Текст книги "Секретное досье"

11

Водолей (20 января – 19 февраля). Не удивляйтесь, если в результате поездок в чужие дома вы почувствуете намеки на неискренность, ибо приобретете и новую дружбу.

– Нам позвонили из полицейского участка в Шордиче, сэр. Крайне забавное дельце, правда. – Все «р» Найтли произносил как «в». – Они там задержали одного парня. Дорожное происшествие. Его автомобиль поцарапал дорожный знак, как я понял.

– Да, – сказал я. – И что?

– Ну, сэр, констебль попросил у него водительские права и все такое…

– Найтли, переходите, пожалуйста, к делу.

– Так вот, сэр, этот тип в автомобиле. Данных на него в ОРПП нет, в смысле нет белой карточки, но зеленая есть. Вы знаете, это подозреваемые без зарегистрированного преступления.

– Да, знаю. Скажите, как вышли вы на эту карточку? Он сообщил свое имя?

– Нет, сэр. В том-то все и дело. Понимаете, этот тип в форме старшего инспектора городской полиции. По счастью, констебль год работал в ОРПП, запомнил его и вспомнил его лицо. Подумал, что у нас на него белая карточка, но у нас только зеленая. Она переадресована на ваш отдел и помечена звездочкой высшего приоритета. Поэтому я вам и позвонил. Что мы хотим знать, сэр, сообщить ли нам Шордичу, что есть зеленая карточка? Может быть, конечно, и карточка Интерпола. Нужен он вам? Вот что я хочу знать, сэр.

– Послушайте, Найтли. Скажите Шордичу, я хочу, чтобы этого человека задержали. Фактически я хочу, чтобы его раздели. Я хочу, чтобы они были крайне осторожны. Проследили, нет ли ампул с цианистым калием. Это может быть очень важно. Скажите начальнику, что я возлагаю на него личную ответственность за безопасность арестованного. Я хочу, чтобы его держали под замком с того момента, как вы закончите с ними разговаривать, и пусть установят за ним постоянное наблюдение. О да, и проследите, чтобы задержавший его констебль был на месте – этому копу надо тут же дать сержанта. Задержать инспектора – это не шутка, надо иметь смелость. И скажите им, что я выезжаю немедленно. Буду там еще до семи тридцати.

– Да, сэр, немедленно, сэр.

– И еще, Найтли.

– Сэр?

– Вы правильно сделали, что сразу же доложили мне, независимо от результата.

– Спасибо, сэр.

Я позвонил своему оператору на большой коммутатор, и мне подготовили черный «ягуар». Я запер IBM и магнитофон, нажал на белую кнопку, которая устанавливала телефон на автоматическую запись. Мюррей все еще не прикончил свою выпивку и спросил, нельзя ли и ему прокатиться. Твердых правил на этот счет у меня нет, поэтому я дал добро. Карсуэлл решил, что ему на сегодня хватит. Мы перешли Тоттнем-Корт-роуд и не успели дойти до угла, как нас подхватил автомобиль. Водитель был из тех гражданских, которых полиция позволила набрать нам сразу после войны, поэтому ему не требовалось указаний, как доехать до полицейского участка Шордича. Мы влились в движение по Нью-Оксфорд-стрит и дальше – по Теобалдс-роуд. Я позволил водителю включить сирену, и он свернул на правую сторону Клеркенуэлл-роуд и довел стрелку спидометра до отметки семьдесят миль в час.

Мы доехали до середины Сити-роуд, когда желтый фургончик, развозящий газеты и направляющийся на север от Мургейта, сообразил, что мы тоже не собираемся останавливаться. Водитель ударил по тормозам – колеса фургончика застопорились. Наш водитель еще прибавил газу, оставив фургону примерно с дюйм свободного пространства. Он проскользнул мимо нас – тормоза у него дымились, лицо водителя тоже. Меньше всего на данном этапе мне нужны были осложнения подобного рода.

– Осторожно, – сказал я уверенно.

– Все в порядке, сэр. – Водитель принял недовольство за нервозность. – У этих бумажных фургонов резиновые брызговики.

Я понял, почему полиция позволила нам нанять его.

Дождь теперь поливал как следует, и улицы превратились в калейдоскоп из отражений задних габаритных огней и неоновых вывесок. Когда мы подъехали к полицейскому участку, в дверях стояли трое полицейских. Я был рад, что они серьезно отнеслись к делу в том, что касалось безопасности. Водитель вылез из машины и вместе с нами вошел в участок. Вероятно, он подумал, что увидит кого-то, кого знал. Нас с Мюрреем приветствовал сержант, о котором говорил Найтли.

– Абсолютно все под контролем, сэр, – с гордостью отрапортовал он. – Сказано – сделано. Два других ваших человека ставят свою машину. Не стоило им беспокоиться…

– Два других человека? – переспросил я.

Желудок мне свело судорогой холодной боли. Я понял, что и мне не стоило беспокоиться. Когда мы добрались до него, он лежал голый, в горизонтальном положении и совершенно мертвый. Я перевернул тело. Он был сильным, красивым мужчиной лет тридцати пяти. Выглядел старше, чем когда я видел его прежде. Городскую ласточку мы могли вычеркнуть из нашего архива. Совсем как люди Сойки прямо сейчас вычеркивали его из своих списков. Было 7.33. Его форма дала какие-то зацепки… пачка сигарет, немного денег – 3 фунта 15 шиллингов 0 пенсов, носовой платок. Я тут же вызвал полицейского констебля, который арестовал его. И расспросил обо всем, что произошло.

Констебль Вини пришел с недописанным рапортом и маленьким огрызком карандаша. Этот почти лысый, плотный мужчина, возможно, спортсмен из бывших военных, несколько склонный к полноте, даже сейчас стал бы грозным противником. Редкие, седые на висках волосы, обрамлявшие очень маленькие уши, посаженные далеко назад, большой нос покраснел от вечернего воздуха, а нижняя челюсть здорово выдавалась вперед, как у охранников и полицейских, для которых ремешок шлема коротковат, чтобы протянуть его под подбородком. Под распахнутой курткой был надет плохо связанный красный пуловер с голубыми подтяжками поверх него. Держался он свободно и уверенно, как и можно было ожидать от человека, который арестовал мужчину в инспекторской форме.

Сержант позади меня заглядывал в дверь камеры, причитая: «За тридцать пять лет службы…» – так, чтобы я услышал, и до смерти переживая за свою пенсию.

Я повернулся к констеблю. Он сказал, что внешность Городской ласточки с первого же взгляда вызвала у него недоверие, но он никогда не подошел бы настолько близко, чтобы узнать его, если бы тот не задел светофор. Подумал ли он, что этот человек вышел из одного из соседних домов? Он подумал, что тот, возможно, встраивался в поток машин.

– Теперь отвлечемся от судебных порядков, констебль, – сказал я. – Лучше расскажите мне о любой смутной догадке, не думая о том, доказательна ли она. Давайте предположим, что этот человек действительно отъезжал от тротуара, выйдя из какого-то дома на этой улице. Сосредоточьтесь на этом ряде домов. Вам он хорошо знаком?

– Да, сэр, очень хорошо. Они все каждый со своими особенностями. Во многих домах никогда не задергивают или не меняют шторы в гостиных, но ведь это же английская гостиная, сэр, верно?

– Меня интересует такой дом, в котором в течение последних шести месяцев появились новые жильцы. Дом, куда входили и откуда выходили, по словам соседей, новые люди. В смысле не местные жители. Есть ли дом, стоящий совсем особняком? С гаражом, и чтобы водитель мог войти в дом прямо из гаража.

– Все дома здесь отстоят от дороги, – сказал Вини, – но один особо изолирован, потому что владелец купил незастроенные участки по обе стороны от дома. Конечно, оба дома с той и с другой стороны тоже изолированы, но только с одного бока. Номер сорок с одной стороны, там квартиры – в основном молодые женатые пары. Владелица миссис Грант. С другой – сорок четвертый, очень длинное здание, муж там работает официантом в Вест-Энде. Я встречаю его в свою ночную смену примерно с двух до двух тридцати. Я знаю, что мистер Эдвардс из автомагазина сделал предложение насчет одного из этих участков. Мы постоянно привлекаем его за помехи. Он ставит свои машины на дороге. После того как мы ежедневно штрафовали его почти целую неделю, он пришел к сержанту. Думаю, на самом деле он сказал нам о покупке участка, желая показать, что пытается что-то сделать. Но в любом случае они не продаются. Если подумать, это единственный дом, никого из обитателей которого я не могу вспомнить. Они вели там большое строительство. Наверное, разгораживали на квартиры. Где-то в феврале. Но табличек «сдается» нет. Ну, это и не обязательно, достаточно пустить слух.

– Вы попали в точку, констебль. Я куплю ваш большой уединенный дом с переделками.

Найтли позвонил в участок и поставил всех на уши, узнав о том, что случилось. Мюррей слышал высокий голосок Найтли, повторявший:

– Убийство? Убийство? Убийство в полицейском участке?

То, что исходило, как голос Найтли, из ОРПП, беспокоило их гораздо больше, чем все, что мог сказать я.

Я попросил их сделать все положенные проверки на отпечатки пальцев и на фотороботы на основе описаний внешности двух мужчин, но соответственно установкам Сойки вряд ли они наследили так, чтобы оставить после себя заведенные дела или отпечатки пальцев. То, что констебль узнал Городскую ласточку по фотографии, которую однажды видел в ОРПП, было редкой удачей. Я повернулся к констеблю Вини, который принес мне чаю из столовой. Он стоял в расстегнутой форменной куртке, ожидая и предугадывая мои дальнейшие действия.

– Покажите, пожалуйста, на карте, – сказал я. – А потом мне понадобится поговорить по телефону конфиденциально… по линии шифрованной связи, если возможно.

С информационной комнатой Скотленд-Ярда соединили через несколько секунд.

– Полицейский участок Шордича. Я хочу поговорить с сотрудником уровня безопасности три-аш или выше, представляю УООК(П).

– Подождите на линии, сэр.

Лампочка без абажура ярко отсвечивала на стенах, выкрашенных блестящей кремовой краской. Через закрытую дверь слабо доносилась песня «Маленький отель» – в столовой работало радио. Мой чай стоял на обшарпанном письменном столе, и я нервно теребил старую гильзу от снаряда, превращенную в подставку для письменных принадлежностей. Наконец в телефоне защелкало, и информационная комната Скотленд-Ярда вернулась на линию.

– Говорит старший инспектор Бенбери, управление уголовных расследований.

К счастью, я знал «Наручники» Бенбери с давних времен. Это избавило от многословного обмена кодовыми словами. Точнее, избавило бы, если бы Наручники не настоял на соблюдении всей процедуры. Мне нужно было тридцать сотрудников, не меньше пяти из них вооруженных, и четыре машины без полицейских опознавательных знаков.

– Все простые машины в гараже в Ричмонде, – сказал Наручники.

– Тогда позаимствуйте частные автомобили у своих полицейских. Обратитесь в центральный полицейский участок Вест-Энда, у них там есть большие автомобили. – Мой сарказм не дошел до Наручников, он продолжал держаться ровно и предупредительно. – Мне нужна одна машина с радиосвязью. Я буду инструктировать их на маршруте. Добавьте пару приставных лестниц с крюками и фомку. Скажите своему представителю по связям с общественностью, что я хочу «полной секретности», и поставьте на радиосвязь человека, который не станет трепаться. Это все, шеф. Перезвоните мне, когда они будут в пути… скажем, через тридцать минут.

– Нет, примерно через час.

– Не пойдет, шеф, это уровень безопасности три-аш. Если не можете работать лучше, я попрошу у властей разрешения задействовать моих солдат.

– Что ж, попытаюсь через сорок минут.

– Спасибо, шеф. До встречи.

Это было в 19.58.

Я поднялся наверх. Мюррей стоял, склонившись над большим, потертым от времени столом вместе с пожилым констеблем, сержантом и инспектором с аккуратно подстриженными усиками. Я спросил у сержанта, кто такой инспектор. Никого это особо не обрадовало, но мне уже было не привыкать к щелчкам по носу. Мюррей придумал разумный способ проникновения в дом 42 по Акация-драйв. Он раздобыл фото этой улицы, нарисовал диаграмму высоты садовых оград и наметил места для размещения двадцати пяти человек. Также Мюррей мягко намекнул, что его ранг значительно выше сержантского. Инспектор считался с его предложениями, а сержант говорил: «Да, сэр, хорошо, сэр, очень хорошо, сэр». Я сказал полицейским, что они, если хотят, могут поехать со мной, но объяснил: поскольку операции мной придана степень «полной секретности», любая утечка информации даст право на обвинение в разглашении государственной тайны.

С помощью карандаша с цветными выдвигающимися стержнями Мюррей внес дополнительно пять человек; затем мы постояли вокруг стола, выпив еще по чашке сладкого чая. Столовая к этому времени сориентировалась на начальство. Мне досталась чашка с узором из ласточек и такое же блюдце, а также ложка. Мюррей счел этот момент подходящим, чтобы спросить насчет своего денежного довольствия. Ему задолжали почти за три месяца. Я пообещал сделать что смогу.

В 20.21, постучав в дверь, констебль доложил, что автомобиль военной полиции въехал на задний двор, водитель спрашивает «мистера» Мюррея. Мюррей пояснил, что, по его мнению, радиофицированный «Чемп» «может быть полезен». Мы с Мюрреем пошли вниз выяснить, удастся ли настроить радио на волну Скотленд-Ярда. Мюррей сказал мне, что, получая машину военной полиции, мы автоматически получаем револьвер с патронами и то, что он назвал «другими полезными вещами». Образ Мюррея настолько расходился с тем, который у меня сложился, что я решил на следующий день повторно проверить его допуск к секретной работе.

12

Акация-драйв была широкой влажной улицей в одном из тех районов, где пригороды украдкой ползут по направлению к Центральному Лондону. Покрытые коркой сажи изгороди разрослись почти так же высоко, как и чахлые деревца внутри своих железных клеток. Тут и там грязная тюлевая занавеска пропускала тусклый свет 40-ваттовой лампочки, сливавшийся со слабым светом уличных фонарей.

Мы подождали, пока последние два человека займут свои места. Где-то на улице открылась дверь, выпалив во мрак желтым лучом света. Мужчина в матерчатой кепке приподнял чехол из серебристой ткани, укрывавший автомобиль. Выяснилось, что это не тот, который он ищет. Он задрал серебристую юбку следующей машины. На третьей оказался нужный номерной знак. Мужчина уехал по улице, которая теперь снова превратилась в темный и молчаливый автомобильный морг.

Двое ворот дома номер 42 соединялись полукруглой подъездной дорожкой из хрустящего гравия. На верхнем этаже светилось одно очень маленькое оконце. «Чэмп» подобрался к дому ближе всех частных автомобилей, задействованных полицией. На заднем сиденье военный полицейский слушал переговоры сотрудников в штатском, размещавшихся на заднем дворе. Он показал нам «добро», сложив в кружок большой и средний пальцы руки. Мы с Мюрреем решили штурмовать окно в боковой стене дома. Городская полиция должна была разобраться с описанием сигналов, которые мы подавали им фонариком. Мюррей вооружился фомкой, а я взял лист коричневой бумаги, намазанный светлой патокой из полицейской столовой.

Захрустел под ногами гравий, и мигающие разноцветные огоньки самолета завибрировали на фоне облака. Дождь почти прекратился, но дом влажно блестел. Территория была обширной, и, перейдя дорожку, мы оказались в огороде, тянувшемся вдоль дома. В туфлях у меня захлюпало, когда влажная высокая трава намочила мои ноги, брюки и носки. Мы постояли у теплицы, сквозь стекла которой луна играла в театр теней, превращая горшки, фасоль и цветы в мифических чудовищ. Каждые несколько секунд дом изменял свой характер, в один момент становясь зловещим и мрачным, в другой – невинным жилищем законопослушных граждан, которое вот-вот подвергнется нападению моей частной армии. Светящиеся часы показывали 21.11. Я увидел, как в дальнем конце сада шевельнулся один из полицейских. Ветер стих, и теперь, когда самолет пролетел, все казалось очень спокойным и тихим. В отдалении я услышал шум поезда. Я же, увы, стоял здесь, с промокшими ногами, негромко чавкающими в грязи. Я почувствовал, как Мюррей коснулся моего локтя холодным металлом фомки. Оглянувшись, я обнаружил, что он делает вид, будто это вышло случайно. Намек я понял. Боковое окно располагалось выше, чем это выглядело с дороги. Дотянувшись до него, я расправил на стекле липкую коричневую бумагу, и немного патоки натекло мне на запястье. Мюррей подсунул фомку под оконную раму, но она держалась крепко. Окно слева было забрано решеткой, поэтому он ударил фомкой по заклеенному коричневой бумагой стеклу. Приглушенный патокой треск, и затем разбитое стекло упало внутрь, повиснув на коричневой бумаге. Пока Мюррей возился с замком, мы в замедленном темпе исполняли на клумбе чарльстон. Окно распахнулось, и Мюррей нырнул туда головой вперед. Я увидел подошвы его туфель ручной работы (восемнадцать гиней) с наклеенными треугольничками ценников, так и оставшихся под подъемом. Сунув ему в руку армейский пистолет, я двинулся следом.

Лунный свет проникал в маленькую гостиную: мебель старая и удобная, в камине установлен электрокамин с пластмассовыми поленьями, а на диване разбросана какая-то одежда. Внезапно громко пробили часы. Мюррей прошел в коридор. На лестнице кто-то уронил листы голубой линованной писчей бумаги. Я знал, что дом пуст, но мы крадучись продолжали обход до 21.28.

Все полицейские, за исключением двух, которых оставили присматривать за домом, расселись по машинам. Игорный клуб, объяснили мы им, распустили в последнюю минуту. Мы с Мюрреем прошли по улице, чтобы выпить «кофе» в одном из дворцов «Эспрессо» – резиновые растения и такие же булочки. Угрюмая молодая официантка, обмахнув вонючим кухонным полотенцем стол, сказала: «Два каперчини», – затем вернулась к трем молодым людям в черных куртках из искусственной кожи и в джинсах с настоящими заклепками, чтобы продолжить разговор о мотоциклах.

13

Водолей (20 января – 19 февраля). Обратите особое внимание на обеспечение страховки. Романтическое увлечение может помешать выполнению обязательств перед обществом.

Мы с Мюрреем поговорили обо всем, кроме работы. Будь этот высокий, с развитой мускулатурой мужчина на несколько лет моложе, он стал бы героем Джона Осборна. Мюррея с его крупным, квадратным и костлявым лицом легко было представить как полковым старшиной, так и лидером стихийной забастовки.

Действовал он умело и реагировал на приказы таким образом, что почти открыто критиковал свое начальство этой самой эффективностью. Он напомнил мне одного из тех сержантов, которые муштруют будущих офицеров. Волосы у него плотно прилегали к шишковатому черепу. Глаза Мюррея, тонкие щелочки, окруженные морщинками, словно он постоянно щурился на яркий свет, улыбались без вызова. В отличие от Чико улыбка Мюррея не свидетельствовала о стремлении присоединиться к другим людям – она подчеркнуто отделяла его от них. Мы поговорили о Бертольде Брехте и Указе 1937 года об огнестрельном оружии. Мюррея позабавило, что я прощупывал уровень его знаний. Армия мирного времени ему не нравилась, и это я понял: в ней не было места для человека, носившего в кармане томик Кьеркегора в мягкой обложке. Сержанты пытаются разговаривать, как офицеры, а офицеры – как джентльмены, сказал он. В столовой полно мужчин, которые все выходные просиживают в кино и возвращаются с рассказами о вечеринках в загородных домах у реки.

– В георгианских домах, – уточнил Мюррей, а он обожал красивые здания. – Единственные георгианские дома, в которых они когда-либо бывали, – это дома времен Георга Пятого вдоль окружного шоссе.

К тому времени, когда мы вернулись в дом 42, отпечатки пальцев там сняли, фотографы выполнили свою работу и прибыли Чико и Росс. Россу не понравилось мое внезапное возвышение, и свой отдел он задействовал, вероятно, через Найтли. Чико в твидовом полупальто походил на букмекера. Я обратил внимание, что на подбородке у него снова высыпали прыщи, которые я называл «икорной сыпью». Он и Росс крутились в теплице, когда мы подошли. Я услышал слова Росса:

– У меня они вообще не вышли, думаю, были ранние заморозки.

Чико что-то возразил, сославшись на своего садовника, затем мы все двинулись в дом номер 42.

Если судить по комнатам первого и второго этажей, более нормального дома нам не найти. Старая поломанная мебель, лысые ковры и засаленные обои. В ультрасовременной кухне имелся отличный запас продуктов, как свежих, так и консервированных, и приспособление, которое измельчало отходы и смывало их в канализацию. Ванная комната наверху необыкновенно хорошо оснащена для Англии – душ, весы, розовое зеркало и мощное рассеянное освещение. В одной комнате на первом этаже, оборудованной под контору, стояла в углу деревянная телефонная будка со стеклянными окошками и маленьким устройством, вмонтированным в диск телефона. При включении оно не позволяло телефоном пользоваться.

На полках осталось несколько книг: Тезаурус Роже, руководство по бизнесу, толстый фолиант в синем переплете, французское издание «Планов крупных городов мира с основными дорогами и выездами», «Дорожный атлас Автомобильной ассоциации», железнодорожное расписание и словарь Чэмберса.

Картотечные шкафы были настолько новыми, что краска скрипела. Внутри лежали несколько сотен пустых картотечных карточек. Я вышел в оклеенный обоями в розочку коридор и поднялся наверх. Обычную лестницу между вторым и третьим этажами убрали. Дешевая некрашеная деревянная лестница упиралась в тускло освещенный четырехугольник в потолке. Мюррей и Чико уступили мне в деле восхождения. Росс находился внизу, все еще проверяя телефонные книги на предмет подчеркиваний, пометок и отсутствующих страниц. Я шел по растрескавшейся лестнице. Когда моя голова поднялась над уровнем пола третьего этажа, я увидел то, о чем говорил полицейский фотограф. Свет нескольких голых 25-ваттовых лампочек падал на неровный деревянный пол. Тут и там оштукатуренные стены были серьезно повреждены и виднелась кирпичная кладка, закрашенная неподходящей клеевой краской. Я поднял свои четырнадцать стоунов в люк и усилил тусклое освещение своим фонариком. Заглянул в каждую из деревянных комнатушек. В некоторых имелись окна с видом на вымощенный булыжником внутренний двор – центральную часть дома, выстроенного в виде полого квадрата. Окна, выходящие на улицу, были полностью заложены кирпичом. Чико с горящими глазами поднялся ко мне: в одной из комнат он нашел пару спортивных тапочек, бело-голубых, десятого размера, и у него появилась теория насчет этого дома.

– Маленький частный зоопарк, сэр. Тетя моего двоюродного брата, герцогиня Винчестерская, разрешила ему построить такой, сэр. Жутко интересно. Вот это комната, где готовят еду, сэр. Эти надраенные ведра, сэр, все до ужаса чистые. Я помогал ему в течение многих выходных, сэр. Потом однажды у нас была там потрясающая вечеринка. Жаль, вас там не было, уверен, вам понравилось бы.

Кадык Чико выпячивался все сильнее по мере того, как все пронзительнее становился его голос.

Я пытался выполнить самую трудную работу, о какой когда-либо слышал. Помогали мне розовод-любитель внизу и беженец с королевской трибуны. Отличная команда для противостояния вооруженной и готовой к войне половине мира.

– Это прямо как зоопарк моего друга, сэр.

Конечно, в пользу мнения Чико говорило многое. В мрачной, похожей на камеру комнате, где мы стояли, имелась маленькая плита, топившаяся коксом, железная дымовая труба уходила в стену. В углу высилась стопка старых армейских сковородок. Полы были отскоблены добела. Сквозь немытое окошко я посмотрел на блестящий внутренний дворик, на грубые оштукатуренные стены с выбоинами и трещинами и на стенные лампы, забранные металлической сеткой.

– В точности как у моего друга, сэр.

Тот, чьим другом был Чико, не нуждался во враге. Я кивнул.

Дождь судорожно хлестнул по оконному стеклу, и еще один самолет проложил путь по влажному, затянутому облаками небу. Я попытался его разглядеть, но оконная рама позволяла смотреть только вниз. Я прошел по коридору и за тяжелой деревянной дверью увидел самую странную комнату в доме.

Это было одно из самых больших помещений – примерно 20 на 25 футов. В центре на полу стоял тяжелый металлический резервуар для воды 8 на 8 футов и высотой 5 футов. В нем было на четыре фута воды. Пол – небрежно застелен водонепроницаемой тканью.

– Там что-то есть! – закричал Чико.

Он ковырял в воде подобранной в саду палкой. Полиции понадобился почти час, чтобы извлечь со дна резервуара все части магнитофона и какие-то ремни. Внизу находился кинооператор с Шарлотт-стрит и два человека из судебной лаборатории Управления уголовных расследований, и я решил отдать им это место на несколько часов.

Птицы проснулись, и виднелась тонкая полоска сырого рассвета, когда я налил себе чашку кофе «Блу маунтин» со сливками и отправился в постель, имея перед Элис задолженность по служебным запискам и все же найдя время перевести пятерку Адему на его охрану фауны. С моей точки зрения, я тоже был фауной.

Принимая на следующее утро душ, я по-прежнему чувствовал себя усталым. Я выбрал подходящий темно-серый в полоску костюм из шерсти и нейлона, белую рубашку к нему, носовой платок в кармашек, простой коричневый галстук и коричневые туфли в качестве бунтарского штриха. Надо отдать в починку те коричневые брюки.

В такси я прочел «Стейдж». Мы регулярно помещали маленькое рекламное объявление, чтобы держать Долби в курсе событий. Оно гласило: «Гастролирующая труппа «СОЛО». Девушки-танцовщицы (военный номер), очень высокий мужчина для мимических ролей для определенных городов Мидленда. Присылайте подробные фотографии. Новый спектакль в Лондоне уже укомплектован. Крайне нуждаемся в сценариях. Звоните мисс Варли. Долби кастинг».

Элис поддерживала контакт с Долби, находившимся в зоне активных действий, но даже без хозяйской шифровальной книги было совершенно ясно, что она действует независимо от меня. Такси свернуло в Скотленд-Ярд. Комиссар полиции занимал очень большую угловую комнату. Кожаные кресла здесь были старые и блестящие, но отделка отличалась яркостью и вкусом. На одной стене доминировал эстамп Стаббса в дорогой раме, изображавший мужчину и лошадь; под ним потрескивал и вспыхивал на сыром угле открытый огонь. В окно со множеством переплетов виден был ползущий по Вестминстерскому мосту транспорт. Крепенький черный буксир тянул по маслянистому потоку воды караван из груженных землей барж, а подо мной на набережной коротышка в рваном мокром плаще пытался засунуть сложенный велосипед в багажник такси. Комиссар распространялся насчет этого дома. Он обладал начальственными манерами того рода, по которым трудно сказать, какая именно деталь заставила его страдать и заставила ли вообще. Он в третий раз завел речь про несправедливость – в его устах это слово звучало иронически – того, что Шарлотт-стрит даны неограниченные фонды. Я дважды сказал ему, что мой кабинет уместится у него под столом, а вид из моего окна открывается на засиженный мухами магазинчик деликатесов. На сей раз я позволил ему произнести всю речь целиком, не перебивая, а сам выкурил за это время две сигареты. Помедленнее он заговорил, дойдя до того, что мы бесплатно использовали ОРПП и лабораторию научно-судебной экспертизы, не получив права на обыск, и как мало я знаю об этом. Если бы этот старик знал половину того, что было известно Долби, он спятил бы. Я немедленно принял твердое решение урезать участие Чико в том, что касается наших незаконных действий. Он, несомненно, был самым болтливым и не самым деликатным. Комиссар вторгся в мои грезы.

– Этот ваш парень, темноволосый такой, хорошо говорит.

Я похолодел.

– Мюррей? – с надеждой спросил я. – Сержант Мюррей… специалист по статистике. Он был в том доме прошлой ночью?

– Нет! Нет! Нет! Молодой парень… э… ну… э…

Я подсказал скучным голосом:

– Чилкотт-Оукс, Филлип Чилкотт-Оукс.

– Да, очаровательный парень, совершенно очаровательный… это он. – Комиссар впервые улыбнулся и заговорщицки нагнулся ко мне. – Учился в школе с моим младшим! – сказал он.

Паб через дорогу только что открылся. Я принял пару «Дюбонне» с «Биттер лемон». Какие у меня шансы, если, с одной стороны, я имею дело с коммунистами, а с другой – с истеблишментом: и те, и другие обходили меня на каждом шагу.