Текст книги "Берлинские похороны"

Зал к этому времени уже почти заполнился. Валкан оперся спиной о стойку бара, напряг мышцы и снова расслабил их. Было приятно, что он знал их всех и что даже американцы типа «полковника Вильсона» не могли взять над ним верх. Он хорошо отличал шлюх от добропорядочных красавиц, искательниц приключений от мечтательниц. Он знал всех бандитов, ждущих заданий: от мелкоты до убийц Христа. Он заметил, что девица из Веддинга пытается поймать его взгляд. Людей вокруг Петча тоже прибавилось. Там была и та странная английская дама с крашеными волосами, и глупый маленький немец из Дрездена, который надеялся проникнуть в бюро Гелена – он ведь не знал, что Джонни рассказал все о нем геленовцам еще на прошлой неделе. Интересно, серьезно ли Хельмут говорил об убийстве дрезденца в автомобильной катастрофе? Что ж, вполне возможно, Валкан решил, что кодовое имя Король ему подходит; этим они лишь подтверждали его реальное положение. Все по Фрейду. Валкан – король Берлина.

Он решил, что рыжая девушка, говорившая сейчас с Петчем, и есть та самая, о которой Петч ему рассказывал, – девушка из израильской разведки.

«Боже, о Боже! – подумал Валкан. – Что за город!» И, улыбаясь Петчу, он направился к его компании.

Глава 11

Цугцванг – это положение, когда приходится делать вынужденно плохой ход.

Лондон, четверг, 10 октября

Миновав Парламент-сквер, я размечтался. Вечер только начинался, а дела уже почти все закончились. Маленькие луны плыли по Сент-Джеймс-парку, играя в листве деревьев, скорость на спидометре возросла до шестидесяти миль в час. Радиотелефон возвратил меня на землю. Звонили из управления на Шарлотт-стрит.

– Гобой-десять, для вас есть сообщение из Северного таксомоторного парка[10]10
  Наши радиопереговоры ведутся так, чтобы перехватчик принял нас за такси. По этой же причине наша транспортная служба использует радиофицированные такси, которые всегда заняты (примеч. авт.).


[Закрыть]. Как слышите? Прием.

– Слышу прекрасно. Давайте сообщение.

– Сообщение от мистера Д. Свяжитесь с мистером Хэлламом, он сейчас в клубе «Беттиз». Как поняли, Гобой-десять? Прием.

– Прекрасно понял.

– Соблюдайте принятую процедуру, Гобой-десять. Ваш клиент попросит у вас разменять десять шиллингов. Запаситесь четырьмя монетами в полкроны. Как поняли? Прием.

– Что за ерунда?! Зачем Хэлламу мои десять шиллингов?

– Гобой-десять. Соблюдайте, пожалуйста, установленный порядок. Я сообщаю вам процедуру знакомства с клиентом. Как поняли? Прием.

– Не понимаю вас, – сказал я. – Позвоните мне позднее домой. По городскому телефону. Хорошо?

Оператор потерял выдержку еще до того, как я доехал до угла Гайд-парка.

– Ради Бога. Гобой-десять. Вы же знаете, что из себя представляют люди из министерства внутренних дел. Он хочет получить от вас четыре полукроны, чтобы знать, с кем имеет дело.

– Что значит, «чтобы знать, с кем имеет дело»? Я только позавчера виделся с Хэлламом. Если я не дам ему четыре монеты, то что, он меня примет за Джеймса Бонда?

– Пожалуйста, дайте ему четыре полукроны, Гобой-десять.

– И не подумаю, – сказал я, но оператор уже отключился. Радиоприемник в машине тускло светился зеленым глазом. Я увеличил громкость, машина наполнилась звуками джаза, сопровождаемыми стуком первых капель дождя по ветровому стеклу.

«Беттиз» принадлежал к тем немногим лондонским клубам, которые вот уже больше двадцати лет принимали к себе разношерстную публику, но постоянно испытывали финансовые затруднения и раз в год едва ли не закрывались, так и не найдя средств хотя бы для того, чтобы заменить обшарпанные обои. Недалеко от газетного киоска мужчина с каштановыми волосами скармливал однорукому бандиту шиллинговые монеты, не выпуская из рук банку с пивом «Туборг». Лязг игрального автомата перекрывал тихую мелодию Фрэнка Синатры. Он почувствовал мое приближение, еще прежде чем увидел меня, но не оторвался от вращающихся апельсинов и ананасов.

– Вы мне не разменяете десять шиллингов? – спросил он. Я еще не успел ответить, как фруктовая машина три раза щелкнула, а затем на металлический лоток хлынул дождь шиллинговых монет.

– Похоже, размен вам уже не понадобится, – сказал я. – Он резко повернулся и схватил меня за рукав. Его водянистые карие глаза долго сверлили меня, наконец он сказал:

– Ошибаетесь, дорогой. Понадобится. – Это был Хэллам, человек из «Байна-Гарденс», только волосы его приобрели сочный каштановый оттенок. Он сгребал шиллинги и рассовывал их по уже топорщащимся карманам.

– Пригодятся для газового счетчика, – сказал он. Я минут пять держал перед ним на вытянутой руке пять полукрон, пока он пытался отделить друг от друга две десятишиллинговые бумажки, которые в конце концов оказались одной. Он неохотно отдал ее мне. Затем долго вставлял сигарету «Плейерс № 3» в очень длинный мундштук. Я крутанул колесико зажигалки, и он сунул свою сигарету в пламя. Прикурив, он спросил:

– Сток и ребята Гелена помогли вам?

– Очень помогли, – сказал я. – А вы нашли Конфуция?

– Да, – сказал Хэллам. – Этот предатель вернулся рано утром во вторник. Весь в грязи, черт знает где его носило. Сиамские коты очень независимые твари. Надо бы купить для него ошейник, да уж больно жестоко. – Последнее слово он произнес почти по буквам.

– Да, – подтвердил я.

У меня с собой была схема улиц Берлина. Отодвинув пару пепельниц и вазу с пластмассовыми тюльпанами, я разложил ее на столе.

– Сток привезет Семицу куда-то в этот район Восточного Берлина. – Я провел слабую ломаную линию карандашом к северу от Александерплац. – Куда точно, он мне скажет позднее. Если место мне не понравится, я смогу указать другое в этом же районе. – Хэллам пил пиво из банки, но я знал, что от него не ускользает ни одно слово.

– Почему бы вам не заставить русских привезти его в Мариенборн и переправить его оттуда через западногерманскую границу? – спросил он.

– Невозможно, – сказал я.

Он кивнул.

– Этот район вне сферы влияния Стока. Мог бы и догадаться. Ладно. У вас есть Семица – или вы думаете, что он у вас есть, вот здесь. – Он ткнул пальцем в карту.

– А отсюда ребята Гелена перешлют его в Западный Берлин специальной почтой.

– И что дальше? – спросил Хэллам.

– Если я что-нибудь понимаю в этой жизни, ребята Гелена задержат Семицу у себя по крайней мере на сутки и выкачают из него все, что им необходимо. Затем с документами, которыми снабдит нас ваше министерство, мы привезем его в Лондон как натурализованного британского подданного, возвращающегося домой.

– Как люди Гелена переправят его через Стену?

– Вы не хуже меня знаете ответ на этот вопрос, – сказал я. – Если бы я спросил у них, то они наверняка наврали бы мне с три короба.

– Вы мне мелочь отдали? – спросил он.

– Да, – сказал я, – четыре полукроны.

Хэллам открыл бумажник и пересчитал свои бумажные деньги.

– Министерство внутренних дел не выдаст документы, пока кто-нибудь из наших людей не увидит живого или мертвого Семицу собственными глазами в Западном Берлине. – Я смотрел на красные прожилки его слезящихся глаз. Он качал головой, подтверждая отказ, рот его снова открылся, чтобы продолжить: – Вы понимаете, почему...

Я вытянул руку и кончиками пальцев осторожно закрыл Хэлламу рот.

– Вам не надо видеть Семицу мертвым, – сказал я. – Что хорошего в мертвечине, Хэллам? Это неприятное зрелище.

Лицо Хэллама моментально побагровело. Я подошел к бару, купил два коньяка и поставил рюмку перед Хэлламом. Он сидел по-прежнему багровый.

– Вы просто приготовьте документы, душа моя, – сказал я. – А я справлюсь.

Хэллам проглотил коньяк, и глаза его увлажнились больше, чем обычно, когда он, соглашаясь, кивнул.

Глава 12

Каждая фигура атакует по-своему, и только пешка может побить на проходе. В свою очередь, только ее можно побить таким образом.

Лондон, четверг, 10 октября

Оставив Хэллама, я двинулся в северном направлении. «Сэддл-Рум» ходил ходуном, рыжеволосая девица с начесом грациозно извивалась на столе, возвышаясь сантиметров на тридцать над остальными. Время от времени она сшибала на пол стаканы. Это, похоже, никого не интересовало. Я подошел к лестнице и заглянул в дым и шум. Две девушки в белых, плотно облегающих свитерах извивались, стоя спиной друг к другу. Я выпил пару двойных порций виски, наблюдая за танцующими и стараясь забыть дрянную шутку, которую я сыграл с Хэлламом.

На улице по-прежнему лил дождь. Швейцар бросился помогать мне ловить такси. Я остановил машину, дал швейцару флорин и сел на заднее сиденье.

– Я первой заметила ее.

– Простите? – сказал я.

– Я первой заметила ее, – сказала девушка с начесом. Она произносила слова медленно и отчетливо. Это была высокая, светлокожая, порывистая в движениях женщина, одета она была с искусной простотой. У нее был достаточно широкий рот с пухлыми губами и глаза раненой лани. Теперь она склонила лицо и недовольно повторила, что раньше меня увидела такси.

– Я еду в район Челси, – сказала она, открывая дверь.

Я огляделся. Непогода разогнала машины с улиц.

– Ладно, – сказал я, – садитесь. Отвезем сначала вас.

Машина попала в затор, и моя новая знакомая со вздохом откинула голову на кожаное сиденье.

– Хотите сигарету? – спросила она и ловко щелкнула по пачке «Кэмела» – сигарета наполовину выскочила из пачки, мне так никогда в жизни и не удалось овладеть этим искусством. Я взял сигарету и вытащил из кармана спичку без коробки. Потом запустил ноготь большого пальца в волосы и зажег спичку. На нее это произвело впечатление, она наблюдала, как я прикуриваю сигарету. Я и вида не подал, что мне больно – под ногтем большого пальца у меня осталась пара миллиграммов воспламенившегося фосфора.

– Вы занимаетесь рекламой? – спросила она.

У нее был мягкий американский акцент.

– Да, – сказал я. – Служу бухгалтером у Дж. Уолтера Томсона.

– Вы не похожи ни на одного из людей Томсона, с которыми я знакома.

– Это верно, – сказал я. – Я среди них белая ворона. – Она улыбнулась из вежливости.

– Где в Челси? – спросил водитель.

Она ответила ему.

– На вечеринку опаздываю, – сказала она мне.

– Вот, значит, почему у вас бутылка «Гиннеса»[11]11
  «Гиннес» – сорт английского пива (примеч. авт.).


[Закрыть] в кармане? – спросил я.

Она похлопала себя по карману, чтобы убедиться, что бутылка на месте.

– Не угадали, – сказала она с улыбкой. – Это чтобы волосы мыть.

– В «Гиннесе»? – удивился я.

– Если вы хотите добиться... – начала она, проводя рукой по волосам.

– Хочу, – прервал я ее. – Очень хочу.

– Меня зовут Саманта Стил, – сказала она учтиво. – Друзья зовут меня Сам.

Глава 13

Римская ловушка – так называется фигура, которую жертвуют, чтобы спасти трудную позицию.

Лондон, пятница, 11 октября

Шарлотт-стрит находилась к северу от Оксфорд-стрит, и к этому все привыкли. Поздним утром работники кафе на этой улице составляли меню, процеживали вчерашний жир, вытирали от пыли пластмассовые цветы, официанты черным карандашом подводили усы.

Я помахал рукой хозяину кафе Вэлли и свернул в парадное, на котором, среди прочего, была и начищенная до блеска медная табличка «Бюро по трудоустройству демобилизованных офицеров». Обои в цветочек, которыми было оклеено фойе, лишь усиливали осенние настроения. Лестничная площадка первого этажа пахла ацетоном, а из-за двери с табличкой «Киномонтажная» доносилось тихое стрекотание кинопроектора Следующий этаж был оборудован как театральное ателье, что позволяло нам покупать, переделывать или шить любую требуемую униформу. Именно здесь сидела Алиса. Алиса была чем-то средним между библиотекарем и консьержкой. Любому, кто считал, что в этом здании можно хоть что-нибудь сделать без одобрения Алисы, я бы не позавидовал.

– Вы опоздали, сэр, – сказала Алиса. Она закрывала крышечкой банку растворимого кофе «Нескафе».

– Вы как всегда правы, Алиса, – сказал я. – Просто не знаю, что бы мы без вас делали. – Я поднимался в свой кабинет. Из отдела доставки неслось грустное соло на тромбоне из пьесы «Да хранят тебя ангелы» – пластинок в отделе была прорва Джин ждала меня на лестнице.

– Без опозданий нельзя, – сказала она.

– Корнеты здесь действительно вступают позднее, – объяснил я.

– Я имею в виду твое опоздание. – Она повесила мой старый плащ на деревянную вешалку с выжженным клеймом «Украдено из машбюро».

– Как тебе нравится кабинет? – спросила Джин.

Я обвел взглядом вытертый ковер на полу, стол Джин из тикового дерева с новенькой машинкой ИБМ и тут заметил его. На подоконнике стоял горшок с колючим растением.

– Очень мило, – сказал я. Листья у него были длинные, с колючками, ярко-зеленые в середине и желтые по колючим краям. Единственное, что оно меняло в комнате, так это загораживало и без того тусклый лондонский свет. – Очень мило, – повторил я.

– Тещин язык, – сказала Джин, – так он называется.

– Ты злоупотребляешь моей доверчивостью, – сказал я.

– Именно эти слова произнес Доулиш, когда увидел твой финансовый отчет за предыдущий месяц.

Я отпер папку входящих документов. Джин уже рассортировала большинство из них. Противнее всего были политические материалы. Длинные переводы статей из «Униты», «Партийной информации»[12]12
  Пекинское издание для партийных функционеров (примеч. авт.).


[Закрыть] и двух других информационных изданий ждали меня уже около недели. Эту работу за тебя никто сделать не может.

– Его скосил счет из «Айви», – сказала Джин.

Я расписался на двух информационных листках, будто бы прочел их, и переложил их в папку исходящих. Иначе с ними не разделаешься.

– Я же говорила тебе, он обязательно заметит, что это был мой день рождения, – сказала Джин.

– Перестань ныть, – сказал я. – С Бабусей я сам все улажу.

– Ха-ха, – откликнулась Джин. – Ты его только не увольняй.

– Здесь шучу только я. Что тебе удалось сделать для Поля Луи Брума?

– Я направила просьбу о документах в министерство внутренних дел. Затем послала в Интерпол голубой[13]13
  Голубой – цветовой код информационного запроса. Красный используется для арестованных и подготовленных к выдаче преступников, черный – для неопознанных трупов. Бертильон – автор системы идентификации с помощью портретного описания. Существует также сводный указатель с цветовой биркой для каждой части тела (примеч. авт.).


[Закрыть] запрос о бертильоновской идентификации, если они что-нибудь найдут. Пока ответа нет. Бабуся хочет, чтобы в десять пятнадцать ты пришел в киномонтажную, где будут просматривать имеющиеся у нас пленки с советскими военными, работающими в Карлхортском районе. В одиннадцать Доулиш вызывает тебя к себе. На обеденное время договоренностей нет. Если хочешь, я закажу тебе бутерброды у Вэлли. Звонил Хэллам из министерства внутренних дел, хочет встретиться с тобой. Я сказала, что ты зайдешь к нему завтра утром между девятью и пол-одиннадцатого. Получено подтверждение заказа авиабилетов в Берлин на завтрашний вечер, с гостиницей тоже все в порядке.

– Ты удивительное создание, – сказал я.

Джин положила на мой стол дюжину писем, рука ее коснулась моего плеча, на меня пахнуло духами «Арпеж».

– Я сегодня вечером не смогу, – сказал я.

– Три верхних письма должны быть готовы сегодня к одиннадцати. Заявки не срочные.

– Я так ждал, – сказал я, – но тут еще это проклятое дело с девицей Стил. – Джин направилась к двери. В дверях она на мгновение остановилась и бросила на меня взгляд. Я различил слабый румянец раздражения на ее щеках, я слишком хорошо знал ее. Строгость ее простого прямого платья лишь подчеркивала женственность позы.

– Я Цирцея, – сказала она. – Все, кто пьет из моей чаши, превращаются в свиней. – Она отвернулась. – Ты не исключение. – Она бросила последние слова через плечо.

– Будь умницей, Джин, – сказал я, но она уже ушла.

у Доулиша был единственный во всем здании кабинет с двумя окнами. Темных очков там не требовалось, но и фонарика тоже. Доулиш все время покупал что-нибудь из старинной мебели. Часто он уходил, сославшись на какое-то дело, но все знали, что он возвратится с Портобелло-роуд с письменным столом или вешалкой-аспидистрой.

Понятно, что кабинет Доулиша напоминал лавку старьевщика. У него была старинная подставка для зонтов и старинный стол с зеленой викторианской лампой. У одной стены помещался книжный шкаф со стеклянными створками, внутри поблескивали кожаными корешками тома собрания сочинений Диккенса, не было только «Мартина Чезлвита». «Мартин Чезлвит» – не лучший роман Диккенса, любил повторять Доулиш. У противоположной стены, где стояла большая ЭВМ фирмы ИБМ, было две коробки с бабочками (стекло у одной из них треснуло) и фотографии различных крикетных команд госслужащих, на которых можно было различить лицо молодого Доулиша.

Первого октября начинали топить камин углем. И даже если сентябрь был морозным, а октябрь жарким – это ничего не меняло. Около камина в угольной пыли стояла картонная коробка из-под стирального порошка с углем. Я подтащил кожаное кресло поближе к горящему пламени. Небольшой камин был сделан в те времена, когда британский флот бороздил моря на пароходах и когда дипломатия заключалась главным образом в выборе, куда надлежало послать этот флот.

Доулиш читал мой отчет. Потрогав переносицу, он сказал, не отрывая глаз от бумаг:

– Мне кажется, на вас снова все ополчились.

Алиса принесла кофе, поставила его на стол Доулиша и молча вышла.

– Да, – сказал я.

Доулиш передал мне надтреснутую чашку с розовыми цветочками по краю.

– Расскажите мне о Стоке, – сказал он. – Имбирного печенья хотите?

Я покачал головой.

– Я не хочу толстеть. Что Сток? Сток делает свое дело.

Доулиш держал свою чашку с блюдцем на уровне глаз.

– Недурно за фунт и шесть пенсов, – сказал он. – Это немецкий Фарфор, весьма старый.

Я наблюдал, как маленькие островки растворимого кофе исчезают в водовороте кипятка.

– Неужели они вам не нравятся? – спросил Доулиш.

Это, конечно, не портлендская ваза, но для растворимого кофе сойдет.

– Сток хорошо делает свое дело?

– Думаю, что да, – ответил я. – Достаточно хорошо, чтобы понять, что я не клюнул на его неловкую историю о смерти жены. Или он хотел, чтобы я обнаружил ложь и скорее поверил в его дальнейшие рассказы... – Доулиш вместе с кофе пересел на стул рядом с камином. «Вот как?» – воскликнул он и, разобрав свою трубку на части, продул каждую из них. – ...или же считал, что я недостаточно умен, чтобы... – Доулиш смотрел на меня исключительно тупым взглядом. – Очень забавно, – закончил я.

Доулиш собрал трубку.

– А что это за описание, которое люди Гелена потребовали для документа? – Он смотрел на зеленую телетайппрограмму. – Чем вам не нравится имя Брум в качестве крыши для Семицы?

– Ничем, я просто не люблю, когда мной командуют. Ничего не имею против, если они укажут пару необходимых характеристик – ясно, что они готовят и другие документы, – но в этом описании они нам дают почти всю биографию.

– В вас, кажется, говорит обида. – Доулиш вынул двухфунтовый пакет сахара.

– Возможно, вы и правы, – сказал я. – Мне не нравится, что геленовцы относятся ко мне как к своему наемному работнику.

– Но зачем им такие документы? Надеюсь, не для продажи, денег у них хватает.

Я пожал плечами и положил в кофе три чайных ложки сахара.

– Так вот и толстеют, – сказал Доулиш.

– Верно, – сказал я.

– А девица? – спросил Доулиш. – Что вам удалось выяснить о девице Саманте Стил?

– Возможно, имя вымышленное, во всяком случае, в Скотланд-Ярде на нее нет ни зеленой, ни белой карточек[14]14
  В картотеках Скотланд-Ярда зеленая карточка обозначает подозреваемого, на которого нет уголовного досье. Белые карточки используются для обычных преступников (примеч. авт.).


[Закрыть]. Нет на нее ничего и в Центральной картотеке[15]15
  Центральная картотека – правительственная разведывательная картотека на подозреваемых и на лиц национального уровня – руководителей профсоюзов, ученых, директоров больших компаний и т. п. (примеч. авт.).


[Закрыть]. Поскольку она американка, я запросил по телетайпу и Вашингтон.

– Это же надо, – сказал Доулиш. – Вы никогда не думаете о расходах. А все закончится, как с той, другой девицей. В финале вы выяснили, что у нее есть пресс-агент, готовый выслать биографию и фотографию любому желающему.

– Эта девушка следила за мной, – сказал я. – Неловко, но вполне определенно, мы не можем никак не реагировать на это.

– Вы совершенно уверены?

– Совершенно уверен.

—Хм-м-м, – промычал Доулиш недовольно. – Ладно, может, вы правы, осторожность нам не помешает. Проверьте ее.

– Этим я и занимаюсь, – сказал я терпеливо.

– И встретьтесь с ней еще раз, – сказал Доулиш.

– Об этом можете не беспокоиться, – сказал я. – Если уж из этого дела ничего другого не выжмешь, то от удовольствия я отказываться не собираюсь.

– Вы навели справки о приятеле мистера Валкана? – спросил Доулиш.

– Да, – ухмыльнулся я. – Майора Бейлиса в природе не существует. По данным служб армии США описание соответствует гражданскому бездельнику по имени Вильсон. Ну и тип этот Валкан.

– Он жулик, – сказал Доулиш. Потом схватил свой пакет сахара и встал. – Нет, так дело не пойдет. Все остальное в порядке?

– Мой электрокамин не работает, – сказал я. – Я замерзаю внизу, а Джин говорит, что вас раздражают мои расходы. Я что, очень расточителен?

– Расточительство – это состояние ума, мой мальчик, – сказал он, – впрочем, как и ощущение холода. Так что сами подумайте, что вы способны сделать с тем и другим.

Я почувствовал некоторое облегчение.

– Мне бы хотелось получить беспроцентную ссуду в восемь тысяч фунтов на покупку нового автомобиля, – сказал я.

Доулиш осторожно уминал спичкой табак в трубке. Прежде чем посмотреть на меня, он взял трубку в рот.

– Да, – наконец сказал он. И тщательно раскурил трубку.

– Что «да»? Что я хочу или что я могу получить?

– Да, все, что о вас говорят, чистейшая правда, – сказал Доулиш. – Идите, не мешайте мне работать.

– А как насчет решения о сорока тысячах фунтов для Стока? – спросил я.

– А, – сказал Доулиш. – Вот что побудило вас поразмышлять о собственном положении. – Он выпустил большой клуб дыма.

– Мы можем потерять его, – сказал я. Доулиш ткнул спичкой в табак трубки. Я добавил: – Люди из египетской разведки с руками отхватят Семицу, как только что-нибудь пронюхают.

– Вот это меня и беспокоит, – сказал Доулиш совершенно спокойным голосом. – Египтяне охотятся за немецкими учеными, верно?

– Да.

– Наши люди в Цюрихе должны глаз не спускать с МЕКО[16]16
  МЕКО – «Механическая корпорация», 155, Бирмендорферштрассе, Цюрих. Агентство, которое покупает реактивные самолеты, ракеты и таланты от имени египетского правительства (прим. авт.).


[Закрыть] – именно через нее будут устраиваться все дела, если сделка состоится.

– Да, – повторил я.

– Очень хорошо, – сказал Доулиш. – Будьте внимательны. Если вы захотите послать Джин на орудийный завод министерства обороны за пистолетом, я не откажу вам в подписи на ордере.

– Благодарю вас, сэр, – сказал я. Это было ни на что не похоже. Если Доулиш считал, что мне нужен пистолет, это значит, что песенка моя спета.

– Ради Бога, будьте осмотрительны с оружием. На мне лежит колоссальная ответственность.

– Когда в меня начнут палить, я буду думать о вас, – сказал я. – Первое, что я сделаю, это завтра утром отправлюсь в министерство внутренних дел и кокну Хэллама.

– Хэллам. – Доулиш неожиданно встрепенулся. – Оставьте Хэллама в покое, – сказал он. – Надеюсь, вы ему не угрожали?

– Я немножечко его прижал, – признался я. – Министерство внутренних дел слишком уж много на себя берет.

– Не смейте больше этого делать, – сказал Доулиш. Он вынул большой белый носовой платок и протер очки. – Мне наплевать на то, что вы себе позволяете, но с Хэлламом ведите дела в лайковых перчатках.

– Мне кажется, что для него бы больше подошли зеленые бархатные в блестках, – сказал я, но Доулиш лишь выпустил очередной клуб дыма.

* * *

Я спустился вниз и попытался заставить работать свой электрокамин. Вошел Чико.

– Я получил информацию из ОБААЭ.

– Что?

– Из Отдела безопасности Агентства по атомной энергии.

– Так-то лучше, – сказал я. – Опять смотрел по телевизору шпионские фильмы. Ну и что?

– Что мне с ней делать?

– Отправьте ее куда-нибудь, – сказал я.

– На ней написано «срочное».

– Значит, срочно отправь ее куда-нибудь.

Чико глуповато улыбнулся, сунул папку с материалами под мышку и подошел к окну. На самом-то деле ему надо было только убить время до обеда. Чико был нежным цветком на старом фамильном древе. Слишком большой лоб и слишком маленький подбородок портили его внешне, кроме того, он обладал привычкой полуприседать в присутствии более низких людей, так англичане обычно пытаются избежать унижения своих собратьев. Он исподтишка оглядел мой кабинет.

– А правду говорят о саде старика?

– Какую правду? – пробормотал я, не поднимая головы, хотя уже догадался, что меня ожидает.

– Один парень из Дома Войны напротив сказал, что Бабуся выращивает сорняки. – Вошла Джин, чтобы взять что-то из картотеки; она тоже ждала моего ответа. Я сказал:

– Мистер Доулиш имеет солидную репутацию ботаника-любителя.

Он написал несколько книг, включая «Лесные болота и болотные растения» и «Растрескивающаяся коробочка кресс-салата в семенном цикле». Он стал известным специалистом по полевым и шпалерным цветам. Так что же он, по-вашему, должен выращивать в своем саду? Помидоры?

– Нет, сэр, – сказал Чико. – Ей-богу, я и не подозревал, что он такой дока в сорняках.

– Чаще мы говорим – шпалерные цветы. И не называй мистера Доулиша «Бабусей».

– Да, шпалерные цветы. Мои друзья просто этого не знают.

– Однажды, Чико, – сказал я, – ты поймешь, что твои друзья из ведомства, которое ты упорно называешь Домом Войны, ничего и ни о чем не знают. Они такие же невежды, как и ты. Тебе что-то с этим надо делать. Пойди в библиотеку и почитай книжку.

– Вы, сэр, какую-нибудь определенную книжку имеете в виду?

– Начни с буквы А на ближайшей к двери полке и посмотри, что у тебя получится к Рождеству.

– Вы шутите, сэр.

– Я никогда не шучу, Чико. Правда сама по себе достаточно забавна. – Джин нашла то, что требовалось, в картотеке и ушла, не проронив ни слова, что обычно является дурным знаком.

Чико подошел к моему столу.

– Что это вы читаете?

– Секретные материалы, – сказал я. – Если тебе нечего делать, почини мой электрокамин. Штепсель испортился.

– Да, сэр. Это я умею делать.

Он взял камин и развинтил штепсель с помощью шестипенсовика. Я вернулся к чтению статьи «Обогащение словарного запаса оправдывает себя».

– Что означает «единоутробный», Чико? – спросил я.

– Понятия не имею, сэр. – Он провел три года в Кембридже, катаясь на велосипеде, и не мог без жульничества разгадать кроссворд в «Дейли телеграф». Помолчав, он принялся рассказывать мне содержание кинофильма, который посмотрел накануне. Я записал название.

Чико протянул мне штепсель.

Маленький винтик закатился под ваш стол, – сказал Чико.

– Черт с ним, Чико, – сказал я. – Свежий воздух мне не помешает.

Он направился к двери.

– Забери свою чертову папку, – сказал я. – Мне ты ее не всучишь.

Зазвонил городской телефон. Это был обычный телефон, без фокусов, мы зарегистрировали его на Бюро по трудоустройству отставных офицеров.

– Это Сам, – сказали в трубке.

– Сам... Сам...

– Саманта, – подсказала она. – Саманта Стил.

– Привет, как ваши дела?

– Вам лучше знать, – сказала она.

– Без бровей вы ничуть не хуже, – сказал я.

– То же самое заявил мне сегодня молочник.

– Умный человек.

– Вы придете?

– Да, сейчас приду и заберу вас.

– Приходите, но планов особых не стройте.