Текст книги "Мозг стоимостью в миллиард долларов"

Сигне еще раз налила нам, и когда она направлялась на кухню, Харви с удовольствием шлепнул ее по попке.

– Настоящий сельский жирок! – воскликнул он. – Как я ценю его!

Сигне оттолкнула руку Харви, фыркнула и вышла, зазывно покачивая бедрами.

Харви пододвинул кресло поближе ко мне.

– Обычно у нас принято ничего не рассказывать нашим агентам об организации как таковой, но, поскольку мы давние коллеги, сделаю для тебя исключение. Она представляет собой частную разведывательную организацию, которую финансирует некий старик по фамилии Мидуинтер. Он выходец из семьи старых техасцев, в жилах которых немало немецкой крови. На самом деле семья прибыла из какого-то балтийского государства – Латвии или Литвы, – которым ныне владеют русские. И старик Мидуинтер мечтает освободить эти земли. Я думаю, что он хочет объявить себя их королем или кем-то в этом роде.

– Потрясающе, – фыркнул я. – Давно уже не работал с мегаломаньяком.

– Черт возьми, может, я преувеличиваю, но он мыслит предельно упрощенно. Такое часто бывает у выдающихся личностей. Ему нравится слышать, что все тамошние бедолаги только и ждут, чтобы поднять восстание...

– И ты помогаешь ему питать иллюзии, – дополнил я.

– Слушай, этот тип мультимиллионер, если не мультимиллиардер. И это его игрушка. С какой стати мне лишать его того, что доставляет ему радость? Свои капиталы он заработал на консервах и в страховом бизнесе; делать миллионы таким образом было скучновато, так что он хочет несколько встряхнуться. Немного денег ему перевело и ЦРУ...

– ЦРУ?

– Они не воспринимают нас всерьез, но ты же знаешь, как у них работают мозги: воровать в Москве диски с колес, это, по мнению ЦРУ, тоже борьба за свободу. А кое-какие номера мы прокручиваем довольно неплохо. У него есть две радиостанции на кораблях, и они вещают на балтийские страны. Ну, ты знаешь: «Мы стоим за свободу и кока-колу». У них мощное компьютерное обеспечение и тренировочная школа где-то в Штатах. Может быть, они пошлют тебя туда для подготовки, и в таком случае, не сомневаюсь, ты прекрасно проведешь там время. И к тому же еще хорошие деньги. – Харви налил мне основательную порцию, как бы демонстрируя щедрость моего нового хозяина. – Когда ты собираешься возвращаться в Лондон?

– Завтра.

– Великолепно. Вот тебе первое задание: остаться на ленч, – засмеялся Харви Ньюбегин. – Когда ты окажешься в Лондоне, зайди в телефонную будку на Тринити-Черч, в юго-восточном углу, возьми телефонный справочник от "Л" до "Р" и поставь маленькую точку рядом с данными «Пан-Америкэн». Возвращайся на другой день, и на той же странице, на самом краю, будет номер телефона, написанный карандашом. Набери его. Скажи, что ты приятель человека из антикварного магазина и у тебя есть предметы, которые ты хотел бы им показать. Если на другом конце тебя спросят, с кем бы ты хотел поговорить, отвечай, что не знаешь, что тебе просто дали этот номер телефона и сказали, что по нему будет некто, интересующийся приобретением антиквариата. Когда собеседник назначит тебе время встречи, явись на нее на двадцать часов позже обозначенного срока. Усек?

– Да, – кивнул я.

– Если пойдет какая-то неразбериха, клади трубку. Далее следует стандартная процедура проверки: спустя двадцать четыре часа повтори все снова. О'кей? – Харви поднял свой стакан с водкой. – Вот с этим русские справляются чертовски здорово. Раз-два – и до дна. – Он одним глотком покончил с водкой, после чего схватился за сердце и болезненно сморщился. – Изжога, – объяснил он. Вытащив бумажник, он извлек из него пятимарковый банкнот и разорвал его надвое по ломаной линии. Одну половинку вручил мне. – Человек, который встретится с тобой, прежде чем передать посылку, изъявит желание увидеть вторую половинку, так что береги ее.

– Ясно. Может, ты объяснишь мне, что я должен буду получить.

– Проще некуда, – ответил Харви Ньюбегин. – Отправляешься ты с пустыми руками. Обратно доставишь дюжину яиц.

Раздел 2
Лондон

Хозяин есть у меня,

И я его слуга,

Верхом

На пегом жеребце.

Колыбельная

Глава 4

По возвращении в Лондон я обработал телефонный справочник и выполнил все правила игры с Харви Ньюбегином. Хриплый голос по телефону приказал мне:

– Выкиньте из головы всю эту чушь о двадцати часах опоздания, что вам выкладывали на другом конце. Являйтесь без промедления. Через пару дней я собираюсь спускать яхту на воду.

Так что я отправился в сторону Кингс-Кросс. Немытые окна были заклеены объявлениями, предлагавшими «стол и кров»; в магазинчиках розыгрышей продавались пластиковые фекалии и музыкальные рулоны туалетной бумаги. У дверей дома номер 53 красовалась медная дощечка: «Хирургия. Доктор Пайк». Далее следовало перечисление остальных его заслуг. Рядом с парадной дверью стояли два переполненных мусорных контейнера и примерно тридцать старых бутылок из-под молока. Начал моросить противный холодный дождь со снегом.

Дверь была открыта, но, когда я толкнул ее, звякнул колокольчик. Приемная оказалась большой викторианской гостиной с лепниной на потолке и обширным набором колченогой мебели. Растрепанные женские журналы были продуманно разложены под сообщениями о необходимости предварительного обследования беременных и образцами рецептов. Их тексты, выполненные странными угловатыми буквами, держались на месте при помощи покоробившихся кусочков скотча.

В одном углу приемной стояла выкрашенная белой краской конторка из древесностружечных плит со словом «Хирургия». За ней хватало места для стола и двух стульев. Один из них, обтянутый кожей, с колесиками на ножках, казался солидным и объемистым, другой – узким, непрезентабельным и хромоногим. Доктор Пайк, крупный, безукоризненно выхоленный человек, лет пятидесяти двух, аккуратно сосчитав пальцы, повернулся ко мне. Прическа его напоминала черную купальную шапочку, плотно прилегающую к голове. Его безупречный костюм отливал блеском стали, как, впрочем, и улыбка.

– Что болит? – шутливо спросил он и снова улыбнулся, чтобы я чувствовал себя свободно.

– Рука.

– Правда? У вас в самом деле болит рука?

– Когда я засовываю ее в карман.

Пайк внимательно уставился на меня, скорее всего припоминая, что существуют личности, которые принимают несколько дружеских слов за приглашение к фамильярности.

– Не сомневаюсь, что вы получили воспитание в сержантской казарме.

– Давайте не будем обмениваться военным опытом, – возразил я.

– Давайте не будем, – согласился он.

На столе Пайка располагался набор ручек, большой настольный календарь с загнутыми уголками, стетоскоп, три рецептурных блокнота и блестящий коричневый шар размерами с мячик для гольфа. Он поглаживал его блестящую округлость.

– Нам придется долго работать вместе, – заметил я, – так почему бы не договориться о принципах сотрудничества?

– Исключительно умная мысль.

Мы с Пайком сразу же преисполнились взаимной неприязни, но, обладая преимуществами в виде соответствующего воспитания и образования, он проглотил мои слова и продемонстрировал, насколько может быть мил по отношению ко мне.

– Эта посылка с... – Он подождал, чтобы я закончил мысль. – С яйцами...

– Она будет доставлена примерно через день. Или около того.

– Это не согласуется с полученными мною инструкциями.

– Может, и нет, – сдержанно ответил он, – но есть масса причин, по которым невозможно точно рассчитать время. Люди, имеющие к нему отношение, не входят в число тех, кому вы можете отдавать приказы. – У него был безукоризненно правильный английский язык, которым владеют только старательные иностранцы.

– Ах вот как, – удивился я. – И почему же?

Пайк улыбнулся, не разжимая губ.

– Мы профессионалы. Наш образ жизни определяется неким кодексом, и весьма существенно, чтобы мы не позволяли себе неэтических поступков.

– И вы убеждены, что не делаете ничего подобного, – сказал я.

– Считайте, как хотите. – Пайк изобразил еще одну свою загадочную улыбку.

– Так я и сделаю, – ответил я. – Когда будет готова посылка?

– Только не сегодня. Рядом с детской песочницей в парке Сент-Джеймс есть несколько скамеек. Встречайте меня там в субботу, без пятнадцати пять. Спросите, есть ли в моей газете биржевые сводки, у меня будет с собой «Файнэншл таймс». Я отвечу: «Могу их вам предоставить на несколько минут». Если у меня будет с собой «Лайф», не пытайтесь входить в контакт, значит, существует опасность. – Пайк поправил желтый галстук-бабочку и кивком головы дал понять, что он меня отпускает.

Господи, подумал я, ну что эта публика напускает туман? Все до одного. Кивнув, словно продемонстрированные шарады являлись рутинными составляющими моего рабочего дня, я открыл дверь.

Провожая меня, Пайк громко произнес: «...Не забывайте брать пилюли и возвращайтесь через неделю»; слова его предназначались для слуха двух старых перечниц, которые сидели в приемной. Он мог так и не утруждаться, но когда я покидал приемную, он чуть не орал мне вслед, стараясь, чтобы на него обратили внимание.

Учитывая, в каком темпе работала эта публика, имелись основания предположить, что они пустят за мной хвост, так что, взяв такси, я подождал, пока мы не попали в уличный затор, быстро расплатился с водителем и, выскочив, взял такси в противоположном направлении. Такая тактика, если ею правильно пользоваться, позволяет обрубить хвост, но только когда у него нет своей машины.

Еще не наступило время ленча, как я вернулся в контору и доложился Доулишу. Тот обладал качествами, над которыми не властны ни время, ни возраст; когда-то именно с их помощью чиновники британской Гражданской службы обретали доверие туземцев. Его единственным интересом в жизни, если не считать увлечения антиквариатом, образцы которого захламляли кабинет и отдел, было изучение и выращивание садовых растений; может, они отвечали ему взаимностью.

Поглощая сандвичи, присланные из кафе Уолли, он задал мне кучу вопросов о Пайке и Харви Ньюбегине. Я подумал сначала, что Доулиш воспринимает ситуацию с излишней серьезностью, но он, хитрый старый пройдоха, обосновывал свои предположения, исходя из информации, к которой я не имел доступа. Когда я рассказал, что сообщил Харви Ньюбегину о своем свободном рабочем распорядке, Доулиш заметил:

– Ну, на сей счет вы не соврали, не так ли? – Тщательно прожевав один из сандвичей от Уолли, с соленой говядиной, он спросил: – Вы знаете, что они сейчас предпримут?

– Нет, сэр, – совершенно честно ответил я.

– Они пошлют вас в свою школу. – Он кивнул в подтверждение своей теории. – Когда они сделают вам такое предложение, принимайте его. Мне опять дали с зернышками! – Доулиш смотрел на меня, и в глазах его возник маниакальный ужас. Я сочувственно кивнул. – Я просил и раз, и два, и тысячу раз...

– Да, сэр, – согласился я. Доулиш щелкнул клавишей интеркома.

– Я говорил и раз, и два, и тысячу раз. Я не люблю хлеб с семенами тмина.

Из ящичка на столе донесся голос Алисы, полный возмущенного достоинства, чего не могла скрыть даже техника.

– Одну порцию принесли с белым хлебом, а другую с ржаным с тмином. Вы взяли не то, что предназначалось вам.

– Я тоже не люблю с тмином, – поддержал я шефа.

Доулиш кивнул мне, и я громко и отчетливо повторил эти слова в интерком.

– Никто из нас не любит хлеба с тмином. – В тоне Доулиша звучала мягкая укоризна. – Как мне внушить вам это, Алиса?

– И в голову не приходило, – ответила та.

– Я бы хотел, – настаивал Доулиш, – чтобы мои пожелания шли под грифом немедленного исполнения. – Он улыбнулся и кивнул мне, удовлетворенный своей находчивостью.

– Нет, сэр, вам лучше класть их в мусорную корзинку для бумаг вообще без грифа. Я буду посылать кого-нибудь за ними. Может, вам принести что-нибудь еще?

– Нет, благодарю вас, Алиса. – И Доулиш отпустил клавишу интеркома.

Я мог бы объяснить Доулишу, что ему никогда не переспорить Алису. Это никому не удавалось. Но вывести Доулиша из себя не так просто.

Этот год складывался как нельзя лучше. В январе его отчет поступил в казначейство, и нам вдвое увеличили ассигнования, хотя многие предрекали, что нас вот-вот закроют. Я провел достаточно времени и в армии, и на гражданской службе, дабы понять, что мне не хочется служить ни там, ни там, но сотрудничество с Доулишем было учебой, единственной учебой, которая мне нравилась.

– Пайк, – задумчиво произнес Доулиш. – Они вечно вербуют врачей, черт возьми?

– Насколько я понимаю, это имеет свои преимущества, – заметил я. – В приемной всегда полно народу, общение с врачом носит интимный характер; установить, о чем идет разговор, довольно трудно.

Доулиш снова углубился в размышления, разглядывая второй сандвич. Кончиком ножа для разрезания бумаг он стал выковыривать тмин и лишь после этой процедуры поднес его ко рту.

– О чем шла речь? – переспросил он. – Я не слушал.

– О том, что трудно установить предмет разговора.

– Стоит им только попасть на зубы, так от этой проклятой мелочи не избавиться. Не могу представить, кому нравится хлеб с тмином. Кстати, за вами следили, когда вы расстались с этим врачом. – Взмахом руки Доулиш остановил мои возможные возражения. – И, конечно, вы об этом знали, иначе не предпринимали бы действий, чтобы уйти от слежки.

– Кто следил за мной?

– Этого мы еще не знаем. Я отрядил это выяснить молодого Чилкотт-Оутса, но в данный момент наш источник информации находится в торговых рядах на Финчли-роуд, следуя по пятам за неким молодым человеком, и, как говорит Алиса, у него нет времени даже позвонить. – Я кивнул. – Вы производите отвратительные звуки, цыкая зубом. Хотелось бы, чтобы вы себе этого больше не позволяли.

– Значит, Чико...

– Важно, что он учится, – проворчал Доулиш. – Вы его ни к чему не подпускали, а таким путем он никогда не добьется совершенства. Его ждет блистательный успех.

– Я пойду вниз и попробую немного поработать.

– Очень хорошо, – согласился шеф, – но на первом месте должна быть эта история с Ньюбегином, так что не отвлекайтесь.

– Я напомню вам это замечание в следующем месяце, когда организационный отдел начнет доставлять нам неприятности.

Спустившись, я увидел, что Джин покрывает лаком ногти. Подняв глаза, она поздоровалась со мной, после чего стала дуть на ногти, подсушивая лак.

– Ты занята? – спросил я, садясь за стол и пододвигая к себе корзинку с бумагами.

– Твой сарказм никому не нужен. Я провела всю субботу, разбираясь с материалами «Только для информации» и записывая их краткое содержание.

– Прошу прощения, любовь моя. Эта история с Ньюбегином свалилась на меня в самый неподходящий момент. Без нее мы к сроку разгребли бы эти завалы. Ты успела просмотреть те досье, которые, как ты мудро предположила, имеют к нам отношение?

– Кончай льстить, – отрезала Джин. – Да, от части из них мы можем избавиться, но из-за твоего допуска к совершенно секретным материалам их останется целая куча. Но на сей счет у меня есть новая идея.

– Излагай.

– Видишь ли, некоторые досье с такими грифами не носят конфиденциального характера, но поскольку они включают кое-какие специфические данные, то на них автоматически ставится гриф секретности. Если ты дашь мне право разобрать эти объемистые папки, сделав из них несколько дополнительных досье под отдельными номерами, часть из них потеряет гриф секретности, и тогда их можно будет спустить вниз. Кроме того, работать с ними можно гораздо эффективнее, ибо, скажем, два отдела получат возможность одновременно рассматривать два аспекта одной проблемы, имея в своем распоряжении дополнительные досье.

– Гениально! – одобрил я. – Наконец-то понял, почему люблю тебя.

– Ты никого не любишь. Даже самого себя.

– Ты же знаешь, что я ничего не мог сделать. Мне пришлось ждать, пока будет готов паспорт.

– Я провела у плиты несколько часов, готовя твои любимые блюда, а ты заявился в час ночи.

– И в час ночи я получил все свои любимые блюда.

Она не ответила.

– Я получил прощение?

– Так не может продолжаться вечно.

– Понимаю, – согласился я. И оба мы погрузились в длительное молчание.

– Я знаю, что такие дела... – наконец первой заговорила Джин. – Словом, я бы не хотела, чтобы ты останавливался. Пусть даже это опасно...

– Ничего подобного, любимая. Я не собираюсь причинять себе неприятности. Я отпетый трус, у которого в высшей степени развит инстинкт самосохранения.

– Даже отличные водители гибнут, – грустно заметила Джин, – когда в них врезаются любители. Я думаю, что Харви Ньюбегин именно такой неуклюжий водитель. И ты должен быть очень осторожен.

– Не заставляй меня нервничать. У Ньюбегина отличный послужной список из министерства обороны и государственного департамента. Американцы не будут так долго возиться с человеком, если он не оправдывает затрат на себя.

– Просто я ему не доверяю, – заявила Джин с тем упрямством, которое называется женской интуицией. Она подошла поближе, и я обнял ее.

– Просто потому, что он ущипнул тебя за задницу в клубе «Белый слон». – Я поцеловал ее.

– И ты тут же кинулся мне на помощь – сидел как ни в чем не бывало!

– Такова уж моя специфика. Как правило, ни во что не вмешиваться.

Глава 5

В тот вечер я покинул контору в шесть часов. Джин встретила брата, который нанес один из своих редких визитов в Лондон, и они отправились обедать, но Доулиш решил, что я должен быть в пределах досягаемости. Так что, вернувшись домой, я поджарил яичницу с ветчиной, уселся перед камином со вторым томом «Решающих сражений» Фуллера и стал читать об осаде Йорктауна. Вечер носил столь приятный характер лишь до 8.15, когда зазвонил телефон.

Голос оператора с Шарлотт-стрит произнес: «Будьте любезны, скремблер». Прежде чем включить его, я понял, что придется возвращаться к своим обязанностям в конторе. Я нажал кнопку.

– Наш мальчик, по всей видимости, справился с задачей, – сообщил Доулиш.

– Что значит «по всей видимости»? – спросил я.

– Тот тип, что следил за вами, оказался у реки, – продолжил он, пропустив мимо ушей мой вопрос. – Мы проезжаем мимо и подберем вас через пятнадцать минут. – Доулиш резко повесил трубку.

Я знал, что по поводу способностей Чико он испытывает те же сомнения, что и я, однако решил продемонстрировать мне, что к подчиненным следует относиться с полным доверием.

Доулиш прибыл в 8.47 в черном «вулзли», за рулем которого сидел один из наших водителей, бывший полицейский. Он прихватил с собой Бернарда, пожалуй, самого способного из выпускников публичных школ, которого мы недавно завербовали, и человека по фамилии Гарриман.

Гарриман, высокий и мускулистый, с крупными неровными зубами, смахивал скорее на вышибалу, чем на подполковника спецотдела военной разведки. Его черные волосы плотно облегали костистый череп. Загрубевшую кожу лица испещряли морщины. Для профессионального офицера он был достаточно умен. Я прикинул, что человека, ради которого мы снялись с места, предстоит отправить за решетку, потому что Гарриман обладал правом, предоставленным ему министерством внутренних дел, выписывать ордера на арест, не утруждаясь излишними формальностями.

Выпить они отказались, так что я облачился в дождевик и мы направились к докам.

– Молодой Чико, – повторил Доулиш, – неплохо сработал на месте.

– Да? – откликнулся я.

Посмотрев друг на друга, мы с Гарриманом поморщились. Рация в машине подала голос:

– О'кей. Переключайтесь на шестой канал и поддерживайте связь с «Темзой-5».

Бернард с переднего сиденья спросил:

– "Темза-5", вы меня слышите? – И полицейский катер ответил, что слышит нас четко и ясно. Мы сообщили, что тоже слышим четко и ясно, после чего Бернард попросил их уточнить свое местоположение, и они сказали:

– Тауэр-бридж, со стороны Пикл-Херринг-стрит.

– "Темза-5", – скомандовал Бернард, – подходите к полицейскому участку в Уоппинге, возьмете на борт пассажиров.

– Нам не встретилось ни одного человека в маленькой шлюпке, – продолжала «Темза-5», – кто отвечал бы описанию, что вы нам дали, но на обратном пути к пристани Лавендер мы глянем еще раз.

– Вы кончили переговоры? – спросила диспетчерская уверенным голосом, а потом добавила: – Вижу, вы еще разговариваете с «Темзой-5».

На что Доулиш сказал:

– Чем вы там занимаетесь, ребята, в карты играете? – Он улыбался. – Этот тип миновал Финчли-роуд, – невозмутимо продолжил Доулиш, – и Чико следовал за ним по пятам. Затем примерно в половине седьмого он завернул в «Проспект Уитби», где его Чико и закупорил, так что мы сможем взглянуть на него.

– С какой стати нам всем туда являться? Я думал, вы собираетесь просто перекрыть район.

Доулиш одарил меня намеком на улыбку.

– Бернард – дежурный офицер. Гарриман отвечает за порядок на реке. Так что у нас есть все основания быть на месте.

– А у меня были все основания оставаться дома, – проворчал я, – но ведь никто не захотел меня выслушать.

Когда мы пересекали Тауэр-бридж, я увидел полицейский катер, который, буравя серую зыбь, шел вниз по реке. Мы миновали лондонский Тауэр, по улице с односторонним движением обогнули Монетный двор, после чего свернули на Томас-Мор-стрит; окаймленная двадцатифутовыми стенами, она бесконечно поворачивала и извивалась. Мы все не могли добраться до конца улицы, и казалось, что стены становятся все выше и выше, как в последних кадрах «Кабинета доктора Калигари». Вдоль Уоппинга тянулись пирсы и краны, грязные и молчаливые. В свете фар поблескивали зеленые глаза бродячих кошек и мокрые камни мостовой. «Вулзли» встряхнуло на узких мостках у въезда в доки, и он проехал под низкими закопченными навесными переходами. Сразу же за изгородью внезапно открылось обширное пространство темной воды и пассажирский лайнер, в желтых сверкающих иллюминаторах которого были видны снующие официанты в белых смокингах, – словно на воду спустили отель «Хилтон», который вот-вот отбуксируют в море. Мы высадили Бернарда возле участка в Уоппинге, где его уже ждали двое полицейских в плащах и болотных сапогах.

Чико стоял у паба. «Проспект Уитби» представлял собой первостатейный аттракцион для туристов, и летом они кишели здесь, как портовые крысы. Но сейчас стояла зима, окна и витрины запотели, а холод заставил плотно закрывать дверь заведения. Мы вывалились из машины как кейстоунские копы. Чико был возбужден, и влажные пряди волос падали ему на мокрый розовый лоб. – Здравствуйте, сэр.

Он по очереди поздоровался с каждым из нас, провел нашу троицу в паб и, словно шестиклассник, удостоенный посещения старших, кинулся к стойке покупать нам выпивку. Чико испытывал такой восторг, что называл бармена сэром.

«Проспект» был забит искусно сделанными безделушками и каминными принадлежностями, на которых посетители – и это главное – оставляли свои визитные карточки, театральные билеты, программки... Бумажки, нанизанные на рога, украшали все стены – так что порой ты чувствовал себя тут, как жук в корзине для мусора. Я прошел мимо стойки прямо на балкон, с которого открывался вид на лондонскую заводь Темзы ниже моста. Вода отливала тяжелым маслянистым цветом. Набережная была тиха и пустынна. Я слышал, как Доулиш удерживал Чико от желания незамедлительно спуститься в погреб за его любимым сортом шерри. Чтобы покончить с его мучительными стараниями доставить нам удовольствие, Гарриман заказал: «Четыре больших горького», и бармен, как и все мы, наконец испытал облегчение. Все вслед за мной вышли на балкон. Когда мы сгрудились в тесный круг друидов и в стаканах ритуально заклубилась пена, Чико сообщил:

– Он перебрался на тот берег.

Я ничего не сказал; Гарриман тоже промолчал; наконец подал голос Доулиш:

– Расскажите, как вы это выяснили.

– Как гласит инструкция, я проследовал... – начал Чико.

– Просто объясните, – прервал его Доулиш.

– Я видел, как он зашел внутрь, проследовал за ним до этого балкона, но к тому времени он спустился по железной лестничке вниз, где его ждала лодка с веслами, и стал грести к тому берегу. Я позвонил в контору и предложил, чтобы они подняли речную полицию. Мой информатор сказал, что он направлялся к большому серому судну у пристани Лавендер. Я выяснил, что корабль польский.

Доулиш и Гарриман посмотрели на меня, но у меня не было никакого желания делать из себя идиота, так что я в свою очередь уставился на Чико, удивившись, почему он носит галстук с лисьими мордами.

Теперь Доулиш и Гарриман рассматривали покачивающееся на воде польское судно; Доулиш заявил, что они оставляют Чико на меня, и в машине отправились наносить визит руководству полиции Лондонского порта.

Чико извлек огромный кожаный портсигар.

– Вы не против, если я позволю себе закурить? – осведомился он.

– Только если вы не будете рассказывать о восхитительном нежном кларете, который открыли для себя прошлым вечером.

– Не буду, сэр, – согласился Чико.

Небо рдело багровым цветом, как вытащенный на берег корпус корабля, крытый суриком; оно простиралось над необъятным лесом кранов. От набережной Лавендер шел густой запах мазута, по которому лоцманы, как они говорят, ориентируются в тумане.

– Вы не верите мне? – спросил Чико.

– Дело не во мне, – отозвался я. – Старик явился, дабы продемонстрировать, как делать нашу работу, так пусть он ею и занимается.

Мы пили пиво, наблюдая, как мимо нас медленно струится вода. Из-за поворота вывернулся полицейский катер и направился в сторону Ротерхита. Я увидел, как на корме Бернард, Доулиш и Гарриман беседуют с полицейским, подчеркнуто стараясь не обращать внимания на польское судно.

– Что вы об этом думаете? – спросил Чико.

– Давайте разберемся во всем медленно и основательно, – начал я. – Итак, вы проследовали за этим человеком досюда. Как вы добирались?

– Каждый из нас в своем такси.

– И вы заметили его у входа в паб?

– Да.

– Как далеко вы находились от него?

– Я попросил своего водителя дать той машине возможность повернуть, после чего расплатился и попросил шофера подождать. Я был на месте через минуту после него.

– Целую минуту?

– Да, самое малое, – согласился Чико.

– И вы проследовали за ним через весь паб до самого балкона?

– Ну, в пабе я его не видел, так что, скорее всего, он миновал его и вышел прямо на балкон.

– И к какому же выводу вы пришли?

– Я сомневался, пока не поговорил с очевидцем, который стоял на балконе.

– И он рассказал?..

– Он рассказал, что человек спустился по лесенке вниз и отплыл.

– Изложите мне его рассказ дословно.

– Это он и сказал.

– Что вы его спрашивали? – устало осведомился я.

– Я спросил его, спускался ли тут человек, и он ответил: «Да, вот он, пересекает реку. Вон там».

– Но вы сами его не видели?

– Нет, я не смог его рассмотреть.

– Отправляйтесь и разыщите того шутника, который его видел.

– Есть, сэр, – козырнул Чико.

Он вернулся с пузатым мужиком в коричневой джинсовой куртке и такого же цвета плоской шапке. На розовом мясистом лице выделялись крупный нос и толстые губы. У него был хриплый громкий голос, свойственный людям, которые привыкли владеть вниманием небольшой компании. Я прикинул, что он, должно быть, букмекер или его подручный, а учитывая джинсовую куртку, к которой не пристает лошадиная шерсть, – скорее всего, на скачках. Свидетель протянул массивную лапу и с преувеличенным дружелюбием потряс мне руку.

– Повторите для меня то, что вы рассказывали ему, – попросил я.

– О том парне, что спустился по лесенке и стал грести в сторону моря? – У него был громкий «пивной» голос, и он радовался любой возможности пустить его в ход. – Я бы сказал, что он оказался тут откуда ни возьмись...

– Меня ждет горячий ужин, – остановил я его, – так что давайте не будем терять времени. Значит, этот человек спустился вниз, в самую грязь. Как глубоко он в ней увяз?

Носатый на несколько секунд задумался.

– Да, прямо под лестницей лодка не стояла.

– Так он испачкал обувь?

– Совершенно верно, – прогудел он. – Дай джентльмену доллар, Берт. Ха-ха.

– Значит, преодолев двадцать футов по грязи до берега, он сел в весельную лодку. Не затруднит ли вас описать это несколько подробнее?

Он ухмыльнулся, обнажив неприглядную щербинку между зубами.

– Видите ли, эсквайр...

– Вот что. Откалывать тут шуточки с маленьким лордом Фаунтлероем – это одно, а давать ложные показания офицеру полиции – уголовное преступление, наказуемое... – Я сделал паузу.

– Вы хотите сказать?.. – Он ткнул толстым пальцем в сторону Чико. – И вы тоже?

Я кивнул. По всей видимости, у него имелась лицензия, с которой он не хотел бы расстаться. Я обрадовался тому, что он заткнулся, поскольку и сам не знал, как карается это прегрешение.

– Да я просто разыграл его. Ведь никто не пострадал, эсквайр. – Он повернулся к Чико: – Да и вы, эсквайр. Просто пошутил. Ну, пошутил я.

Маленькая седая морщинистая женщина, возникшая за его спиной, подтвердила:

– Да он просто пошутил, сэр.

Носатый повернулся к ней и успокоил:

– Все в порядке, Флорри, я сам тут разберусь.

– Могу понять, какое вы испытывали искушение.

Носатый торжественно кивнул. Я хлопнул Чико по плечу.

– Этот молодой человек, – сказал я носатому, – через минуту-другую вернется, чтобы поставить вам пива до того, как появится пара других джентльменов. И тогда, если вы будете настолько любезны, разъясните им смысл своей шуточки...

– Конечно. Обязательно, – согласился носатый.

Через паб я вышел на улицу.

– Как вы думаете, что на самом деле случилось? – спросил Чико.

– Не о чем и думать. Вы следовали за этим человеком. Он не заходил в бар и не поднимался наверх, но во всяком случае исчез. Нет никаких свидетельств, что он спустился с балкона, как рассказывал ваш веселый приятель, так что, скорее всего, он обогнул паб с задней стороны и скрылся по улице, выйдя на нее через заднюю дверь. Будь я на его месте, то попросил бы подождать водителя своего такси – я помню, как вы рассказывали, что он завернул за угол, – но прежде, чем уехать, я уплатил бы вашему водителю и сказал ему, что вы в его услугах больше не нуждаетесь.

– Совершенно верно, – кивнул Чико. – Когда я вышел, мое такси исчезло. Я еще подумал, что это довольно странно.

– Ясно, – вздохнул я. – Что ж, когда мистер Доулиш и мистер Гарриман покончат со своими делами, может, вы растолкуете им эти подробности. – Я кивнул водителю «вулзли», и он подъехал ко мне. – А теперь я возвращаюсь к себе домой, – сказал я шоферу, садясь в машину.

Полицейская рация продолжала работать, и из нее доносились слова:

«...Он эксгибиционист, Залив один один. Конец связи. Сообщала диспетчерская. Информация получена в два один один семь».

– А как доберется мистер Доулиш и мы все? – спросил Чико.

Водитель приглушил громкость, но рацию все равно было слышно, словно откуда-то из двигателя доносились голоса лилипутов.

– Понимаете ли, Чико, – мистер Доулиш оценит возможность несколько сменить свой великосветский образ жизни; я же лично предпочитаю вечер у камина. Так что, когда в следующий раз почувствуете в себе тягу к организации международных инцидентов с ночными лодочными рейсами и польскими кораблями, постарайтесь предупредить меня заблаговременно.