Текст книги "Нелюбовь"

8.2

АЛЕНА

Я наблюдаю за ними с того самого места, где Никита меня оставил. Разговаривая с Полиной, он выглядит слишком зажатым: неестественные резкие движения, неуклюжие взмахи руками, какое-то странное выражение лица. Похоже, Высоцкий действительно втрескался в нее по самые помидоры. Не помню, чтобы когда-либо видела его таким.

Он смеется, и по моей коже пробегает холодок, но это не прохладный ветер с моря. Это как предчувствие неминуемого. Я буквально слышу, как мое сердце трещит, разваливаясь на части. Как же больно смотреть на то, как человек, которым ты дышишь, очарованно глядит в глаза кого-то другого. Мне словно не хватает воздуха, чтобы сделать вдох – и как-то даже не хочется, ведь ощущение потери постепенно сковывает все тело.

Я вздрагиваю от неожиданности, когда они вдруг поворачиваются и начинают движение в мою сторону. Никита должен был просто поговорить с ней, а теперь они оба идут ко мне. Что это значит? Как реагировать? Я приглаживаю волосы, проверяю, все ли у меня застегнуто, и нервно облизываю губы.

– Это Алена. – Представляет меня Никита, когда они подходят. – Моя… одноклассница. И соседка. – На моем лице в тот момент, видимо, происходит что-то очень нетипичное, потому что, едва взглянув, Высоцкий тут же добавляет. – Мы дружим. С детства.

– Привет. – Слышу я собственный тихий голос.

– А это Полина. – С улыбкой сообщает он. – Я предложил подвезти ее до дома.

«Подвезти до дома?»

– Привет. – Сдержанно кивает она мне.

– Очень приятно. – Бесцветно отзываюсь я.

У Матвеевой тоже не особо много радости от знакомства. Она смотрит на меня свысока, даже немного брезгливо. Так, словно ее заставили подойти и поздороваться с кем-то, кто ниже ее классом, а выбора у нее не было.

– И мне. – Полина поджимает пухлые губки и спешит отвернуться, показывая, что на этом наше общение с ней закончено.

– Хорошо, идемте к машине, она там. – Указывает в сторону стоянки Никита, и девушка следует за ним.

Мне не остается ничего, кроме как отправиться за ними.

– А где ты живешь? – Интересуется он.

Она называет адрес в престижном районе. Тот находится сразу за нашим, на той же береговой линии, только намного лучше благоустроен, дороги там идеальные, пляжи чистые и закрыты для туристов, а дома все сплошь коттеджи с дизайнерскими интерьерами. По сути, это короткая улочка, где живут обеспеченные люди города, и куда простым смертным вход если не закрыт, то уж точно ограничен. Как говорится «смотри, но руками не трогай, жить здесь тебе не по карману».

– О, какое хорошее место. – Отвечает Высоцкий, делая вид, будто не знал, где она живет.

Он оборачивается, и мы встречаемся взглядом. Его неловкость и смущение натыкаются на мои недовольство и гнев.

«Что значит «предложил подвезти»? – Одними глазами говорю я. – Это, вообще-то, моя машина, мог и спросить!»

«Прости, прости, прости», – хлопает ресницами Никита.

Я шумно выдыхаю и стискиваю кулаки: «Бесишь!» Но так и не произношу вслух этих слов.

Матвеева идет, плавно покачивая бедрами. Я уверена, она делает это не специально, у нее это выходит само собой. Просто некоторые девочки с рождением получают то, что принято называть женственностью, а остальным приходится вырабатывать ее в себе годами. И не всегда успешно, между прочим.

А она двигается и выглядит так, словно ее красота огромна, и идет на полшага впереди нее. Недосягаемый уровень. Наверное, я никогда не смогу быть как Полина. Даже если буду повторять за ней каждое движение, каждую улыбку, поворот головы или слово. Даже если буду полностью копировать ее стиль в одежде, прическу и образ.

Мне просто не дано.

У машины мы с Полиной едва не наталкиваемся друг на друга. Все из-за того, что она направилась к пассажирскому сиденью, а туда по привычке собиралась сесть я.

– Э… Садись ты. – Уступаю ей я. – Я поеду сзади.

Не знаю, зачем делаю это. И Матвеева даже не благодарит меня: по-хозяйски забирается на пассажирское сидение пикапа и хлопает дверцей, а мне остается лишь прикусить свой язык за глупое предложение и полезть назад. Еще один недовольный взгляд я мечу в Высоцкого в зеркало заднего вида, как только устраиваюсь на сиденье.

– Так как учеба? – Заметив, что Полина с интересом оглядывает небогатое убранство салона, спрашивает Никита.

– Что? – Поворачивается она.

– Начало учебного года. Наверное, тебе совсем не хотелось возвращаться в школу после летних каникул?

– Это да. – Отвечает девушка. – Уроки отнимают много времени и сил. Я бы предпочла потратить их на саморазвитие.

Я наклоняюсь к переднему сиденью и втягиваю носом аромат ее духов. Такой изысканный. Странно, что такая хорошенькая девушка с таким хорошим вкусом не считает учебу в школе развитием.

– А куда ты собираешься поступать? – Интересуется Высоцкий.

– Папа хочет, чтобы я шла в медицинский. – В ее голосе звучат капризные нотки. – У него фармацевтический бизнес, найти для меня теплое местечко в компании не будет проблемой.

– Я слышал, в этой сфере крутятся большие деньги.

– Еще бы, люди болеют всегда, им нужны лекарства. Как говорит папа, когда встает вопрос жизни и смерти, вопрос цены уже не стоит.

«Она недалекого ума. – Мысленно вздыхаю я. – Как Никита этого не замечает? К тому же, Полина собирается идти в медицинский не ради спасения жизней, а по велению отца и из-за финансовых соображений. Высоцкому точно нужна такая девушка? Он ее потянет?»

– Медицинский это круто. – Говорит он.

– Да. Только с химией и биологией у меня совсем никак. – Вздыхает Матвеева. – Пришлось записаться на факультативы, а там така-а-ая скука.

– Серьезно? А я тоже планировал пойти на химию. – Брякает Никита.

– Да? – Удивляется Полина. – Тоже собираешься на медицинский?

– Н-нет. – Теряется он. Но тут же придумывает, как поправить ситуацию. – Я просто обожаю химию! С детства! Ну, в смысле, не с детства, а с тех пор, как нам стали ее преподавать!

Я бью себя ладонью в лоб и отворачиваюсь к окну. Мне больно на него смотреть. Это унизительно – вот так изворачиваться, чтобы понравиться кому-то или быть к нему ближе.

– А вообще я музыкант. – Выпаливает Высоцкий. – И солист в собственной группе.

– У тебя своя группа?

– Ага. Мы будем выступать на уличном фестивале, приходи!

Я готова испепелить его взглядом, но Никита не смотрит на меня. Как только мне представится возможность, я выскажу ему все, что думаю!

– А как называется твоя группа? – Спрашивает Матвеева, отбрасывая волосы от лица.

Кажется, я была права: музыка для Никиты – явный козырь. В Полине сразу проснулся явный интерес.

– У нас еще нет названия. – Отвечает он. – Но я хочу что-то вроде «Крипи Кор»! Или «Гармоникс»! Или… «Выключатель Пи»!

«Чего?» – теперь я поворачиваюсь и прожигаю взглядом его спину. Мы никогда не говорили с ним о названии группы, и обсуждать его уж точно должны вместе. Почему я только сейчас узнаю, что Никита уже думал об этом и даже заготовил несколько вариантов? Или он придумывает их на ходу?

– Вектор бесконечности! – Продолжает выдавать он названия – одно удивительнее другого, и что хуже, не имеющие отношения к нашей музыке. Наверное, его от волнения так несет. – Бойкот!

– Прикольно. – Хихикает Полина. – Бойкот.

– Да, как знак протеста против системы!

Я открываю рот, чтобы выразить мнение, которого никто почему-то не спрашивал, но тут пикап тормозит, и я вижу, что мы остановились возле моего дома. А дальше что? Никита поведет ее до дома пешком?

– Высадим Алену по пути. – Торжественно провозглашает Высоцкий.

«Чего?»

– Ты здесь живешь? – Сочувственно интересуется Полина, приникая лицом к стеклу и разглядывая мой дом.

Но мне не дают ответить.

– До встречи вечером на репетиции! – Обернувшись, прощается со мной Никита.

Я так потрясена, что вылезаю из машины, не ответив и даже не взглянув на него. Пикап срывается с места, окатив меня пылью.

Я еще долго смотрю им вслед, чувствуя себя полной идиоткой, и только потом отправляюсь в дом. Бросаю рюкзак в гостиной, прохожу на кухню и смотрю на наши с Никитой фотографии, прикрепленные магнитом к холодильнику.

На них я с парнем, которого знала всю жизнь. Или мне казалось, что знала – от крохотной родинки на шее до кривого шрама под коленом. На этих снимках я с парнем, чьи фразы могла продолжить с середины, потому что всегда знала, что он хочет сказать. И всегда знала, как он поступит в той ли иной ситуации. Так где теперь этот парень? И кто уехал сейчас на пикапе моего отца?

Я беру ведро мороженого из морозилки, пластиковую ложку и отправляюсь в место, которое когда-то было нашим: прочь из дома, через дорогу, вниз по тропинке, мимо дома Высоцких и снова вниз по каменистой тропке сквозь деревья. Здесь, под старой сухой сосной, лежит большой валун. Он покатый, поэтому места на нем хватает только для двоих, и еще нужно постараться залезть так, чтобы не скатиться и не ободрать коленки.

Зато, если получилось, отсюда открывается самый красивый вид на самое чистое море. Мелкий светлый песок, смотрящийся пришельцем на каменистом берегу, и синяя гладь воды.

А вот тот самый севший на мель ржавый сухогруз справа. Левее от него – Лазорев мыс. Небольшой и вроде ничем не примечательный, но если приглядеться – просто сказочный. Его обрывистые берега имеют полосатую окраску: это вода и ветер веками придавали им затейливую форму.

А если подплыть ближе, то можно увидеть маленький сквозной проход в мысе – это грот влюбленных. Заплывать под него запрещено: сотни людей погибли, пытаясь сделать это и попав в ловушку прилива. Но как же красиво! И почему только все самое прекрасное, как например, любовь, обязательно должно быть опасным и нести боль и смерть?

Я ем мороженое, быстро превращающееся в сладкую склизкую кашу на солнце, и плачу. «Что Никита нашел в этой Полине? Почему так быстро стал меняться ради нее?» Размазывая слезы по лицу, я смотрю вдаль на мыс и прокручиваю в голове наше детство. «Мне нужно его отпустить. Нужно смириться. Нужно искать что-то свое, потому что мы с Высоцким больше не одно целое».

«Это Алена. Моя… одноклассница. И соседка», – звенят в голове его слова.

Мороженое капает с ложки в ведерко и смешивается с моими слезами, капающими туда же.

Я здесь, чтобы не видеть его, когда он вернется поставить машину в гараж. Мне слишком больно, но я не допущу, чтобы Никита знал об этой боли.

Эти слезы не для него, пусть их забирает ветер. Все, до последней капли.

8.3

НИКИТА

– Опять у тебя это идиотское выражение лица. – Замечает Дрыга, когда в конце урока физкультуры мы бежим пять километров по дорожке вокруг школьного стадиона.

– Какое? – Спрашиваю я.

– Да, вот это самое. – Усмехается он, бросив на меня короткий взгляд. – Ты улыбаешься как идиот.

Вместо ответа я растягиваю улыбку еще шире.

– Опять думаешь о ней? – Догадывается друг. – О Матвеевой?

– В точку. – Говорю я, вспоминая, как подвозил ее на днях.

Наше общение было коротким и закончилось, как только мы подъехали к ее дому, но теперь я для Полины не просто незнакомец, теперь она знает мое имя. И это большой шаг вперед для наших отношений.

– Не стоит. – Бросает Леха.

– Чего не стоит? – Уточняю я.

Ветер сегодня почти осенний, он бьет в лицо так сильно, будто хочет привести меня в чувство или наказать за что-то, но после общения с Полиной я все еще будто пьяный или одурманенный чем-то.

– Не стоит принимать близко к сердцу всего, что связано с девчонками. – Произносит Леха, замедляя темп. – Стоит по-настоящему влюбиться в одну из них, и дальше тебя ждет настоящий трэш: ссоры, скандалы, а потом она бросит тебя ради кого-то другого. Или что еще хуже – просто наскучит, и тебе придется как-то выходить из ситуации, и тут уж малой кровью не обойдется. Девчонки ужасно нервные, они не могут разойтись тихо и без скандалов, им нужно вывернуть тебя наизнанку, чтобы ты тоже страдал. Она будет обвинять тебя, рыдать, давить на жалость, писать длинные письма про свои «бесценные» чувства, а потом проклинать, если ты не отвечаешь. К черту это все, лучше даже не начинать. – Он кривится так, будто его тошнит.

– Значит, с Ксюшей ты просто так? – Уточняю я. – Ничего к ней не чувствуешь?

– Не-а. – Мотает головой Дрыга. – Как только пойму, что чувствую, оборву все разом. Но ты знаешь, я ведь и не даю ей обещаний. Иногда говорю что-то приятное, чтобы ускорить наше, так сказать, сближение. Но никаких признаний и обещаний верности, не дай бог. Отношения не для меня.

– Уверен, что Ксюша это понимает?

– Как бы ты не старался, все равно все заканчивается одинаково. Так что, лучше бы ей понимать. – Смеется он.

– То есть, тебе плевать? – Я внимательно смотрю на него.

Во время бега очень трудно разговаривать, дыхание сбивается, и сил остается меньше.

– Когда тебе плевать, ты рискуешь меньше. – Подмигивает мне Дрыга. – Так что вот тебе мой хороший совет: не улыбайся, когда думаешь о Матвеевой. Заполучи ее, позабавься и брось сразу, как только надоест.

Я качаю головой.

– Нет. У меня к ней все серьезно. Леха, ты, конечно, мой друг, и я тебя уважаю, но я так не могу. Мне не нужно на один раз, я хочу отношений с Полиной. Проводить вместе время, гулять, отдыхать, разделять общие интересы, понимаешь? Мне кажется, я чувствую к ней что-то особенное.

– Фу, меня сейчас вырвет! – Отворачивается он.

Его натурально передергивает.

– Может, это звучит по-дурацки…

– Конечно по-дурацки! – Выпаливает он. – Дебильно звучит, брат. Смотрю на тебя и узнаю себя пару лет назад. Такой же был болван конченный, носил Ленке цветы, таскал портфель после школы, водил в кино, говорил всю эту чушь про вечную любовь и сам, прикинь, в нее верил! А потом она порвала со мной из-за придурка, которого знала всего неделю – сердцу, говорит, не прикажешь! И ей было плевать, что было потом с моим сердцем! Так что в задницу. Нет. – Он взмахивает руками. – Мне этого дерьма больше не надо, я пас!

– Я подвозил ее до дома. – Признаюсь я. – Мы разговаривали.

– Ты подвозил Матвееву? На чем?

– На машине дяди Андрея. Аленка до сих пор дуется, что я не спросил у нее разрешения. Но это был мой шанс, понимаешь? Полина поссорилась с Мироновым, он свалил, и мне нужно было действовать решительно.

– Да я бы тоже на месте Лельки дал бы тебе по репе. – Усмехается Дрыга. – Но вообще ты молодец, поймал момент. И как она?

– Кто? Полина?

– Ага.

– Милая. – С улыбкой отвечаю я. Мы еще сбавляем темп, и нас обгоняет пара одноклассников. – Честно говоря, я так волновался, что почти не помню, какую чушь нес.

– Ты позвал ее куда-нибудь? – Леха почти переходит на шаг, он держится за бок и тяжело дышит. – Вы договорились о встрече?

Я тоже почти иду рядом с ним.

– Нет, но мы теперь вместе будем ходить на факультатив по химии.

– На черта тебе химия? – Его брови лезут на лоб.

– Да ляпнул от волнения! – Смеюсь я. – Зато теперь у нас будет повод видеться чаще.

– Еще триста метров! – Орет нам учитель физкультуры. – Поднажмите!

И показывает на секундомер. В это же время на поле выходит «Б» класс, у них физкультура должна быть следующим уроком.

– Надо же, а я не слышал звонка. – Бормочет Дрыга, заметив их и вынужденно ускорившись.

Я вижу, как Полина в окружении подруг подходит к дорожкам, и у меня все внутри сжимается от волнения. Меня даже не нужно уговаривать: я расправляю плечи и моментально наращиваю темп. Силы берутся словно из ниоткуда.

– А вон твоя крашиха. – Усмехается Леха, догоняя меня.

– Вижу.

И когда мы пробегаем мимо них, он вдруг орет:

– Привет, красотки! Как настроение?

Девчонки хихикают, а Полина ловит на себе мой взгляд.

– Привет. – Бросаю я ей.

Она отвечает «привет» одними губами и добавляет к этому легкую полуулыбку.

Мне нравится, как ее глаза скользят по моей фигуре, и как она тут же смущенно отводит взгляд. Мое сердце заходится в радостном ликовании, но в следующее мгновение эта радость наталкивается на гневный взгляд Миронова, появившегося у кромки поля в окружении своих друзей. Надо быть слепым, чтобы не заметить, как я смотрю на его девушку, и он без сомнений тут же отмечает этот факт.

Его реакция не заставляет себя ждать.

– Ну, что, дрищи, – выкрикивает он, – не хватило силенок, чтобы освободить поле до конца урока? Тащите свои толстые задницы к финишу и проваливайте отсюда на хрен!

– Что ты сказал? – Останавливается Дрыга и оборачивается к нему.

Я кладу ладонь другу на плечо:

– Не сейчас.

– Время! – Напоминает физрук, потрясая секундомером у стоп-линии в двадцати метрах от нас. – А ты, Миронов, помолчал бы, сейчас десять километров у меня побежишь вместо пяти!

– Урод. – Рычит Дрыга, вынужденно возвращаясь к бегу.

Нам хватает нескольких секунд, чтобы добраться до финиша. Там Леха сгибается пополам и пытается привести дыхание в норму, а я оборачиваюсь и смотрю на «Б» класс, вышедший на середину поля для разминки.

Миронов не сводит с меня глаз. Убедившись, что я тоже на него смотрю, он проводит большим пальцем по своей шее, будто отрезает ее ножом, – этот жест означает, что мне конец.

Я усмехаюсь.

Но мои кишки завязываются в тугой узел.

– Этот ублюдок скоро нарвется. – Рычит Дрыга, глядя на него. – Разбей его проклятую морду, если он полезет на тебя из-за Матвеевой. А я подстрахую.

– Кажется, это случится гораздо быстрее, чем ты думаешь. Наверное, ему уже донесли, что я ее подвозил до дома.

Я потираю щеку: она горит так, словно я уже получил по лицу от Миронова.

– Боишься его? – Тихо спрашивает Леха.

– Нет. – Твердо отвечаю я.

– Тогда волноваться не о чем. Получить по роже из-за девчонки не стремно. – Друг поворачивается ко мне. – Кстати, слышал о вечеринке у Кощея в субботу?

– Нет. Что за туса?

– Полина тоже там будет. Так что, думаю, нам тоже стоит пойти.

9.1

АЛЕНА

За окном дождь, но в доме тепло и сухо. Пахнет выпечкой, пряностями и чипсами с паприкой. Из гостиной доносится музыка и шум голосов. После выматывающей репетиции мы все компанией переместились ко мне домой, чтобы продолжить здесь вечер, и теперь парни развлекаются игрой на гитаре и поеданием снеков, а мы с Таей и Ксеней стряпаем пиццу на кухне, пьем какао и сплетничаем.

По правде говоря, мы планировали устроить девичник, но, узнав о наших планах, парни начали так отчаянно напрашиваться в гости, что я сдалась. Никите даже пришлось взять с них слово, что они не станут переворачивать дом вверх дном и уберутся не позже полуночи. Все-таки, данное моему отцу обещание – приглядывать за мной, он старался держать, и даже его затуманенный влюбленностью в Полину мозг не сбоил, когда дело касалось заботы обо мне.

– Ты больше не дуешься на него за то, что он подвез эту Барби на машине твоего отца? – Интересуется Тая, колдуя над заготовкой для пиццы.

Она раскладывает ветчину на ее поверхности.

– Тише. – Прошу я, бросая взгляд в сторону распахнутой настежь двери. – Я и не дулась.

– Как же. – Хмыкает подруга, принимаясь посыпать пиццу сыром.

Ксеня, молча, ставит перед нами какао с маршмеллоу.

– Да я ему даже слова не сказала! – Фыркаю я, выдергивая кусочек ветчины с пиццы и отправляя его в рот.

– Ты почти не разговариваешь с Высоцким на репетициях. Ведешь себя так, как будто его нет, это я и называю словом «дуться». – Говорит Тая и бьет меня по руке, когда я хочу умыкнуть еще кусочек.

– А я бы не сдержалась. – Качает головой Ксеня. – Все бы высказала. Нужно было спросить у тебя разрешения, прежде чем подвозить кого-то.

– Я бы разрешила. – Честно отвечаю я. И в ответ на вопросительные взгляды девочек пожимаю плечами. – К тому же, он был таким счастливым, когда вернулся… Это ну… дружба, понимаете? Она так и работает: друзья должны радоваться друг за друга.

– Пха-а! – Нервно выдыхает Тая. – Иди, вынимай противень.

Я беру прихватку, достаю из печи первую готовую пиццу и ставлю на подставку на столе. Подруга водружает на ее место вторую заготовку и закрывает печь.

– Чем это тут так вкусно пахнет? – С этими словами влетает в кухню Леха. – О, пицца готова!

– Дай, хотя бы, порежу! – Ворчит Тая, преграждая ему путь.

В ее руке специальный круглый нож для резки пиццы.

– Я сейчас захлебнусь слюной! – Стонет он, приблизившись к Ксене сзади. Леха обвивает ее талию руками, прижимает девушку к себе и целует в затылок. – Я такой голодный! Жуть!

– Ай! – Вскрикивает она, когда он прикусывает ее за шею.

Ксеня смеется, а Леха ее щекочет. Затем резко разворачивает к себе и целует прямо в губы.

– Да, действительно, слюны слишком много. – Вздыхает Тая. Она режет пиццу и откладывает в тарелку три куска для девочек. Остальное передает Дрыге. – Эй, герой-любовник, забирай и отваливай!

– Угу. – Бормочет он, не спеша отрываться от Ксени.

Их поцелуй такой страстный, что мне становится неловко. Лехины руки перемещаются по телу девушки то вверх, то вниз, тянут за одежду, впиваются, царапают, гладят, сминают. Кажется, будто они с Ксеней вот-вот займутся сексом прямо при нас.

– Я отнесу. – Говорю я, отворачиваясь.

Беру пиццу и, пока Тая фотографирует целующуюся парочку на свой телефон, отношу ее в гостиную.

Парни собрались вокруг Никиты. Кто-то сидит на полу, другие рядом с ним – на диване. Галдят, как стая воробьев, что-то ему подсказывают, обсуждают, пока он, склонившись над струнами, молча, настраивает инструмент – старую акустическую гитару моего отца. У меня бешено колотится сердце при взгляде на него, я нервно кусаю нижнюю губу и застываю на месте, не в силах оторвать взгляда.

Мне хочется провести ладонью по его золотисто-русым волосам, я знаю, как они пахнут, какие мягкие они на ощупь. Хочется гладить его по щекам, провести по линии подбородка, осторожно коснуться кончиками пальцев его мягких губ.

Я хочу встать перед ним в полный рост и заглянуть в его светлые глаза так, чтобы он тоже меня увидел, и чтобы без слов понял, о чем я думаю, и о чем так боюсь ему сказать.

Никита берет несколько обжигающих аккордов, и Костя Якимушкин свистит, узнав мелодию. Паша одобряюще кивает в такт и поддерживает его хлопками. Никита задорно притопывает ногой, отбивая ритм, и прихлопывает по корпусу гитары, а Кирилл с Денисом щелкают пальцами и пританцовывают. И тут Высоцкий замечает меня, и его пальцы застывают над струнами. Остальные парни замирают и оборачиваются в направлении его взгляда.

– Пицца! – Взволнованно объявляю я.

Подхожу к ним и с улыбкой водружаю большую тарелку на журнальный столик.

– О-о-о! – Парни накидываются на еду, словно какие-то неандертальцы.

И только Никита не отрывает рук от гитары и взгляда от меня.

– Не щелкай клювом, а то пиццы тебе не достанется. – Подмигиваю я ему.

– А я не хочу. – Отвечает он.

– Все нормально? – Решаю уточнить я.

– Ага. – Кивает Никита.

И, все же, он кажется каким-то растерянным и задумчивым. Наверное, это увлечение Полиной занимает все его мысли.

– Ладно. – Говорю я. – Мы поставили в духовку вторую пиццу, минут через десять будет готова.

– Эй, мне-то оставьте! – Орет Дрыга, появляясь в гостиной.

Я смеюсь, глядя на побоище, разворачивающееся у тарелки за последний кусок горячей пиццы, а затем возвращаюсь на кухню.

– Кстати, ты так и не сказала. – Тая отвлекается от раскатывания теста. – Папа тебе звонил?

– Вчера. – Отвечаю я, подойдя к столу. – Поговорили совсем недолго, всего пару минут. Сказал, что у него все хорошо, и что боевые вылеты у него каждый день.

– Скучаешь? – Спрашивает Ксеня, помешивая соус.

Ее щеки и губы все еще пылают после поцелуев.

– Очень. – Я делаю глоток какао и принимаюсь за нарезку помидоров. – И переживаю. Мне очень его не хватает.

– А мама? – Ксеня мажет соусом тесто, которое подготовила Тая. – Ты никогда не говорила про нее.

Таисия прочищает горло, и я поднимаю взгляд.

– Лучше не надо. – Вздыхает подруга.

– Ой, прости, я не хотела… – Спохватывается Ксюша. – Она что, умерла?

– Кх-кхм.

– Ничего. – Улыбаюсь я. – Моя мать жива, но где она, я не знаю. Она ушла от нас. Мы перестали следить за ее жизнью, когда мне было лет десять, наверное.

– О…

– Поэтому мы почти не разговариваем на эту тему.

– Ясно…

– Да все в порядке. – Заметив ее растерянность, объясняю я. – Так бывает. Иногда женщина выходит замуж и рожает ребенка, чтобы быть «как все», а потом оказывается, что «как все» это не для нее. Она оставила нас с папой и уехала в столицу, чтобы делать карьеру. Когда я была маленькой, я очень по ней скучала: мы время от времени созванивались, дважды отец даже привозил меня к ней повидаться. Сначала я все ждала, что родители помирятся, и мы снова будем вместе, но в итоге оборвала с ней связь, поняв, что мама уже никогда к нам не вернется.

– И вы не общаетесь? – Осторожно спрашивает Ксеня.

– Нет. – Честно отвечаю я.

В горле встает большой ком.

– Она не приезжает и не звонит?

– Нет. – Тихо говорю я и пожимаю плечами.

– И ты… не пыталась с ней связаться?

– Не-а. – Я сглатываю горечь и делаю глубокий вдох. – Если ей не нужно, то зачем это мне? Вымаливать крохи внимания и любви? – Я шумно выдыхаю. – Можно ждать бесконечно, можно унижаться и просить, но некоторые люди просто не способны тебя полюбить.

На моем лице улыбка, на лице Ксени – ужас.

– А если она позвонит сама?

– Я отвечу.

– А если захочет увидеться?

– Пусть приезжает. – Я пожимаю плечами. – На самом деле, я не злюсь на нее. И не жду. Ее как будто просто нет в моей жизни. Она – кто-то чужой для меня, кому я безразлична.

– Как же это больно. – Лоб Ксени покрывается складками-морщинками.

– Да писец! – Взрывается Тая. – Для меня эта тема вообще какой-то страшный триггер! А Аленыч всегда так спокойно об этом говорит!

– Просто я все это уже пережила внутри себя. – Объясняю я, раскладывая помидоры на заготовке для пиццы. – Ждала, плакала ночами, звонила, спрашивала, надеялась, а потом отпустила. – Я споласкиваю руки под холодной водой и оборачиваюсь к девочкам. – На самом деле, мне очень повезло. У меня замечательный отец, он дает мне столько любви, что я не чувствую себя ущемленной. И мое детство… оно тоже не было ущербным. Мы с Высоцким каждый день куролесили так, что мне некогда было страдать по маме: стреляли из рогатки, гоняли в казаки-разбойники, исколесили на великах весь берег, взрывали петарды, воровали абрикосы, лазали по деревьям, прыгали с гаражей – всего не перечислить. Мы веселились от рассвета до заката и возвращались домой уставшие, голодные и чумазые, точно беспризорники. А мать Никиты всегда принимала меня как родную. Так что…

Тая с разбегу врезается мне в грудь и крепко обнимает. Слышно, как она шмыгает носом – надеюсь, это не сопли промочили только что насквозь все мое плечо. Ксеня подходит и обнимает сразу нас обеих.

– Какая же ты крутая, Аленка. – Пищит Тая.

Нет, это точно сопли.

– Почему?

– Я бы обозлилась на мать. Ужасно бы обозлилась. – Говорит она, вытирая лицо об мой рукав. – Мне твою хочется задушить голыми руками!

– Лучше используй свои голые руки для того, чтобы натереть сыр, плакса. – Улыбаюсь я.

Они с трудом от меня отлипают. Я вижу, что у обеих девчонок красные от слез глаза.

– Так. Пиццу теперь можно не солить, да? – Хмыкаю я. – Она вся в ваших слезах! Давайте, вытирайте их, пока парни не увидели и не решили, что я подливаю отцовский коньяк вам в какао.

– Кстати, насчет коньяка. – Закусывает губу Ксеня, выглянув в коридор. – Леха спалил, где он лежит, и, кажется, они уже мешают его с колой.

– Папа меня убьет! – Взвизгиваю я. – Он же коллекционный!

– Поздно.

– Да, ладно. Отстань от них. – Хлопает меня по плечу Тая. – Я попрошу завтра старшую сестру купить такой же, и мы поставим его в шкаф. Твой отец ничего не заметит.

Я хмурю брови, глядя на след от муки на своем плече.

– Ой. – Хихикает подруга.

– Кстати, что насчет вечеринки у Кощея завтра? Вы решили, пойдете или нет? – Спрашивает Ксеня, наклоняясь на стол. – Тебе, Аленка, даже отпрашиваться не надо, а ты, Тая, можешь сказать, что ночуешь у нее. Я скажу то же самое, и можем пойти все вместе.

– Леха тебя пригласил?

– Ага. – Краснеет она.

– Я не знаю. – Честно говорю я. – Можете сказать, что ночуете у меня, а я вас прикрою, но вряд ли мне будет интересно среди этих выскочек, с которыми я даже не общаюсь.

– Никита тоже пойдет. – Говорит Ксеня, понизив голос. – Из-за Полины. Так что ты обязана быть там.

Как бы мне ни хотелось, но я заметно поникаю.

– А в чем смысл?

– Смысл в том, чтобы затмить там всех. – Шепчет Тая. – Пусть знает, кого потерял.

– Пусть знает, что ошибся с выбором. – Поддерживает ее Ксеня. – Увидит, что все парни глаз с тебя не сводят, и с ума сойдет от ревности!

– Я помогу с макияжем! – Выпаливает Тая.

– А я с одеждой! – Потирает ладони Ксеня.

– У меня есть крутые серьги!

– А я принесу фен и средства для укладки!

Они прыгают вокруг меня.

– Шпильки!

– Бижутерия!

– Эй, – я поднимаю руки, – а меня не спросите? Я, вообще-то, сказала, что не собираюсь идти!

– Да кто тебя спрашивает! – Затыкает мне рот Таисия. – Пойдешь, конечно!

– У меня есть новые чумовые духи! – Визжит Ксеня.

– А у меня та помада из рекламы, которая преломляет свет как голограмма!

– А с меня маникюр!

– О. Боже. Мой. – Стону я.

Мне конец.