Текст книги "Из деревни. Книга-сериал"

Вечерами за воротами Тася также поёт песни. Только теперь добрые, про счастье и любовь. Дочка подпевает:

Счастье в мире каждому

Доверху даётся,

Попроси и сбудется,

Любовью отзовётся.

Не держи страдания

В сердце тяжкой злобою,

Всё может исправится,

Коли мысли добрые.

4 серия «Баран и Богородица»

Глухой морозной ночью Верка кралась в соседскую конюшню. Собаки надрывно залаяли – чужой недоброе затеял. Верка замерла. Вдруг поймают на месте преступления?

Осторожно ступая, чтобы под валенками не скрипел снег, отодвинула нужную заборную доску, пролезла в дыру. Пригнувшись, добежала до конюшни. Сняла с двери крючок, юркнула внутрь. Нащупала вертушку, закрыла изнутри. Темно, только слышно, как фыркает сонная скотина. Достала из-за пазухи маленький керосиновый фонарь и коробок спичек. Чиркнула. Слабый свет стал потихоньку разрастаться. Верка намотала на руку толстую верёвку и пошла вдоль стойла. Корова с теленком, свиньи, курицы. Но ей они не интересны. Нужен баран.

Верка тридцатилетняя вдова. Всегда была набожной, знала, что воровать – грех. Но нужда толкнула. Муж год назад помер от воспаления лёгких. На руках осталось четверо ребятишек мал мала меньше. После похорон каждую ночь усердно молилась:

– Царица моя Преблагая, Надежда моя, Богородица, Приют сирот и странников Защитница, скорбящих Радость, обиженных Покровительница! Видишь мою беду, видишь мою скорбь; помоги мне, как немощной, направь меня, как странницу. Обиду мою знаешь: разреши ее по Своей воле. Ибо не имею я иной помощи, кроме Тебя, ни иной Защитницы, ни благой Утешительницы – только Тебя, о Богоматерь: да сохранишь меня и защитишь во веки веков.

Но чуда всё не случалось, а деньги заканчивались. Отчаялась Верка. Она и до этого с причудами была. Книг не читала и другим не велела. Детям и вовсе запрещала. Мол, ни к чему это, только от дел отвлекают. А уж как кровать заправляла. Перину с подушками взбивала так, что каждое пёрышко пушистым становилось. Застилала кружевной салфеткой. Спать на постели – не спала, на печку уходила. Берегла красоту. Детям на полатях стелила, не баловала. Зато по хозяйству управлялась – будь здоров. Две коровы, свинья с поросятами, десяток индюков и гусей. Работница удалая. А вот деньги считать совершенно не умела. Всеми бухгалтерскими делами муж заведовал. Её близко не подпускал. Коли копеечка в руки попадала, тут же спускала. Ни то что преумножить, сохранить не могла.

Как мужа не стало, повело её. Все накопления разбазарила на всякую безделицу. Мелкую скотину переколола на мясо. Благо молоко от своих коров есть. Да только мало этого на пятерых. Когда совсем ни гроша не осталось, решилась украсть барана. Чтоб мясом семью побаловать.

Вот так ночью и оказалась в той конюшне. Барана заарканила и повела. Животное покорно следовало за воровкой. Через ту же дыру в заборе пролезла. Огляделась. Никого. Так до дому и дошла. Завела курчавого в свой хлев и со спокойной душой улеглась спать.

Утром разбудил стук в дверь. Разгневанный мужской голос орал:

– Выходи, Верка, паскуда! Выходи, а то двери выломаю! Хуже будет!

Верка с печки соскочила. Подошла на цыпочках к двери. В щёлку глядит – сосед Илья Максимович стоит. А за ним ещё пятеро. Испугалась. Они дверь дёргают. Вот уж петли заскрипели. Не успела отбежать, мужики дверь выломали:

– А ну иди сюда, сучья дочь! Ты почто барана увела?

Схватил Илья Верку за руку, да кулаком с размаху в глаз вдарил. Она воет, вырывается. Мужики в неё вцепились. Илья Максимович не унимается:

– Куда скотину дела?

– Какую скотину?

– Такую. Барана моего. Утром не досчитался. Смотрю, следы. Прямо к твоим воротам.

Верка промашку свою поняла – следы-то не замела, голова дырявая. Уж сейчас отвечать придётся за содеянное. Мужики её выволокли на улицу, одёжу посрывали. Как давай вицами хлестать и кулаками охаживать. Били крепко по голове, по животу. А потом и вовсе голую по деревне потащили:

– Люди добрые, чего делается! Утащила скотину, подлая баба!

На улице холод собачий, Верка голая, орёт, надрывается. На крики повыбегали из домов соседи. Бабы охают, крестятся. Детей глядеть не пущают.

Тащили поскудницу на другой конец деревни. Она сознание потеряла. Всё тело синее в кровавых ранах. Бросили. Пошли по домам. Женщины подбежали. Жива ли? Кажись, не дышит. Завернули в одеяло, на сани погрузили, повезли в дом. Навстречу Илья Максимович с бараном на верёвке. На место ведёт. Злющий.

Занесли Верку в избу. Обмыли. Положили под образа. Уж не жить ей после такого. Детей соседка Петровна к себе увела. Жалко ребятишек. Осиротели. Две женщины остались в доме. Свечки зажгли, молитвы читают за упокой. Так ночь и просидели. Под утро задремали. Проснулись и видят: Верка сидит, в одну точку пялится.

– Жива ты, чо ль?

Верка голову повернула, улыбнулась:

– Видать жива. Чегой-то я под образами лежу?

– Так думали ты того, окочурилась. Больно поди?

– Не больно, милушки. Уж били меня шибко. Этого ничего. Меня Богородица защищает.

Встала и пошла в кухню. Бабы за ней:

– Помочь может чем?

– Да уж помогли. Не дали околеть на морозе. Печку затопить надо, кашу ребятам сварить да остряпаться пора. Скотина моя чай не кормлена.

– Кормили, Вера. И детей твоих Петровна кормила. Уж решали, куда их пристроить. А тут вона как.

– Справлюсь я. Спасибо, бабоньки. Храни и вас Заступница Богоматерь. Не бросили меня и деток моих не бросили. Молиться за вас буду. Ступайте.

Оклемалась Верка быстро. Илья Максимович соваться не решился. Уж как силён и храбр, а не видал, чтоб человек после такого жив остался. Не по себе ему сделалось. Ведь убить мог, детей матери лишить. Только опосля до него дошло, что перегнул. Но извиняться и не думал. Сама виновата.

Верка злобу затаила. Не за себя, за детей обидно. Ну забрал бы чертова барана обратно, делов-то. Стала Богородицу молить, чтоб наказала ирода. Видать упросила.

В 1918 году началась Гражданская Война. В ту пору армия Колчака золото везла по железной дороге в Омск. По пути на станциях войска сходили, отъезжали в сторону на несколько километров и часть золота зарывали. На станции Григорьевской дислокация Колчаковцев. Проходила тут линия фронта. Погрузили Белые золото и деньги в бочку и поехали место искать, где припрятать.

Илья Максимович умом и душой за Красных. Нажитое состояние от Белых схоронить надобно. Как-никак завод свой стекольный и хозяйство крепкое. Почуял неладное. Деньги, какие были, спрятал под стрехами (место, где крыша со срубом соединяется) дома. А украшения и ценную утварь в подполье. Чтоб жене и дочерям Наталье с Раисой оставить.

Нагрянули в деревню Белые. Оккупировали хутор Марков Мыс. До дома рукой подать. Следом Красные. Началась перестрелка. Пулемётная очередь крышу дома решетит. Пули свистят. Оттеснили Красных. Свою бочку с золотом колчаковцы возле дороги зарыли. Место неприметное, надёжное. Нагрянуло Белое войско в дом. Раз за Красных, пойдёшь с нами в плен. Федосья с младшей дочкой Раюшкой в чулан спрятались. А старшая Наталья осталась. Ей на днях минуло шестнадцать лет. Высокая, статная, чернобровая. Смоляные косы до пояса. Орлиными глазами и нравом в отца. Смело держится, хотя страшно до ужаса.

Офицеру дочка хозяйская приглянулась. Хороша чертовка, кровь с молоком. Получи плетей. Наталью трясёт, слёзы градом. Сердце у Ильи Максимовича сжалось. Родную кровиночку, любимую дочь как посмел, окаянный. Чтоб сберечь, только рявкнул:

– Ташка, не плачь, а то пристрелю!

Удивился офицер. Родную дочь пристрелить готов. Ладно, пусть живёт. Не тронул её. Дом обыскали, никого и ничего ценного не нашли. Хорошо хозяин припрятал. Только Наталье успел шепнуть, где деньги. Илью Максимовича с остальными крепкими мужиками, кто за Красных в деревне были, выдавили. Погнали в соседний Киров. Через неделю супруга Федосья заболела тяжело. Отчего, никто понять не мог. Сохла день ото дня, слабела. А вскоре померла.

Остались сёстры одни в доме. Всё хозяйство теперь на их девичьи плечи легло. В деревне недоумевали, здоровая молодая баба. Какая хворь напала? Только Верка знала, в чём дело. Так заступница её наказала Илью.

– Не реви, Раиска! Справимся. Авось отец вернётся. Не пропадём.

– Маму жалко. Как мы без неё?

– Жалко. Только нет её. Смирись. Пока отца нет, я главная в доме. Меня слушайся и всё хорошо будет.

Раиса тихонько всхлипывала:

– А коли не вернётся папка?

– Вернётся. Нас не бросит.

Наталья верила, что отца отпустят. Или сбежит. Не может он не вернуться. Стала думать, чего с хозяйством делать и со стекольным заводом.

На заводе был управляющий Степан – правая рука Ильи Максимовича. Наталья к нему:

– Дядя Степан, чего теперь с заводом будет?

– Не боись, Таша, прорвёмся. Заправлять буду честно. Ты меня знаешь. Да и отцу твоему я многим обязан. Не подведу. А коли хочешь дела знать, так приходи, покажу, как там чего.

Наталья согласилась. Ежели и Степана заберут, хоть самой править. В дела вникла быстро, ум острый. Смекнула, что к чему. Мужики-работники сперва косились на неё, посмеивались, мол, в начальники девка метит. Но Наталья не из пугливых. Авторитет завоевала. Нет-нет, да припомнит, что отец вернётся в любой момент и тогда уж им достанется. Пошло дело. Наталья со Степаном усердно трудились. Вскоре завод ещё большую прибыль стал приносить. Денег у сестёр Шелунцовых стало много. Отцовская заначка да от стекольного – достойный капитал.

Стали к Наталье женихи свататься. Она всех браковала. Тот ленивый, тот бедный. Никто не пара хваткой, работящей девке.

Через два года пришла весть – Илью Максимовича расстреляли под Кировом, закопали в общей могиле. Благо Наталья уверенная хозяйка стала, не пропадут с сестрой.

Верка тем временем замуж вышла за вдовца из соседней деревни. Зажили хорошо. Снова в доме достаток, хоть семья выросла ещё на троих мужниных детей. Отплатила обидчику. Верила, что Богородица так за неё заступилась. Видать в расчёте. А золото Колчака нашли Красные. Куда дальше оно ушло, одному Богу ведомо.

5 СЕРИЯ «Три брата»

Пошли три брата в лес по грибы да ягоды. Да не в обычный лес пошли. А в места, которыми владел граф Всеволожский – человек властный и суровый. Крестьянам своим спуску не давал. За каждую мало-мальскую провинность жестоко наказывал розгами. Все в деревне это знали. Но мальчишкам страсть как хотелось полакомиться малиной.

Ваня, Саша и Афоня сговорились идти днём. Жарко, взрослые в поле. Никто им не запретит. Лукошки с собой брать не стали. Быстренько хотели сбегать туда и обратно, пока родители не вернулись:

– Айда, ребята, этой дорогой. Она хоть и длиннее, но на пути никого нет. – Командовал старший Ваня.

– Ты уверен? – с опаской спрашивал младший Афоня.

– А то. Я тут без вас, со Славкой ходил уже. Несколько раз ходили и никого.

– А если поймает кто? – Переживал средний брат.

– Коли боишься, Санька, сиди дома. Мамка вернётся, к её юбке и пристройся. – Подкалывал старший.

Саша не хотел выглядеть трусом перед братьями. Поэтому пошёл со всеми. Долго шли мальчишки по полевой дороге. Вот уже деревня из виду пропала. Впереди показался густой лес. Братья огляделись, не видит ли кто. Вроде чисто. Только кузнечики стрекочут да стрекозы гулко жужжат. Только вошли в лес, почувствовали прохладу. Тропинок нет. Куда идти?

– Сейчас прямо пройдём. Там большой дуб будет. От него вправо надо уйти, к ручью. Возле него валежник. Там-то ягоды и есть. – Уверенно объяснял Ваня.

Братья покорно шли за старшим. Долго шли. Афоня начал канючить:

– Я устал. Пить хочу. Долго ещё?

– Терпи, брат, коли вызвался идти. Скоро придём. – Поддерживал Саша. – Я тоже пить хочу.

– Не дрейфьте. Скоро ручей будет, напьётесь вдоволь.

Вот и тот самый огромный дуб.

– Ого, какой! Верхушкой, поди, до самого неба достаёт? – удивился Афоня.

– Дурак ты, Афонька. Деревья до неба не растут. Просто ты слишком маленький. Вот тебе и кажется. Теперь берите правее. За мной идите. Да не отставайте, а то заплутаете, вас медведь задерёт.

– Фу ты, Ванька. Пугать только и горазд. Никто нас не задерёт. Нет здесь зверей. Отстреляли всех.

– Может и не всех. Для барской охоты парочку держат. – Пугал Ваня.

Впереди показался валежник. Сухие массивные ветки тянулись вдоль ручья. Где кончался, не видать.

– Братцы, вода! – Радостно вскрикнул Сашка.

– Тише ты. Вдруг кто услышит. Попадёмся, несдобровать тогда. Пейте, стоноты. Да айда дальше. Ручей мелкий, перейдём. Вона глядите, там кусты.

Братья вдоволь напились и пошли на другой берег. Послышался хруст. Ваня не поворачиваясь буркнул:

– Афонька, давай быстрее, нечо в ветках шурудить.

– Не я это. – Пискляво ответил младший.

Братья так и замерли посреди ручья. Стали прислушиваться. Вроде тихо. Пошли дальше. Снова хруст. Испугались. Авось и вправду зверь какой? Глядят на валежник. И тут из-за веток показалась мохнатая голова.

– Ааааа.– Закричал Афоня. – Медведь! – и стрелой пустился к берегу.

– Бежим! – Уже в полный голос вопил Саша.

Мальчишки дали дёру. Хруст стал громче и яростнее. Из-за веток показалось мохнатое чудище в человеческий рост. С рыком кинулось к парням. Они и не разобрали, кто это. Не то волк, не то медведь. Со страху мчались уже по берегу, хлюпая мокрыми портками. Чудище шло следом на двух лапах. Братья бросились врассыпную. Вот уже друг друга не видят. Попрятались за деревья. Затихли. Каждый прислушивается, не идёт ли в его сторону зверь. Афоня со страху заплакал. Но закрывал рот руками, чтобы его не услышали. Минут десять ещё слышался рык и треск веток. Потом стало тихо.

Ваня первым решил выйти из своего укрытия и разыскать братьев. Знал, что головой за них отвечает. Стал шепотом звать:

– Афоня? Сашка? Где вы?

Никто не отзывался. Он запереживал. Стал громче звать:

– Ребята, ау?

Зашелестел ближайший куст. Ваня напрягся, но бежать не думал. Если зверюга нападёт, он удар на себя примет, чтоб братья убежать успели. Но из-за куста показалась голова Саши:

– Тихо. Я это. Где Афоня?

– Я почём знаю. Пошли искать. Только чур не расходиться.

Темнело. Братья побрели вдоль кустов, осторожно ступая, чтобы их не было слышно. Но продолжали шёпотом звать младшего:

– Афоня? Ау? Это мы. Выходи.

Никто не отзывался. Братья пуще перепугались. Как задрал Афоньку медведь, чего делать? Вернулись к ручью. Видят, младший из-за кустов выглядывает, а у самого весь рот в малине.

– Ты чего, дурак, не откликаешься? Мы уж думали, тебя медведь задрал.

– А я сперва шибко струхнул, вон под тем кустом сидел. Страшно – жуть. А потом вижу, медведь этот как будто и не медведь. Идёт как человек на двух ногах.

– Так медведи так умеют. Тихо, вдруг он где-то рядом.

– Не бойся. – Весело в полный голос отвечал Афоня. – Не медведь это.

– Да ну? Почём знаешь?

– По тому и знаю, что видел. Он сначала ходил, рычал. И вдруг как закашляется. Прям по-человечьи. Ну, я сижу, трясусь от страху. Думал, как учует меня. Глянул одним глазком, а он развернулся и идёт себе. А головы мохнатой нет. Человек это.

– Ого! Значит, мы мужика испугались?

– Пусть и мужика. Да как разобрать, когда за тобой мохнатое чудище гонится?

– Выходит, зря боялись?

– А вот и не зря. Значит это барский человек. Мог и схватить. Он же всё равно больше нас. Хорошо, что ушёл. Видать припугнул только.

– Афонька, бросай малину, пошли домой. Не дай бог вернётся с подмогой. Точно не уйдём тогда.

Младший брат обтёр руки, успев затолкать в рот последние ягоды. Вкусно. Брать не решились оставаться. Тихонько, гуськом двинулись восвояси. Как к деревне стали подходить, захорохорились:

– Обманули мы зверюгу. Ушли целёхоньки.

– А я даже ягод наелся. – Хвастался Афоня. – А вы трусы, ни одной ягодки так и не попробовали.

– За тебя, дурака, испугались. Батя бы три шкуры спустил, если б без тебя вернулись.

Дома ребят поджидали родители. Попало по первое число за то, что ушли без спросу. Но тайну не выдали, где были. Только с той поры носу не казали во Всеволожский лес. Соседских ребятишек пугали историей про чудовище мохнатое, которое малину стережёт и ест малых детей, которые туда ходят. Жути нагоняли. Зато никого больше в том лесу не ловили. Целёхоньки крестьянские дети были. Ваня после этого малину долго ещё не ел. Боялся, что зверь к нему придёт.

6 СЕРИЯ «Брак по привороту»

Старик провёл рукой по спине девушке, обнял за талию и прошептал на ухо:

– Всё равно наша будешь.

Наталья дёрнулась. Нахмурилась. Чего удумал, старый пёс? И не таких отваживала.

Наталье Шелунцовой шёл двадцатый год. Как отца Илью Максимовича Белые в Кирове расстреляли, взяла хозяйство в свои руки. Стекольным заводом заправляла с помощником – Степаном. У работников авторитет завоевала благодаря сильному характеру. Упёртая девка, хваткая. Женихи к ней разные сватались. Но всем отворот давала. Те бедные, другие ленивые, а третьи малахольные мамкины сынки. Уж и не надеялась замуж выйти. Поважнее дела были.

Младшая сводная сестра Раиса – одна радость:

– Таша, устала? Я твои любимые блины с мясом приготовила. Поешь, а то целыми днями в трудах. На заводе поди не обедала?

– Спасибо, Раюша. Коли б не ты, так и домой не ходила. Мужиков без догляду надолго не оставишь. Кабы чего не напортили. Хитрят паршивцы. Один давеча хотел тридцать стаканов вынести, да толкнуть втихаря. На выходе поймала паразита. Будет теперь месяц без платы робить.

– Строга ты, сестра. Может поласковее с ними?

– Поласковее, говоришь? Ежели с рук спускать, мы с тобой помиру пойдём. Им только волю дай – растащат. Об нас и не подумают. Не суйся, Раиса, чего не разумеешь.

Раиса надула губы, пошла на кухню за блинами. В двери постучали:

– Принимай сватов, Наталья!

На порог вошёл сосед Иван Алексеевич Мехоношин с супругой Анной Ерофеевной и сыном Александром. Поклонились:

– Ну чего, хозяйка, замерла. У вас – товар, у нас – купец.

Наталья с ним на равных:

– Ты что ль, Алексеевич, купец? Двоих твоих сыновей отвадила, третьего привёл? Думаешь, передумала? На кой вы мне? Ни капиталу у семьи, ни положения.

– Так тех-то пристроил, слава Богу. Сашка вот остался. Долго в девках ходить собираешься? Молодость – она ж не вечная. Так бобылихой и останешься, ежели ерепениться будешь.

Анна Ерофеевна вступилась:

– Чего на девку насел? Мы с миром, Натальюшка. Честь по чести. Ты нас, матушка, за стол усади сперва. Негоже гостей на пороге держать. А там и потолкуем по-доброму.

Наталья встала. Оценивающе гостей оглядела. Раз традиции велят, пущай проходят. В этом доме порядки всегда чтили. Кликнула Раису:

– Собери на стол, Рая. Да наливку захвати из голбца. Гостей подчивать будем.

Анна Ерофеевна моложе мужа на тридцать лет. Сперва косо на них глядели в деревне. Как молодая девка за старика замуж пошла? Всяко не по своей воле. Поговаривали, что Иван Алексеевич – колдун. Хитрый коми-пермяк от своего деда перенял умения. Любого мог убедить в чём надобно. И тестя, товарища своего, уболтал. Только с Натальей пока не выходило. Старших сыновей уж и так и эдак сватал – она ни в какую. Остался младший.

Александр как с Первой Мировой в 1916 году пришёл, дом ему отдельный простенький справили. Не чета Шелунцовскому. Про войну только и говорил:

– Тяжело было. Оружия на всех не хватало. С палками на немцев ходили.

Ранило его вражеская пуля в левый локоть. С тех пор не работала рука, подвязанная на верёвке висела. За это прозвали Сано-поклюшка. У отца денег не брал и помощи не просил. Кормил себя сам. Работал помощником кузнеца. За два года наловчился охотиться. Зайцев и тетеревов носил. Летом каждый вечер рыбачил. Без улова ни разу не возвращался. А уж грибы-ягоды собирал сноровисто. Жениться и не думал. Да отец задёргал:

– Пора, Сано. Наташка – выгодная партия. Братья не сдюжили, авось тебе перепадёт. Завидная невеста.

– Батя, может ну её? Мне и одному неплохо. А невесту силком не приволокёшь. Она вон какая суровая. На заводе, мужики поговаривают, крепче отца заправляет, спуску не даёт.

– Погоди жалиться. Кой-чего батька ещё может. У вас, дурней, толку нет. Сам дело обстряпаю. Без бабы долго-то не протянешь. Главное – не суйся, я говорить буду.

Сели за стол. Раиса из-за печки выглядывает. Любопытно, как сестра третий раз соседа спровадит.

Гости по стопочке выпили, закусили. Александр всё молчит. Отец за своё:

– Как, Наталья, по хозяйству управляешься? Завод-то мощно робит. А в дому чего? Раиса всё тянет?

– Не переживай. Батраки робят. Раиса на подхвате. Не надрывается. Справляемся.

– Коли разбегутся? Эко видано, чтоб девка молодая мужицкие дела воротила? Слыхала, чего деревня говорит?

– А чего мне брехунов слушать? Есть чем заниматься. Дел невпроворот.

– То-то и оно. Всё в делах тяжких. Жить-то когда собираешься? Уж двадцать скоро стукнет. Девичьих радостей нету. Так и мужланкой заделаешься. Бабье счастье мимо пройдёт. Красота увянет. Вона уж и морщинки видны. Руки огрубели. Подумала бы, пока не поздно. Шанс-то может последний?

Наталья голову запрокинула, руки на груди скрестила:

– А ты, женишок, чего молчишь? Али своего мнения нема?

– Так батя дело говорит.

Иван Алексеевич брови сдвинул, на сына глянул:

– Погоди, Сашка. Жениху слово не давали. Наталья, ты подумай. Работа тяжёлая. Помнишь, как мать твоя Аксинья надорвалась? Неужто так же хочешь? Совсем себя не бережёшь. Случись чего, на кого Раиса останется?

Наталья задумалась. Знает старый, куда давить. Раису она любит. Единственный родной человек.

Анна Ерофеевна поддакивала:

– Как вы одни жить будете? Хозяйство большое. Как без мужика-то? Может, милая, подумаешь, замуж пойдёшь? Без мужа-то как, наплачешься. Вон Тася Курицына, чуть с ума не сошла в одиночестве. Благо Егорка сыскался. А ежели нет? Одному Богу ведомо, как бы жила.

Наталью напряжение взяло. Выгнать бы к чёртовой матери, сватов. Да в деревне не поймут. Сквозь зубы процедила:

– Не пора ли вам, гости дорогие. Уж не уговоримся. Моё слово то же. Замуж не пойду.

Александр хотел встать. Отец за рукав одёрнул. Мол, сиди, дурак. Знаю, чего делать:

– Как пожелаешь, хозяюшка. Благодарствуем за угощения. Проводишь хоть?

– Отчего не проводить. С превеликой радостью.

Все вчетвером вышли из-за стола. Пока жена с сыном одевались, Иван Алексеевич подошёл к Наталье. Ласково провёл рукой по спине, обнял за талию и прошептал на ухо:

– Всё равно наша будешь.

Через три месяца играли свадьбу. Стала Наталья Мехоношиной. Как сваты тогда ушли, она будто не в себе. Рассеянной стала, тихой. Работники приметили, пакостить повадились. Завод начал убытки терпеть. Всё чаще хозяйку одолевали мысли: может и правда замуж? А ежели вправду чего худое случится? Как Раиса будет?

Вот и колдовство. Наталья, несмотря на свой крутой характер, даже не пикнула. Молча под венец пошла. Не по любви. По надобности. На семь лет моложе мужа. Разные совсем, но с Иваном Алексеевичем даже спорить не думала. Как-то всё в тумане.

После свадьбы порешили, что Александр в её дом жить перейдёт. Так оно лучше. Через год родила сына. Назвали в честь отца – Александром. Ещё через три года – Сергея, а затем Анну и Илью. Юлить Наталья не умела, всё прямо говорила, как есть. Жёсткий характер свой и не думала прятать. Чем дольше жили, тем холоднее она становилась. С мужем не стерпелось и не слюбилось. Кормила и обстирывала его плохо. С детьми строга. По-прежнему одна радость – Раиса.

Свёкор свой интерес имел. Дар его сыновья не унаследовали. В Наталье он почуял способности. Стал потихоньку подсказывать. Так, между делом. Она вскоре втянулась. Да направо-налево не болтала. Дети захворают, она их травками поит. А как соседка Тася – ведунья от старости померла, к ней стали похаживать бабы деревенские за советом. Кого лечила, кому ворожила. Наталья в деле сведуща. Как кого зараза схватит, мигом на ноги ставила. Побаивались суровую женщину. Но охота пуще неволи. Она никого не гнала, но и не дружила ни с кем, кроме младшей сестры.

Завод развалился. На его месте стали коров пасти. Батраки тоже ушли. Обеднело хозяйство. Раиса вышла замуж и перешла в дом мужа. Наталья чувствовала себя покинутой, одинокой. Никому про свою тоску не сказывала. Терпела.