Текст книги "Бесполезная классика. Почему художественная литература лучше учебников по управлению"

В таком обращении Наполеона перед Аустерлицем слышны уверенность, страсть, готовность разделить с солдатами трудности и опасность битвы в трудную минуту, а также такой глобальный посыл, как нация, ее честь и мир ее достойный. Не забывает император и о насущном – обещании возврата на зимние квартиры.

Солдаты! Русская армия выходит против вас, чтобы отомстить за австрийскую ульмскую армию. Это те же батальоны, которые вы разбили при Голлабрунне и которые вы с тех пор преследовали постоянно до этого места. Позиции, которые мы занимаем, – могущественны ‹…› Я сам буду руководить вашими батальонами. Я буду держаться далеко от огня, если вы, с обычной храбростью, внесете в ряды неприятельские беспорядок и смятение; но, если победа будет хоть одну минуту сомнительна, вы увидите вашего императора, подвергающегося первым ударам неприятеля, потому что не может быть колебания в победе, особенно в тот день, в который речь идет о чести французской пехоты, которая так необходима для чести своей нации.

Под предлогом увода раненых не расстраивать ряда! Каждый да будет вполне проникнут мыслию, что надо победить этих наемников Англии, воодушевленных такою ненавистью против нашей нации. Эта победа окончит наш поход, и мы можем возвратиться на зимние квартиры, где застанут нас новые французские войска, которые формируются во Франции; и тогда мир, который я заключу, будет достоин моего народа, вас и меня.

Кстати, эти слова Наполеона могут служить примером обращения руководителя к сотрудникам как такового. Лаконичное сообщение, несущее, однако, всю необходимую информацию, дает четкий эмоциональный посыл и воспринимается не как формальная отписка, а именно личное обращение к каждому.

А вот в обращении, написанном императором в канун Бородинского сражения, насущное выносится на первый план. Высокие мотивы упоминаются лишь в конце и весьма размыты. Что понятно – армия устала, Наполеон тоже. Французские солдаты хотят отдохнуть и вернуться домой. Гораздо сильнее, чем остаться в памяти потомков, о чем в обращении упоминается лишь в силу законов жанра.

Воины! Вот сражение, которого вы столько желали. Победа зависит от вас. Она необходима для нас; она доставит нам все нужное: удобные квартиры и скорое возвращение в отечество. Действуйте так, как вы действовали при Аустерлице, Фридланде, Витебске и Смоленске. Пусть позднейшее потомство с гордостью вспомнит о ваших подвигах в сей день. Да скажут о каждом из вас: он был в великой битве под Москвою!

Примеров обращения такого рода, составленных Кутузовым, в романе нет, но Толстой неоднократно говорит о некоем настрое, который формировался в русской армии как бы сам по себе. Это то самое чувство, о котором говорил князь Болконский. Вот продолжение фрагмента романа, где об этом шла речь:

…чтобы там ни было, что бы ни путали там вверху, мы выиграем сражение завтра. Завтра, что бы там ни было, мы выиграем сражение!

– Вот ваше сиятельство, правда, правда истинная, – проговорил Тимохин. – Что себя жалеть теперь! Солдаты в моем батальоне, поверите ли, не стали водку пить: не такой день, говорят.

Истоки такого настроя очевидны – русские дрались за то, что им по-настоящему дорого. В той же беседе князь Андрей говорит о том, что именно благодаря этому духу русские войска могли одержать победу уже под Смоленском, если бы не приказ Барклая де Толли:

…мы в первый раз дрались за русскую землю, что в войсках был такой дух, какого я никогда не видал, что мы два дня сряду отбивали французов и что этот успех удесятерял наши силы. Он велел отступать, и все усилия и потери пропали даром.

Впоследствии Безухов, оказавшись на батарее Раевского, сам увидел, как проявляется этот дух.

Пьер замечал, как после каждого попавшего ядра, после каждой потери все более и более разгоралось общее оживление.

Как из придвигающейся грозовой тучи, чаще и чаще, светлее и светлее вспыхивали на лицах этих людей (как бы в отпор совершающегося) молнии скрытого, разгорающегося огня.

Скорее всего, формула искусственного создания такого «огня» давно разработана социологами и психологами. Нам она неизвестна. Но совершенно очевидно, что основа ее лежит в некоем ощущении праведности и верности того, что ты делаешь, – внутреннем отзыве, созвучии той самой строгой ноте. Если эта составляющая есть, то ваша армия непобедима.

Понятно ведь, что перспектива оказаться в комфортных квартирах в качестве мотивации гораздо слабее ненависти к врагам, ворвавшимся в твой дом.

Долой фальшь

Пафос и использование трюизмов – одни из любимых приемов манипуляторов. Противостоять им можно, лишь понимая суть происходящего, пренебрегая устоявшимися общеизвестными истинами, снижая накал пафоса. Как это сделал Кутузов во время совета в Филях.

Напомним, генерал Бенигсен находился в оппозиции к Кутузову, пытаясь интриговать против него даже в самые сложные и опасные для армии и страны моменты. В Филях немецкий барон, не говоривший, кстати, на русском языке, с пафосом выступил против оставления Москвы на разграбление французам. При прочтении этого фрагмента «Войны и мира» можно увидеть, что Бенигсен, демонстрируя неудержимый патриотизм и апеллируя к важным для русских ценностям, выбрал, казалось бы, беспроигрышную тактику. Однако Кутузов, не опасаясь выглядеть менее русским, чем немецкий генерал, без церемоний отбросил всю эту мишуру, жестко расставив приоритеты.

Бенигсен открыл совет вопросом: «Оставить ли без боя священную и древнюю столицу России или защищать ее?»

‹…›

– Священную древнюю столицу России! – вдруг заговорил он [Кутузов. – Прим. ред.], сердитым голосом повторяя слова Бенигсена и этим указывая на фальшивую ноту этих слов. – Позвольте вам сказать, ваше сиятельство, что вопрос этот не имеет смысла для русского человека. ‹…› Такой вопрос нельзя ставить, и такой вопрос не имеет смысла. Вопрос, для которого я просил собраться этих господ, это вопрос военный. Вопрос следующий: «Спасенье России в армии. Выгоднее ли рисковать потерею армии и Москвы, приняв сраженье, или отдать Москву без сражения? Вот на какой вопрос я желаю знать ваше мнение.

Элен и ребята

Еще одна, описанная в романе ситуация, на которую мы решили обратить внимание, не имеет отношения к управленческим решениям, но может служить отличным примером PR. Успешной героиней этой истории выступает Элен Безухова (в девичестве Курагина), которую читатели произведения совершенно справедливо считают недалекой и легкомысленной особой. Кстати, подавляющее большинство персонажей «Войны и мира» видят ее совершенно иначе – она «успела приобрести себе репутацию прелестной женщины, столь же умной, сколько и прекрасной», а «быть принятым в салоне графини Безуховой считалось дипломом ума».

Красавица блестяще владеет искусством формирования общественного мнения. Ее умение преподнести себя и сформировать круг общения подтверждают это, но не очевидно. Самый же наглядный пример ее врожденного, видимо, мастерства – то, как она справилась с историей с двумя ухажерами.

Напомним, Элен пользовалась особым покровительством знатного вельможи и молодого иностранного принца. И в какой-то момент возникла необходимость удержать благоволение обоих поклонников, а затем выйти замуж за одного из них. Главной проблемой было то, что формально Элен все еще была замужем за Пьером Безуховым. То, как она разрешила эту проблему, прекрасно описано в приведенном ниже фрагменте, комментировать который, пожалуй, нет нужды.

Ежели бы заметны были хоть малейшие признаки колебания, стыда или скрытности в самой Элен, то дело бы ее, несомненно, было проиграно; но не только не было этих признаков скрытности и стыда, но, напротив, она с простотой и добродушной наивностью рассказывала своим близким друзьям (а это был весь Петербург), что ей сделали предложение и принц и вельможа и что она любит обоих и боится огорчить того и другого.

По Петербургу мгновенно распространился слух не о том, что Элен хочет развестись с своим мужем (ежели бы распространился этот слух, очень многие восстали бы против такого незаконного намерения), но прямо распространился слух о том, что несчастная, интересная Элен находится в недоуменье о том, за кого из двух ей выйти замуж. Вопрос уже не состоял в том, в какой степени это возможно, а только в том, какая партия выгоднее и как двор посмотрит на это. Были действительно некоторые закоснелые люди, не умевшие подняться на высоту вопроса и видевшие в этом замысле поругание таинства брака; но таких было мало, и они молчали, большинство же интересовалось вопросами о счастии, которое постигло Элен, и какой выбор лучше. О том же, хорошо ли или дурно выходить от живого мужа замуж, не говорили, потому что вопрос этот, очевидно, был уже решенный для людей поумнее нас с вами (как говорили) и усомниться в правильности решения вопроса значило рисковать выказать свою глупость и неумение жить в свете.

Скорее всего, Элен добилась бы решения своей проблемы, но заболела – «все очень хорошо знали, что болезнь прелестной графини происходила от неудобства выходить замуж сразу за двух мужей», а потом и умерла.

Глава 2
«Левша»: гениальный провал

Наша наука простая: по Псалтирю да по Полусоннику, а арифметики мы нимало не знаем.

Произведения Николая Лескова – это Россия как она есть, из первых рук. Они для тех, кто хочет увидеть страну того времени в максимальном приближении: из брички, из окна вагона, из купеческой конторы или кабинета столоначальника. Лесков хорошо знал, о чем писал. Он долго служил в уголовном суде на различных должностях, занимался коммерцией. Приобрел огромный практический опыт и знания в многочисленных областях промышленности и сельского хозяйства. По коммерческим делам часто ездил по стране, что давало ему возможность изучать быт простых людей.

…думаю, что я знаю русского человека в самую его глубь, и не ставлю себе этого ни в какую заслугу. Я не изучал народа по разговорам с петербургскими извозчиками, а я вырос в народе, на гостомельском выгоне, с казанком в руке, я спал с ним на росистой траве ночного, под теплым овчинным тулупом, да на замашной панинской толчее за кругами пыльных замашек…

– писал Лесков.

Его герои зарабатывают, разоряются, мошенничают, совершают невероятные подвиги духа. Это своего рода летопись зарождающегося капитализма, который пытались забыть в течение советского XX века. Конечно же, это весьма упрощенная трактовка творчества писателя, создавшего такие циклы произведений, как «Праведники» или «Рождественские рассказы», где Лесков с восхищением описывает людей, поступающих по законам божьим и общечеловеческим, и с горечью говорит о том, что жизнь их в обществе практически невозможна – социум не способен принять их, а порой даже должным образом оценить их поступки.

Тем не менее значительная часть его произведений – это, по сути, очень глубокая документальная журналистика, где немалое место отводится предпринимательству. В большинстве случаев это антипримеры – истории о том, как не нужно, некие мошеннические схемы.

Можно вспомнить очерк «Отборное зерно». Его герой – русский купец – представляет на выставке в Англии великолепные сорта пшеницы, которой намерен продать англичанам целую баржу. Впоследствии выясняется, что он – мошенник и использует классическую, даже в те времена, схему. Дело в том, что отборного зерна ему хватило, только чтобы представить его английским купцам, дома же – зерно бросовое, плохое. Но это его не смущает, потому что он планирует эту купленную баржу затопить, чтобы получить страховку у тех же англичан.

А в сказе «Леон дворецкий сын (Застольный хищник)» Лесков подробно описывает довольно сложную схему хищений при царском дворе, организатор которой – «крестная хапфрау» – умела считать расходы «двуями способами – плюсить и минусить по тройной бугометрии», «была всех умнее, то только и знала, что по всем ведомостям за падежом бумаг следила да пупоны стригла и посылала в заграничный банк».

Однако эта глава о самом известном произведении Лескова. Наверное, нет в России взрослых людей, которые хотя бы примерно не представляли, о чем идет речь в «Сказе о тульском косом Левше и о стальной блохе». Произведение настолько вписалось в отечественный культурный код, что герой, не имеющий даже имени, а всего лишь кличку, стал национальным брендом. Количество хозяйственных магазинов, точек шиномонтажа или прочих предприятий, имеющих хоть какое-то отношение к мастеровой работе, которые называются «Левша», неисчислимо. Но те, кто потрудился вчитаться в знаменитый сказ, стараются такие заведения обходить стороной. Потому что знают: Левша, хотя и был гением, аглицкую блоху испортил. Об этом и поговорим.

Это тоже будет антипример. История о том, как не надо, о задаче, решенной неправильно и имеющей трагические последствия как для героя, так и для государства.

Итак, рассмотрим условия задачи и ошибки, которые привели к провалу.

Дано

Герой

Косой левша, на щеке пятно родимое, а на висках волосья при ученье выдраны. Безымянный мастер, самородок, оружейник-виртуоз. Именем и званием своим не дорожит. Патриот.

Цель

Принять вызов английских мастеров, сделавших работу тонкую и интересную. Подвергнуть их работу «русским пересмотрам», превзойти ее, «чтобы англичане над русскими не предвозвышались».

Ресурсы

«Псалтирь да Полусонник».

Бизнес-план

Найти специалистов, способных сделать то, неизвестно что, и поручить им выполнить задание.

Ошибки

Не делать и не ценить свое

В общем-то, провал заложен в самом бизнес-плане. И в попытке переделать нечто уже сделанное. Зачем это делать, если, например, у тебя самого таких танцующих блох в избытке? Или чего-то другого, чем можно гордиться. Ни Платов, ни государь Николай I, ни кто-либо из присных даже не задумался над тем, чтобы поискать нечто уже сделанное в России на том же уровне. Притом что в сказе тот же Платов не раз конфузил англичан, да и государя Александра I, доказывая, что наши оружейники ничуть не хуже английских.

Государь на Мортимерово ружье посмотрел спокойно, потому что у него такие в Царском Селе есть, а они потом дают ему пистолю и говорят:

– Это пистоля неизвестного, неподражаемого мастерства – ее наш адмирал у разбойничьего атамана в Канделабрии из-за пояса выдернул.

Государь взглянул на пистолю и наглядеться не может.

Взахался ужасно.

– Ах, ах, ах, – говорит, – как это так… как это даже можно так тонко сделать! – И к Платову по-русски оборачивается и говорит: – Вот если бы у меня был хотя один такой мастер в России, так я бы этим весьма счастливый был и гордился, а того мастера сейчас же благородным бы сделал.

А Платов на эти слова в ту же минуту опустил правую руку в свои большие шаровары и тащит оттуда ружейную отвертку. Англичане говорят: «Это не отворяется», а он, внимания не обращая, ну замок ковырять. Повернул раз, повернул два – замок и вынулся. Платов показывает государю собачку, а там на самом сугибе сделана русская надпись: «Иван Москвин во граде Туле».

Англичане удивляются и друг дружку поталкивают:

– Ох-де, мы маху дали!

Кстати, государь так и не сдержал своего слова – о том, что тульского мастера Ивана Москвина благородным сделали, в сказе нет ни слова. Да и вскрывшийся факт царя не осчастливил, наоборот – стал он грустен и жалел, что Платов англичан «сконфузил». Вообще, Александр I в сказе – своего рода воплощение русского комплекса неполноценности, который заставляет безудержно восхищаться чужим и принижать свое. И в этом комплексе, наверное, тоже одна из причин вечного российского стремления кому-то что-то доказать.

Вот и мастера тульские, прежде чем приступить к работе, первым делом отправились к Мценску, к уездному городу Орловской губернии, в котором стоит древняя «камнесеченная» икона святителя Николая.

Икона эта вида «грозного и престрашного» – святитель Мир-Ликийских изображен на ней «в рост», весь одеян сребропозлащенной одеждой, а лицом темен и на одной руке держит храм, а в другой меч – «военное одоление». Вот в этом «одолении» и заключался смысл вещи: св. Николай вообще покровитель торгового и военного дела, а «мценский Никола» в особенности, и ему-то туляки и пошли поклониться.

Не создавать собирались мастера, а одолевать. И одолели, конечно, но смысла в этом, надо признаться, было немного. Это не конкурентная борьба и даже не демонстрационная «игра мышцами», а бессмысленное стремление доказать, что «мы не хуже».

Как видим, принцип «догнать и перегнать» служил проклятьем России с давних времен. Причем, как правило, в уродливых формах. Достаточно вспомнить анекдот советских времен про то, как американцы создали и отправили на Марс космический комбайн, способный отбирать образцы грунта на Красной планете, а советские инженеры в ответ придумали свой комбайн, который будет отбирать грунт у американского.

Наверняка при таких-то умениях тот же Левша и его соратники могли создать свой уникальный продукт, способный удивить не меньше, чем заморская «нимфозория». Однако это им и в голову не пришло. Почему? Может быть, потому, что к своему – будь то люди или же результаты работы – в России принято относиться пренебрежительно?

Игнорировать договорные отношения

«Пересмотр» аглицкой блохи – по сути, госзаказ. Представитель заказчика – атаман Платов – дает подрядчикам – тульским мастерам – поручение. Тут-то и начинаются хаос и неразбериха, из которых весь сюжет и развивается, потому что составить техническое задание сторонам не удается. Заказчик, как это часто случается, требует сделать то, неизвестно что, а подрядчик в целом соглашается и даже имеет какое-то свое видение, но оглашать его не желает.

Платов не совсем доволен был тем, что туляки так много времени требуют и притом не говорят ясно: что такое именно они надеются устроить. Спрашивал он их так и иначе и на все манеры с ними хитро по-донски заговаривал; но туляки ему в хитрости нимало не уступили, потому что имели они сразу же такой замысел, по которому не надеялись даже, чтобы и Платов им поверил, а хотели прямо свое смелое воображение исполнить, да тогда и отдать.

Соответственно и договора никакого между ними не случилось. Были обозначены только сроки. Других итогов, кроме «как бог на душу положит», в таком случае ожидать не приходится.

Так и вышло. В момент сдачи работы подрядчики предъявляют совершенно неочевидный результат и игнорируют требование представителя заказчика объяснить смысл своей работы. Ситуация весьма распространенная и в наше время. Обе стороны в этом случае выглядят не самым лучшим образом. Платов не верит изначально и даже не пытается разобраться. А умельцы тульские вместо того, чтобы объяснить, в чем же заключается работа, обижаются, когда представитель заказчика обвиняет их в том, что они «ничего не сделали, да еще, пожалуй, вещь испортили», и отказываются вести с ним дело в принципе.

Самое простое объяснение такому поведению – гордыня. Но циничный менеджер среднего звена увидит в этих действиях желание выйти напрямую на главного заказчика и поучаствовать в тендере покрупнее. А может, дело в том, что в России всегда лучше иметь дело с первым лицом – никто не хочет с псарями, а только с царями. Хочешь решить проблему, не полагайся на государевых людей или на государственные институты. Первые могут внезапно оказаться не у дел, как это случилось с Платовым, когда нужно было выручать Левшу из больницы, а другие просто не работают. Поэтому и пишут люди жалобы и просьбы государю, генеральному секретарю или президенту. Другие власти не имеют.

Но царь далеко, а псарь близко. И он кидает Левшу к себе в коляску в ноги, где лучший мастер, золотой кадр России, носитель прорывных технологий будет сидеть «до самого Петербурга вроде пубеля». Без «тугаментов» и без всякого права. И в дальнейшем это станет причиной гибели гениального мастера. Один патриот погубил другого. Из лучших побуждений, конечно же.

Сделать героизм основной движущей силой

Настали благословенные времена, когда практически все крупные компании, в том числе и в России, объявляют своим главным капиталом сотрудников и вкладывают серьезные средства в их развитие и создание условий для повышения эффективности, а слово «вовлеченность» стало глобальной корпоративной мантрой. Насколько декларации соответствуют действительности – не нам судить. Но на всякий случай скажем о важности такого подхода еще раз, тем более что сказ Лескова дает для этого прекрасный повод.

Начнем с очевидного и вспомним, в каких условиях работали, выполняя государево поручение, русские мастера. Трудились они в домике Левши. «Свистовые», которых отправил за ними Платов, прибыв в Тулу, никак не могли попасть внутрь.

Тогда свистовые взяли с улицы бревно, поддели им на пожарный манер под кровельную застреху да всю крышу с маленького домика сразу и своротили. Но крышу сняли, да и сами сейчас повалилися, потому что у мастеров в их тесной хороминке от безотдышной работы в воздухе такая потная спираль сделалась, что непривычному человеку с свежего поветрия и одного раза нельзя было продохнуть.

Левша был доставлен к государю в своем самом что ни на есть рабочем виде:

Идет в чем был: в опорочках, одна штанина в сапоге, другая мотается, а озямчик старенький, крючочки не застегаются, порастеряны, а шиворот разорван.

И там он рассказывает, что работу свою, которую «никакой мелкоскоп взять не может», выполнил без использования достижений научно-технического прогресса, потому что у него «глаз пристрелявши». А теперь прочитаем описание условий работы английских мастеровых.

Всякий работник у них постоянно в сытости, одет не в обрывках, а на каждом способный тужурный жилет, обут в толстые щиглеты с железными набалдашниками, чтобы нигде ноги ни на что не напороть; работает не с бойлом, а с обучением и имеет себе понятия. Перед каждым на виду висит долбица умножения, а под рукою стирабельная дощечка: все, что который мастер делает, – на долбицу смотрит и с понятием сверяет, а потом на дощечке одно пишет, другое стирает и в аккурат сводит: что на цыфирях написано, то и на деле выходит. А придет праздник, соберутся по парочке, возьмут в руки по палочке и идут гулять чинно-благородно, как следует.

Вспомним также, как англичане демонстрируют государю «мерблюзьи мантоны пеших полков, а для конницы смолевые непромокабли», а Платов «держит свою ажитацию, что для него это все ничего не значит», потому что «мои донцы-молодцы без всего этого воевали и дванадесять язык прогнали».

Наши люди могут творить чудеса в совершенно невозможных порой условиях. Вопрос: насколько невероятными были бы достижения, будь в их распоряжении «долбицы умножения» да «мантоны с непромокаблями»?

И Платов тот же вроде бы даже понимает, насколько важны условия:

Государь так соображал, что англичанам нет равных в искусстве, а Платов доводил, что и наши на что взглянут – все могут сделать, но только им полезного ученья нет. И представлял государю, что у аглицких мастеров совсем на все другие правила жизни, науки и продовольствия, и каждый человек у них себе все абсолютные обстоятельства перед собою имеет, и через то в нем совсем другой смысл.

Но при этом сам «мужественный старик» считает себя вправе приложить мастера кулаком или же лишить, по сути, свободы.

К слову, большинство историков сходится в том, что в Крымскую кампанию, которую, как говорится в сказе, Россия проиграла, потому что «ружья кирпичом чистили», практически все – от техники до оружия – оказалось малопригодным, кроме людей, показавших чудеса мужества, упорства и изобретательности.

Думать, что скрепы решают все

Англичане заманивают Левшу, предлагая ему те самые комфортные условия, в которых мастеру на родине было отказано. Они прекрасно понимают, что Левша – гений, но в то же время видят: феноменальная по своей сложности работа испортила уникальную вещь. То есть если русский умелец выучит «долбицу умножения», то цены ему и вовсе не будет.

…начали расспрашивать левшу: где он и чему учился и до каких пор арифметику знает?

Левша отвечает:

– Наша наука простая: по Псалтирю да по Полусоннику, а арифметики мы нимало не знаем.

Англичане переглянулись и говорят:

– Это удивительно.

А Левша им отвечает:

– У нас это так повсеместно.

‹…›

Они говорят:

– Это жалко, лучше бы, если б вы из арифметики по крайности хоть четыре правила сложения знали, то бы вам было гораздо пользительнее, чем весь Полусонник. Тогда бы вы могли сообразить, что в каждой машине расчет силы есть; а то вот хоша вы очень в руках искусны, а не сообразили, что такая малая машинка, как в нимфозории, на самую аккуратную точность рассчитана и ее подковок несть не может. Через это теперь нимфозория и не прыгает и дансе не танцует.

Левша согласился.

– Об этом, – говорит, – спору нет, что мы в науках не зашлись, но только своему отечеству верно преданные.

Левшу ведет один главный и неистребимый мотив – преданность Родине. Это не ура-патриотизм. Он хочет быть с родителями, жениться на русской девице, жить в своей вере. Он просто хочет быть дома. Современные коучи могли бы сказать, что Левша не хочет выходить из зоны комфорта, но, во-первых, это немного про другое, а во-вторых, зона комфорта более чем условная. Собственно, в этой зоне он и погиб.

Повествование в «Сказе о Левше» идет от имени человека неграмотного. Исключение составляют лишь две главы, где слово берет непосредственно автор. В остальном – это своего рода лубок.

«Язык испещрен прихотливыми наносами дурно употребляемых слов самой разнообразной среды», – писал Лесков.

Таким образом писатель старался передать «слишком сильное старание слагателей попасть в разговорный тон общественного слоя, из которых они берут выводимых ими лиц. Не имея возможности усвоить настоящий склад разговорного языка этих людей, они думают достичь наибольшей живообразности в пересказе, влагая в уста этих лиц слова как можно пестрее и вычурнее, чтобы не было похоже на простую речь». Но в том, что Лесков выбрал такой стиль изложения «Левши», есть еще один смысл. Таким образом – делая повесть остроумной, потешной, лубочной – он защищает читателя. В противном случае это была бы очень страшная история о том, как живут, работают и умирают русские гении. В каком-то смысле автор говорит: если вместо настоящей России у вас будет лубок… Если в качестве ресурсов по-прежнему будут «Псалтирь да Полусонник», боготворные иконы и гроботочивые главы и мощи, то проигрыш, в данном случае в виде поражения в Крымской войне, неизбежен.