Текст книги "Разноцветное"

Лена Де Винне
Разноцветное. Сборник стихов

…Я Вам открыл столько стихов шкатулок,

Я – бесценных слов мот и транжир.

В.В. Маяковский

Вступительное

Я поняла, что когда я не вижу ледяной нашив, пускающий серебряную позолоту по волнам замерзающей памяти, мне не может присниться понимание того, как раскроется в вечности воспоминание о моих мечтах.

Их цвет, их форма, их запах… Запах мечты о прошлом – они уже никогда не придут ко мне без зова, без просьбы. А порой и без мольбы – мольбы напомнить, что в том измерении, где сейчас живёт моё детство, по-прежнему царят Солнце, и Счастье, и Книжки-раскраски.

Стоит поводить по ним мокрой кисточкой и блёклые очертания заиграют яркими сочными цветами, станут перетекать друг в друга, размазывая рисунок. Впрочем, это уже неважно.

Мой Город покрасили цветным. Вот оно – счастье!..

ПОДРАМНИК С ХОЛСТОМ

Непрозаическое

 
Непроза – ещё не стихи.
Поэзия – это к кумирам.
 
 
С графитовым стержнем в руке
Крадусь я за мыслью игривой,
Зашедшей опять невпопад
В мой мозг, заблудившийся в жизни.
 
 
Её на ходу запишу
В слова – обрамление мысли.
 

Непоэтическое

 
Лирика в непрозе – вовсе не поэзия.
Ритмика в рассказе – часто не стихи.
Сочетание трёхцветности – ещё не триколор.
А слова не в рифму – от прозы далеки…
 

ПАЛИТРА И КИСТИ

Музейное

 
Опять сходила в Прадо
И к удивленью своему на этот раз
Влюбилась в Гойю.
 
 
Итальянцы, что трёхмерности
Не знали вплоть до Ренессанса,
И Боско (так испанцы окрестили Босха)
конечно же остались просто в радость.
 
 
Дыханье же моё свело от света,
струящегося сквозь портеты знати
Испанской восемнадцатого века.
 
 
Мечтала в детсве я, Фейхтвангера читая,
Побыть той самой герцогиней Каэтаной Альбой.
С одеждами иль без, позируя с натуры.
 
 
Пред нею, спрятанной под именем простолюдинки Махи,
Стоит толпа. И тоже, как и я, поглощена сияньем.
 
 
Я ж думаю про Каэтану.
Каково на самом деле было
Ей в жизни той?
 

* * *

 
И Фра Анжелико, и весть твоя благая
Спокойным розовым, который после Рубенс
В тонах восхода Солнца подарил.
 
 
На тёмно-голубом родился Млечный Путь,
Смеялся Геркулес, и при грудном кормленьи
Мамой-нимфой рассыпал молоко
По небу. С этих пор сияют звёзды нам
Не просто искрами во тьме, а по дорожке.
 

* * *

 
Малютки старческого вида
С недетскими одеждами и грустными глазами.
Веласкеса черты. И многия мужчины
В черныя одежды.
 
 
Вечеря и распятья. И кошмары грешников.
 
 
Я богохульственно не верю в ад.
И в рай по книгам тоже я не верю.
 
 
Лишь верю в жизнь, что будет бесконечно повторяться,
Дарить возможности и радость бытия.
На улицу взгляните: в окнах Солнце!
 

* * *

 
Благословлённая Христом тринадцатого века из Героны,
С чертами примитивными, двуперстием простым
И симпатичными зверушками в ногах,
(На век позднее там уж рыбки – не зверушки)
Гляжу на Мемлинга и раннего ван Эйка.
 
 
И понимаю, наконец, в чём радость
Неоткрытой перспективы:
На их полотнах боль распятья и мучений
Не выглядит реальной.
Цвета такие, будто сказка скоро
Закончится счастливейшим концом.
 
 
Проснётся, улыбнувшись прошлому кошмару,
С минуты на минуту Добрейший Человек,
Что ничего плохого никому не сделал —
                                        даже Понтию Пилату.
Кстати, в честь кого название «пилатес»?
 

* * *

 
Адам и Ева с яблоком от змия
В саду от Дюрера – почти что без деревьев.
 
 
Узнала – радость – как знакомые
На встрече непредвиденной. Однако
Змеюка всё ж струится аккуратно
Справа сверху.
 

* * *

 
Не знают многие, что Босх писал с натуры
В голландском городе с названием Ден Бос.
Там был приют умалишённых и калек,
Куда свозили всех несчастных из округи
И даже из далёких деревень.
 
 
Они же не всегда в приюте приживались
И часто расползались по деревне.
Вот их-то Босх с натуры рисовал.
Триптих его «Сады…» в подвале Прадо
Про древнюю Голландию напомнил.
 

* * *

 
У Рафаэля кардинал весь в красном.
Цвет сочный, несъедаемый веками.
 
 
И на других полотнах этих же веков
Одеты многие кто красно, кто бесцветно.
 
 
Неужто мантию создали потому,
Что был пигмент природный красный
                                              самый стойкий?
Хоть всем известно, что ужасно дорогой.
 

* * *

 
Портреты знати вызывают сожаленье:
Жабо под шею. Лето и жара.
Одежды тёмные, тяжелые, тугие.
Не удивительно, что без улыбок все
И хмурятся сурово.
Духи, наверное, тогда изобрели.
 

* * *

 
А если похудеть сумею быстро,
То стану я на Грацию от Рубенса похожа. Целлюлитом.
 

Ореховое

 
Мотыга. Кочерга. Лопата.
И швабра, и топор.
Ведро 135 – как номер дома.
 
 
Чтоб в него попасть,
Звонить я буду дважды —
Так велели на многих языках
При входе.
 
 
Шесть шпицев (чучело одно)
И попугаи в клетке (чучел много).
 
 
Жена Жоржетта – Муза, и любовь всей жизни.
Зачем идти в теплицу рисовать,
Когда она на кухне и под боком?
 
 
Голубизна стены, как синева простора
Виднелась из окон,
Которые под шляпой с яблоком
Открыли занавески
И паровозом мысли
Съехали с камина в спальню. В самый центр.
 
 
И облако, и облако, и облако,
И отражение лица в затылке…
 
 
Жираф в стакане в мире сюра,
в котором у замочной скважины почти что
Провалился в полость ключ…
 
 
Гарцующая в полосатости деревьев
Гнедая кобылица, на которой
Девица вся в лиловом…
 
 
Окно разбилось. Вместе с ним
Куски пейзажа расставляли
Внутри квартиры
Хоть сломано, но ясно,
Как сложился паззл.
 

 
Он по дороге ниоткуда в никуда
Расставил все предметы:
статую Венеры (без лица),
И льва, и бочку.
И велосипед. И стол бильярдный. С кием.
На нем остались неподвижно три шара.
Игру сыграли постояльцы.
 

 
Почти кубически рисованная дама
Возлегает в параллелепипедной кровати
На подушке-рамке.
 
 
Навскидку – может и не он её писал?
Ан нет: у куба-декорации в картине
Нарушенная форма смысла.
 
 
Дверь, ветер, птица, чемодан,
 

 
Конь и часы, кувшин и, всё же, чемодан…
Друзья встречались в этой тесноте.
Как оказалось, в тесноте, да не в обиде.
Картину написал. И повернул.
И снова написал – на виде снизу.
 

 
Всё остальное – будто как и есть.
Так, может, мир и правда
Менее реален, чем мы видим?
 
 
Так длилось четверть века.
А потом концепция пошла в народ
И стала модной,
И даже повсеместно знаменитой.
 
 
В саду с орехами теперь музей Его (Магритта).
С соседних чердаков мурлычит голубь
И глядит прозрачность через небосветный глаз
Под треугольником соседского навеса.
 
 
Орехи ж всё растут.
 

Овдовевшее

 
В прозрачном шаре есть вдова.
Понятно, что потом,
Мужчины на таких шарах
Пьют свой последний ром.
Вдова смутилась, cпрыгнув в шар.
Припав к её груди,
Мужчины думают о том,
Что ждёт их впереди.
 

Денис Трусевич

 
Улетучилось счастье, укравшее жизнь,
Одиночеству нет предела.
Жоржетта, не знавшая раньше беды,
Вчера навсегда овдовела.
 

 
Её полуночное пламя тоски
Погасло и веки сомкнуло.
Не видя просветов, лишь отблеск беды,
Висок размышляет про дуло.
 
 
Вокруг – лицемерия скорбная ложь,
Улыбки завистников гадких.
В лепёшку готовы размазаться те,
Кто завтра уйдёт безвозвратно
 

 
туда, где осталось всё прошлое, что
И он, и она потеряли.
Ах, если б как в сказке с счастливым концом,
Любившие вмиг умирали.
 
 
Живёт как в прозрачной тюрьме без границ
Душа, заточённая в тело.
Оно не успело ещё отразить,
Как сильно оно овдовело.
 

ЧИСТЫЙ ЛИСТ

Шоколадное

Нюше

 
Ну почему, ну почему, ну почему,
Я не могу отбросить эту ручку?
Закинуть вдаль ее, как мяч пинг-понга,
Что олимпийский чемпион
С медалью за метание копья
Выкидывет так, чтобы найти
Не смог никто и никогда
На этом свете?
 
 
Адреналиновое шило болтовни
С тетрадью (хоть с подругой лучше)
Кидает в жар и в холод безгранично
И героином текста отдаётся в венах
Как шоколад семидесьтипроцентный
С горьким миндалем. Мурчащее довольство…
 
 
Желчью, только чур не ядом
А сладостью нектара и восторга,
Испуганности робкой от того,
Что перешли на «ты»,
Что жить останемся не просто рядом, вместе,
А прямо в центре ежедневной шоколадки.
 

Вечное

 
Осень опускает веки,
Раздувает ветром щёки,
Кувырком роняет листья
И сдвигает шапку неба
На насупленные брови
Солнца.
 
 
Окаянная, послушай,
Не мешай идти навстречу
Старозимним приключеньям,
Что засыпят путь к подъезду
Мягкобелой канителью
Пуха.
 
 
Снег спугнёт весны начало,
Светом долгим обнимая,
Гвалт певцов, летящих с юга.
А бутоны, улыбаясь,
Оглянутся, осмелевши,
В небо.
 
 
Отгремится зной дождями,
Разгуляется жарою
Самый длинный день в природе.
Как люблю я вечер летний!
Жаль, что скоро возвратится
Осень.
 

Музыкальное

 
О Муза Музыки Серьезной,
Ко мне ты в жизни не явилась.
Такая я не одинока.
Ни разу мне не приходилось
Увидеть за пультом оркестра
Не мужчину.
 
 
Неужто ты им впрямь благоволишь?
Но почему?!
 
 
Мы мягче и красивее на сцене.
Взмахнем мы палочкой и оголенным
                                        поведем плечом,
Пытаясь за тобой угнаться в ритме бурном,
А иногда спокойном и опрятном.
 

 
Мы скрипка первая и часто фортепиано.
Без нас ни опера, ни оперетта, ни балет
Не вызовут фурор.
Ты знаешь это и даешь нам роли примы.
И всё же Кафка у тебя всегда мужчина.
Почему, не объяснишь?
 
 
Я Музу к разговору призывала.
Ответил – в прозе и по делу – дирижёр.
Про тяжесть участи на сцене говорил.
С умом, признаю. Вот он, браво!
Мужчина у руля оркестра!
 

КВАРЦЕВЫЙ ХРУСТАЛЬ

Завтрашнее

 
Всё хорошее в мире – из прошлого,
Всё прекрасное – в мыслях о будущем.
Концентрация страсти сегодняшней
Лишь фантазия в мире бушующем.
 
 
Совпадение счастья с реальностью
Я за хвост не умею ухватывать.
А в мгновения жизни стремительной
Я спасусь единением с завтрашним
 
 
Днём счастливым, спокойным, приветливым.
Жаль, настать ему так и не сбудется.
В каждом завтра сегодня по-новому
Машет с той стороны нашей улицы.
 

Недоцелованное

 
Сгиб локтя – то место, в котором
Кончаются плечи. Предплечья
Оттуда уходят в запястья.
Из них вырастают ладони.
 
 
Из пальцев просыпались ногти
Пожухлым цветным маникюром.
 
 
Сухими слезами подушка
Промокла. Заснуть не сумею.
 
 
И всё потому, что в лопатку
Уткнуться забыл ты в дремоте.
 

Розовое

 
Кольцо надела. Сняла сережки.
Перстень с розовым – к лицу.
Ощутила себя властителем мыслей
И душ.
 
 
          Что ж, для начала
Вполне сойдет.
          Пробовать будет
Сегодня встретить кого-то,
Кто будет впервые
Касаться таких, как она.
 
 
Поймёт себя, уверится дальше,
Что именно так, и никак иначе.
 
 
С мужчиной больше не жить.
 
 
Не знает ещё, как трудностей много
На женском пути любви.
 
 
Влюбляешься – за день,
Расстаться – полгода.
 
 
Но от себя не сбежишь.
 

ЗОЛОТО СОЛНЦА

Самолётное

 
Заранее подумать про побег
Забыл Факир на гребне прошлой славы.
Не миновал бушующей облавы
Обманом промышлявший человек.
 
 
Его Змея, спросонья охмелев,
Куда ползти не знала. И застыла.
В мозгу ее кусок картины мира
Пропал, как дудки старый перепев.
 
 
Я удивилась этому стиху:
Бессоница в полёте ручкой водит.
Каракули в тетради колобродят.
Светает вдалеке. Привет утру.
 

Льняное

О Ляне

 
Льняными волосами
Лён рубашки, точнее юбки,
Сильно оттеняешь.
 
 
И контур льнёт к точёному изгибу,
Что льётся в каждом ласковом движенье.
 
 
За много лье вперёд тебя замечу
Я каждый раз, когда летящим жестом
Ты лён волос, веснушками раскрасив,
Откидываешь в лето. И смеёшься.
 
 
И лет тебе, и мне всего семнадцать…
 

Улыбчивое

Марку

 
Улыбанье на ночь глядя
Лучше всякой колыбельной
Гладит лучиками взгляда
И морщинками смешинок.
 
 
Утром – бодрости зарядка.
Просыпанье – радость в доме.
На обед – куском шпината,
Как в мультяшке для ребёнка.
 
 
Почему-то рассмеянье
Распугать прохожих может.
Поспешащие не видят
Свет, что дарит им улыбка.
 
 
Буду молча. Душу гладит
Улыбание глазами.
 

Детское

Катёнку, Лисёнку и Дане

 
Улыбанье – это к счастью.
Промоканье – непогода!
Промолчанье – это мудро.
Кувырканье – счастья всплески,
Что по детству колобродят
И кидаются снежками
По прохожим спозаранку.
 
 
Чертыхание – занудно,
Отруганье – понимаю,
Что снежки не всем утеха.
Жалко их, серьёзных, жутко!
Постараемся однажды
Покидаться помидором
И вдогонку апельсином
 
 
Летом жарким и приятным
Для застенчивых прохожих.
Вдруг полюбят эти всплески
Фонтанирующих красок
Витаминов и природы,
Что подарят нам у моря
Добродушные пираты?
 

Тигристое

 
Наблюдает за миром без мыслей.
Можжевельником сыпятся искры
Из когтей, раздирающих тело.
Равнодушие. Рык оголтелый.
 
 
Острым лезвием – мягкою лапой
Раздираешь ты сумрак мохнатый.
И клочками развешанный ветер
Замирает, лишь только заметит
Твой прыжок и мерцание тиши,
Что шумами деревья колышет.
 
 
Идеальные зубы клыкастые
Очертили оскал жизнерадостный.
Разожмурившись, нежится, скалится
Полосатое счастье. Красавица.
 

Роскошное

 
Полосатая, шикарная, чудесная
Ты зеваешь, как вальяжно улыбаешься.
Ты лоснишься от здоровия таёжного.
Ты дика и ты людей чураешься.
 
 
Не могла простить ты тем, кто хитростью
Затолкал природу в заточение.
За решеткою – полоски потускневшие.
Ярость точит когти в ослеплении.
 
 
Не того ты, неуёмная, изранила.
Дело жизни всей его – твоё спасение.
Вновь одна в глуши нашла пристанище.
Мир тебе. Ему же – пробуждение
Здоровым.
 

ИЗУМРУДЫ В ШКАТУЛКЕ

Собачье

Артоше

 
Собаки в жизни не хватает,
Чтобы любила без вопросов,
Смотрела умными глазами,
Была красивей всех барбосов.
 
 
Пушистей, глаже, мягче, жёстче,
Спокойнее, живей и тише.
Заливисто рычала громко,
Чтобы никто её не слышал.
 
 
Не псиной пахла, а собачкой,
Любила кошек – зайка, лапа.
С ушами острыми и взглядом.
Грозы боялась, как и Банга.
 
 
Носила тапочки подальше,
Чтоб ни за что их не нашла я.
Сижу, пишу и понимаю:
Уже была одна такая.
 
 
Другой не будет…
 

Беспокойное

Мише и Ане

 
Десерт мне в этом доме не давали
За то, что я толстел, а не худел.
 
 
Я мог всего два раза – очень быстро
И лишь тогда, когда унять хотел
Свой зуд по карамели в шоколаде,
Обсыпавшей изюмы и орех,
Что лезет в рот меня – большого дяди.
 
 
Не раз, да и не два большой успех
Имел я у семьи – источник корма —
Когда случалось гением прослыть.
 
 
За это проставлялись, отмечали.
Мне втихомолку удавалось отхватить
Кусище торта – всех бы им измазал,
Не пожалел бы я ни крем и ни бисквит.
 

 
Я объявлял во всеуслышанье и чётко
Всё то, что мой желудок говорит
Моей дражайшей половине: «Ты, зараза,
Отдай десерт. И оба. И скорей.
Святой чревоугодник – наш хранитель».
 
 
И снизошло ей озаренье: всех детей
Послал нам Бог святого наслажденья
И прихотей, и счастья, и услад.
 
 
А мне опять десерта не додали.
Теперь с концами – наш расцветший сад
Стал местом воспеваний и хвалений
Людей в округе, полюбивших нас.
И оказалось, что людей на свете
Процентов пятьдесят таких зараз,
Как наша.
 

Расчётное

 
59.93, и причём без сдачи.
Заплатишь ты мне сполна и никак иначе.
 
 
Тебя я встречала рано, возила поздно.
Зачем же сегодня ты рассуждаешь грозно
 
 
О том, что ни есть, ни спать мы не будем больше
В пространственно-временной долгожданной роще,
 
 
Что выросла из окон подростковой сказки,
Где в будущем жили вместе и без опаски.
 
 
Глядишь сквозь меня грозой и молчишь крикливо.
Погода души удушает – невыносимо.
 
 
А может простим долги мы по старой дружбе?
Копейка для раны навылет – не то, что нужно.
 

ПОЛЕ МАКА

Дремотное

 
Мне в грозу приснилось счастье:
Виноградом из пригоршни
Я, смеясь, тебя кормила.
 
 
Ты смотрел чуть-чуть смутившись,
Тёрся мягко о ладони,
Ягоды ловил губами.
 
 
Ах, как жаль, что я проснулась
Раньше, чем схватить сумела
Дрёмы этой нитку в руки.
 
 
Ты всегда мне снишься к счастью,
Но такого наважденья ночью
Раньше вовсе не бывало.
 

Очевидное

 
Пришла к судьбе, событья поменяв,
Хотя, казалось, быстро убегала.
Судьба ж, прищурившись, смотрела-наблюдала,
Как от нее скрывались второпях.
 
 
И, утонув в полуночной тиши,
Мы спрятались, застыв под одеялом,
Не зная, что Судьба стояла рядом,
Над нами потешаясь от души.
 
 
Она милей, чем кажется на вид —
Когда ухмылкой в нос, лицом об землю.
О всепрощении молясь, Судьбу приемлю:
Со мной подчас рассудок говорит.
 
 
Развилками соблазны раскидав,
Вмешаться не пытается по ходу
В людскую нелогичную природу,
Кой водят страсти, страхи обуздав.
 

 
Направленность движения-пути
Пройти с душою и дойти до цели
Порою человеки не умели
В порывах скучных болей и тоски.
 
 
Зачем даны им шансы на успех?
И в чём успех? Ответа ожидают.
Судьба удивлена: они не знают
Что счастья у неё полно на всех?
 

ПЕПЕЛ ВУЛКАНА

Вечернее

 
Душат, дымом надушившись,
Длинношеии химеры.
 
 
Спуску нет от этих фурий,
Что ногами затоптали
И копытами загрызли,
И когтями облизали,
Отгоняя плоть от мысли
С замурованной душою.
 

 
В возглас раненной Венеры
Не влюбиться, отдышавшись,
Не получится у странца.
 
 
Все мытарства, неспокойста
На лице его угрюмом
Отпечатались конвоем
От сапог, ведущих душу
На последнюю свободу.
 
 
И упруго отскочили
В тот момент, когда улыбка
Мимолетно поскользнувши
По лицу седого старца
Перебила крик от раны,
Обещая всем спасенье.
 

Повторяющееся

 
Рукописные вихри
В зяби утренних сумерек
Раскидаю я мысленно
По заснеженным улицам.
 
 
Получу по заслугам я
Всё, что было заложено.
Повторится рождение.
Жизнь – как круг неисхоженный.
 
 
Снова в мир возвращаюсь я,
Каждый раз здесь мне нравится.
Повторяемой истины
Суета испаряется.
 
 
Остаётся лишь исповедь.
Наконечник правдивости
Рассекает двуличие
По простёжкам терпимости.
 

Уставшее

 
Не видать ни зги, не видать ни зги
И за эту ночь, как тебе помочь?
Раскрошился снег, расстелился лёд
Я прошла в просвет тишины навзлёт.
 
 
Упираясь в высь красотой очков,
Ты сплела косу из остатка сил.
Ухватить нельзя эту терпкость в день,
Что пролился в тьму, на восток скосив.
 
 
Налегаю я в темноте на хлеб.
Тишину порвал хруст страницы. Всхлип
Упадёт из глотки отрыжкой дня,
За него она не меня простит.
 
 
Так велось у нас из веков в века.
Раскидав тоску по тропе вперёд,
Самый главный чёрт отнесёт назад
От того, кто сам соскочил и ждёт.
 
 
Не остаться мне среди поля звёзд.
Прочирикав текст, не слинять в кусты.
Потому что снова из года в год
Умираю я от твоей красы.
 
 
Ты же ждёшь меня, чтоб со мной играть.
Ты не хочешь знать, что за этот срок
Я ждала любви, а нашла, как встарь,
Полукислый взгляд и протухший рот.
 
 
Может, хватит?
 

Непонятое

 
Как же мне понять, как тебя простить?
Я хотела жить, ты желала плыть
По теченью тех, кто врываться стал
В наш смиренный мир городских зеркал.
 
 
Кто забрать хотел у меня тебя.
Ты смеялась всласть. Говоришь: «любя».
Я же вижу взгляд, что тебя влечёт
За шажком шажок – и за поворот.
 
 
Только снег идёт. Тянет из-под ног
Ледяную сыпь. И горят огни.
Фонари молчат, испугавшись дня.
Днём они, понурые, спят одни.
 
 
Не устану петь про седую даль.
Испишу тетрадь голубой строкой.
Начинаю вдоль, разбегаюсь вспять,
И кружатся листья над головой.
 
 
Заиграла осень, пока ждала
Я в ночи пустой осмысленья дней,
Что обняв меня и тебя обняв,
Протащили вскачь по Москве моей.
 
 
Она и сейчас моя.
 

ЛАВАНДА

Сокровенное

 
На камне саркофага нацарапано гвоздём «Я В» в сердечке.
Неужели успели наши побывать и здесь,
В местечке в крошечном Санкт Максимин в Провансе
До того, как догадались саркофаг в крипте стеклом закрыть?
 
 
Не ожидала… И не могла глазам своим поверить —
Графити мелкое и богохульное увидеть мне пришлось
В крипте Марии Магдалины в подземелье Базилики.
 
 
А в остальном, конечно, впечатляет.
«Спасибо Жанне Д'Арк». «Мерси Святой Терезе».
Во многих закутках огромной Базилики
Французы говорят «спасибо» французам из других веков.
И войны чтут, и жертвы.
 

 
Витражный голубок над сводом алтаря в лучах
Из позолоты утра и Светила.
Струятся брызги света, хоть окошко мало.
Да и картин немного. Умели ж раньше строить —
В древние века. И рисовали свет.
 
 
Мария Магдалина… епископ Максимин…
Нашли недавно – раскопали – в девяностых.
Поди, загадок лежит ещё немало под землей
Церквей романских, заложенных давно – до Ренессанса.
 

 
На ритм словесный положить историю Марии
Мне привелось в жару и под орган Прованса.
 
 
В кромешной тишине полудня
В заупокойно ярком свете
                                        Ищу я тень.
 
 
Place de la Revolution в местечке этом
(которое язык не повернулся обозвать деревней,
хоть по размеру меньше, чем деревня),
Ни капли не похожа на Площадь Революции в Москве, в России.
Во-первых виноград свисает прямо с козырька над входом
В салон дантиста. И потом – там нету даже станции метро!
 
 
Rue Tivolis длиной в три дома – чуть короче, чем в Париже.
Boulevard du Rey – две полосы машин – туда-сюда —
И половинка тротуара. Дыра в дороге – будто не Европа.
 
 
И Liberte, Egalite, Fraternite – на входе в местный «сельсовет» —
Свобода, равенство и братство – в пропахшей чистотой лаванды
Белёсой синеве простора неба,
Впервые смыслом мира, а не битвы
Наполнились они в моём уме.
 
 
Под пикой лилии трилистной
И под личиной здесь собравшихся святейшеств
Они звучат по-доброму.
 
 
…Медлительность свободы жизни…
 
 
Все десять магазинов. Ладно, двадцать.
Ну в крайнем случье сорок, и кафешек кучка
Очнулись от полуденной сиесты.
 
 
Не удержусь, куплю для дома сувенир Прованса.
Пусть пахнет фиолетовым в Брюсселе.
 

КАЛЕЙДОСКОП

Метровое

 
Сидим в метро – толкают.
Стоим в метро – пихают.
 
 
Утомилась. Ритм меняю.
Стану с местными сливаться.
Локти – в боки. Ногу – в двери.
Я москвичка. Мы прорвёмся.
Ну-ка сдвиньтесь! Надоели.
 

Японское

 
В японских ресторанах я тоскую
От одиночества и тщеты бытия.
Но суши всё равно люблю.
 

Радостное

 
Сон записала. И спокойней стало
И телу, и уму, и на душе.
Вернусь в постель, чтобы опять не думать.
 

Французское

 
Прованс и Провансаль теперь я различаю.
В одном – лаванда, а в другом – желток.
В одном – жара, в другом – нужна прохлада.
В Провансе – отдых. В Провансале – русский Новый Год.