!

– Что там с ней?

Ирина знала, что Лоренс готов к язвительным нападкам.

– «О! – наигранно вскрикнул он, чуть наклоняя голову и прикрывая глаза. – Я была бы рада помочь обездоленным, но только что съела пять упаковок зефира, и меня тошнит! Пока я буду засовывать пальцы в рот, не могли бы вы объяснить тем милым людям, что у меня нет целлюлита на бедрах! Я просто сидела на синелевом покрывале. Потом я могу рассказать историю о том, как Чарльз сказал: «А что такое любовь?» С таким количеством платьев, надетых лишь однажды, просто необходимо, чтобы народ испытывал ко мне жалость!»

– Ты закончил?

– Нет, только начал!

– Она умерла, – отчетливо произнесла Ирина.

– Да ладно…

– Она и Доди аль-Файед были засняты фотографами в момент аварии в тоннеле. – Ирина торжествовала. Не часто она видела Лоренса с открытым от удивления ртом. Единственное, что он смог произнести, было: «Ого! Ничего себе».

Пошатываясь, он удалился, оставив ее переполненной чувством удовлетворения.

– Возможно, в следующий раз, когда станешь язвить в чей-то адрес, подумай, как будешь чувствовать себя, когда узнаешь, что человека не стало.

Вместе со всей нацией следующую неделю Ирина переживала кончину «народной принцессы», как личную трагедию. Образно говоря, жизнь Дианы, изменяясь, переходила от жанра к жанру. Как некогда романтические отношения Ирины и Лоренса Трейнера, сказка вскоре стала походить на «мыльную оперу», затем и вовсе превратилась в трагедию.

– Ты сказала, что хочешь поговорить со мной. Только, умоляю тебя, не об очередной девушке, убивающейся по принцессе Ди. – Бокал с мерло глухо стукнул о стол рядом с бутылкой вина «Зинфандель», которое пила Ирина. – Не хотелось бы думать, что я проделала такой путь ради болтовни об этом скандале.

Некоторых приятно будоражит мысль о необходимости хранить секреты, но Ирину она сжигала; к сентябрю ей казалось, что она вот-вот взорвется. За отсутствием психотерапевта, лучшим вариантом представлялась немногословная Бетси Филпот. Они договорились встретиться в «Бест оф Индия» – ресторанчике на Роман-Роуд. Бетси и Лео жили на западе, в Илинге, и Бетси отказалась тащиться через весь Лондон, тогда как поблизости расположены пять индийских ресторанов. Ирина настояла на «Бест оф Индия», поскольку здесь подавали отличную еду по разумным ценам; из-за отсутствия лицензии в заведении не предлагали алкоголь, но и не взимали штраф с приносящих выпивку с собой. Исполнительный директор «Универсал» – недавно приобретенной «Сигрем», – Лео смирился с сокращением жалованья ради сохранения места в компании, поэтому Бетси, довольная возможностью сэкономить несколько фунтов на вине, с радостью приняла предложение Ирины. Кроме того, как и большинство приятных в общении людей, Бетси обожала посплетничать и встретилась бы с Ириной и в Сибири, если бы было «о чем поболтать».

С обычной услужливостью индийских официантов, ставшей легким покрывалом для презрения, молодой мужчина поставил на стол поппадум и поднос с разнообразными закусками. Ирина мысленно напомнила себе, что стоит избегать сырого лука.

– Ну, выкладывай, – начала Бетси. – Жизнь коротка, а сегодняшний вечер еще короче.

Ирина колебалась. Опасно открывать душу человеку, симпатизирующему Лоренсу. Но если она все же хочет поведать миру свою историю, то предстоит отказаться от собственнического к ней отношения. Посвящая людей в свои проблемы, приходится допускать возможность возникновения у них не вполне благодушного мнения о ситуации. Как только она откроет рот, ее проступки станут достоянием общественности. Каждый шаг назад оставит за собой смердящий след.

– Ты не одобришь, – произнесла Ирина.

– Я же не судья.

– Ты можешь посмотреть на это с точки зрения моралиста.

Бетси много лет была редактором Ирины, и в их отношениях оставалась тень иерархического превосходства. При этом Бетси никогда не оглядывалась со страхом на мнение Ирины.

– Прости, но я не думала, что мы собираемся критиковать мой характер.

– Не собираемся. – Ирина сделала глоток вина. – Извини. Мне не следовало сразу переходить к обороне, не дав тебе высказаться.

– Полагаю, ты не тот человек, что говорит о себе гадости.

– Ты права – именно гадости. – Еще глоток. – В июле… со мной кое-что произошло…

– Ирина, если пришла на занятия в тренажерный зал, не надо постоянно ходить пить воду и перевязывать шнурки. Лучше сразу приступить к серии упражнений. Отсрочка не облегчит задачу.

Отщипывая кусочки поппадума, Ирина старалась не смотреть Бетси в глаза.

– Я встретила мужчину. Впрочем, мы общались много лет, но по-настоящему познакомились только тем вечером. – «Как ни построй фразу, – подумала она, – все равно прозвучит глупо». – Кажется, я в него влюбилась.

– А мне казалось, ты была влюблена, – сурово заявила Бетси. Ее собственный брак напоминал скорее взаимовыгодное сотрудничество, и подруга всегда относилась к более теплым партнерским отношениям Ирины и Лоренса с легкой завистью.

– Была, – уныло призналась Ирина. – Но в данный момент я не испытываю к Лоренсу ничего, кроме жалости и сочувствия. Я кажусь тебе чудовищем?

– С тех пор ты начала курить? – Бетси была из породы настоящих янки. С таким же успехом Ирина могла вытащить не только пачку «Голуаза», но и пакетик белого порошка, ложку и шприц.

– Очень редко. – Ирина старалась не выдыхать дым в сторону Бетси, но он невольно попадал на нее. – Не говори Лоренсу. Он придет в ярость.

– Уверена, он и так все знает.

– Я пользуюсь мятным освежителем, хотя да, пожалуй.

– Он определенно знает о сигаретах, но, думаю, проблема гораздо серьезнее. Готова поспорить, он знает о твоем романе.

Ирина подняла на подругу напряженный взгляд:

– Нет.

Бетси скептически скривилась:

– У тебя платоническая страсть? Посещаешь музей и приходишь в экстаз от картины?

– Я никогда не понимала, что на самом деле означает слово «платоническая». Мы… нет, влечение вполне физическое. Но мы еще не… не перешли черту. Мне казалось это важным. – Она вовсе не была уверена в том, что это важно. В сдержанности таится определенный эротизм, соединение после нескольких недель отсрочки наделено особенной сладостью. Если считать это верностью, то что же тогда предательство?

– Интимная жизнь с Лоренсом настолько плоха? Он уже не боец?

– Плоха? С Лоренсом никогда не было плохо. Мы занимались сексом три-четыре раза в неделю, но он стал… пресным.

– Три-четыре раза в неделю? И ты жалуешься? Мы с Лео трахаемся не чаще, чем переворачиваем матрас с летней стороны на зимнюю.

– Я никогда не представляла, что творится у него в голове.

– Почему же ты не спросишь?

– Боюсь, он поинтересуется, что происходит в моей.

– И что?

Заметив подошедшего официанта, Ирина покраснела. Азиаты наверняка уверены, что порочные западные женщины всегда ведут такие беседы, поглощая поппадум.

– Я постоянно думаю о другом мужчине, – пролепетала Ирина, когда официант принял заказ и удалился. – Сначала это было способом отвлечься на время, теперь превратилось в привычку. Он вытеснил все остальные мысли. Я не могу закончить работу.

– А кто он? Чем занимается?

– Если я отвечу, ты сразу поймешь, о ком я говорю.

– Ты предполагаешь справиться с ягненком «корма», курицей «виндалу» с гарниром из шпината и нута и утаить от меня имя этого парня?

Ирина подцепила немного чатни.

– Ты сочтешь меня дурой.

– Не уходи от сути. Или ты сама себя такой считаешь?

– Я еще не сошла с ума. На первый взгляд у иллюстратора детских книг и сотрудника «мозгового центра» тоже мало общего.

– Этот парень садовник или рабочий?

– Лучше бы так и было, но у него полно денег.

– Слушай, я не собираюсь играть в «Двадцать вопросов».

Ирина покачала головой:

– Если бы нас увидели в обществе, Джуд заявила бы, что мы крутили роман за ее спиной, когда они еще были женаты.

– Рэмси Эктон? – Елаза Бетси округлились. – Ну что ж, он симпатичный.

– Раньше я так не считала; возможно, лишь неосознанно.

– Вся страна еще с 70-х знает, что твой парень очень привлекательный мужчина.

Принесли их заказ. Ирина взяла по кусочку с каждого блюда, и на тарелке образовались лужицы красного масла.

– Ты заметила, что похудела? – В словах послышалась обида. Бетси была из тех женщин, которых называют «ширококостными», правда, она была красива, но Ирина никогда не знала, как сказать ей об этом. – Тебе идет, вся светишься, честно, только не переусердствуй. Еще немного – и будешь походить на голодающую нищенку.

– Я не на диете, просто не могу есть.

– Ты на любовной диете. Минус десять фунтов гарантированы. Не переживай, когда все закончится, они вернутся.

– Кто сказал, что это закончится?

– Ирина, не выпадай из реальности. Ты же не намерена сбежать с Рэмси Эктоном? Джуд уже совершила эту ошибку; учись на ее опыте. Не теряй голову. Если ты рассказала мне правду, надо скорее покончить с этим и переспать с ним. И не стоит придавать этому слишком много значения, ведь секс всего лишь секс. Все мужчины в большей степени похожи. И поспеши привести в порядок отношения с Лоренсом. Тебе выбирать, говорить ему и нарываться на большой скандал или скрыть. Рэмси в любом случае не долгосрочный проект.

– Почему?

– Прежде всего, ты сама сказала, из-за денег. Конечно, он отлично зарабатывал, но, если верить Джуд, слишком легко, а потому денег осталось немного. Она была удивлена, как мало ей удалось получить при разводе.

– Она получила дом в Испании!

– И осталась без миллионов. Не знаю, как много ты знаешь о снукере, но мальчики, которые выделывают руками такие штуки, очень удачливы. Спросишь, почему так мало осталось? Я не только о финансах, но и о темпераменте. Ты можешь пройти всю Роман-Роуд и отыскать ресторан, куда можно прийти со своим вином? Можешь, потому что ты бережливая. А Рэмси нет. И так во всем.

– Эта встреча пошла мне на пользу, надо уметь делать широкие жесты. Появление Рэмси в жизни многое изменило.

– Ты никогда не интересовалась у Джуд, что значит жить с игроком в снукер?

– Зачем? – с робким вызовом спросила Ирина. – Она и так постоянно ныла. Джуд это обожала. Вечно жаловалась. Они совсем не подходили друг другу.

– А вы подходите? Пойдешь с ними одной дорогой, будешь торчать в гостиничных номерах и пить чай из автоматов. Уверена, что ему это понравится. Эти ребята любят играть не только у бильярдного стола. И ты будешь оставаться соломенной вдовой на сезон, будешь сидеть в четырех стенах и думать о том, сколько он выпил, что сейчас делает и кто сидит рядом с ним в баре.

– Клише.

– Но они ведь не возникают сами собой.

– Рэмси не такой.

– Знакомая фраза.

Ирина молча поковырялась в шпинате и, взяв бокал, сделала вызывающе большой глоток вина. Официант принялся откупоривать вторую бутылку, и она отчетливо почувствовала его неодобрение.

Однако Бетси еще не высказалась до конца.

– Если ты собралась строить планы на будущее, давай начистоту. Рэмси сколько? Пятьдесят?

– Сорок семь.

– Хм… огромная разница. В снукере сорок семь как девяносто пять в обычной жизни.

– Рэмси говорил, что, когда только начал выступать, большинство игроков входили в лучшую форму к сорока.

– Времена изменились. Всем суперзвездам сейчас двадцать. Эпоха Рэмси уходит. Не стоит полагаться на то, что у него многое впереди. Может, дело в остроте зрения или ловкости рук, но ему никогда не вернуться на прежнюю высоту. Он и раньше не выигрывал чемпионаты мира, а сейчас это сделать еще сложнее. Проблема в том, что ты можешь заполучить этого парня в последнем акте, и он не самый веселый. В ближайшее время ему придется уйти в отставку, если он не хочет поставить себя в глупое положение. Пенсионеры не бывают прекрасными. Я представляю себе их жизнь как череду порций коньяка, еды и сиесты.

– Они почти всегда играют в гольф.

– Отлично. – Бетси положила на тарелку очередную ложку мяса и покосилась на Ирину, подливавшую себе вина. – Послушай, я понимаю, тебе непросто, но посмотри на вещи с практической стороны. Джуд говорила, он неврастеник.

– Пустая болтовня.

– Я просто хочу открыть тебе глаза. Она говорила, он ипохондрик. Он суеверный и обидчивый, особенно если дело касается его игры. Снукер, снукер и снукер. Тебе придется его полюбить.

– Я и так его люблю. Все больше и больше.

– «Все больше и больше» означает, что тебе раньше было наплевать на этот снукер. И у меня такое чувство, что увлечение вовсе не игрой привело тебя к этой любви.

– Хорошо. Я признаю – нет. – Ирина никогда не пыталась выразить чувства словами и подсознательно была убеждена, что любая попытка будет выглядеть унизительно. Тем не менее она продолжала: – Каждый раз, когда он ко мне прикасается, я готова умереть. Я готова умереть в любой из этих моментов и покинуть землю в состоянии блаженства. Мы подходим друг другу. В каких бы позах мы ни сидели рядом, нам всегда комфортно. Запах его кожи заставляет сердце трепетать. Правда, аромат его тела как наркотик – немного сладкий и одновременно мускусный. Похож на один из тех сложных соусов в высококлассном ресторане, с насыщенным, но и удивительно тонким вкусом, составляющие которого так и остаются загадкой. А его поцелуи – мне стыдно признаваться, но от них хочется плакать.

– Дорогая, – произнесла Бетси с хорошо видимым равнодушием, словно предмет разговора казался ей абсолютно пустым. – Это называется «секс».

– Какое уничижительное определение! Я говорю о большем, это чувство заполняет всю меня.

– Это далеко не все, хотя порой кажется, что пьянеешь от чувств. В конце концов дым рассеется, и что же? Этот парень дни напролет будет загонять красные в лузу, а ты смотреть и недоумевать, почему ты здесь.

– Полагаешь, все скоро закончится?

– Разумеется, закончится! – фыркнула Бетси. – Разве у вас с Лоренсом ничего подобного не было?

– Нечто похожее. Наверное. Не так экстремально… Я не знаю. Уже трудно вспомнить.

– Просто это не очень удобно вспоминать. Разве у вас не было хоть пары месяцев жаркой страсти? Иначе ведь вы не стали бы жить вместе.

– Да, наверное. Но это было совсем по-другому.

– Тебе сейчас кажется, что было по-другому, потому что новые чувства захватили тебя с головой. Ты не должна вырываться за рамки и хорошо о них помнить, чтобы отношения не закончились так, как с Лоренсом. Я уверена, разницы нет никакой.

– Хочешь сказать, что все мы идем по одному кругу? Вначале мы легкомысленны и влюблены, потом огонь гаснет, и костер превращается в кучку угольков. И в скором времени три раза в неделю у меня будет механический, безликий секс с Рэмси вместо Лоренса.

– Если повезет.

– Я отказываюсь это признавать.

– Тогда убедишься на горьком опыте, милая. – Взгляд Бетси стал острым, когда она заметила, что Ирина тайком поглядывает на часы. – Как бы ты ни поступила, я всегда буду на твоей стороне, потому что мы подруги. Обещаю, что никогда не повторю это снова, но, если не скажу сейчас, потом буду себя винить. Может, Лоренс и не дар Божий для женщины, но – только не смейся – он хороший семьянин. Он надежный человек, и не сомневаюсь, что любит тебя, как не будет любить никто другой, хотя не всегда умеет это выразить. Он из тех людей, с которыми не страшны землетрясения, наводнения и воры. Он, как торт, покрыт сладкой глазурью, под которой скрывается язвительный, ни к чему не испытывающий уважения сукин сын, но он мне нравится. Я не утверждаю, что девушки не должны делать то, что хотят. Расставание разобьет ему сердце, но это не означает, что ты обязана себя перебороть. Впрочем, я уверена, ты будешь скучать по Лоренсу.

– Или мне придется скучать по Рэмси.

– Не сомневаюсь, если ты немедленно прекратишь эти отношения, будешь ощущать себя так, словно тебе отрубили руку. Но она потом отрастет. Сколько лет вы прожили с Лоренсом, десять?

– Почти. – Ирина смотрела на Бетси отсутствующим взглядом.

– Это как банковский счет, проценты неуклонно растут. А ты очень экономная. Не стоит впадать в расточительство. На отложенные деньги можно купить модный гаджет, но он рано или поздно сломается и будет, совершенно ненужный, стоять на столе вместо пресс-папье.

Ирина уже не обращала на ее слова внимания и просила счет. Так бывает, когда люди дают тебе ненужный совет: голос звучит тихо, словно отстраненно, напоминая радио, которое никто в комнате не замечает. Бетси сложила руки на груди.

– Рэмси ведь живет в паре кварталов отсюда?

– Да, хотя какое это имеет значение. – Ирина достала из клатча кошелек.

– И еще вопрос. – Бетси сурово посмотрела на нее. – Ты не идешь со мной к метро?

– Я возьму такси.

– Отлично. Можем поехать вместе.

– Боро тебе не по дороге.

– Ничего, я прокачусь.

– Прекрати! Да, если так хочешь знать. Вечерами нам не удается видеться. Я ненадолго.

– Скажи, ты действительно хотела со мной встретиться или я лишь прикрытие?

– Да, действительно хотела. Ты не поняла? Просто одним выстрелом можно убить двух зайцев.

– Значит, ты заставила меня тащиться через весь город в Вест-Энд…

– Прости меня. У меня с этим местом связаны теплые воспоминания. Мы… те, кто здесь работает, ничего не знают о снукере, поэтому тут его никто не узнает. И еда мне очень нравится.

– Любопытно. Ты же ничего не ела.

– Я говорила, нет аппетита.

– Что мне сказать Лоренсу, если он спросит, когда мы расстались?

– Он не спросит. – Это была правда, от осознания которой стало грустно.

Ирина хотела заплатить сама, но Бетси не позволила, вероятно восприняв жест как желание откупиться. Счет они оплатили пополам и, пока шли по Роман-Роуд, не сказали друг другу ни слова.

На Гроув-Роуд, где Бетси нужно было свернуть налево, а Ирине направо, Бетси повернулась к подруге:

– Мне не нравится, когда мной пользуются, Ирина.

– Прости, – пролепетала она, борясь со слезами. – Этого больше не повторится. Обещаю.

– Тебе надо поговорить с Лоренсом.

– Знаю. Но последнее время у нас не получается разговаривать.

– Почему бы это?

– Он пурист в вопросах верности. Если бы он понял, что меня привлекает другой мужчина, захлопнул бы дверь перед самым моим носом. И я бы разрушила его дружбу с Рэмси. Не думаю, что стоит начинать разговор, не будучи уверенной, как хочу поступить.

– Лоренс хороший человек, Ирина. Таких мало. Обязательно все обдумай.

– Ты задыхаешься!

– Бежала. У меня мало времени.

– Входи, лапочка, не то заболеешь. Твои руки!

Они вошли в холл, прижавшись бедрами, как сцепленные вагоны. Толкнув спиной дверь, Рэмси сжал ее пальцы.

Это был мучивший ее неприятный недуг: болезнь Рейно, вызывающая спазм сосудов конечностей даже при умеренно прохладной температуре. С наступлением сентября проблема вернулась. Когда ей поставили диагноз, Лоренс предложил работать в студии в перчатках.

Хороший совет. Она рассказала Рэмси о болезни на прошлой неделе в «Бест оф Индия». Он непроизвольно потянулся к ее мертвенно-холодным ладоням и держал в своих до тех пор, пока они не стали походить на руки живой женщины.

Незначительные различия, так сказать. Лоренс придумал техническое решение, Рэмси тактильное. Для Ирины их отношение было полярно, как день и ночь. О, она редко жаловалась. Не велика беда, что у нее всегда ледяные руки, – бывают проблемы и похуже. Лоренс даже купил ей перчатки с обрезанными пальцами, которые мало, но помогали. Порой зимой руки замерзали настолько, что буквально деревенели, и ей приходилось стучать ногой в дверь, не имея возможности повернуть ключ в замке. Тем не менее Лоренс часто массировал ей пальцы, пока они не согреются. Он был внимательным человеком, всегда интересовался ее делами в издательстве, но не настолько, чтобы купить ей без повода небольшой подарок. Но Ирина ждала от Лоренса не профессиональной поддержки или ненужной безделушки, а прежде всего протянутой руки, на которую всегда можно опереться.

– Бренди?

– Нет, не стоит, – ответила она, принимая бокал. – Я была на ужине, и мы выпили бутылку вина, словно сельтерскую воду.

Как обычно, Рэмси провел ее в подвал и усадил на кожаный диван напротив освещенного бильярдного стола. Зеленое сукно сияло, напоминая летние бескрайние луга, на которых так приятно устроить пикник.

– У меня ужасное состояние, – произнесла Ирина. – Я рассказала о нас Бетси.

– Не следовало ей говорить.

– Мне необходимо с кем-то поделиться.

– Не следовало ей говорить.

– Бетси не болтушка!

– Никто не в состоянии хранить чужие секреты, как свои собственные, – большинство их и не хранят. Даже ты, например, сегодня не смогла. – Тон его был язвительным.

– Я же не могу обсудить это с Лоренсом. Ты необъективен. Я с ума сошла бы, если бы никому не рассказала.

– Но все происходящее между нами касается только нас. Ты втаптываешь то, что мы создали, в грязь. Секретарши будут хихикать, обсуждая нас за чашкой кофе. К чему это желание все запятнать.

– Все равно это произойдет.

– Не по моей вине.

– По моей?

– Да, – кивнул Рэмси, к ее огромному удивлению. – Ты должна принять решение. Я готов к продолжению, даже вопреки здравому смыслу, если бы ни одно обстоятельство. Ирина, любовь моя, ты превратила мой снукер в молочный коктейль.

Ирина едва не сорвалась: «И что?» – но нашла лучший вариант:

– И что же я сделала с твоим снукером?

– Ты мешаешь мне сконцентрироваться. Я выстраиваю комбинацию, голова занята работой, и в этот момент обязательно звонишь ты. И вместо того, чтобы пройти вдоль борта и блокировать коричневый, биток летит прямо в середину и забивает самый легкий красный в противоположную лузу.

– Ах, как жаль, что тебе приходится прерывать игру, в то время как я вынуждена в ответ за все добро платить самому лучшему человеку на земле предательством и двуличием!

Рэмси убрал руку с ее плеча.

– Самому лучшему?

– Одному из лучших, – взволнованно парировала Ирина. – У нас же не соревнования.

– Ерунда. Именно соревнования. Наивность тебе не к лицу, голубушка.

– Ненавижу, когда ты так меня называешь. – Пусть Рэмси употребил анахронизм (никто в Британии за пределами Вест-Сайда не использует выражения, больше подходящие герою фильма «Моя прекрасная леди»), но слово ласкало слух нежностью. Впрочем, Ирина предпочитала оставаться «лапочкой». Эпитет тоже казался весьма эксцентричным, но одновременно звучал нежно и мило. Кроме того, она не слышала, чтобы он называл так кого-то помимо нее.

– У меня мало времени. Не будем тратить его на споры!

Рэмси отодвинулся на другой конец дивана.

– Я сказал тебе с самого начала, что не хочу ввязываться в дерьмо. Мы скрываемся уже почти три месяца, и это ровно на три месяца больше, чем я готов трахаться с женщиной приятеля за его спиной.

– Но мы же не…

– Могли бы. Моя рука погрузилась в твою Фанни почти по локоть. – В Британии под словом «Фанни» подразумевается то место, к которому не принято прикасаться прилюдно. – Расскажи об этом ботанику и подчеркни, что это был не мой член, если сей факт имеет для него значение. Пятьдесят против одного, что он наплюет на то, что это было, и врежет мне. А если он застукает нас? Я вовсе не пай-мальчик, да и ты тоже.

Ирина опустила глаза:

– Не стоит так стараться устыдить меня. Я и без того отвратительно себя чувствую, если ты этого добиваешься.

– Но я не пытаюсь заставить тебя почувствовать себя дерьмом, разве не так? Я сам не хочу чувствовать себя дерьмом. Я не хочу думать о том, что ты уйдешь отсюда и ляжешь в постель с другим мужиком. Я не хочу, и я не буду.

Ирина расплакалась. Рэмси категоричным жестом выразил свое недовольство.

– Будь я женщиной, я бы выбирал правильных партнеров. Может быть, позволил бы в некоторой степени женатому парню проводить со мной время днем. Но я сам парень, простой парень из народа, поэтому могу залезть в трусики, заплатив лишь за шардоне. Так думают мужчины на улице, но не я, милая. Я считаю себя правильным партнером. Ты прокрадываешься сюда и трешься о мои брюки, как кошка, которая трется о дверной косяк, потому что у нее зудит, а потом трам-тарам – посмотрите на время! Ты сматываешься, а я остаюсь с этим косяком. Я ничего не имею против онанизма, но все хорошо в свое время.

– Ты не должен так о нас говорить, – всхлипнула Ирина. – Хотя бы обо мне. Это отвратительно.

– Мы сами виноваты в том, что это отвратительно! Черт тебя возьми, женщина! – Кулак Рэмси впечатался в ладонь другой руки. – Я хочу тебя трахнуть!

Даже сидя на другом конце дивана, Ирина сжалась от мучительного ощущения, что этот человек способен властвовать над ней, потянув за веревочку, прицепленную между ног, как у игрушки на колесиках. Его высказывания о ее гордости вызвали обиду. Однако влечение, вспыхивающее между ними, будоражило и казалось волнующим, особенно на фоне сдержанных и предсказуемых отношений с Лоренсом. Она не могла отказаться от участия; невозможно было противостоять той сексуальной одержимости, что захватывала ее день за днем. Влечение к нему было постоянным, и даже удаление на несколько футов казалось невыносимым.

– Я тоже хочу, – пробормотала Ирина.

– Ты обращаешься со мной как с мальчиком по вызову! Все это слишком затянулось. Ты достала меня, достала себя. Если ты права и Лоренс ничего не подозревает, еще не поздно вернуться домой и сидеть там с ним до конца жизни. Или прыгай ко мне в кровать и будь со мной. Учти, ты не сможешь угодить одновременно и мне, и ему. Мне все это надоело. Я схожу с ума. Пока я ждал тебя сегодня, не смог правильно сыграть ни одного цветного, хотя делал это даже в семь лет, когда дотягивался до стола, только стоя на деревянном ящике.

– Тебе три месяца кажутся вечностью, но я прожила с Лоренсом почти десять лет. Я должна быть уверена в себе. Пути назад у меня не будет.

– Пути назад нет никогда! Снукер хорошо учит тому, что результат удара не изменишь. У меня нет времени слушать идиотов, восклицающих: «Ох, если бы я так сильно не закрутил удар по синему…» Вы либо точно забиваете синий, либо нет. Это определяет, будет следующим красный или нет. Такова жизнь. Делаешь все, что можешь, чтобы удар был точным, а потом уже рассматриваешь последствия. И о тебе. Перед тобой шары. Надо решить, бьешь розовый или черный, и точка.

– Розовый – это Лоренс? Не думаю, что ему понравится цвет.

Рэмси не отреагировал на ее желание разрядить обстановку.

– Извини, – она нервно улыбнулась, – просто «Бешеные псы» – один из моих любимых фильмов. Там как раз есть момент, когда Стив Бушеми ноет, потому что не хочет быть мистером Розовым. Ладно, это не важно.

– В следующем месяце начинается Еран-при, – спокойно продолжал Рэмси. – Мне надо готовиться к турниру, а для этого я должен иметь возможность сосредоточиться. Я бы предпочел пригласить тебя поехать со мной в Борнмут. Впрочем, идея неосуществима.

– Ох, я бы с удовольствием…

– Хоть я и не стал чемпионом мира, – продолжал Рэмси, не обращая на ее слова внимания, – но участвовал в шести финалах и стал кавалером ордена Британской империи. Королева вручала его лично. Для отстойных это, разумеется, ничего не значит, – он успел научить ее нескольким сленговым словечкам, какими обычно кокни называют янки, – но для меня значит многое. Я не позволю себе быть игрушкой для дамочки, которой стало скучно с другим парнем, и она решила пошалить. Я не играю договорные матчи. За всю жизнь я не сыграл ни одного фрейма, зная заранее, что победа достанется другому.

Монолог показался ей заранее отрепетированным. Но Ирина научилась чувствовать Рэмси и не была согласна с его словами. Он привык действовать напоказ, и душой его игры была спонтанность. В шоу произошло импровизированное отклонение от сценария, вызванное ее неосторожным заявлением о предательстве «самого лучшего человека на земле», хотя ее опрометчивые действия ставили под сомнение первостепенное значение снукера. Рэмси стремительно ушел в вираж и несся вперед. Тон был неестественно сдержанным; дискуссия вышла из-под контроля. Она понимала, к чему он клонит, и невольно приоткрыла рот, едва сдерживаясь, чтобы не вскочить с дивана и не заставить его замолчать.

– Я не хочу видеть тебя до начала Гран-при, – произнес Рэмси. – И никаких любовных посланий и болтовни в трубку. По возвращении в Лондон я желаю видеть тебя у моего дома только в том случае, если ты сообщишь Лоренсу, что влюблена в меня и расстаешься с ним.

Если несколько минут назад поведение Рэмси и напоминало мелодраму, то сейчас от его ультиматума «либо он, либо я» непривычно веяло здравым смыслом. Однако ему не удалось скрыть за внешней уравновешенностью, что один ее необдуманный шаг может привести к стремительным, безрассудным и скандальным последствиям.

– И это еще не все, лапочка. Когда ты уйдешь от Лоренса, если ты от него уйдешь, я не позволю тебе жить в спальне наверху в качестве личной шлюхи. Ты выйдешь за меня замуж. Поняла? Выйдешь незамедлительно. В сорок семь лет, знаешь ли, у меня нет времени на долгую помолвку.

Это предложение, от которого подгибались колени, казалось страшнее ненападения. Манера подачи была слишком жесткой, то, что само по себе было ужасно, представлялось еще более пугающим. Заявление Рэмси отрезало путь к возможности «временно пожить раздельно» с Лоренсом и попробовать на вкус жизнь с Рэмси, как можно сделать на рынке в Боро без всякого обязательства купить. И в то же время ни один мужчина не просил Ирину выйти за него замуж, пусть и таким неподобающим тоном. Исходившая от него ярость отбросила ее, как мокрую тряпку, на три фута, затылок неожиданно стало покалывать.