Текст книги "Прыжок в неизвестное [Свобода]"

– Не угодно ли еще стаканчик? Для прохлаждения?

Тут внезапно донесся со стороны двери громкий голос Сони:

– Ради Бога! Георг! Берегитесь! У него в руке револьвер!

Глава XVIII

В следующее мгновение паника охватила всех. Пьяный вооружен револьвером! В один миг все разбежались в разные стороны, и так велик был испуг, так сильно замешательство, что никто не находил двери. Вайнер уронил стакан, стакан разбился вдребезги, и вино пролилось на пол. Хорват в безрассудном бегстве помчался к Соне, споткнулся и опрокинул стул. Когда взгляд Дембы упал на него, он мгновенно остановился как вкопанный и совершенно отчаялся в спасении. Обе барышни забились в оконную нишу и, тесно прижавшись друг к другу, вне себя от ужаса, таращили глаза из-за складок штор на Дембу, который стоял посреди комнаты немой, грозный и готовый совершить страшное деяние.

– Стани! Что хочешь ты сделать? – крикнула Соня в страхе.

Она дрожала за жизнь Вайнера.

Демба не ответил, и это молчание придало ему еще более страшный вид. В действительности же он со смешанным чувством недоумения и беспомощности наблюдал переполох, которого не понимал. Почему кричала Соня? И что вытворяли все остальные? Уж не потешались ли они над ним? Не было ли все это условлено между ними? Может быть, это было новой формою издевательства, которому он подвергался?

Он стоял молча и ждал.

– Стани! Ведь это безумие! Отдай револьвер, – просила Соня с растерянным видом.

Револьвер? Откуда, черт побери, взбрело Соне на ум, что у него есть револьвер? Не шутит ли она? Это он решил проверить.

Один только доктор Фурман не совсем потерял голову. Он делал вид, будто вовсе не замечает опасности. Держался беспечно и непринужденно, спокойно пил свое вино и взялся наконец за шляпу.

– Пойдемте же, господа! – предложил он хладнокровно звучавшим голосом. – Чего мы тут ждем? Заплатить мы можем и в ресторане.

Он направился к двери.

– Назад! – крикнул Демба.

Крикнул он это очень робко и только после некоторого колебания. Конечно, думал он, теперь шутке настанет конец, теперь все они начнут хохотать и реветь, как раньше. Демба уже раскаивался, что крикнул «Назад!» и готов был за это поколотить себя.

Но нет! Никто не смеется. И – как странно! Этот человек повинуется ему. Останавливается. Идет назад медленно, как собака, которой показывают плеть. Да, поистине он боится оружия, заряженного шестизарядного револьвера.

Да нет же, все они только разыгрывают комедию, ловко придуманную, тонко подстроенную, чтобы опять поднять его на смех! А что, если это серьезно? Эти барышни в оконной нише… У них такое отчаяние в глазах! Ведь это же не может быть притворством… А этот человек дрожит, да, у него дрожат руки…

То поразительное обстоятельство, что доктор Фурман дрожал перед ним, еще больше сбило Дембу с толку, чем хмель и ненависть. Он утвердился в мысли, что держит в руке оружие наготове, и стал проверять, сначала нерешительно и боязливо, власть, которая была ему дана над другими.

Он повернулся к Хорвату и толкнул ногою черепаховую гребенку и разбитое зеркальце, все еще валявшиеся на полу и раздражавшие его.

– Поднимите вы это наконец? Или прикажете мне теперь считать до трех?

Хорват и Вайнср подскочили разом и принялись торопливо подбирать разбросанные по полу вещи. Доктор Фурман тоже счел полезным принять в этом участие. Демба – пьян, и у него револьвер. Они в его власти. Тут не было другого исхода, как исполнять все, что он потребует, хотя бы это была совершеннейшая дичь, и ждать случая обезоружить его.

Демба радовался их усердию. Теперь он вкушал удовлетворение, полное удовлетворение за гнусное издевательство, которому раньше подвергался. Как они перед ним сгибались и корчились и старались спрятаться! Сознание власти ударило ему в голову и привело его мысли в расстройство. Да. Хорвату и Фурману он, так и быть, подарит жизнь. Он их помилует. Но Вайнер, укравший у него Соню, не уйдет от его пули, этой мандриле не помогут поклоны и пресмыкание, теперь ему крышка!

– Вайнер! – крикнул Демба голосом, не предвещавшим ничего доброго.

Вайнер сделал вид, будто не слышит, и продолжал шарить по полу, подбирая медные крейцеры и карандаши.

– Вайнер! – заревел Демба и пришел в ярость, увидев, что Вайнер не хочет слышать.

Вайнер вскочил, оторопев, и тупо вытаращил на Дембу глаза. Он видел в неистовом страхе, как под накидкой у Дембы шевелится револьвер в жажде крови и в готовности совершить свое человекоубийственное дело. Он стоял и ждал, как осужденный ждет палача, который поведет его на плаху.

Соня сделала робкую попытку помочь своему другу.

– Кельнер! – громко крикнула она вдруг. – Кельнер!

Но Демба мгновенно очутился перед нею.

– Молчать! – приказал он. – Ни звука – или…

Соня умолкла. Демба повернулся и подошел к Вайнеру.

– Что вам нужно от меня? – крикнул Вайнер в страхе и попятился на шаг. – Выпустите меня отсюда.

Вы отлично знаете, что мне нужно от вас, – сказал Демба.

Чего вы от меня хотите? Я ведь вас совсем не знаю, – пролепетал Вайнер.

– Где были вы вчера ночью с Соней? – заорал Демба.

Лицо у него исказилось. Ярость, ревность и страдание лишали его рассудка.

– Где были вы вчера ночью с Соней, желаю я знать!

И Вайнер, чувствовавший направленное на него дуло, – достаточно было движения пальцем, пуля пронзила бы ему грудь, – Вайнер, видевший, что в этот миг его жизнь всецело находится во власти сумасшедшего, взвалил на Соню всю вину, чтобы спасти себя, принялся ее обличать и, не колеблясь, обрек ее бешеной мстительности Дембы.

– Этим я тебе обязан, Соня! – крикнул он. – Только ты во всем виновата. Сколько раз я говорил тебе…

Он прервал сам себя и обратился к Дембе:

– Выслушайте меня! Клянусь вам, вчера ночью я совсем не знал, в каких вы с нею отношениях. Я не имел об этом понятия, она мне ничего не сказала. Правда это или неправда, Соня?

Соня не ответила. Но Вайнер, опасаясь, что Демба не поверит его клятвам, продолжал безостановочно говорить:

– Я никогда не интересовался ею. Но она ко мне приставала каждый день по десяти раз. Писала мне письма и записки, один раз на двенадцати страницах. Да. Вот как было дело.

Соня покраснела, сжала губы и потупилась.

– Разве это не правда? – крикнул Вайнер, чувствуя близость опасности. – Разве не мучила ты меня изо дня в день, чтобы я пришел к тебе играть в четыре руки? Разве не приходила ты за мною в университет, когда я был на лекциях? Только тебе я теперь обязан этим!..

– Довольно! – крикнул Демба.

Он вдруг почувствовал жалость к Соне, которая стояла безмолвно и давала Вайнеру осыпать себя упреками. Но Вайнера уже нельзя было сдержать.

– Разве это неправда? Не ходила ты за мною по пятам?..

– Да, это правда, – сказала Соня. – А теперь между нами все кончено.

– Да! Теперь между нами кончено! Да! Кончено! – кричал, озлившись, Вайнер, и голос у него срывался. —А теперь…

– Теперь – получай обратно свои деньги!

Соня рванула свою зеленую сумочку из крокодиловой кожи и швырнула Вайнеру в лицо узкую красновато-желтую тетрадку.

– Получай их обратно! – крикнула она. – Трус ты, презренный трус! Тьфу!

Круговой билет Вена-Венеция-Вена упал на пол. И в этот миг Дембе показалось, будто у него с сердца свалилась какая-то гнетущая тяжесть.

Весь день его преследовало и томило желание ухватить руками эту тетрадку, чтобы разорвать ее на клочки и вышвырнуть. Весь день терзал его страх, как бы не опоздать и не дать Соне увезти от него эту тетрадку. Весь день провел он в бешеной погоне за деньгами, которые бы помогли ему завладеть этой тетрадкой и уничтожить ее. Но деньги хитро и коварно прятались от него весь день. И теперь, вечером, когда он, упав духом и с пустыми руками, разбитый и побежденный, прокрался сюда, теперь эта тетрадь, предмет его ненависти и страха, валялась на полу, бумага без цены, которую он мог отшвырнуть в сторону ногою. Торжество его пришло само собою: он достиг того, чего желал весь день, – без труда, без борьбы он этого достиг, только потому, что руки его были спрятаны под накидкой.

Но вот, в довершение его победы, Соня приблизилась к нему. Это двойственное создание повлеклось к нему обратно потому, что он не цеплялся малодушно за свою жизнь, подобно Вайнеру, а взбесился ради нее и готов был совершить убийство.

– Пойдем, Стани! Уйдем отсюда, – сказала она тихо. – Да, ты был прав: он ничего не стоит. Пойдем отсюда, оставь этого труса!

Демба смотрел на Соню, испытывая чрезвычайное изумление. Какой дьявол подтолкнул его ради этой девушки весь день в исступлении носиться по улицам, лгать, воровать, просить милостыню? Она стояла перед ним, и он не видел в ней ничего, ничего, что могло бы сделать его радостным или печальным; она отдавалась ему, но он не чувствовал ничего: ни гордости, ни блаженного беспокойства обладания, ни страха утратить ее. Он был ею пресыщен. Что еще делать ему здесь? Чего ждать? Он хотел уйти, но не мог. Любовь была мертва. Не умерла, о нет: околела, как больное, безобразное животное. Но ненависть жила, похоронить себя не давала, была сильна и велика и заставляла его довести до конца свою месть.

Оружие, которое он, как ему чудилось, держал в руке, сделало его своим рабом. Хмель власти его покорил, жажда убийства владела им и не выпускала его. Неужели ему уйти и подарить жизнь этим людям, чтобы они, чуть только он выйдет за дверь, опять принялись над ним издеваться и смеяться, как раньше? Нет, они не будут смеяться. Никто не выйдет живым из комнаты. Никто. И он представил себе, как с высоко поднятым револьвером станет перед этими тремя негодяями и начнет палить в их смертельно-бледные лица.

Он наклонился над столом.

– Теперь двадцать минут девятого. Я даю вам пять минут времени, господа, – сказал он, и голос его звучал ледяным холодом и такой страшной решимостью, что у него самого мороз пробежал по спине, так жутко было это мгновение. – Воспользуйтесь этим временем по своему усмотрению.

– Демба! Вы с ума сошли! Что вы собираетесь сделать? – закричал Хорват.

– У меня, в самом деле, нет больше времени, я очень сожалею, но меня ждут, – сказал Демба и тут же почувствовал досаду и раздражение от того, что у него так бестолково отнимали время. – Нет. Вы отсюда не выйдете. Назад! – приказал он. – Или я буду стрелять.

Все трое стояли окаменело и неподвижно. Пьяный не шутил. Перед заряженным револьвером не было спасения. Они стояли и не осмеливались пошевельнуться. Только пламя в газовых рожках жужжало, и тикали часы, и стрелки неумолимо подползали к цели.

Демба переводил взгляд с одного лица на другое, думал, кого уложить первым; нужно было торопиться, сейчас должен был раздаться бой часов, и он остановил свой выбор на Хорвате.

Хорват. Да. Он должен первым пасть. Демба его всегда терпеть не мог. Мысленно он затеял с Хорватом последнюю ссору. Как он задирает нос, этот нахал! «Элли дома?» Нет, Элли нет дома, но я здесь. Здравствуйте, господин Хорват, вы меня, вероятно, еще не заметили? Так, а теперь… Часы бьют…

Какой-то шум заставил Дембу насторожить слух. Послышались шаги, в комнату вошел кельнер. Демба обернулся.

– Хватайте его! – крикнул доктор Фурман и схватил Дембу за горло.

Глава XIX

– Я его держу!

– Держите крепко!

– Руки! Хватайте его за руки! – кричал кельнеру Вайнер.

– Пустите! – ревел Демба, вырываясь как бешеный из обхвативших его рук.

– Берегитесь! Он выстрелит!

– У него револьвер!

– Руку! Вайнер, хватай руку!

– Берегись!

Дембе удалось вырваться. Он во все стороны раздавал толчки и пинки и бросился к двери в ярости, бодаясь как бык, на кельнера.

– Держи! Держи!

– Держи!

– Доктор! Хватайте его за ноги!

– Пустите! – заорал вне себя Демба и лягнул ногою.

– Я ранен! – взвыл Вайнер и свалился на стул.

Соня уже подскочила к Вайнеру.

– Георг! Что с тобой случилось? – крикнула она в испуге.

– Я ранен! Помогите! – стонал Вайнер.

– Куда? Ради Бога!

Вся вражда была забыта, и Соня хлопотала, смертельно бледная от страха, вокруг хныкавшего Вайнера.

– Пустите! Я задыхаюсь! – хрипел Демба; кельнер обеими руками сжимал ему горло.

– Отнимите револьвер! – приказал доктор Фурман.

– Я держу его! Держу за руки! – торжествуя, закричал Хорват.

– Пустите! Вы поломаете мне руку! – захлебывался Демба, с багрово-красным лицом.

– Я держу револьвер.

– Берегитесь! Он заряжен!

– Осторожнее! Он выстрелит!

– Последняя короткая отчаянная борьба.

Демба вскрикнул. Хорват вывернул ему руки в суставах..

– Вот он! – И Хорват, торжествуя, вытащил из-под накидки руки Дембы, две жалкие, беспомощные, несчастные руки, прикованные цепью друг к другу.

На миг все обомлели.

Потом Дембе удалось вырваться.

Он дико повел глазами вокруг, тихо застонал, набрал воздуху в легкие и выбежал.

Несколько секунд слышно было, как он бежит, спотыкаясь в темноте о стулья, столы и пустые вешалки.

Потом хлопнула входная дверь, и наступила тишина.

Доктор Фурман первым нарушил молчание.

– Что это было? – спросил он, все еще задыхаясь.

– Видели вы это? – прохрипел Хорват, обессиленный борьбою.

– Он, видно, сбежал откуда-то, – сказал кельнер, покачивая головою.

– Бежим за ним! – крикнул доктор Фурман.

– В полицию! В полицию! – закричал Вайнер, потирая колено.

Мысль, что они дали одурачить и запугать себя тени, миражу, призраку оружия, привела их в бешенство. Вайнер поднял с пола круговой билет и тщательно стер пыль с его страниц.

– Пойдем в ближайший комиссариат, это лучше всего, – сказал решительно доктор Фурман. – Не знает ли кто, где живет этот негодяй?

– Я, – сказала Соня твердо и снесла иронические улыбки, насмешливые взгляды и всеобщее презрение, чтобы выдать Дембу. – Я знаю, где он живет.

Глава XX

Станислав Демба медленно поднялся по лестнице. Перед дверью в квартиру стояла Стеффи Прокоп и поджидала его в темноте.

– Стани? – тихо воскликнула она. – Наконец-то! Наконец ты пришел! Сейчас девять часов. Так поздно!

– Ты давно меня ждешь?

– Целый час. Приходил посыльный, твоя хозяйка открыла ему дверь. Я притаилась в оконной нише, и она меня не заметила. Он принес письмо, кажется – тебе.

– Вот как! – сказал Демба. Он уже не ждал никаких вестей из этого мира.

– Не войдем ли мы? – попросила Стеффи.

– Да. Возьми у меня ключ из правого кармана пиджака и отвори ее. Но тише… тише! Никто не должен знать, что я пришел домой.

Они вошли в комнату. Демба запер дверь и вынул ключ из замочной скважины.

– Так вот где ты живешь! – сказала тихо Стеффи. – Где твой приятель? Его нет дома? Погоди, я зажгу свет.

– Нет, не зажигай, а не то сейчас придет хозяйка. На ночном столике стоит свеча, ее ты можешь зажечь. Принесла ключ?

– Да… Я надеюсь…

– Надеешься? Что это значит?

– Ключ у меня есть. Конечно, есть. Давай сюда руки. Посмотри, вот лежит письмо.

Демба разорвал конверт. Письмо было от Гюбеля. Гюбель писал, что золотые часы доктора Рюбзама найдены у Сушицкой. Доктор Рюбзам приносит искренние извинения и возвращает деньги, двести семьдесят крон. Из этой суммы Гюбель позволил себе взять в долг пятьдесят. «Большое спасибо, отдам не позже первого числа».

Демба бросил на стол письмо и деньги. Что они ему теперь? Несколько бумажных лоскутков, ничего больше. Они пришли слишком поздно.

– Стани, у меня мало времени, мне нужно бежать домой, – торопила Стеффи Прокоп. —Дай руки, я хочу проверить, подходит ли ключ.

– Проверить?

– Конечно, он должен подойти, это ясно, – сказала Стеффи и вынула ключик из кармана. – Мне нужно больше света.

Она передвинула свечу на край стола. Взгляд ее упал на банкноты.

– Так много денег! – сказала она, нащупывая замочную скважину. —Что будешь ты делать с такой кучей денег?

– Ничего. Они мне больше не нужны. Пришли слишком поздно.

– Слишком поздно? Почему?

– Все равно почему, – сказал Демба устало. – Ключ пришел вовремя. Дай Бог, чтобы у меня в этот миг были свободны руки.

Стеффи с тревогой взглянула на него. В какой миг? – спросила она.

– Они меня выследили, – сказал Демба.

– Кто, Стани, кто?

– Мне кажется, они явятся сейчас.

– Кто, Стани? Полиция?

– Да. Не бойся. Когда наручников не будет, мне полиция не страшна. Только бы руки были свободны. Наручники надо убрать!

– Да, наручники надо убрать, – бормотала Стеффи, – наручники надо убрать… Стани, не подходит! Слишком велик!

– Кто? Ключ? – Демба вскочил в испуге.

– Я так и думала. Я этого опасалась.

Она уронила руки на колени и смотрела умоляюще Дембе в лицо.

– Как это может быть? – вырвалось у Дембы.

– Я не виновата, – всхлипнула Стеффи, глазами умоляя о прощении. – Ах, какой это дурень!

– Да что же случилось?

– Ах, какой дурень! Представь себе: днем, когда я была в конторе, подмастерье слесаря пришел к маме – знаешь, наш сосед, – и сказал, что потерял мой восковой слепок и чтобы мама дала ему мой дневник. Стани, ключик не отпирает наручников. Этот дурень сделал ключ к моему дневнику.

– Пусть так, – тихо сказал Демба про себя.

– Стани! Что мы будем делать?

– Я знаю, что мне надо сделать, – сказал Демба со стоном.

– Стани! – заговорила Стеффи, – ты должен меня послушаться. Подумай, не лучше ли тебе пойти в полицию и рассказать обо всем, что случилось? Наверное, тебя подвергли бы совсем легкому наказанию, несколько недель, может быть, только две или три. А когда ты выйдешь оттуда, ты будешь свободен, слышишь, Стани, тогда ты будешь свободен.

– Если не говорить о наручниках, – сказал Станислав Демба.

– О наручниках?

– Да. Их я сохраню на всю жизнь. Их сохраняет каждый, кто выходит из тюрьмы, разве ты этого не знаешь, Стеффи? Наказания всегда налагаются правосудием пожизненно. Кто выходит из тюрьмы, тот должен прятать свои руки, потому что они опозорены навеки. Он уже никому не может подать свободно и открыто руку, он должен влачить свою жизнь с робко спрятанными руками, как я сегодня двенадцать часов подряд прятал руки под накидкой… Слышишь! Вот и они!

Дверной колокольчик дребезжал.

Стеффи вскочила и обхватила шею Дембы руками.

– Им нельзя сюда войти! Если они меня тут застанут… О Боже мой, Стани, если они меня тут застанут!..

Колокольчик опять задребезжал. Слышно было, как открывали дверь в квартиру. Мужские шаги. Два сильных удара в дверь комнаты.

– Именем закона, отворите!

– Если они меня тут застанут, – плакала Стеффи.

У Дембы вырвался стон. Ветер пахнул в окно и задул свечу. Но стало не темно как ночью, а сумеречно. Мрачный, холодный сумрак…

– Сегодня утром, – сказал Демба, – когда я стоял на чердаке у окна, я думал о тебе, Стеффи. Думал о тебе, томился по тебе, хотел тебя еще раз увидеть. Я пожелал себе, чтобы ты была у меня, когда я буду умирать, и теперь ты со мною, а я не рад, я вовлек тебя в свое несчастье. Теперь бы мне хотелось, чтобы ты была далеко отсюда.

Объятия разжались. Образ Стеффи растворялся, словно ждал этого слова; превратился в туманное облако, расплылся, развеялся в ничто.

Стук и удары в дверь прекратились. Твердые инструменты работали над деревом двери.

– Есть люди, – сказал Демба, – которых не делает счастливым свобода. Она их только утомляет, Стеффи.

Ответа не послышалось.

– Я желал себе свободы. Всеми фибрами тела, Стеффи. Но я только устал и хочу теперь одного лишь: отдохнуть.

Никакого ответа.

– Где ты, Стеффи?

Тишина.

Только дерево двери скрипело и трещало. Демба встал. Ударился головой о балку чердака. Сделал два шага вперед, споткнулся о свернутый ковер, задел головою за веревку для белья и свалился на соломенный тюфяк. Насыщенный пылью воздух тесной каморки спирал ему дыхание. Он поднялся и подошел к слуховому окну.

Проклятие! Запах солода! Как проник сюда этот ужасный запах солода? Бьют часы на колокольне. Девять часов! Утра? Вечера? Где я? Где я был? Как долго стою я и слышу бой часов? Двенадцать часов? Двенадцать секунд?

Дверь поддастся. Вдали граммофон играет «Принца Евгения»… Теперь… Черепицы кровли весело блещут в лучах утреннего солнца… Две ласточки в испуге вылетают из гнезда…

Когда оба полицейских – в начале десятого часа утра – вошли во двор дома антиквара на Клеттенгассе, Станислав Демба был еще жив.

Они склонились над ним. Он испугался и попытался встать. Хотел бежать, поскорее свернуть за угол, вырваться на свободу…

Но сейчас же снова поник. Кости были переломлены, из раны на затылке струилась кровь.

Наручники при падении разбились от силы удара. И руки Дембы, эти руки, которые прятались в страхе, поднимались в гневе, сжимались в бешенстве, складывались в мольбе, которые в своей засаде безмолвно дрожали от страсти, отчаянно боролись с судьбою, строптиво восставали против цепей, – руки Станислава Дембы освободились наконец.

1918