Текст книги "Телохранитель"

6

В свое время я сама советовала Аните не относиться легкомысленно к выбору кода и придумать непредсказуемое сочетание цифр: не использовать дату рождения, номер телефона или цифры, соответствующие буквам алфавита. Для кода подходит только случайный набор. Нужно было шесть двузначных чисел, и я даже не могла представить, сколько существует вариантов их сочетаний.

Я нашла старую кочергу, водрузила сейф на камень и, размахнувшись, ударила изо всех сил. Грохота было достаточно, но толку – ноль, лишь маленькая царапина. Еще пара попыток тоже не дали результата.

– В таких случаях следует использовать мозги, а не грубую физическую силу, – часто говорил Майк Вирту и оказывался прав.

Я перенесла сейф в дом и решила заняться им, немного отдохнув и приведя себя в порядок. Достала из холодильника запотевшую бутылку пива и растянулась на диване. В последнее время я часто раздумывала над тем, кто мог знать о моем уходе от Аниты. Получается, за нами все время следили, возможно, при помощи «жучков», которые я, несмотря на ежедневные поиски, так и не обнаружила. Да, немного же я стою как профессионал…

Меня начало трясти. После того странного вечера в Москве я осмотрела себя самым тщательным образом, но неужели все же не заметила, что мне в тело вживили какое-то микроустройство? От ужаса я покрылась красными пятнами, кожа зачесалась. Сбросив с себя одежду, я побежала в ванную и, сорвав со стены самое большое зеркало, какое только было в доме, принялась себя рассматривать со всех сторон. Затем взяла косметическое зеркальце и принялась изучать свою кожу сантиметр за сантиметром. Ни шрама, ни пятнышка. Расчесывала волосы до тех пор, пока не заболела голова, – тоже ничего. Схватила металлоискатель и обследовала все тело, даже залезла в рот, изучила каждый зуб. У меня было всего две пломбы, и выглядели они по-старому. Натянула хирургическую перчатку и обследовала себя изнутри. Ничего нового. Еще раз перетряхнула все вещи, которые у меня были с собой в баре «Свобода». Возле кожаной куртки металлоискатель подал сигнал, но виной тому были кнопки и молния. Прощупала все швы; в районе плеча обнаружилось небольшое уплотнение. Я отпорола рукав, но нашла лишь запасную кнопку, застрявшую между кожей и подкладкой. Чувствуя себя идиоткой, я все же выбросила ее подальше.

Я ни на секунду не поверила версии, что Аниту убил бомж, но и впадать в истерику и придумывать тайные союзы и масонские заговоры тоже не собиралась. И едва ли милиция была подкуплена. Просто кто-то счел, что, если подкинуть готовое решение в виде бомжа-алкоголика, вряд ли дело будут серьезно копать дальше. Московская милиция была перегружена проблемами и нераскрытыми преступлениями, и мне не верилось, что грубый констебль Лайтио или даже улыбчивый министр иностранных дел смогли бы заставить ее бросить все силы на раскрытие убийства какой-то финской гражданки.

Находясь в России, я пыталась изучить тот феномен, который в литературе называют русской душой, но поняла, что это совершенно бесполезно. При первой встрече русские казались самыми очаровательными дружелюбными людьми, несколько слов на родном языке легко открывали дорогу к их сердцу. Но некоторые вещи при них обсуждать не стоило. Многие финны искренне считали, что мы должны благодарить своего восточного соседа, поскольку без него до сих пор жили бы под шведами. И за то, что Советская Россия подарила Финляндии независимость.

Когда я жила в Штатах, мы часто беседовали о том, почему во время войны Финляндия выступала на стороне Германии. Я пыталась объяснить своим американским друзьям, что на тот момент у нас был небольшой выбор: Сталин или Гитлер. Я бы не взяла на себя смелость утверждать, что тогда Финляндия сделала правильный выбор, став союзником Германии, но, с другой стороны, в одной упряжке со Сталиным мы на долгие годы попали бы за железный занавес, как это произошло с прибалтийскими странами.

Включив телевизор, я принялась листать каналы и остановилась, увидев знакомое лицо.

Выступала депутат парламента Хелена Лехмусвуо. Она входила в число постоянных посетителей ресторана Моники, была хорошо знакома с хозяйкой и поддерживала ее проект в Мозамбике. Хелена работала в области прав человека и свободы слова, но после того, как вслух сказала, кого считает организатором убийства Анны Политковской, получила прямое распоряжение от руководителей страны закрыть рот. Теперь она комментировала приказ Путина вывести войска из Грузии и размышляла над словами президента России, что он-де считает развал Советского Союза страшной геополитической трагедией. Лехмусвуо выступала против строительства ядерных электростанций и критиковала зависимость финнов от российских энергоносителей. Она говорила очень уверенно, как и присуще человеку из большой политики, и я решила послушать ее еще.

– Финляндии следует перейти к программе энергосбережения и таким образом уменьшить свою зависимость от восточного соседа.

Когда ведущий задал ей вопрос о национальной конкурентоспособности и грядущем кризисе, у меня запищал телефон: пришло текстовое сообщение. На экране высветился номер соседки-пенсионерки: она писала, что на днях вроде бы снова видела возле нашего дома Юрия Транкова.

У меня похолодело в животе. Неужели эти подонки станут угрожать тем, кто живет со мной в одном доме? Разумеется, выяснив мой адрес, они узнали, что в квартире я не одна, и использовали картину с изображением рыси в качестве черной метки.

Я сунула в холодильник недопитую бутылку пива, спрятала сейф в подпол сауны и быстро вышла. Вскарабкавшись на вершину ближайшей скалы, огляделась. Моросил дождик, вдали виднелось серое, как волчья шкура, море. Надо мной с криками пролетела стая гусей, не меньше тридцати крупных птиц. Осень, птицы улетают на юг, и я вполне могла прикинуться орнитологом, наблюдающим за их повадками. Или грибником, который решил провести отпуск на даче, чтобы всласть нагуляться в лесу и пособирать грибов. В грибах я разбиралась хорошо, спасибо дяде Яри.

Мы с дядей вели спокойную жизнь, размеренный ход которой прервался лишь однажды. Тогда я училась во втором классе, и учительница физкультуры организовала в школе спортивный клуб. Я не могла его посещать, поскольку занятия проводились в четверг после уроков, а во второй половине дня автобус в сторону нашего дома уже не ходил. Сама учительница жила в нескольких километрах от школы и однажды вызвалась подвезти меня. Наверное, пожалела бедную девочку, которая росла без матери, часто ходила в разных носках и у которой пуговицы на платье всегда были пришиты белыми нитками. Мы играли в лапту, забирались наперегонки на канат, нам было весело. А после учительница подвезла меня до дома и высадила из машины, явно ожидая приглашения зайти. Мне очень хотелось показать ей Фриду, но я знала, что дяде это не понравится. Я вежливо поблагодарила и объяснила, где лучше развернуться. Затем вбежала во двор, оглядываясь в поисках Фриды.

За дверью меня поджидал дядя, и никогда раньше я не видела его в такой ярости. Он покраснел, кончики усов дрожали от возмущения.

– Это еще что такое? Что ваша учительница делала в нашем дворе?

– Она подвезла меня после занятия в спортивном клубе. Ну, помнишь, я тебе про него рассказывала… Я думала, тебя нет дома…

Я заплакала от страха, потому что никогда раньше не видела дядю таким злым.

– У нас кончились дрова, и мне пришлось задержаться. К счастью, я вовремя услышал звук мотора и успел спрятать Фриду! Ты что, не понимаешь, рысь – это наша с тобой тайна! И никто не должен про нее знать, иначе ее заберут и отвезут в зоопарк или вообще убьют.

Теперь я зарыдала в голос. Я не хотела, чтобы с Фридой что-то случилось.

– Никогда больше не пойду в этот клуб, – произнесла я сквозь слезы.

Дядя Яри довольно быстро пришел в себя, но еще несколько раз за вечер повторил мне, что я никому никогда не должна ничего рассказывать про рысь, это наша общая тайна.

Когда на следующий день учительница спросила, пойду ли я в четверг на спортивное занятие, я ответила отрицательно.

– Почему нет, малышка? Я могу снова подбросить тебя домой на машине.

– Нет, не могу и все. Это тайна.

– Какая тайна? – Она озабоченно нахмурилась. – Ты можешь рассказать все тайны мне, я никому о них не скажу.

– Нет, не могу. Это наша с дядей Яри тайна.

Учительница всплеснула руками и нервно прижала ладонь ко рту.

– Бедняжка! Ваша общая тайна… Да что ты, об этом очень даже стоит поговорить. Когда тебя в последний раз осматривал школьный врач? Бедная девочка… Что же мне с тобой теперь делать!

Меня удивила ее реакция. Затем она стала задавать мне уж совсем странные вопросы:

– И на какую букву начинается эта твоя тайна? Хотя ты же еще совсем маленькая и, наверное, не знаешь таких слов…

– Каких слов? – Я совсем растерялась. Почему я не знаю слова «рысь» и что в нем такого особенного? – Мне надо бежать, а то автобус уйдет.

Я пыталась найти повод, чтобы уйти. У меня на руках было несколько царапин от когтей Фриды, но они уже совсем зажили, и я никак не могла понять, зачем их показывать школьному врачу, который приходил по вторникам. У него были холодные руки, и от него исходил странный запах. Мы боялись его, хотя прививки нам сделали еще в прошлом году. А причину непонятного запаха я поняла лишь несколько лет спустя: врач пользовался просроченной туалетной водой, которая, видимо, испортилась еще в супермаркете.

В пятницу, увидев в школе доктора на несколько дней раньше положенного срока, мы испугались. На моей памяти он лишь однажды нарушил расписание: тогда у моего одноклассника Ханну Хаккарайнена нашли вшей, и учительница внимательно осмотрела каждого из нас. В то время я училась в первом классе и еще несколько недель проверяла голову в поисках вшей. Но на этот раз врач пришел за мной. Он призывно махнул мне рукой и быстрым шагом отправился в свой кабинет. Я послушно плелась следом. В кабинете он повернулся и строго взглянул на меня:

– Ты говорила, у вас с дядей есть какая-то общая тайна. Скажи мне, эта тайна причиняет тебе боль?

– Нет. – Я изумленно уставилась на него. – Она такая хорошая, такая милая… Иногда только царапается, но редко и случайно… – Я задрала рукав и показала несколько почти заживших царапин выше локтя.

– Царапается? – Он недоуменно взглянул на шрамы. – Послушай, Хилья, ты сейчас разденешься, и я тебя осмотрю.

Он указал мне на ширму и велел пройти туда, а сам оторвал от рулона кусок бумаги и положил вместо простыни на старую кушетку, на которой собирался меня обследовать.

– Зачем мне раздеваться? – Я не понимала, по какому праву этот человек заставляет меня снять одежду: ведь у меня даже не болело горло и кашля не было.

– Раздевайся! – грозно прикрикнул он.

Шестиклассники рассказывали, что однажды врач велел им снять штаны и осмотрел причинные места. Но только у мальчиков…

Я начала медленно снимать одежду – в кабинете было холодно.

Под джинсами у меня были толстые красные колготки, а под ними розовые трусики, немного порванные по шву. Я сняла колготки и осталась в одних трусах. Врач осмотрел меня и поинтересовался, откуда такие шрамы.

– У нашей кошки довольно дикий характер, – немного помолчав, ответила я.

Я говорила правду, ведь рысь – тоже кошка.

– Ах вот оно что… Кошка… Серьезные, однако, когти у твоей кошки. – Он как-то странно сглотнул, неприятно двигая кадыком. – Давай-ка снимай трусы и ложись. – Он махнул рукой в сторону кушетки. – Я должен тебя осмотреть. Да, неудобно, здесь даже нет нормального гинекологического кресла. А ну-ка раздвинь ноги и подними их.

Мне это не понравилось, но я решила его послушаться. Однако когда он принялся запихивать в меня какой-то холодный металлический предмет, я не выдержала и, завизжав, лягнула его в нос. Он выпустил инструменты и схватился за лицо. Потом снова попытался меня осмотреть, но я опять заорала и, вывернувшись, укусила его за руку. В конце концов доктор сдался. Потирая укушенную руку, он велел мне одеться и идти обратно в класс. На этой перемене нас обычно кормили, и после пережитого мне ужасно хотелось есть. Но изверг не пустил меня вместе со всеми в столовую, а, велев ждать в коридоре, пошел за учительницей.

– Мне не удалось ее осмотреть. Она орала и брыкалась как сумасшедшая. Даже укусила меня. Ну да что с нее взять, с такой наследственностью. Вам не кажется, что она представляет опасность для окружающих?

– Да нет, я бы не сказала.

– Придется доставить ее в больницу и обследовать там. При необходимости на нее наденут смирительную рубашку. Вы сможете отвезти ее на этой неделе?

– Да, в младших классах в понедельник и пятницу занятия заканчиваются в час дня.

– Тогда не будем откладывать дело в долгий ящик, привозите ее в понедельник. Я договорюсь о приеме. Должно быть, раз она так орет и брыкается, дело и впрямь нечисто. Надо сообщить в органы социальной опеки, пусть заглянут к ней домой. Эту семью курирует Пирьё Койстинен.

У врача неприятно дернулась верхняя губа, и он потер место, куда я ему угодила ногой. Учительница, изумленно подняв брови, проводила меня в класс. На обед был гуляш, и, поскольку остальные уже поели, мне досталась гуща со дна и пара хороших кусков мяса. Одноклассники пытались выспросить, что случилось и почему ко мне вызвали врача, но я молчала. Меня страшно взбесило то, что делал доктор, но я решила ничего не рассказывать дяде Яри. Дядя мне как-то говорил, что между ногами у каждого находится его личное местечко, которое никому нельзя показывать и давать трогать. Он не объяснил почему, а я не стала спрашивать. Раз дядя сказал, значит, так оно и есть. Я была страшно горда тем, что сохранила нашу тайну, несмотря на все, что пришлось пережить. Стоило вспомнить противные руки и холодные инструменты врача, как меня снова начинало трясти. При чем тут упомянутая доктором наследственность? Насколько я знала, наследство получают, когда кто-то умирает, наверное, с наследственностью то же самое?

За выходные я благополучно забыла о случившемся. Мы с дядей ходили на подледную рыбалку и наловили кучу окуньков. Дядя развел на берегу костер и сварил очень вкусную уху, а Фрида играла с живыми рыбешками, которые мы ей подкидывали. Лишь в понедельник утром я вспомнила, что врач велел отвезти меня на обследование в больницу. Утром я погладила Фриду и прошептала ей на ухо, что никому ничего не расскажу, а потом отправилась в школу. В автобусе мне вспомнилось, что кто-то рассказывал про «сыворотку правды». Мол, есть такое лекарство, от которого человек начинает говорить правду, даже если сам того не хочет. И я решила, что лучше умру, чем дам сделать себе такой укол.

В этот день у нас был урок математики, закон Божий и два урока домоводства. На уроке закона Божьего нам рассказывали о братьях Сепетеус. Эту историю частенько повторял дядя Яри после пары бокалов пива. Как звали отца этих парней? Интересно, а учитель сам знал?[6]6
  Сепетеус (Sepeteus) – финское звучание имени библейского рыбака Зеведея, отдавшего своих сыновей, Иоанна и Иакова, в ученики к Христу. (Прим. ред.)


[Закрыть] На перемене мы лепили снежную крепость. Стояла влажная зимняя погода, и снег, казалось, сам превращался в снежки, снеговиков и замки. Дальше был урок математики. Математика мне всегда давалась легко, и я очень любила ею заниматься. Дядя Яри научил меня считать на спичках, и я легко освоила таблицу умножения. А на уроке домоводства я вышила небольшую салфетку. Я выбрала толстую холстину и изукрасила ее коричневыми и желтыми крестиками. Другим не нравилось это сочетание цветов, но я решила, что постелю салфетку под миску Фриды, и этот узор будет отлично сочетаться с пятнами на ее шкуре. Про больницу я вспомнила только в конце последнего урока и опять подумала, что ни слова не скажу про рысь, пусть хоть на части меня порвут своими железяками. Я даже уколола себя иголкой в руку и мужественно вытерпела боль без единого звука. Ради Фриды я была готова на что угодно.

По дороге в больницу учительница снова принялась задавать странные вопросы. Она интересовалась, спим ли мы с дядей Яри в одной комнате и ходим ли вместе в сауну. Целует ли меня дядя? Я ответила, что дядя каждый вечер перед сном целует меня в щеку. А в парилку, разумеется, мы ходим вместе, ведь от жара может закружиться голова, и поэтому кто-то должен быть рядом.

– А ты целуешь своего дядю только в щеку или еще куда?

Я наморщила лоб и вспомнила, что однажды, когда мы играли в короля и придворных, я поцеловала его руку. Это было давно, много лет назад, но учительница настойчиво продолжала выспрашивать, в какие еще игры мы обычно играем. И попросила объяснить, что это за игра в королей и придворных. Я вспомнила: стояла зима, в доме было прохладно, и дядя достал из шкафа большую теплую шаль, такую красивую, что я решила – когда-то она была королевской мантией. Вырезав из картона корону, я водрузила ее на дядю и попросила его немного побыть королем. Мы поиграли, и, как положено в сказке, я поцеловала королю руку. Но вскоре во двор на старом мотоцикле въехал сосед Хаккарайнен, и игра закончилась.

– Прошу тебя разговаривать с врачом вежливо и отвечать на все его вопросы. Ведь врач – начальник всех болезней, – предупредила меня учительница, когда автомобиль остановился.

Больница располагалась в длинном белом одноэтажном здании. Совсем рядом возвышалась огромная черная заводская труба. Учительница взяла меня за руку, и мы направились по длинному коридору. Она уверенно шла мимо дверей с номерами, лишь однажды уточнила дорогу у проходящей медсестры. Пахло чем-то странным, как в комнате у старой тетушки Кауппинен. Врач оказался пожилым мужчиной с торчащими из ушей седыми волосками и длинными усами. Я подумала, что в случае надобности можно будет за них как следует дернуть. Рядом сидела женщина. Ее звали Пиркка, и она иногда приходила к нам домой проверить, есть ли в холодильнике еда и нормально ли я питаюсь. Со мной она всегда разговаривала тихим ласковым голосом, но дядя Яри боялся ее, перед очередным визитом тщательно прибирался и покупал дорогие апельсины.

Учительница с врачом велели мне посидеть, а сами вышли в соседнюю комнату. Я с любопытством рассматривала кабинет: стол, стул и необыкновенную кровать на колесиках. Затем врач с Пирккой вернулись, оставив учительницу в коридоре, и врач велел мне раздеться.

«Начальник всех болезней, – подумала я. – Наверное, он, как Иисус Христос, умеет воскрешать людей из мертвых». Дядя говорил, во имя Христа на земле совершалось много плохих дел, хотя сам Иисус был очень хорошим человеком. И меня вот теперь заставят рассказать про нашу рысь. Ничего не выйдет! Я разделась, размышляя о том, умеет ли врач, как Господь, видеть людей насквозь.

И снова доктор спрашивал меня про шрамы, и опять я повторила, что у нас живет кошка с плохим характером. Потом он заметил на моей руке след укола, и пришлось рассказывать про вышивание на уроке труда. Затем мне велели подняться на странное кресло, у которого были подставки для ног по обе стороны от сиденья. Я была такой маленькой, что ноги едва доставали до этих странных железных штук. Наверное, доктор решил поиграть в индейцев, потому что привязал меня за щиколотки к этим подставкам. Я вспомнила книжку, которую мне дядя читал вслух, про одного белого, которому пришлось жить среди индейцев. И он видел, как местные жители для забавы привязывали белых к брюху лошади и пускали ее вскачь. Наверное, врач решил, что это кресло похоже на лошадь. Он набросил мне на живот легкое покрывало, и это оказалось очень кстати, поскольку в кабинете было прохладно.

– Расслабься, закрой глаза и представь, что ты лежишь на солнышке на берегу озера или на полке в теплой сауне, – произнес он медовым голосом, но я была настороже.

Наверное, он пытается усыпить мое внимание, чтобы сделать мне укол сыворотки правды. Я заметила в руках у доктора такую же странную металлическую штуку, которую в меня пытались засунуть в школе, и снова завизжала и задергалась, пытаясь освободить ноги, но они были крепко привязаны к подставкам. Я больше не хотела играть в индейцев. Пиркка молча сидела в углу, глядя на меня. Доктор не пригласил ее играть с нами.

– Хилья, пожалуйста, перестань шуметь. Если ты не успокоишься, мне придется привязать руки тоже. И сделать укол успокоительного лекарства.

Я сразу сообразила, что он собирается вколоть мне сыворотку правды, и пообещала вести себя хорошо. Он сунул внутрь меня эту металлическую штуку с зеркальцем на конце, но на этот раз она была не такой холодной и противной, как тогда в школе.

– Умница девочка, – сказал мне врач таким же тоном, каким сосед Хаккарайнен обращался к лошади, положив ей на спину седло.

Он вытащил эту штуковину и тут же засунул в меня что-то теплое и резиновое, кажется руку в специальной перчатке. Но мне уже было все равно. Я ничего им не рассказала, я не выдала Фриду!

Наконец врач освободил мои ноги и попросил перевернуться на живот. Я с опаской послушалась: в таком положении я не видела его рук. Он осторожно потрогал мне попу, потом натянул на нее одеяло и спросил:

– Ну и как тебе живется с дядей Яри? Хорошо?

– Очень хорошо!

– И у вас есть общая тайна? Она касается того, что у дяди в трусах?

– Нет! Разве бывают такие идиотские тайны? – Я даже расстроилась, что доктор оказался совсем дураком.

– А он не делает с тобой ничего плохого?

– Нет! У меня самый лучший на свете дядя! – От возмущения я даже привстала с кресла, прикрываясь одеялом. – Да сделайте мне хоть сто уколов этой сыворотки, я вам все равно ничего не скажу! Наша тайна вас не касается!

Я страшно разозлилась от этих глупых разговоров. О таких вещах шептались только глупые мальчишки на перемене, зачем доктор принялся обсуждать со мной всякую ерунду?

– Я всегда говорила, что Яри Илвескеро прекрасно заботится о своей племяннице, – подала голос Пиркка из угла. – Разумеется, я бы заметила, если бы что-то было не так.

– Да, вы правы. – Доктор вздохнул. – С девочкой все в порядке. – И повернулся ко мне: – Одевайся, я попрошу принести тебе мороженое. Ты какое любишь?

– Ванильное, – радостно ответила я.

У нас дома не было морозильной камеры, поэтому дядя редко баловал меня этим лакомством. Врач и Пиркка вышли, и я, одевшись, снова начала представлять, будто попала в плен к индейцам.

Вскоре вернулась медсестра, принесла мне мороженого и лимонада. Я вытащила из рюкзака книжку, ибо, несмотря на замечания взрослых, обожала читать за едой. Тут снова раздался стук в дверь, и в кабинет вошла учительница. У нее был встревоженный вид: глаза покраснели, губная помада размазана.

– У вас дома никого нет. Где твой дядя?

– Думаю, пошел к Хаккарайненам. Они просили помочь починить крышу коровника.

– К каким конкретно? У вас там полдеревни Хаккарайненов.

– У них еще лошадь, ее зовут Сома, – принялась объяснять я. – Я на ней даже каталась два раза, но она не любит ходить под седлом. Но она меня не сбросила, потому что она хорошая девочка, и я тоже.

Подумав немного, я вспомнила, что соседа зовут Матти. Учительница сказала, что, если дядя дома, она отвезет меня. Пиркка поехала на своей машине следом за нами.

В этот момент я заволновалась. Успеет ли дядя спрятать Фриду? Никто не должен видеть нашу рысь. Я переживала всю дорогу, сидя позади, а около дома разревелась. Я быстро вбежала на задний двор и огляделась – Фриды не было.

– Хилья, подожди на улице. У нас с твоим дядей взрослый разговор, – строго сказала мне учительница, поднимаясь по ступенькам крыльца.

Дверь распахнулась, на пороге стоял дядя. У него снова было сердитое лицо: наверное, он подумал, что я все-таки рассказала про Фриду учительнице. Но тем не менее, увидев меня, он улыбнулся и только собрался обнять, как Пиркка шагнула вперед и велела мне остаться за дверью.

Я направилась в сторону сауны. Хорошо бы в чане нашлась теплая вода – мне хотелось умыться и сполоснуть те места, которые осматривал врач. Когда я проходила мимо сарая, за дверью послышалось знакомое урчание и звук скребущих по дереву когтей. Так вот куда дядя спрятал Фриду! Я не стала открывать дверь, чтобы рысь не вырвалась и не прибежала к людям. В сауне стоял чан с водой комнатной температуры. Дядя вчера топил печь, и вода еще не успела полностью остыть. Я освежилась, поменяла белье и сама себя похвалила: «Умница девочка». Тут меня позвали в дом.

Я открыла дверь и удивилась. Учительница вытирала ладонью глаза, а Пиркка была похожа на побитую собаку. Дядя Яри сердито смотрел на них обеих.

– Да на вас в суд надо подать! – рассерженно произнес он. – Только ради ребенка не буду ничего делать, ей, малышке, и так уже в жизни досталось. Считаю, вы должны перед ней извиниться.

Учительница присела передо мной на корточки и погладила по щеке.

– Хилья, дорогая… Поверь, я думала только о твоем благе. Столько всего ужасного пишут в газетах и передают по телевизору, что я просто очень за тебя испугалась…

Она расплакалась. Я растерянно стояла перед ней, не зная, что делать.

– Хилья, прости меня, – произнесла Пирьё, подойдя ко мне ближе. – Я не хотела ничего плохого, просто делала свою работу.

Я вообще ничего не понимала. Наверное, она извинялась за доктора, его глупые вопросы и ту металлическую штуку, которую он в меня засовывал. Я простила их, и они ушли. Когда за ними закрылась дверь, дядя Яри велел больше никогда об этом не вспоминать. Как он сказал, взрослые иногда совершают ужасно глупые поступки, надо их простить и все забыть.

Так я и поступила, хотя потом мне порой снились кошмары, в которых меня привязывают к гинекологическому креслу и собираются что-то сделать. Я стала бояться врачей, обязательные медицинские осмотры в армии и Академии превратились в сущий ужас. Ради уверенности, что меня просто так не возьмешь, я пошла на курсы самообороны и стала заниматься дзюдо. Позже мне было трудно решиться поставить противозачаточную спираль: ведь это снова был бы инородный предмет в теле. Но, с другой стороны, обзавестись ребенком я не хотела еще сильнее.

Я сидела в домике в полном одиночестве, и мне было хорошо, как никогда. Здесь, в отличие от Хевосенперсет, меня не посещали воспоминания детства, я не переживала за жизнь соседей, как в Хельсинки, и никого не нужно было охранять. Допила пиво и, поднявшись, достала из шкафа купленную давным-давно бутылку текилы. Ткнула перевернутым стаканом в банку с солью и плеснула туда на пару глотков: пойдет только на пользу.

Уже неделя миновала, как я оставила Аниту и уехала из Москвы. Я что угодно отдала бы, лишь бы повернуть время вспять и остановить ее у дверей мехового магазина. Я сказала бы, что у нас нет времени мерить шубы, мы бы спокойно ушли, и она бы осталась жива. Я бы ничего не пожалела, только бы избавиться от мук совести, от тяжелого чувства, что по моей вине погиб человек.