Текст книги "Сталинградский апокалипсис. Танковая бригада в аду"

Пятница, 28 августа 1942 г. РАЗГОВОР ПО ДУШАМ.

Враг предпринимал отчаянные попытки для продвижения к Сталинграду, и ему это с большими для него потерями пока удается. Авангардные его танковые и моторизованные части прорвались северо-восточнее нашего расположения, заняли станцию Тундутово и развивают наступление в направлении Красноармейска. Туда наши водители обычно ездили за боеприпасами, горючим и продовольствием для бригады. Стало известно, что бои шли уже где-то севернее нас, в районе Ивановки. Мы оказались явно в мешке. Эта группировка немцев отрезала нас от Волги и если соединится с северной, которая вышла к Волге, то захлопнут мешок, и мы окажемся в окружении, чего опасались последние дни. Мрачная перспектива. Думаю, что все это понимают, но об этом не говорят. От прибывших за боеприпасами и горючим водителей узнали, что тяжелые бои идут в районе Зеты. Кроме остатков бригады, там находится часть армейских резервов нашей 64-й армии.

Вечером после ужина замполит Титов собрал личный состав роты на очередную молнию. Он сообщил, что враг, истекая кровью, рвется к Сталинграду, бросая в атаки все новые и новые силы. Они не бесконечны. И он найдет себе могилу здесь, на волжской земле, где наши войска стойко обороняются, уничтожая его. И наша танковая бригада, ее остатки, проявила исключительный героизм и самоотверженность при обороне Зеты. Все попытки врага овладеть Зетами безуспешны. 1-й батальон бригады уничтожил двенадцать танков противника, имея всего пять машин и одну противотанковую батарею. Особенно отличился капитан Рустиков. Он лично подбил два танка противника. Командир 2-го танкового батальона старший лейтенант Гавриленко неоднократно выводил танки из укрытий и шел в атаку на наступающую мотопехоту противника, воодушевляя личный состав батальона своим примером. Командир танковой роты лейтенант Михайлов девятнадцать раз ходил в атаку. Особо отличились воентехник 1-го ранга Пак, механик-водитель старшина Лесовский – огневыми средствами танка и гусеницами уничтожали огневые точки и живую силу врага, совершив рейд по его боевым порядкам.

Лейтенант Лейкин подбил два танка противника, задержав его продвижение на участке, занимаемом нашими войсками. Командир роты Мартыненко, младший лейтенант Калашников, командир взвода младший сержант Назаров уложили перед своими позициями несколько десятков солдат и офицеров противника, удерживая занимаемые рубежи. Красноармеец Бадылевский проник в район расположения противника, залез в подбитый немецкий танк, развернул башню и открыл огонь по вражеской мотопехоте. Там и группа наших ремонтников во главе с воентехником Воропаевым немало способствует успеху танкистов.

Комиссар сделал паузу, откашлялся и продолжал:

– Слушайте о позорном случае, имевшем место в бригаде. Связист роты управления красноармеец Штейнберг зарыл в землю свой партбилет, боясь, что попадет в руки немцев. За проявленную трусость, шкурничество и паникерство его исключили из членов ВКП/б/ и передали суду военного трибунала. И на нашей совести позорный факт. Среди нас жил вражеский лазутчик. Ел, спал с нами. Вел подрывные разговоры, склонял наших людей перейти к врагу, в плен сдаться, к семьям вернуться. И никто его за шкирку не посмел привести к особисту. Позор нам всем. Он и пьянку спровоцировал, и врагу бы преподнес нас всех как на тарелочке, но, к счастью, не рассчитал. Взрывы и поджог горючего – это дело его рук. Этот случай должен выше поднять нашу бдительность, чтоб никакие уловки врага не прошли.

Под вечер решили немного отдохнуть, Манько с Наумовым расстелили тент на земле возле машин. Я разбросал шинели, плащ-накидки. Прилегли. Присоединились к нам Ген и Саркисян. Подошли Дьяков и старшина «Крошка».

И в нашем кругу началось обсуждение поступка Штейнберга. Пришли к выводу, что сержант не изменил присяге, Родине, не враг нашего народа. Он проявил малодушие. Страх, как говорят, помутил разум. Еврей не может быть изменником Родины и перейти на сторону немецко-фашистских захватчиков. Это противоречит здравому смыслу. В партии ему не место, но в строю, на поле боя он не подведет, постарается искупить вину – свое малодушие.

Жизнь евреев и их судьба неразрывно связаны с судьбой Советского Союза. Выстоит страна, и евреи могут рассчитывать на существование как народ, нация. Не дай бог – потерпит поражение, и с евреями будет покончено. Это сознает каждый еврей и, не жалея жизни, будет бороться до полной победы над врагом. Суду военного трибунала за этот поступок его не следовало бы подвергать.

Суббота, 29 августа 1942 г. НЕ МЕСТО ЖЕНЩИНЕ НА ВОЙНЕ.

Зеты подвергались неоднократным налетам вражеской авиации и артиллерийскому обстрелу. Наши войска удерживали занимаемые позиции. Поступил приказ командующего 64-й армией о выходе из боя и об отводе 254-й танковой бригады к Сталинграду. Бригада сдала участок обороны в Зетах и оставшиеся танки с экипажами 13-й танковой бригаде, которая прибыла на смену. Вышла из полосы массированных бомбовых и артиллерийских ударов на север, и к полудню остатки ее выдвинулись на рубеж Кошары–Блинников, где заняли оборону. Чем обороняться? Ни одного танка. В мотострелковом пулеметном батальоне осталось несколько минометов и одна противотанковая батарея. У личного состава автоматы, карабины и пистолеты. В Блинников прибыли наши две ремонтные группы, Ванина и Воропаева.

Враг наступал. Восточнее нас и северо-восточнее, не более чем в двух-трех километрах, раздавалась артиллерийская канонада, то затихая, то усиливаясь.

Танковая бригада потеряла боеспособность, и ее планировали вывести из боев для повторного формирования. Но в обед стало известно, что бригада получила пополнение: прибыли две роты с танками Т-70. Их отдали 1-му батальону. Это уже немало, значит, предстоят еще бои. А мы надеялись, что выходим на формирование.

Из нашей роты выделили группу красноармейцев с командирами – в помощь саперам для возведения оборонительных сооружений. Бригаде приказали занять здесь оборону и задержать продвижение противника. В поселке было много частей. Еще больше проходили мимо нас на север. Это части и соединения 64-й армии отходили к внутреннему оборонительному рубежу, к южной окраине Сталинграда.

Из роты шла машина в штаб бригады. Решил поехать в медсанвзвод. Дополучить перевязочный материал, шины. Острой необходимости в них не было. Еще имелись запасы. Но, возможно, я искал повод, чтобы увидеть Майю.

У штаба бригады встретил военфельдшера роты управления Гомельского Семена. Выглядел он браво, подтянуто. Мы обнялись.

– Рад тебя видеть живым и здоровым. Расскажи, как дела наши. Ты же возле командования. Что нас ждет? Выведут ли нас для переформирования?

– Пока будем воевать. По секрету скажу тебе, что наше дело – швах. Бригаде приказано занять оборону и прикрыть отход на Андреевку дивизий, с которыми взаимодействовали: 204-ю и еще две – 138-ю и 29-ю. Они должны занять оборону ближе к городу.

– Мы почти в окружении. Что сделает бригада с двумя ротами танков? Воевать-то нечем, – заметил я.

– Две роты – это уже что-то значит. Еще что-нибудь дадут. Видно, нужно вывести армию из мешка, чтоб не попали в окружение. А мы можем лечь костьми тут.

Наше положение критическое. Мы очутились в мешке, горловина которого пока открыта на Сталинград, куда нас и направляют. Северо-западнее в город вошла 6-я армия Паулюса и достигла Волги.

Вместе с ними несколько южнее наступают румынская, итальянская и венгерская армии.

С юга в Сталинград вдоль Волги, опережая нас, стремятся армии Гота и Манштейна. Параллельно им отходим к городу и мы – 64-я и 62-я армии и много других частей и соединений, ослабленных в прошедших боях.

Враг близок к захвату Сталинграда, что закроет горловину мешка и приведет к неминуемой катастрофе, последствия которой могут решить исход сражения в пользу противника.

– Скажи, где медсанвзвод? Нужно получить перевязочный материал.

– Недалеко здесь. Я туда иду, пошли – покажу. Они не развернулись. Все на машинах.

С главной улицы свернули в переулок. В одном из дворов и вдоль забора стояли санитарные и транспортные машины. Нашел Гасан-Заде.

– Чего пришел? – встретил он меня высоким крикливым голосом. – Опять раненых привез? Некуда их брать, и не знаю, куда их отправлять. Сказали, жди указаний. Больные идут, раненых везут. Наши и чужие. Как работать и чего ждать?! Сами не знают, на каком свете! Чего молчишь? Я все говорю, а тебе слово не даю сказать. Здравствуй. Скажи, зачем пришел?

– Здравствуйте. Приятно видеть вас живым и здоровым.

– Что со мной сделается? Я везучий. Так сказала моя бабушка, когда принимала меня на свет божий. Пока не ошиблась. Рад видеть и тебя живым и здоровым. Надеюсь и дальше. Что ты хотел от меня? Или к Майе пришел?

– Хочу получить бинты, шины.

– Извини. Иди к Шепшелеву. Он будет ворчать, но не обращай внимания. Скажи, что я послал. Напиши требование и получай.

Я нашел Шепшелева, сказал, зачем пришел. Ни слова не говоря, он повел меня к бортовой машине и сбросил марлевый мешок – комплект шин и фанерный ящик – комплект перевязочного материала.

– Транспорт есть? Как и куда понесешь?

– Пока оставлю здесь и пойду за машиной. Она у штаба бригады.

Стал искать место, куда можно пока положить комплекты. Поднял один и понес к домику, у крыльца которого висела фанера с красным крестом. Из домика на крыльцо вышли врачи Зоя Ложкина и Майя Вайнштейн.

– Можно оставить комплекты, пока я за машиной схожу? – нашелся я.

– Конечно, пожалуйста, – сделала реверанс Ложкина. Посмотрела на Майю и рассмеялась.

Я растерялся. Очень неловко мне было. Стоял с ящиком в руках, все смотрел на Майю. Вдруг сообразил, что даже не поздоровался.

– Здравствуйте! – сказал я.

Они опять рассмеялись, а Ложкина убежала к машинам.

– Ящик-то поставьте и второй комплект принесите, – сказала Майя.

Я сходил за вторым комплектом, положил его поверх первого и подошел к Майе.

– Здравствуйте, Майя.

– Вы уже поздоровались. Смешной вы какой, неловкий, – она подошла ко мне ближе, застегнула пуговицу на моей гимнастерке. Я дышать перестал, а она продолжала: – Спасибо за маникюрный набор. Только сегодня девочкам показала. Очень красивый и, видно, удобный, но я еще не пользовалась. Храню для лучших времен. Как хорошо помылись в Зетах у вашей хозяйки. Спасибо. И вкусные лепешки приготовила хозяйка. Надо же было случиться налету вражеской авиации. Хотелось бы и сейчас помыться, хоть в речке искупаться или у колодца от пота и пыли отмыться. Где и как? Здесь не завели хозяйку? – лукаво спросила она.

– Пока нет, не успел.

– Вам, мужикам, проще, а нам как? В одежде от ваших взглядов не спрятаться. Думаем в сарайчике помыться. Зоя побежала ребят упросить воду принести, хотя бы холодную.

Я уставился на нее и молчу. Замолчала и она.

– Страшная я?

Я молчал.

– Что молчите?

Я смотрел на Майю и думал, как тяжело женщине на войне. Война – это мужское дело. А как тяжело женщине на войне. Мужик запросто разденется по пояс, помоется у любого колодца, водоема, – справит естественные надобности тут же на колесо машины или под любое дерево. А женщине? С ее физиологическими периодами, с ее гигиеническими потребностями помыться или подмыться. Как все это сложно и нередко невыполнимо. Все вокруг ждут от нее улыбки, ласкового слова, а она мучается от того, как бы справить естественную нужду, поддерживать в чистоте хотя бы некоторые части своего тела.

Я все смотрел на Майю. Глаза, такие выразительные, необыкновенные, как всегда я их видел, а сейчас растерянные, беспомощные, по-особому печальные, как бы говорящие: «Я здесь, сюда определила меня судьба, и что я могу поделать?»

– Чего молчите и так смотрите на меня, изменилась очень?

– Просто не место вам здесь, Майя. Ни моим сестрам, родным. Ни одной женщине не место на войне, где и мужчине непосильно трудно.

Мне жаль ее как сестру, на которую взвалилась непосильная ноша, не совместимая с женской сутью, с предназначением женщины. Я эту ношу, не задумываясь, переложил бы на свои плечи.

Она развела руками, которые лучше слов выразили: «Мол, что же делать?»

– О чем же вы думаете? Неловко как-то ваше молчание.

И я разговорился:

– Перенес бы я вас в родную мою Белоруссию, в пущу полесского края, где поместил бы в светлый теремок, возле которого протекает чистый ручеек, воду которого можно пить и в котором можно купаться. Велел бы всем зверям ублажать и лелеять вас. Медведям – носить мед, бруснику с земляникой, свежую рыбку; волкам – свежанину, а не консервы или концентраты; лисичкам – цыплят; зайчикам – свежую картошку, морковку и капусту; белочкам – орешки в шоколаде: русалкам – свежий хлеб и пышные булки, а не сухари; и птицы распевали бы волшебные мелодии или только вальсы и танго, если любите.

Ее глаза засветились таким счастьем, будто ребенку преподнесли расцвеченную огнями новогоднюю елку.

– А себе какое место определите при тереме?

– Это вам решать. Хоть сторожем вокруг, а если позовете...

– Хватит, фантазер! Сил нет больше слушать.

И слезы полились из ее потеплевших глаз, уже не печальных, излучавших тепло, признательность.

– Бегите к себе. И мне пора – много дел. Спасибо за добрые пожелания, – она стала уходить, остановилась, вернулась ко мне, положила руки на плечи, подтянулась на цыпочках, поцеловала и тихо сказала: – Спасибо большое, развлекли и порадовали, спасибо.

Она повернулась и произнесла издали:

– Чтобы беда вас миновала!

– И вас также, – крикнул я.

Она исчезла в домике. Я все стоял. Опомнился, пошел к штабу, вернулся с машиной, погрузил комплекты. Возле домика с красным крестом толпились красноармейцы, командиры. Большинство в повязках. Заехали в штаб, захватили ожидавших там командиров и убыли в расположение роты.

Весь день и ночь отходили части и соединения 64-й армии мимо нас в направлении Сталинграда. Прошли два медсанбата и за ними части не менее двух дивизий, ослабленных и измотанных, прошли остатки курсантских полков Грозненского, Винницкого и Житомирского пехотных училищ. В Житомирском курсантском полку, занимавшем оборону в полосе действия нашей бригады у разъезда 74-й километр, осталось в живых около десяти процентов личного состава. Погиб и начальник училища – командир курсантского полка полковник Гусев.

Все отчетливее стала раздаваться артиллерийская стрельба и взрывы бомб южнее нас. К звукам канонады северо-западнее нашего расположения мы уже привыкли. Враг наступал и с юга. Наши войска вынуждены отходить на новые рубежи. Удержать оборону Сталинграда на дальних подступах не удавалось. Все отступаем. Части здорово потрепанные, но могли бы еще сражаться. Или их решили сохранить, пополнить? Прикрыть отход других частей, значит, встречу с врагом взять на себя и по возможности задержать его. Тяжелая участь и на этот раз выпала бригаде. Мало осталось людей, мало вооружения. Две маршевые танковые роты... Не сила для такой задачи. Каждый в бригаде понимал, что придется стоять насмерть, что врага надо задержать хоть на какое-то время, пока не организуют оборону отходящие части дивизий на южной окраине города.

Подразделения бригады вторую половину дня и всю ночь рыли траншеи, рвы, закапывали технику, готовились встретить врага. А мимо все шли и шли войска.

Ремонтные группы роты были отправлены непосредственно в боевые порядки, на позиции, где приводили в боевую готовность технику и вооружение, подвозили боеприпасы и горючее.

Командир роты вызвал к себе командиров и сержантов – командиров отделений.

Когда мы все собрались, он объявил:

– После взятия Тундутово немцы выдвинулись восточнее нас на Ивановку и вышли на Гавриловку. С юга наши части отходят, и к утру его танковые и моторизованные колонны ожидаются у Блинникова. Нашей бригаде приказано прикрыть отход частей и дивизий нашей 64-й армии. Задача для бригады, как сами понимаете, очень сложная. Никто не уйдет с занимаемых позиций. Командир бригады приказал нашей роте отойти в новый район сосредоточения западнее Бекетовки. Через час должны оставить Блинников. На догрузку машин даю 40 минут. Неисправные машины взять на буксир. Колонну поведу я. Разойдись!

Через час колонна машин РТО вышла из Блинникова.

Воскресенье, 30 августа 1942 г. «ПЛАНОВЫЙ» ОТХОД?

В последнюю неделю в самой сложной военной обстановке рота технического обеспечения двигалась впереди бригады не к фронту, а в обратную сторону. Это возможно было только в отступлении. Раньше всех снималась с места и двигалась в новый район дислокации. Затем к нам подходили, а иногда и не успевали дойти остальные подразделения бригады. Так и сегодня: мы первые вышли из Блинникова.

Шли мы глубокой ночью на север, северо-восток, параллельно продвигавшимся от нас справа вражеским войскам. Мы шли в потоке отступавших войск по каким-то проселочным дорогам. Командир принял решение свернуть с главной дороги и дождаться рассвета. Всей колонной съехали в сторону на полкилометра. Остановились, организовали круговую оборону. Водителям дали вздремнуть. Встретил рассвет в кабине. Утро было прохладным. Даже в шинели продрог.

Внезапно тишину разорвали глухие взрывы бомб и отчетливая артиллерийская стрельба, взрывы снарядов и мин в районе главной дороги, с которой свернули, и позади.

Видно, немцы подошли к поселку, и бригада ведет бой. Отошли мы от Блинникова всего несколько километров. Весь личный состав был в тревожном ожидании. Впереди и сбоку немцы. Наши ведут бой сзади. Надолго ли их хватит? Если враг прорвется в наше расположение, чем обороняться?..

И мимо нас, вдоль оврага, и по главной дороге отходили войска на северо-восток, к Сталинграду. Машины с людьми, орудия, пешие колонны бойцов с полной выкладкой, у некоторых на плечах противотанковые ружья. Шли безмолвные, понурые, с опущенными головами, усталые воины. Войска отступали... В общем потоке шли санитарные и бортовые машины с ранеными. Много легкораненых шли пешком. Часть их подбирал попутный транспорт. Шли быстро. Спешили выйти из мешка. Говорили, что немец сидит на плечах, прет сзади. Как же наши? Мы ждали командира. Готовы были в путь. Мимо все шли и шли отступающие войска. Отзвуки близкого боя то нарастали, то стихали, но не прекращались. Прибыл командир и ремонтная группа с летучкой и двумя бортовыми машинами. Подходили машины из подразделений бригады. Они сообщили, что наши ввязались в тяжелые бои с наступающим противником, отошли к юго-восточной окраине Блинникова и там сдерживают его продвижение. Авиация противника прокладывает своим войскам путь, вывела из строя два танка.

Отзвуки боев раздавались все ближе и ближе. Различается пулеметная и автоматная дробь. Прибыла кухня с водой. Где-то набрали. Немного воды раздали личному составу для питья. Стали варить обед. Еще подходили единичные машины из подразделений бригады.

Вскоре остановилась возле оврага колонна машин в сопровождении нескольких танков Т-70. Это была рота управления, медсанвзвод с ранеными. Я пошел к ним. Все имущество у них было погружено на машины. Ничего не развернули. Ни одной палатки. Раненых собралось немало. Еще подвозили. Их обрабатывали на расстеленном на земле брезенте, некоторых на носилках. Я подключился в помощь. Накладывали шины, поправляли повязки. Когда закончили обработку раненых, приступили к погрузке. Более тяжелых грузили в санитарную машину, остальных – в открытые бортовые. Сопровождать колонну приказали военфельдшеру Шепшелеву. Он все сокрушался: «Куда их везти, кто их у меня возьмет, какие еще дороги свободные?» Боялся, что попадет с ними к врагу. И опасения его были не без оснований. Обстановку не знали. Наши водители вчера привозили боеприпасы и горючее из Бекетовки. Я посоветовал ему везти раненых туда через Нариман на Варваровку. Ивановка уже достоверно захвачена немцами. Бои вчера шли у Гавриловки. По этому пути и отходили к Сталинграду наши войска. Другого пути не было.

Ко мне подошла Майя.

– Идемте, я вам полью. Руки у вас в крови. Смотрите, спереди на гимнастерке и сбоку пятна крови.

Работал без халата и измазал гимнастерку кровью раненых. Тут только я заметил, насколько усталыми были Майя, Зоя Ложкина и все другие. Халаты у них в крови, спутанные и грязные волосы торчали из-под пилотки, лица потные.

–Давайте лучше я вам полью, – обратился я к Майе.

– Нет. Нам надо помыться, хотя бы по пояс: такие мы потные и грязные, аж самим противно.

– Где и как? Здесь нет воды.

– Вода у нас есть. Котлы полные и термоса. Моемся между машинами. Брезентом огораживаемся. Приспособились. На стыд махнули рукой. Закрываемся, конечно.

Санитары обносили раненых водой.

– Удастся ли выйти из боев?

– Пока отступаем. Кто знает, как все сложится. Что ж, Майя, мне бежать надо.

– Да, да, задержала я вас.

– Я бы навечно остался бы с вами.

– Идите, идите, свидимся еще, дай бог, до встречи!

Она замахала правой кистью и стала отходить от меня.

– Кончайте миловаться, не соблазняй, парень, моих девушек. Таких, как ты, тут много, а их у меня всего две-три и обчелся. Давай, давай к себе. Не обижайся, приходи, – можно сказать, прогнал меня Гасан-Заде.

Майя уже убежала. Я направился к себе в роту. Свидимся ли еще?

Машины уже были вытянуты в походную колонну и готовы были к маршу. Часть не заводились – их объехали. Спешили уйти подальше из этого района. Справа, далеко впереди от нас, все раздавалась стрельба. Враг далеко опередил нас в этой параллельной гонке. Странно. Враг наступает, мы отступаем и идем параллельно рядом. Наседал еще и сзади на нас. Он стремился к Сталинграду, и мы стремились к нему. Так шли два потока вражеских друг другу войск. Владея инициативой, враг мог отрезать нам отход к городу, окружить и разгромить. Но, видно, он спешил занять город и не очень считался с отступавшим потоком наших войск. Или мы ему не были помехой? Наша рота, да и бригада в целом были каплей в море, и что значила эта капля? А она цеплялась за какой-то участок, противостояла вместе с себе подобными штурмующему валу.

Сколько можно отступать? «Плановый» отход? И в начале войны отступали целые армии, а когда попадали в окружение – теряли способность к сражению и в большинстве своем сдавались в плен с оружием, техникой, продовольствием. Вполне еще боеспособные части и соединения погибали. Если все эти отступающие войска попадут в окружение, то они будут уничтожены, ибо разрозненные не в состоянии будут оказывать сопротивление. Наше командование, должно быть, это понимает. Может, вернее было бы эти войска повернуть против врага. Смерть в бою, а не гибель в плену, облегчила бы действия войск, которые придут нам на смену. Врага можно бить, в чем убедились у разъезда. Командованию виднее. Не с моего положения оценивать обстановку, но отступление уже не воспринимается. Пора брать инициативу в свои руки. Иначе – крах всему. Трудно даже представить, что нас ждет.