Текст книги "Нежные, как розы, опасные, как шипы. Мы и наши отношения"

Продолжая тему биохимии мозга, нельзя не упомянуть еще один аспект. Как известно, некоторые химические вещества способны искусственно вызывать состояние острой эйфории и счастья. Искусственно – потому что удовольствие достигается не путем удовлетворения определенных природных потребностей, что было бы естественно, а путем «взлома» нашего механизма вознаграждения. Рецепторам ведь все равно, эндорфин это поступил из близлежащих везикул или этанол, – они автоматически откликаются реакцией захвата этих молекул, и человек ощущает безмятежность, у него улучшается настроение. Такие «подмены» иногда приводят к развитию псевдопотребности в повторении этих переживаний. Эмоциональные состояния, возникающие в связи с этой потребностью, влияют и на жизнь попавшего в зависимость человека, и на жизнь его близких.

Алкоголь как способ справиться с чувствами, как своего рода анестезия (кстати, слово анестезия с греческого переводится «без чувства»), – довольно распространенный феномен. Мы называем это «снять напряжение», «сбросить стресс», однако при ближайшем рассмотрении стресс и напряжение оказываются накопленной злостью, иногда в комбинации с грустью, беспокойством или фрустрацией, – одним словом, это дискомфорт, который мы просто не хотим больше испытывать.

Еще одна тема – психотропные вещества, например, антидепрессанты, которым приписывают «выравнивающие» эмоциональность свойства. В последние десятилетия их щедро и часто без предварительной диагностики и веских причин прописывают многим людям, не имеющим психиатрических диагнозов. Зачастую вместо психотерапии выписываются успокоительные и снотворные средства, которые не устраняют саму причину тревожности или бессонницы, но способны вызывать патологическое привыкание. Неверно было бы утверждать, что психотропные вещества не действуют: они действуют, просто на разных людей по-разному, часто непрогнозируемо или парадоксально, вызывая эффекты, обратные ожидаемым (например, мысли о смерти, которых прежде никогда не возникало, или попытки суицида, некоторые из которых становятся летальными). Психотропные вещества только «замазывают» симптомы, функция которых – сподвигнуть носителя на то, чтобы убрать их первопричину, то есть решить проблему. Часто мои клиенты описывают и то, что антидепрессанты их словно «оглушили», потому что теперь даже при всем желании им не удается ощутить эмоциональный отклик – ни заплакать, ни порадоваться. Этой теме посвящена моя книга, которая вышла на немецком языке в 2014 году[4]4
  Kornyeyeva L. Die sedierte Gesellschaft: Wie Ritalin, Antidepressiva und Aufputschmittel uns zu Sklaven der Leistungsgesellschaft machen. München: Heyne Verlag, 2014.


[Закрыть]. Для людей без психиатрического анамнеза альтернативой психотропным средствам является внутренняя свобода – освобождение от усвоенных ранее нездоровых шаблонов мышления и поведения, которые привели к неудовлетворительному психоэмоциональному состоянию. На мой взгляд, это единственно грамотный и здоровый подход к своим эмоциям и потребностям и к адекватному их удовлетворению.

Вообще, со времен З. Фрейда ситуация, которую он описывал в своей работе «Цивилизация и неудовлетворенность»[5]5
  Впервые книга была опубликована на немецком языке в 1930 году под названием Das Unbehagen in der Kultur. Прим. ред.


[Закрыть], принципиально не изменилась. Именно репрессирование, то есть подавление и приобретенный запрет на удовлетворение природных потребностей и связанную с этим фрустрацию, Фрейд считал болезнью любого культурного общества. Того самого общества, которое позднее экзистенциалист Ж.-П. Сартр кратко описал своей формулой «Ад – это другие». Другие – это те, от кого зависит удовлетворение наших потребностей. В нашем восприятии они могут сделать нас как безумно счастливыми, так и наоборот.

Осознавать связь между своими эмоциями и потребностями и уметь отличать одну потребность от другой – значит быть здоровым и счастливым. Именно из-за недостатка осознанности люди часто путаются в собственных потребностях и пытаются вместо одной потребности удовлетворить некую другую, например, неумеренно едят, когда нуждаются в любви.

Как только вы научитесь видеть взаимосвязи между собственными эмоциями и потребностями, вам станет гораздо проще налаживать и желаемые отношения. Это не только наполнит вашу жизнь положительными эмоциями, но и позволит тратить гораздо меньше ценной психической энергии – которая в обратном случае уходит на обслуживание внутреннего конфликта между потребностями, репрессированием их со стороны социума и острой задачей их все же социально приемлемо удовлетворить, как это описывал в своих текстах, в частности, З. Фрейд.

Одной из самых репрессируемых социумом потребностей К. Штайнер считал нашу природную потребность в поглаживаниях – единицах признания и любви. В этом есть свой парадокс: социум – это мы, люди, рожденные с потребностью в любви и признании, и в то же время социум, то есть мы, и мешает удовлетворению этой потребности. О том, как возникает это противоречие, речь еще пойдет в последующих главах, однако для начала рассмотрим повнимательнее потребность, которая мне представляется центральной из разряда социальных, – потребность в подтверждении ценности.

Глава 4
Самая главная потребность

Наши дети – это идеальный объект для наблюдений и изучения человеческой природы, ведь детям свойственна аутентичность, то есть неподдельность реакций. Когда мой двухлетний сын с любым своим маленьким успехом приходит ко мне за одобрением, по его лицу всегда видно, какой эффект производит на него моя реакция.

О том, что привязанность к родителю – это необходимый фактор индивидуального роста и развития ребенка, писал Дж. Боулби в рамках сформулированной им теории привязанности (Боулби, 2003). Боулби, в частности, исследовал связь недостатка материнской любви с психопатологическими отклонениями и фиксациями (сепарационная тревога, амбивалентность, депрессия), рассматривая привязанность как целостную поведенческую систему, выполняющую функцию защиты нашей психики. Мне же кажется интересным подойти к пониманию феномена привязанности с точки зрения человеческой потребности в подтверждении индивидуальной ценности.

Сама по себе привязанность к родителю не является гарантией благополучного развития ребенка; важно то, какое место в этой привязанности занимает ценность ребенка. Главным источником информации о ценности ребенка являются его родители, и эмоциональные реакции ребенка на оценивание его со стороны родителя являются наглядным доказательством этому: ребенок замыкается или провоцирует, если недополучает внимания, участия и тепла; если в семье рождается младший, ребенок может тревожиться, злиться и проявлять агрессию, утратив позицию «самого ценного» для родителей.

Ценить – значит учитывать потребности и бережно относиться к чувствам того, кого ценишь. Обесценивание же приписывает заведомо меньшую ценность самому человеку и его эмоциональным переживаниям или потребностям, а потому задевает и ранит чувства. В семье, где принято ценить друг друга, ребенок учится быть по-настоящему взрослым, то есть эмоционально не зависеть от оценок других. Дети, которых родители обесценивают, приобретают привычку к самообесцениванию, и так развивается то, что Адлер назвал комплексом неполноценности (Адлер, 1997), и вместе с ним – компенсации, которые помогают снизить уровень фрустрации от ощущения своей неценности по сравнению с другими.

Маленькие дети, как никто, умеют настоять на том, чтобы взрослые отложили все важные дела и занимались исключительно ими – так проявляется их потребность в подтверждении ценности. Родителям иногда кажется, что ребенок канючит, потому что ему скучно или он «просто капризничает». В действительности же ребенок занят важной деятельностью: он ищет способы удовлетворения своей главной социальной потребности – быть желанным для самых значимых в его жизни людей.

В довербальной фазе арсенал этих способов ограничен: ребенок не может выразить себя словами и пытается привлечь внимание чем угодно, пользуясь методом «научного тыка». Когда родители больше времени уделяют чему-то другому, ребенок воспринимает это как послание «ты менее ценен, чем мои дела». Эти непонятные важные дела становятся для ребенка тем, с чем ему приходится конкурировать и делить родителей. Откладывая дела в сторону, мы подтверждаем бо́льшую ценность ребенка по сравнению со всем остальным, и именно этого он от нас и ожидает. Если же ребенка в довербальной фазе ругать и наказывать за эти попытки, то рано или поздно он их, конечно, оставит. Но плохая новость в том, что со временем ребенок может вытеснить из своего сознания и саму эту потребность как нечто неприемлемое и чреватое негативной родительской реакцией. Именно из-за такого вытеснения уже в зрелом возрасте потребность в подтверждении индивидуальной ценности не кажется нам очевидной, хотя именно на ней основываются все наши отношения.

Важно уточнить, однако, что для ребенка удовлетворение потребности в подтверждении ценности не означает, что родитель должен «душить» его в объятиях любви, – это была бы другая крайность, препятствующая гармоничному развитию. Попытки родителя не отпускать от себя ребенка несовместимы с умением по-настоящему его ценить, то есть относиться к нему и его потребностям с пониманием и уважением. Сепарация как часть взросления и обретения навыка автономии – один из аспектов потребности в развитии и самореализации. Мать, которая ценит своего ребенка, не станет ограничивать возможности ребенка и поощрять психологический симбиоз, а позволит своему чаду постепенно научиться жить и без нее, потому что знает, что во взрослой жизни это умение – одно из самых важных. Люди, не прошедшие стадию сепарации и не научившиеся осознавать себя отдельно от родительских фигур, даже будучи взрослыми, часто испытывают тревогу и страх из-за постоянного «предчувствия» негативной реакции (со стороны родительской фигуры) в ответ на попытки обрести автономию.

Мне иногда приходится наблюдать, как уже взрослые клиенты никак не могут отгоревать и простить своему родителю его попытки привязать их к себе. В любых состоявшихся и комфортных отношениях родителей и их взрослых детей ощущается спокойное умение ценить друг друга как отдельного, другого человека. Качество привязанности определяется ценностью в нее вовлеченных.

Лонгитюдное исследование среди 565 монозиготных (то есть генетически идентичных) пар близнецов, которые были усыновлены разными семьями, показало, что между характером эмоционального отношения матери к ребенку и более поздним поведением ребенка существует причинно-следственная связь: не генетика, а именно отношения с материнской фигурой определяют формирование склонности к асоциальному поведению. Дети, которые росли в семьях с прохладным эмоциональным климатом, гораздо чаще начинали проявлять различные формы асоциального поведения, нежели те, что получали материнское тепло и принятие. О подробностях этого исследования можно прочесть в статье, опубликованной в 2004 году в журнале Developmental Psychology (Caspi et al., 2004).

Дети нуждаются в подтверждениях того, что они желанны и любимы. Эта врожденная и совершенно естественная потребность, удовлетворение которой, по всей видимости, связано с потребностью ребенка в росте и развитии, в освоении и познании мира. Если ребенок получает недостаточно поощрения и одобрения от значимых родительских фигур или получает только негативные поглаживания, то это приводит к задержке его интеллектуального и психоэмоционального развития (Rutter, 1974). Опытный родитель знает: дети, получающие недостаточно поощряющих и одобряющих поглаживаний от родителей, рано или поздно начинают «вымогать» любые признаки неравнодушия к ним. Это происходит потому, что для удовлетворения потребности в собственной ценности нам нужны подлинные единицы неравнодушия, а злость и гнев, как правило, настоящие. Равнодушие родителя не подтверждает ценность ребенка, а, напротив, как бы аннулирует ее: тот, кто способен вызывать чувства, воспринимается как более ценный, нежели тот, кто вообще не вызывает эмоционального отклика. Не вызывающий чувств или желания наказать как бы и не существует вовсе. Отсюда пошло выражение «ты мне больше никто», которое является крайней степенью обесценивания.

Мы от природы очень чувствительны к обесцениваниям. Пренебрежение и безразличие со стороны окружающих воспринимаются нами как физическая боль, страдание. Исследования с применением магнитно-резонансной томографии показали, что переживание ситуации отвержения активирует те же зоны мозга, которые активируются при испытывании физической боли (Eisenberger et al., 2003; Kross et al., 2011).

Обесценивания имеют множество оттенков и проявлений, и мы устроены так, что удивительно точно умеем считывать их полутона, градации и акценты. Эволюция снабдила нас особыми приспособлениями – «антеннами интуиции», которые чутко улавливают нюансы мимики и жестикуляции, показывающие, насколько нас либо ценят, либо недооценивают. Исследования этого нейрофизиологического механизма показали, что он врожденный: младенцы нескольких недель от роду начинают тревожиться, если лицо значимой родительской фигуры вдруг застывает без мимики, то есть перестает подавать сигналы отношения к нему, которые для младенца жизненно важны (Tronick, 2007).

Особая роль потребности в подтверждении индивидуальной ценности находит множество отражений в культуре. Так, в любой культуре социальная изоляция, или бойкот, то есть лишение человека возможности взаимодействовать и получать подтверждения своей ценности от других, всегда считалась одной из форм наказания.

Существуют десятки телешоу, в которых жюри оценивает таланты людей и выбирает претендентов на роль «звезды», то есть «самого ценного». Зрительскую популярность таких шоу объясняет то, что они вызывают в нас сильный эмоциональный отклик, так как затрагивают один из «нервов» нашей природы: мы с детства выступаем и как объект, и как субъект оценивания – другие оценивают нас, а мы привыкаем оценивать других и сравнивать себя с ними.

На потребности в подтверждении ценности построена изрядная доля постиндустриального рынка: например, Facebook, Instagram и другие соцсети, помогающие субъективно повысить индивидуальную ценность и монетизирующие удовольствие от лайков. Лайк, репост, донат – все эти слова, сравнительно недавно вошедшие в наш лексикон, по сути, обозначают формы подтверждения ценности. Интернет-зависимость возникает там, где офлайн-жизнь становится менее привлекательной, чем онлайн-общение с его возможностью получить одобрение, не выходя из зоны комфорта, проявляя только свои «выгодные» стороны.

Подтверждение нашей ценности со стороны окружающих может быть так значимо, что потеря социального или финансового статуса иногда толкает людей на самоубийство – настолько болезненно ощущается потеря статуса теми, кто свою индивидуальную ценность определяет через свою успешность. Потерять ценность для них хуже смерти.

Любая наша жизнедеятельность так или иначе связана с потребностью в подтверждении ценности: мы выбираем род деятельности, который повысил бы нашу ценность в собственных глазах и глазах тех, чьим мнением мы дорожим; стремимся идентифицировать себя с теми, кого ценим, и дистанцируемся от тех, рядом с кем как бы теряли бы в ценности; прилагаем порой массу усилий для того, чтобы выглядеть успешными, потому что успех в самых разнообразных его формах – это мерило индивидуальной ценности тоже… Большинство людей предпочло бы жить в мире, в котором их доход был бы меньше того, что у них есть на данный момент, но при этом был бы выше, чем у остальных обитателей этого иного мира, – показало исследование, проведенное в 1995 году среди студентов, преподавателей и сотрудников Гарвардской школы общественного здравоохранения (Harvard School of Public Health). Результаты других похожих исследований, проводившихся в Великобритании и Швейцарии, говорят о том, что рост доходов окружающих напрямую отражается на субъективной удовлетворенности человека собой и своей жизнью (Solnick, Hemenway, 1998). Символы статуса, торговые марки, которые мы предпочитаем, положение в обществе, атрибуты близости к элите, неймдроппинг, то есть страсть к упоминанию больших имен с целью повышения собственной значимости, – все это манифестации потребности в подтверждении индивидуальной ценности.

Тут нужно сделать важное примечание. В процессе взросления, будучи с детства объектами оценивания и сравнения с другими, мы часто перенимаем склонность видеть некую иерархию в отношении человеческой ценности, как если бы люди имели разную ценность в зависимости от их принадлежности – этнической или расовой, половой или гендерной и т. д. Эта мнимая неравноценность людей – чисто социальный конструкт, то есть результат внушения нам такого восприятия. При этом потребность в ощущении собственной индивидуальной ценности – это заложенное в нашей нейрофизиологии природное свойство. В пользу этого говорит то, что мы с самого раннего детства очень чувствительны к любым проявлениям отношения к нам и к тому, насколько нас ценят. Важно понимать, что на самом деле индивидуальная ценность каждого из нас одинакова. Неодинаковой делают ее только восприятие, навязанное обществом, и склонность сравнивать себя с кем-то.

Тем не менее для нас важно, чтобы близкий человек подтвердил, что мы ценны, – и это то, ради чего мы заводим отношения. Не будь это нашей центральной потребностью, мы бы не испытывали в связи с этим таких сильных чувств: нас не ранило бы игнорирование – самое болезненное обесценивание; мы не испытывали бы дискомфорта от своего затянувшегося статуса «в активном поиске»… При изучении характера активности мозга людей, переживающих неразделенную любовь, исследователи отмечали симптомы, типичные для клинической депрессии. В то время как у тех, кто ощущал себя в любви счастливыми, таких симптомов не было (Stoessel et al., 2011).

В отношениях мы надеемся ощущать себя ценными в глазах партнера. Это можно отразить в такой формуле: «подтверждение ценности + подтверждение ценности = взаимная любовь».

…Мартина и Томас обратились ко мне за поддержкой из-за кризиса в отношениях, который, по их словам, начался полгода назад, сразу после рождения дочери. Томас говорил, что им стало сложно договариваться и понимать друг друга, взаимные упреки и конфликты отнимают у обоих время и силы, отравляют атмосферу в доме и вызывают у него чувство вины по отношению к их маленькой дочке, на глазах которой они ссорятся. На сеанс они пришли напряженные и печальные.

Я попросила каждого из них кратко описать последний конфликт.

Первым поделился Томас:

– Я думал, мы договорились, что после завтрака ты оденешь дочь и я пойду с ней гулять, чтобы потом успеть сделать все свои дела после обеда. Вместо этого ты надолго застряла в телефоне, и потом мы выясняли отношения. Из-за тебя все мои планы полетели к чертям! А мне мою работу тоже надо делать – кто-то ведь должен зарабатывать на жизнь! – Томас заметно злится.

Мартина пытается оправдаться:

– Мы договорились, но я не могла не ответить на сообщение от мамы! И не надо меня вечно пилить за то, что я якобы постоянно сижу в телефоне! Тебя, как всегда, раздражает, когда мне кто-то звонит или пишет… Может, потому что у тебя нет ни друзей, ни нормальных отношений с родителями?! – Выплеснув агрессию, она начинает плакать от разочарования и собственного бессилия.

Как это часто бывает, диалог, начинавшийся конструктивно, вдруг переходит в фазу обострения. После небольшой паузы я спрашиваю, готовы ли клиенты написать кое-что на бумаге ради изменения привычной траектории разговора. Они соглашаются, и я прошу их записать свои актуальные ожидания от партнера: без утаиваний, как на духу. Через пару минут я получаю от них листы со следующими записями:

• «Я бы хотела, чтобы Томас давал мне почувствовать, что я желанна и привлекательна в его глазах. И что он готов прислушиваться к моему мнению, когда принимает решения».

• «Я бы хотел, чтобы Мартина не взрывалась по каждому поводу, не опускалась до мелких обвинений в мой адрес и больше шла мне навстречу, когда я что-то предлагаю или планирую».

В каждой из записей сквозит потребность в подтверждении своей ценности со стороны партнера – в той форме, в которой пишущий ощущает себя наименее оцененным по достоинству на настоящий момент. Так, Мартина хочет, чтобы Томас ценил ее привлекательность как женщины. Раньше у нее была карьера и она ощущала себя ценной не только в рамках семьи. После родов она ушла с работы и, как утверждает она сама, немного поправилась и «потеряла форму». Она знает, насколько внешность всегда была важна для Томаса и что он вряд ли стал бы ее мужем, не будь она стройной и подтянутой. Поэтому она боится утратить привлекательность в его глазах, потому что не хочет потерять его.

Томас хочет, чтобы Мартина ценила его лидерские качества. Ему важно ощущать себя главой семьи, тем, к кому прислушиваются и кого уважают. Он панически боится ситуаций, в которых Мартина вступает в противоборство с ним и вовлекает в это их маленькую дочь, обесценивая его влияние на нее и на их ребенка. Это злит Томаса еще больше, он теряет над собой контроль и пытается еще больше обесценить Мартину и еще больнее ранить ее своим пренебрежением.

Подобные конфликты в семейных парах возникают из-за неудовлетворенной потребности в подтверждении ценности, притом что, как правило, партнеры искренне любят друг друга. Однако любить – значит не только ценить, но и давать почувствовать, что ценишь. Как только у одного из партнеров зарождаются сомнения в том, что его ценят, он начинает обесценивать другого. Мы заводим отношения с ожиданием того, что наша потребность в подтверждении ценности будет удовлетворена, и страдаем, если это ожидание не оправдывается. Отношения работают хорошо, если в них соблюдается принцип ценности.

Первым шагом к разрешению подобных конфликтов является осознанный отказ партнеров от обесцениваний и замена их поглаживаниями, которые подтверждают ценность или по меньшей мере не ставят ее под вопрос. Только это ведет к решению проблемы, а не к дальнейшему ухудшению отношений.

Качество отношений напрямую зависит от того, насколько ценным ощущает себя в них каждый из партнеров. Измены часто случаются не оттого, что изменяющий ищет секса как такового, а потому, что он стремится таким образом подтвердить свою ценность. Получить только секс гораздо проще, чем и подтверждение ценности, и секс, так сказать, «в одном флаконе». Именно поэтому иногда работники сферы секс-услуг оказываются в роли своего рода душепопечителей или просто собеседников, от которых клиенты ждут понимания и принятия.

Измена ранит чувства, разрушая доверие к партнеру. Получить известие о том, что тебе изменили, – то же самое, что получить свидетельство своей неценности. «Ты заменимый», «ты не лучше того, на кого тебя променяли» или «ты недостаточно ценен, чтобы дорожить твоим доверием и твоими чувствами» – такие послания скрыты в этом известии.

Итак, потребность в ощущении собственной ценности – центральная из разряда социальных, ради удовлетворения которой мы и вступаем в отношения. Эта потребность удовлетворяется с помощью ценящих поглаживаний. Казалось бы, звучит просто, однако часто как раз между любящими людьми возникают трудности с поглаживаниями и острый дефицит ценящих поглаживаний. Один и тот же человек может быть чутким и отзывчивым с коллегами на работе, но холодным и безразличным с самым близким человеком дома. Как возникают такие парадоксы и почему нам иногда бывает так непросто давать необходимые поглаживания? Об этом – в следующей главе.