Текст книги "Игра"

Глава 14

Серафина сидела в комнате и слушала, как за дверью разговаривают ее мать и доктор Блум. Мама давала свой обычный концерт «все это в первую очередь я, я, я». Серафина слышала, как она говорит: «Да что с ней такое? Почему она не реагирует? Неужели что-то держит в себе? Не хочу, чтобы она росла проблемной».

Серафина улыбнулась. Проблемной.

– Пенни, пожалуйста, поверьте: я делаю все, что в моих силах, чтобы помочь Серафине, – голос доктора Блум звучал авторитетно. Серафина мысленно взяла себе на заметку научиться говорить таким же тоном.

– Но что она говорит? О чем думает? Из нее же слова не вытянешь, – ответила ее мать.

– Увы, мне нельзя разглашать сказанное во время сеансов. Серафина должна знать, что может доверять мне.

– Но я же ее мать, мне можно, – голос стал взвинченным. Серафина поняла, что слезы неминуемы.

– Для того чтобы действительно оказать помощь вашей дочери, чего вы наверняка хотите от меня, мне надо, чтобы она знала: мне можно рассказать что угодно и я не передам это ни одной живой душе.

Серафина заподозрила, что доктору Блум известно, что она подслушивает, и этот разговор предназначен в первую очередь для ее ушей.

Блум продолжала:

– А обычно Серафина разговаривает с вами? – Молчание. – Значит, ее замкнутость – обычное явление? Вот в этом и постарайтесь найти утешение. Меня гораздо сильнее встревожило бы поведение вашей дочери, несвойственное ей.

Через несколько минут доктор Блум открыла дверь и вошла в комнату, где проходили консультации. Она села на свое место, положила ногу на ногу и открыла на коленях записную книжку.

Серафина сидела так же, как во время предыдущих встреч: спина прямая, ступни и колени вместе, руки на коленях. Она не знала, что означает новая поза доктора, поэтому сомневалась в том, что ее стоит отзеркалить.

– Доброе утро, доктор Блум, – мило улыбнулась Серафина. – Как дела?

– Спасибо, у меня все хорошо. А у тебя?

– Сегодня узнала результаты пробной работы по математике на аттестат. Получила высший балл.

– Поздравляю. Ты наверняка рада.

Серафина и вправду радовалась, точнее, была в восторге.

– А что насчет расследования? – продолжала доктор Блум.

– Ничего. Все еще ждут, когда Дундук очнется и расскажет свою версию событий. – Серафина заметила, как доктор Блум вопросительно приподняла брови. – Мы зовем смотрителя Дундук Даррен… потому что он правда такой.

– Дундук Даррен. Кто это придумал?

– Мы.

– Ты и твои подруги?

Серафина кивнула.

– Расскажи мне о них.

– Они… обычные.

– Обычные хорошие или обычные плохие?

А разве так говорят – «обычные хорошие»?

– Просто обычные.

– Милые?

– Ага.

А что такого?

– Клодия в вашей компании?

Стерва.

– Да.

– Ты близка с Клодией?

– Мы общаемся в школе.

– А вне школы?

– Немного, но мне нравится заниматься своими делами. А Клодии и Руби лишь бы устраивать пижамные вечеринки и делать друг другу макияж. Занудство.

– А чем нравится заниматься тебе?

– Развлекаться.

– Как?

Серафина пожала плечами:

– Делать что-нибудь. Пробовать. Изучать.

– Как бы ты сравнила себя с подругами? Допустим, по десятибалльной шкале, где десять баллов – высшая оценка. Сколько бы ты дала себе?

Десять.

– Пожалуй, семь или восемь.

– А твоим подругам?

– Три.

Кроме стервы – ей минус три.

– А почему у тебя балл выше?

– Ну, я определенно умнее… у меня лучше отметки… и, по-моему, я симпатичнее. К примеру, мне незачем краситься. Да еще они вечно стонут, рыдают и хихикают над разными глупостями. И почти все время несут чушь.

– А ты нет?

Серафина покачала головой:

– Не вижу смысла.

– Ты чувствуешь себя другой, Серафина?

– Другой?

– Не такой, как твои подруги и родные. У тебя никогда не возникало ощущения, что ты понимаешь мир и его устройство лучше, чем те, кто тебя окружает?

Впервые с того момента, как Серафина вошла сюда, ей стало неуютно. Неужели она допустила ошибку? И другие люди не считают себя лучше своих подруг? Может, надо было дать им тоже семь или восемь баллов? Она молчала.

– Тема моей диссертации – молодежь, такие подростки, как ты, которых можно назвать выдающимися во многих отношениях. Я имею в виду, выдающимися в обоих смыслах слова: их отличает превосходство способностей и свойств, но вместе с тем они стоят особняком от всех, словно ветвь эволюции, которая отклонилась в собственном направлении.

Серафина уже довольно давно догадывалась о своем превосходстве над подругами. К примеру, она знала, как легко заставить кого-либо сделать то, что тебе хочется, если повести себя правильно. Но ее одноклассницы, похоже, этого не понимали. Возможно, врач права и все дело в том, что они действительно не такие умные, как она.

Взгляд светло-карих глаз доктора Блум стал внимательным, словно она читала мысли прямо из головы Серафины.

– Ты часто замечаешь, что у тебя не возникает никаких эмоций, Серафина?

Не сумев понять, с подвохом этот вопрос или нет, Серафина молчала.

Блум сложила ладони вместе, будто молилась.

– Мне по опыту известно, что это чрезвычайно сильная черта характера. Людей с такими свойствами ищут, к примеру, на должность авиадиспетчеров, чтобы они сохраняли спокойствие в критических ситуациях. Ты могла бы сказать про себя, что и ты такая?

Серафине понравилась мысль о спокойствии в условиях кризиса.

– Пожалуй, да.

– Если не считать недавнего инцидента с мистером Шоу, когда что-либо в последний раз по-настоящему волновало тебя?

Она никак не могла придумать пример.

– Не знаю. Я вообще не плачу. Меня хотели отстранить от школьных экскурсий по искусству, и я разозлилась, но мама поговорила с ними и все уладила.

– Значит, теперь ты на них ездишь?

– Нет. Мне не могли разрешить, раз я не хожу на уроки. Но экскурсии теперь отменили.

Доктор Блум едва заметно приподняла брови:

– Отменили для всех?

Серафина кивнула:

– Мама поговорила с ними, и теперь экскурсии не проводятся.

Если ей нельзя поехать, почему остальному классу можно? Ведь она же лучше всех по рисованию.

– Ты сказала, что вообще не плачешь. Что ты имела в виду?

– Ну, когда умер пес, мама лила слезы целую неделю. Она любит драматизировать.

– А ты расстроилась из-за смерти собаки?

Серафина задумалась.

– Ему хорошо жилось.

– Ты по нему не скучаешь?

– Я не скучаю по прогулкам с ним под дождем или по необходимости кормить его каждый вечер. Хотя мне стало доставаться меньше карманных денег, ведь теперь эти обязанности я не выполняю, так что да, досадно.

Блум кивнула и впервые за этот разговор улыбнулась.

– Серафина, мне кажется, ты наделена некоторыми свойствами этих выдающихся подростков. И если ты не против, я хотела бы посвятить несколько следующих встреч тому, чтобы убедиться, насколько верны мои предположения. Ты согласна подумать об этом для меня до того, как мы встретимся снова?

Комнату Серафина покинула с таким видом, словно стала немного выше ростом. Я знала, что я особенная, думала она, выходя из здания на освещенную солнцем улицу, я так и знала. Эта женщина-психолог начинала ей нравиться. Возможно, доктор Огаста Блум окажется первым человеком, заслуживающим ее уважения.

Глава 15

В поезде по пути домой было малолюдно. Блум положила сумку на сиденье рядом с собой и размяла плечи, вращая ими. Джеймсон был прав, убеждая ее взяться за дело об исчезновении Ланы. С ним определенно что-то не так.

Но дополнительная нагрузка изматывала. Блум легко могла бы просидеть в комнате, полной людей, и не сказать ни слова, но мысли в ее голове умолкали редко. Вот оно, проклятие интроверта: раз за разом обдумывать и взвешивать каждую деталь. Еще одно дело просто усиливало этот мыслительный шум.

Блум достала свой айпад, открыла новую страницу электронной доски дела и начала с Ланы. В левом столбце она перечислила ее основные характеристики.

Эмоционально неуравновешенна, с (возможным) ПТСР/депрессией. Импульсивна. Уходы, отсутствия, злоупотребление алкоголем. Экстравертирована. Любит социальные сети, вечеринки, посиделки в пабе.

По мнению Блум, два последних пункта могли также означать симптоматику алкоголизма. В правый столбец она принялась вписывать все известные ей обстоятельства жизни Ланы.

Снимает маленький дом в Уэмбли, следовательно, должна иметь или имела некий доход. Уезжает надолго, на срок до шести месяцев, но не по армейским делам. На иждивении один ребенок – шестнадцатилетняя Джейн, остается матерью-одиночкой с тех пор, как была брошена отцом Джейн или, возможно, выгнала его.

Блум остановилась и перечитала последнюю фразу. Что-то тут не складывалось. Джейн говорила о том, что Лану бросили и ей пришлось справляться одной, а уже через минуту или две описывала свою мать как героиню, пинком вышвыривающую отца-мучителя. И в том, и в другом повествовании Лана была представлена в выгодном свете. И в этом, в сущности, нет ничего из ряда вон выходящего: всем нам свойственно отводить себе главную положительную роль. Но уже известно, что Лана сумасбродна и импульсивна. Имелись ли у нее материальные возможности, чтобы либо успешно перестроить свою жизнь и жизнь дочери, либо сбежать от склонного к насилию бывшего?

Ответа у Блум не было, но она понимала, что оставлять без внимания этот вопрос не следует. Важные пробелы и связи она замечала задолго до того, как находила объяснение, почему придала им значение. Вся соль заключалась в том, чтобы вовремя выявлять эти знаки, поданные чутьем (как назвал бы его Джеймсон), и безжалостно препарировать их.

Поезд уже сбавлял скорость возле ее станции, когда Блум сделала последнюю запись.

Найти отца Джейн.

Глава 16

Парки в провинциальных городках и деревнях – владения никуда не спешащих мамочек с колясками и собачников. А Рассел-сквер двигался в ускоренном темпе. Даже женщина, занимающаяся йогой на траве, переходила от одной позы к следующей так быстро, как только могла. За пределами зеленого оазиса шум транспорта налетал и откатывался, начинался и заканчивался, обеспечивал нескончаемый аккомпанемент ударных. Люди входили в сквер и выходили из него со всех четырех углов, толкали других пешеходов, не переставая просматривать сообщения или болтать по мобильникам, и эти приливы по ритму совпадали с движением транспорта. Здесь случалось всякое. Может, и не в буквальном смысле, но, так или иначе, в голове и цифровой реальности недолгих гостей сквера.

Она огляделась по сторонам. Лишь два типа людей задерживались в сквере на более или менее продолжительное время: работники, следящие за порядком и чистотой и подающие напитки в кафе у северо-восточного угла сквера, и наблюдатели. Последние занимали несколько столиков на улице у кафе, попивали кофе «флэт уайт» или листовой чай, сосредоточенно думали о чем-то или просто смотрели, как движется жизнь, воплощенная во множестве расплывающихся от спешки ног.

Одним из таких наблюдателей была и она. Сидела на стуле, дальнем от дверей кафе, возле ограды. Это было ее любимое место – отчасти потому, что запах бирючины от живой изгороди высотой шесть футов напоминал ей о лете, но в основном потому, что отсюда открывался лучший вид на сквер и всех, кто в нем находился. Наблюдение за обычными людьми она считала своим излюбленным времяпрепровождением. Разве не удивительно, что люди, наделенные даром эмпатии, так редко смотрят друг на друга? А она смотрела на них постоянно. Наблюдая за ними – вот как учишься быть среди них своей.

Но сегодня она не просто наблюдала: она искала. Пристроилась на краешке стула, сцепила руки на коленях. Черные, синие, красные, лиловые и желтые пальто проплывали мимо – радуга обычных людей, занятых обычными делами. Она вертела головой из стороны в сторону, боясь, как бы не упустить свою цель. А потом нашла то, что искала. Видение, абсолютно невзрачное – от волос мышиного оттенка до практичных туфель. Женщина, научившая ее прятаться.

Глава 17

Блум пересекала Рассел-сквер размеренным шагом, опустив голову. У ворот она задержалась, проверила, нет ли машин, а на полпути через дорогу заметила возле ее офиса молодую женщину в облегающей куртке из синей кожи, джинсах-скинни и «конверсах».

– Доктор Блум! – крикнула женщина. – Вы можете прокомментировать решение по делу Джейми Болтона?

Незнакомка держала в вытянутой руке айфон, явно включенный на запись.

– Нет. – Блум попыталась пройти мимо, но журналистка преградила ей дорогу. Вердикт по делу Болтона вынесли тем же утром. Адвокат защиты лично звонил Блум, чтобы поблагодарить ее за вклад в работу в качестве свидетеля-эксперта.

– Семья пострадавшей возлагает на вас вину за то, что педофил избежал наказания. Что вы на это скажете?

– Джейми Болтон был признан невиновным, – сказала Блум.

Журналистка выпрямилась и уточнила с вновь обретенной решимостью:

– Из-за вашего свидетельства.

Блум мысленно вздохнула.

– Без комментариев. – Она обошла журналистку и направилась к двери офиса.

– Значит, то же самое вы скажете, если нападению подвергнется следующий ребенок?

Блум обернулась и уставилась на незнакомку в упор. С виду ей было не больше двадцати пяти лет.

– Вы присутствовали на суде? – спросила Блум. Судя по растерянному лицу женщины, на суде ее не было. – Вы удосужились хотя бы прочитать решение судьи, прежде чем являться сюда и доставать меня? Что для вас превыше всего – истина или просто погоня за дешевыми скандалами?

– Почему вы защищали педофила, доктор Блум?

– Задайте себе вопрос, каким журналистом вы хотите быть. Да, найти работу в бульварной прессе гораздо проще, но неужели вы не хотите от жизни большего? Если ваши навыки поиска материалов и работы над текстами хоть чего-нибудь стоят, ради всего святого, найдите им достойное применение. Делайте не то, что легко дается, а то, что действительно важно.

– Почему вы защищали педофила, доктор Блум?

Блум покачала головой, развернулась и ушла в здание. Джеймсон беседовал по видеосвязи с начальником терминала аэропорта Лидс-Брэдфорд. Блум поспешно сняла куртку и села рядом с ним.

– Джерри, это доктор Блум, – представил ее Джеймсон. – Джерри Мур отвечает за работу всех кафе и киосков в зоне общего доступа аэропорта Лидс-Брэдфорд.

Мужчине на экране было с виду лет тридцать пять, его худое лицо отнюдь не украшала бородка. Темные волосы на его голове лежали гладко, а жесткая растительность на лице буйно курчавилась.

– Доброе утро, – поздоровался он чуть более высоким голосом, чем ожидала Блум.

– Джерри как раз рассказывал мне, что хорошо помнит Стюарта Роуз-Батлера. И как все были поражены, узнав, что они с Либби пара, – сообщил Джеймсон.

– Да, это был настоящий шок, да еще на Рождество. Она ведь такая милая.

– Как бы вы описали Стюарта? – спросила Блум.

Джерри откинулся на спинку стула.

– Могу с полным правом сказать, что этот парень мне не нравился. К тому времени, как Стюарт начал работать здесь, я еще не был начальником терминала, так что работал с ним наравне и видел ситуацию с обеих сторон. Он прямо-таки выслуживался перед любым начальством, а нас, всех остальных, третировал.

Блум вспомнился Стюарт на снимке, стоящем на каминной полке у Либби. Хорошо сложенный, симпатичный. К джерри мурам всего мира такие парни обычно относятся пренебрежительно.

– Третировал – в каком смысле?

– В драку не лез, но всегда унижал людей, приписывал себе их заслуги, рисовался – ну, знаете эту породу. Наверное, его злило, что он, по сути дела, никто. Прямо ненавистью исходил, когда меня повысили. У-у! – Джерри вытаращил глаза и покачал головой. – Взбеленился, да еще как!

– И как же он лишился работы? – спросил Джеймсон.

– К этому все шло. В сущности, он и не работал вовсе. Так, болтался без дела, пока работали остальные, и поскольку я, как вы сами понимаете, об этом знал, я стал за ним следить. А потом он взял да и подставился по полной. Украл деньги из одного ящика для сборов на благотворительность, которые стоят у нас возле касс. Сказал, что взял, только чтобы заплатить за обед, а потом вернуть, но в кафе им полагается бесплатный обед, так что мы поняли, что это вранье.

– И вы его уволили?

– Ага. Воровство – серьезный проступок, так что ему уже ничего не светило.

После разговора с Джерри Муром они позвонили боссу Фэй Грэм, в бристольское агентство бухгалтеров по налогообложению «Фишер и Райт». Этот разговор тоже многое прояснил.

– Фэй была феноменальным бухгалтером, – сообщил партнер компании Джон Фишер, одетый в накрахмаленную белую рубашку, серый галстук с массивным узлом и костюмный пиджак. – Мы уж думали, что благодаря ей озолотимся, но она, уж простите мне эту грубую правду, оказалась прямо-таки кошмаром.

И Фишер рассказал, как коллеги и клиенты годами жаловались на необоснованные требования и пренебрежительное отношение со стороны Фэй. Один клиент отказался работать с ней после того, как выяснилось, что ведение его счета слишком дорого обходится ему по ее вине. Нет, краж как таковых не было, но она предпочитала обеды в дорогих заведениях и вместо поездов ездила на такси.

– Сам я никогда не видел, но мой секретарь Лиза говорила, что Фэй способна действовать самым что ни на есть устрашающим образом. В офисе ее боялись. И вздохнули с облегчением, когда она уволилась, чтобы обзавестись детьми. Думаю, такая жизнь лучше подходила ей. Она всегда твердила, как счастлива дома.

Блум заметила, как Джеймсон приподнял брови, и попыталась сохранить нейтральное выражение лица.

– С этими людьми явно что-то не так, – после разговора сказала она. – Лана вечно отсутствовала и в целом была безответственной матерью. Гарри считал свою жену злой, а ее босс утверждает, что она доставляла сплошные неприятности. Куратор сказал, что Грейсон пригрозил пожаловаться на него за некомпетентность. А начальник Стюарта обвинил его в стремлении третировать людей и манипулировать ими.

Джеймсон демонстративно передернулся.

– Да, но именно это и происходит, когда изучаешь людей под микроскопом.

– Вообще-то да, и если присмотреться к тебе… – Блум умолкла и улыбнулась.

– Тогда понятно, почему ты у нас книга за семью печатями. Вот никто и не решается подвергнуть тебя анализу, да?

– Понятия не имею, о чем ты.

– Само собой, миссис Частная Жизнь Строго Засекречена.

Блум ответила ему возмущенным взглядом, он хмыкнул и вскинул руки:

– Перед началом нашей совместной работы мне пришлось кое-что разузнать. Надо же было убедиться, что за тобой не числится ничего сомнительного, правильно? И не надо на меня так смотреть. Ты наверняка сделала то же самое.

– Нет, конечно же.

Джеймсон вернулся к своему столу и открыл сайт одной из бульварных газет.

– Вижу, вы с Джейми Болтоном взорвали Интернет. – Он дождался, когда Блум скользнет взглядом по его экрану, и нажал воспроизведение. – Отец девочки дал интервью возле здания суда.

Краснолицый мужчина в плохо подогнанном костюме говорил в камеру: «Психолог сказала им, что, когда двадцатипятилетний мужик обхаживает с сексуальными намерениями мою десятилетнюю дочь, это нормально, и они поверили. Омерзительно! Куда катится мир, если в нем верят не фактам, а словам всяких чокнутых?»

Блум вздохнула.

– Теперь понятно, почему снаружи ждала журналистка.

– Что?.. Здесь?

Она кивнула.

– Как будто никто из них не сидел в суде и не слышал ни слова. Мало того что психическое развитие Джейми Болтона соответствует десяти годам: характер повреждения его мозга означает, что он почти или совсем не испытывает полового влечения – вот они, факты, которые подтвердил невропатолог, – Блум указала на экран Джеймсона. – И это его драгоценная доченька предложила сыграть в покер на раздевание, потому что видела, как мама с папой «все время» в него играют. – Блум изобразила пальцами кавычки, выделив в последней фразе прямую цитату из показаний предполагаемой жертвы.

– Слушай, тебе незачем оправдывать свои свидетельские показания передо мной, – напомнил Джеймсон. – Я на твоей стороне.

Зазвонил телефон, он кинулся отвечать.

– А, сестренка?.. – сказал он в трубку и некоторое время слушал молча. – Вот дерьмо.

Не выпуская из рук телефон, он открыл сайт новостей Би-би-си. На экране появилась фотография Гарри Грэма и заголовок:

Владелец оптики из Бристоля заколот насмерть в своем доме.

Глава 18

Старший инспектор полиции Стив Баркер сжал руку Блум в обеих ладонях: это было крепкое, уверенное рукопожатие, призванное внушать доверие и одновременно напоминать о его высоком чине.

– Ну, доктор Блум, как вы, черт возьми? Я всегда надеялся как-нибудь вытащить вас в наши края. – Два года назад Баркера направили на занятия одного из курсов, который вела Блум в полицейском колледже. Она читала лекции, посвященные криминальным аспектам психологии, ориентированные на будущее полицейское начальство.

– У меня все замечательно, Стив, и насколько я слышала, вас можно поздравить.

Он только что получил повышение и стал помощником главного констебля полиции Эйвона и Сомерсета.

Баркер придвинулся ближе и понизил голос:

– Спасибо. Если кто и удивился сильнее всех, так это я. – Но его попытка умалить значимость события не удалась: слишком уж взбудораженно блестели его глаза. – Но я приступаю лишь через несколько месяцев. Прежний помощник Уилкс уходит в отставку в конце мая.

Баркер провел Блум за стойку в приемной полицейского участка, распахнул дверь и жестом пригласил ее следовать за ним.

Блум так же, как и он, понизила голос:

– А вот я ничуть не удивлена, Стив. Сразу было видно, что вы далеко пойдете.

– Спасибо на добром слове. А теперь пойдемте к Карли. Жуткая вышла история. Как есть жуткая.

Инспектор полиции Карли Мэтерс из отдела по защите детей сидела в большом мягком кресле, уставившись в свой телефон. Через внутреннее окно за ней Блум увидела, что стандартный квадрат кабинета по соседству обставлен удобными креслами и отделан в мягких желтых и зеленых тонах. Стеллаж из «ИКЕА» вдоль боковой стены заполняли книги и игрушки, шторы на окне были ярко-зелеными. Почти весь пол закрывал большой круглый коврик того же жизнерадостного зеленого цвета. Женщина в штатском сидела в одном из кресел, а на ковре мальчик лет восьми-девяти и девочка помладше строили башни из «Лего».

– Карли, познакомьтесь с доктором Блум.

Инспектор вскочила и одним быстрым движением убрала телефон в карман пиджака.

– Доброе утро, сэр, – поздоровалась она с начальником и повернулась к Блум: – Доктор Блум, я инспектор Мэтерс. – Она протянула руку.

Мэтерс была рослой, с практичной стрижкой-каре длиной до подбородка. Ее брючный костюм с нарядной блузкой выглядели элегантно, но в меру. Этот стиль был хорошо знаком Блум. Много лет назад, в стремлении заслужить уважение коллег-полицейских в основном мужского пола, сама она одевалась так же.

Блум пожала инспектору руку.

– Спасибо, что разрешили мне присутствовать.

– Старший инспектор сказал, что запрет был бы глупостью с нашей стороны.

Блум заметила хорошо замаскированное раздражение, быстро промелькнувшее на лице инспектора. И не стала ее осуждать. Инспектор Мэтерс, несомненно, была опытной, хорошо подготовленной и явно компетентной, вдобавок ничто не раздражает сильнее советов босса, как выполнять свою работу или, боже упаси, намеков, что тебе понадобится помощь.

– Я ни в коем случае не намерена вмешиваться в ход вашего расследования, инспектор. Здесь я оказалась просто потому, что мы предпринимаем попытки разыскать жену Гарри Грэма, Фэй.

– Да, я слышала, что миссис Грэм объявлена в розыск. Вы думаете, здесь есть какая-то связь?

– Пока что понятия не имею.

Инспектор Мэтерс медленно кивнула:

– Я слышала про игру. В чем ее суть? Что-то вроде «Синего кита»?

– «Синего кита»? А что это? – спросил старший инспектор Баркер.

– Игра с самоубийствами в русском Интернете, она привела к смерти более чем сотни человек, – объяснила Мэтерс.

Блум не удивилась, узнав, что сотрудница отдела по защите детей осведомлена о «Синем ките».

– Господи, – отозвался старший инспектор Баркер.

– Выискались какие-то больные ублюдки. – Инспектор Мэтерс крутанула плечами. – Они заставляли детей выполнять задания, из-за которых те подолгу не спали, а когда у детей развивалась зависимость, им приказывали покончить с собой.

Блум сказала:

– Все это ужасно, и мы надеемся, что здесь совсем другой случай, но то, что произошло с Гарри Грэмом…

– Нет, здесь у нас не оно. Не самоубийство, – подтвердил старший инспектор Баркер.

– Да, сэр, – согласилась инспектор Мэтерс. – У Гарри Грэма множественные колотые раны, слишком многочисленные, чтобы он нанес их сам. Нож мы нашли наверху, в комнате мальчика. А мистера Грэма – внизу, – инспектор увидела, что взгляд ее босса направлен в окно комнаты за ее спиной, на двух детей, возводящих башни из «Лего». – Поэтому мы практически уверены, что не обошлось без третьей стороны.

– Это чудовище побывало наверху, чтобы найти детей? – спросил Баркер.

Инспектор Мэтерс пожала плечами:

– Это нам и предстоит выяснить.

Стив расстегнул пиджак и сунул руки в карманы.

– Так с чем же мы здесь имеем дело, Блум? Какой-то псих убивает родственников тех участников игры, которые проиграли?

Блум покачала головой. Ответа она пока не знала.

– А дети ничего не говорили?

Инспектор Мэтерс взглянула в окно на детей и ответила отрицательно.

– Старший инспектор распорядился дождаться вас.

– В таком случае, идем. – Блум снова обменялась с Баркером рукопожатием и проследовала за Мэтерс в соседнюю комнату.

– Ого, Фред, – заговорила с мальчиком инспектор, – отличная башня! – Она присела в кресло, которое раньше занимала ее коллега, теперь покинувшая комнату, и с помощью пульта включила видеозапись. – Ничего, если мы немного поговорим, пока вы строите? – По ее теплому тону и дружелюбному выражению лица Блум сразу поняла: инспектор знает что делает. – Это доктор Блум.

– Привет, Фред. Привет, Джулия. Я Огаста. – Блум села.

У темноволосого мальчика кожа имела более темный оливковый оттенок, чем у его младшей светловолосой сестренки. На нем были джинсы и красная футболка с самолетом спереди, на Джулии – розовые легинсы и фиолетовое платье с единорогами.

– Тебя зовут, как месяц, – Джулия радостно засмеялась.

– Правильно. И тебя тоже, – кивнула Блум.

Малышка озадаченно нахмурилась.

– «Огаста» пишется почти как «август», а «Джулия» – почти как «июль».

Джулия просияла:

– Да, как июль!

– У нее день рождения в июле, – Фред смотрел на Огасту широко раскрытыми глазами.

– Может, поэтому твои мама с папой и выбрали это имя.

Фред перевел взгляд с сестры на Блум:

– А у вас когда день рождения?

Блум улыбнулась.

– А ты угадай.

– В августе! – хором сказали дети.

Инспектор Мэтерс подмигнула Блум и начала осторожно выспрашивать у детей подробности трагедии. Она спросила, что у них было на завтрак вчера утром и кто сидел вместе с ними за столом.

– Хлопья и один только папа, – ответил Фред.

Постепенно они перешли к обеду: на их отца напали, пока он готовил бутерброды с сыром и резал ломтиками яблоки. Блум слушала, наблюдала и надеялась, что в ближайшее время они не наткнутся на каменную стену молчания.

– Фред, а где были вы с Джулией, пока ваш папа готовил обед? – спросила Мэтерс.

Мальчик помедлил, держа желтый прямоугольный кирпичик над башней.

– Мы помогали. – Он положил желтый кирпичик на место и крепко придавил, чтобы детали сцепились.

– Вы с Джулией были в кухне?

Он кивнул. Джулия молча продолжала строить свою башню.

– Можешь рассказать, что было дальше? – Мэтерс подалась вперед на своем кресле, нависая над макушкой Фреда.

Мальчик сосредоточенно продолжал строить башню.

– Мама и папа поссорились.

Мэтерс переглянулась с Блум и спросила:

– Мама была там?

Фред кивнул.

Блум выпрямилась на своем месте. Значит, еще вчера, спустя три месяца после исчезновения, Фэй была жива. Хорошая весть, хоть и несколько неожиданная.

– Больше с мамой и папой никого не было?

Фред покачал головой и добавил к башне еще пару кирпичиков.

– Только я и Джулия.

У Блум учащенно забилось сердце. А может, весть совсем не хорошая. На этот счет у нее возникли дурные предчувствия.

Голос Мэтерс смягчился:

– Как ты узнал, что они поссорились, Фред?

Мальчик встал на колени рядом с ящиком с игрушками, отложил несколько деталей «Лего» и отобрал еще две. Блум отметила, что выбранные кирпичики красные. Джулия продолжала возводить свою конструкцию только из оранжевых блоков.

– Фред, как ты узнал, что они поссорились? – Мальчик стоял и смотрел на свою башню. – Ладно, Фред. Я понимаю, об этом трудно говорить. Ты храбрый.

Фред быстро помотал головой.

– Не спеши отвечать, детка.

Он помотал головой еще раз.

Мэтерс переглянулась с Блум, словно желая спросить: «Сделаем перерыв?»

Блум уже собиралась согласно кивнуть, когда Фред вдруг заговорил так быстро, что порой слова звучали невнятно:

– Я не храбрый. Папа кричал – беги. Я схватил Джулию. Не знал, куда идти. Побежал. Держал Джулию за руку. Она упала, я тащил ее по ступенькам. Спрятался за кровать. А Джулию спрятал за свою спину. Потом пришла мама. – Он впервые взглянул на Мэтерс. – Потом пришла мама.

– Все хорошо, Фред. Здесь, с нами, ты в безопасности. Все хорошо, – заверила Мэтерс.

Фред перевел взгляд на свою башню.

– Потом пришла мама – и?.. – мягко напомнила Мэтерс.

Фред молчал, мучительная пауза затягивалась.

– Я боялся, – наконец прошептал он.

– Чего, Фред?

Глаза мальчика наполнились слезами.

– Мама била папу.

О нет. Неужели убийство стало последним заданием в какой-то безумной игре? Но кто мог додуматься до такого? Кто согласился участвовать? Значит, это расследование оказалось им с Джеймсоном не по зубам. Они разбирались с этим преступлением после того, как оно произошло. Они его не предотвратили.

Мэтерс с трудом сглотнула и накрыла рукой ладошку мальчика.

– Ты видел, как мама била твоего папу?

Мальчик кивнул:

– Я боялся.

Мэтерс перевела взгляд на Блум, но продолжала поглаживать руку мальчика.

– Я плакал, – добавил Фред.

– Это ничего. Многие люди плачут, когда им страшно, дорогой. Ты вел себя очень храбро.

Фред оглянулся на сестру. Джулия по-прежнему играла в конструктор, будто и не замечая, что на расстоянии меньше метра от нее ведется разговор.

– Я не храбрый, – снова сказал Фред.

– Ты очень храбрый потому, что рассказал мне, Фред. Очень.

Фред расплакался, давясь всхлипами и не сводя глаз с сестры.

– Можно мне спросить? – обратилась Блум к Мэтерс, потом повернулась к Фреду: – Фред, почему ты считаешь, что ты не храбрый? – Мальчик перевел на нее взгляд. – Ты ведь увел сестру и закрыл ее собой. Разве это не храбрость?

Фред помотал головой.

– Почему же нет?

– Потому что… – Он бросил взгляд на сестру. – Потому что я заплакал. – Его голос дрогнул, дыхание перехватило.

– Пока достаточно, – вмешалась Мэтерс тоном, явно предназначенным для Блум.

Не реагируя на нее, Блум смотрела, как мальчик, в свою очередь, смотрит на сестру.