Текст книги "Акакий Акакиевич"

Леонид Левинзон
Акакий Акакиевич

© Левинзон Л., текст, 2021.

© «Геликон Плюс», макет, 2021.

В книге использованы стихи Андрея Андросова

Студент

1

«Здравствуйте, мои дорогие мама и папа! Извините, я долго не писал. А сегодня сжалось сердце и взялся за ручку. У меня ничего особенного, разве повзрослел только. Живу как все – ем в столовой, хожу на лекции, иногда бываю в театре. Вечером возвращаюсь домой, выхожу остановки на три раньше и иду по скрипящему снегу, ветра нет, город тих и спокоен…»

Они жили маленькой семьёй в продуваемом всеми ветрами городе Североморске, около которого в ледяной воде Баренцева моря прятались тупорылые подводные лодки, в тундре росла морошка, а с пирса ловили плоскую камбалу. Чуть дальше от пирса на берегу были свалены одна на другую какие-то трубы гигантского диаметра, и дети капитанов самозабвенно играли там в прятки, переползая из хода в ход. Стальные облака наверху сцепились руками, российские флаги треплет ветром, разбитая техника во дворах. Около дома сарай, и маленький Мишка ныряет с крыши в наметённые сугробы. Аквариум трёхкомнатной квартиры, часы тикают. Наконец долгожданный звонок и, взрывая тишину смехом, врывается, весь в снегу, раскрасневшийся от мороза отец.

К выпускному вечеру Мишка, как все выпускники, получил в подарок записную книжечку, где на первом листке красовалась фотография их школы – казарменного длиннющего здания в три этажа, окружённого небольшим деревянным палисадником. Под фотографией было выведено летящим, как ленточки бескозырки, почерком: «До свиданья, школа, – золотое начало пути!»

Потом выпускники, отслушав последний звонок, писали друг другу пожелания:

«Нас с тобой познакомила школа, и сейчас разлучает она, но даю тебе честное слово, не забуду тебя никогда!»

Мишка и сам написал одной девочке:

«Таня! Все люди стремятся к высокому. В этом смысл жизни. И главное – в мелочи повседневных дел не забывай об этом!»

Таня недоумённо посмотрела и отвернулась.

Кто-то из них собирался стать учителем, кто-то юристом, инженером, а Мишка решил быть врачом. Большого призвания к этой стезе он не ощущал, но так как он вообще не знал, что с собой делать, а мать весь последний год вела целенаправленные атаки, сопротивляться смысла не было.

Питер встретил сумасшедшей жарой – солнце пылало над головой и плавило асфальт. Вначале они вселились в коммуналку к родственникам. Главный родственник Слава, низенький и широкий, как Азазелло, но очень смешливый, на второй день предложил Мишке пиво.

– Да я не пью, – робко сказал Мишка.

– Он не пьёт, – подтвердила мать.

– Не страшно, – успокоил Слава-Азазелло и подмигнул, – я научу.

Мать немедленно нашла другую квартиру.

Ещё была проблема: куда поступать? В стоматологический, хотя там был недобор, Мишка поступать отказался, в педиатрический тем более. Но когда проезжали по Гражданке, будущий абитуриент заметил огромный плакат «Здесь готовят организаторов здравоохранения». Сердце возбуждённо ёкнуло, судьба была решена. Они подали документы в Санитарно-гигиенический мединститут и начали готовиться. Единственное, мать часто застревала около таких вот объявлений: «Даю уроки физики, химии, математики. Гарантирую результат!» и долго задумчиво стояла. Наконец решилась.

Учеников было двое. Будто рыба, тягуче разевающий рот физик медленно растолковывал задачи, ученики уныло их решали, физик тоскливо проверял ответы. На прощание грустно сказал, что очень сомневается, сдаст ли Мишка физику.

Следующей попыткой стала химия. Маленький лысый дядька бегал вокруг двадцати ошарашенных пацанов и девчонок и раскидывал листки с задачами. Молниеносно сам их решал и немедленно набрасывал новые. Неучи только головы успевали поворачивать. Мишке он на прощанье ничего не сказал – некогда ему было.

Перед последним экзаменом приехал крайне взбудораженный отец. С поезда бросился в институт и затряс первого попавшегося абитуриента:

– Ты моего в кителе не видел?

Отпустил и побежал к вовремя появившемуся сыну.

Но вот повешены на замечательной доске списки поступивших. Ура! Мишкина фамилия там тоже. Ещё день и ещё день они чувствовали себя счастливыми. Бродили по улицам, пытались с ходу запомнить названия мостов и площадей, в Петергофе попали под дождь. Спрятались под деревом и смотрели, как испуганные люди пытаются втиснуться в такси.

День была пробежка по Эрмитажу. После просмотра Мишка понял главное: Эрмитаж очень большой и в нём много разнообразных картин и статуй.

А вот дальше начались серьёзные хлопоты по поводу места жительства. Дело в том, что люди, обещавшие оставить за Мишкой комнату, вдруг передумали. Как выяснилось, у них жили постоянным образом две студентки, и когда девочки уезжали на лето, предприимчивые хозяева сдавали освободившуюся комнату абитуриентам.

Но, наконец, поиски позади, и надо перетаскивать вещи на новую квартиру. Её хозяину шестьдесят лет, у него нет ноги, но есть крепкие руки и маленькая комнатка с раскладушкой для постояльца. И хотя от него тянет алкоголем, искать больше уже некогда. Мишке строго наказывают – пиши, пиши часто, обо всём, пиши длинные-длинные письма. Его целуют и вместе бегут к далеко остановившемуся автобусу. Через мгновение он один. Шумит внезапно налетевший ветер, поднимая с земли упавшие листья, на небо наползают тучи, Мишка бежит, падают первые дождинки, он прячется в подъезд и пережидает дождь.

2

Каждый человек должен иметь план, как жить. Мишка решил все шесть лет учиться очень хорошо, никуда не опаздывать и записал для себя в тетрадке строгие правила:

7.00 – встаю.

7.00 – 7.15 – зарядка.

7.15 – 7.20 – моюсь.

7.20 – 8.00 – еда.

8.05 – у остановки.

8.15 – 8.30 – еду.

8.35 – прихожу на лекцию.

8.45 – лекция.

Подумал и дописал: «Каждый день готовиться к урокам не менее пяти часов и не откладывать на завтра».

Итак, цикл Б, группа двадцать четыре. В первый день очень собранный Мишка правильно встал, помылся по минутам, съел оставленную ему колбасу, зарядку делать не стал и поехал в институт. Через час он уже знал, что с ним в группе будет учиться маленький ростом, с пышной причёской Лев и белобрысый наглец Колька Клёпин, при знакомстве попытавшийся испугать его резким движением. Учёба начиналась семинаром по химии. Семь ребят и семь девушек вошли в лабораторию, где параллельно друг другу стояли два длиннющих стола.

– Быстро, быстро! – молодецки выкрикнул преподаватель и постучал указкой. – Тра-та-та. Времени мало. Садитесь.

Мишка приготовился было записывать, но вспомнил, что ручка в портфеле. Не отрывая преданного взгляда, он потянул вниз руку, нащупал портфель, стал расстёгивать замок. И вдруг почувствовал, что тишина сделалась какой-то другой. Он ещё поискал ручку, когда окончательно понял – всё-таки что-то не то. Зацепившись о совершенно потрясённый взгляд рядом сидящей девушки, посмотрел вниз и задохнулся от ужаса: вместо портфеля он расстегнул замочек длинного моднючего сапожка на её ноге. Обернулся – сзади, раскрыв рты, половина группы напряжённо наблюдала за его действиями. Мишка, так и оставшись без ручки, тихонько застегнул обратно чужой сапог и сделал вид, что ничего не произошло.

– А вы почему не записываете? – недовольно указав на него указкой, в этот момент спросил преподаватель. – Надеетесь всё запомнить?

– Да я… – растерялся Мишка. Судорожно опять полез вниз за ручкой, и тут сидящая позади часть группы, не выдержав, грохнула так, что химик от неожиданности вздрогнул.

– Эт-то что такое! – возмутился. – Что смешного? Что смешного, я спрашиваю! Так вы начинаете учёбу? Кто у вас староста! Кто староста, спрашиваю! Нет до сих пор? А кто куратор? Кто куратор?

– Зинаида Михайловна, – робко сказал девичий голос сзади.

– Придётся поговорить! – и повелительно постучал указкой по столу. – Продолжаем.

В перерыве к Мишке подошёл наглый Колька:

– А ты стебок! – одобрительно сказал и, видя, что Мишка не понял, объяснил: – Стебёшься хорошо, – повернулся к собравшимся вместе девушкам и строго добавил: – Сейчас будем разбиваться на пары.

– Зачем? – полюбопытствовала девушка в модных сапожках и кинула озорной взгляд на Мишку.

– Готовиться. У нас какой первый зачёт? По физике?

– Сложно, – вздохнул кто-то.

Колька чуть не поперхнулся от возмущения.

– Да это надо трёхслойной фанерой быть, чтобы физику не сдать! – выпалил. – И вообще, со мной бояться нечего, – добавил успокоительно.

Перед лекцией по анатомии все побежали в буфет за пирожками. Мишка, хотя и не проголодался, тоже решил там отметиться. Когда подошла очередь, важно сказал толстой очкастой тётке в фартуке:

– Двести грамм беленького и конфету.

– Что-что? – переспросила та. – Чего двести грамм?

– Сока, – недоумённо ответил Мишка. – Беленького.

Сзади покатился от хохота Клёпин.

Мишка смутился.

Перед физикой девушка, выглядящая постарше, строго сказала:

– Нам надо старосту группы выбрать. И вообще относиться серьёзнее. А то уже опозорились. Теперь Зинаиде Михайловне за нас будет стыдно.

– Не помню никакой Зинаиды Михайловны, – отметил Клёпин.

– Куратор. Она же представлялась. Клёпин, как не стыдно!

– Понятно. Любка, да ради бога, – Колька был очень великодушен, – я ведь не возражаю. Хочешь, сама и становись. А заодно комсоргом и политинформатором.

– Мы серьёзный вопрос решаем! – разозлилась Любка. – Кто за то, чтобы я была старостой? Кто против? Нет? Всё – я староста. Теперь выбираем комсорга. Кто хочет?

– Я хочу, – подняла руку серьёзная на вид черноволосая девушка и тут же покраснела.

– Очень хорошо, Надя. Кто против? Нет? Надя – комсорг. А тебя, Клёпин, я назначаю политинформатором.

– Ещё чего!

– Не хочешь? Ну и дурак!

– Сама дура!

– Ах, ты так! Надя, предлагаю обсудить его на комсомольском собрании за грубиянство.

– Нет, – неожиданно проявила характер Надя и опять покраснела, – мы уже не дети, чтобы всякие глупости обсуждать.

Люба удивлённо на неё посмотрела.

– Ну как хочешь, – сказала обиженно.

После занятий Мишка направился в магазин. Запасы колбасы кончились, надо что-то покупать. Вообще мама записала рецепт, как варить курицу, но ему было лень возиться. Немножко подумав, взял себе пакет супа харчо. Прочитал инструкцию: так, так, опять варить! Нашёл сковородку, налил масло, открыл суп и за три минуты поджарил. Засунул ложкой в рот твёрдые перчёные катышки, с усилием прожевал – вроде жуются, но не до конца. Сел за стол, открыл химию и начал читать. Рот бесконечно наполнялся слюной, обманные катышки усиленно жевались, но глотать их, так и оставшихся твёрдыми, было невозможно. В конце концов злой Мишка выплюнул свою еду и понял, что сегодня останется голодным.

3

С анатомией плохо – никак она в голову не влезала. Вечером – да, точно открывал, учил. Потом побежал в кино. Утром же ничегошеньки не вспоминалось. А ведь когда-то думал – будет прочитывать материал наперёд. Куда благие намерения делись?

– Кац! – железным голосом сказала их Рыжая. – Что это за кость?

– Кость, – обречённо пробубнил Мишка, – э-э-э, берцовая.

– Чем характеризуется?

– Длинная.

– Так, молодой человек, может, вы ещё что-нибудь вспомните? Не томите, нам интересно…

– Ну пупырышки разные, выступы, места прикрепления то есть, – и, неожиданно вспомнив, Мишка быстро выпалил два латинских названия.

– Да уж, Кац, – засмеялась Рыжая, – ничего на вас не влияет, садитесь, придёте на отработку.

Мало-помалу на эти отработки стала собираться вся группа. И не потому, что двойки получали. Просто ехидны устроили себе бесплатное представление. Особенно радовался наглец Колька, садясь в первый ряд и записывая особо удачные выражения. А после того как, изучив кости и мышцы, они подошли к более интересным темам, Мишкина известность вышла за пределы двадцать четвёртой группы. На одном из семинаров его заставили взять в руки некий высушенный орган и объяснить – ну конечно! – анатомию. Так как Мишка сильно смущался, орган из руки вывалился. Потом ещё пять раз.

– Вы что, смеётесь надо мной?! – возмутилась Рыжая.

– Пусть лучше на своём объяснит! – посоветовал Колька с места.

– Выйдите, Клёпин!

Комсомольское собрание.

– У нас сегодня два вопроса, – строго сказала Надя. – Первый – билеты в театр. Второй – изучение трудов Маркса, Энгельса, Ленина.

– Предлагаю ограничиться первым вопросом, – внёс предложение Клёпин.

– Это почему?

– Потому что на второй у меня не хватает времени.

Надя покраснела:

– А на кидание пакетов с водой с третьего этажа общежития у тебя время есть?

– На это есть! – великодушно согласился Клёпин. – Кстати, Лёвка тоже кидал.

– Я не кидал!

– Ну хотел кинуть.

– Не хотел!

– Тогда уткнись. Ну, Надька, что там? Какие билеты?

– В театр. Надо развиваться. Я буду покупать, потом по лотерее распределяем. Кому досталось, пойдёт в театр.

– Мне не надо, пусть Бододкина ходит, она из Сибири. Бододкина! Ме-е-е-е…

– Молчи, фанера! – не выдержала староста.

Все засмеялись.

– Ну ладно, дальше?

– Дальше труды.

– Но ведь у нас и так есть история КПСС? – робко сказал Мишка.

– Этого мало! – запальчиво крикнула Надя. – Мы должны дойти до самой сути! Кто за? Единогласно.

– Вношу дополнительный третий вопрос! – сказала скуластая Маша Бододкина.

– Какой?

– А пошли ко мне варенье есть?

С анатомией плохо, а с английским ещё хуже. Молодая женщина, их англичанка и куратор Зинаида Михайловна, почему-то возненавидела некоего незадачливого студента всей душой. Это чувство так ясно читалось на её лице, что Клёпин одно время перестал с Мишкой садиться, чтобы рикошетом не получить неуд. Вообще отношения куратора с группой не сложились: узнав, что они решили самостоятельно читать классиков, Зинаида Михайловна сообщила в деканат, куда вызвали Надю, и она вернулась притихшая и растерянная. В общем, начало учёбы оказалось довольно волнующим, к тому же Мишка умудрился получить выговор за безнравственность – Маше Бододкиной варенья присылали так много, что съесть его было невозможно. Варенье бродило, и группа быстро переключилась пить перебродивший сок. В злополучный вечер они играли в загадки, и Мишка обошёл всех по юмору. Когда его спросили:

– Что бы ты делал, если бы тебе на голову вылили кофе?

Он, ни минутки не задумавшись, выпалил:

– Пророс и расцвёл.

Тут ввалился комсомольский патруль – они забыли запереть дверь. Посреди выяснения ситуации с соком Мишка почувствовал себя оскорблённым, вскочил, потребовал, чтобы патруль ушёл, попробовал драться и получил в нос. Очень скоро оказалось, что патрульный вожак, не удовлетворившись лаврами победителя, ещё и докладную написал.

Как раз за это время Мишка усовершенствовал окрошку. По рецепту, оставленному мамой, он всё исполнительно купил в магазине, мелко порезал, залил квасом и в тот же день съел. Сделал второй раз, третий, опять съел и задумался: уж слишком быстро окрошка заканчивалась. Сообразительная голова не подвела: Мишка купил дрожжи, вечером всыпал в остатки окрошки, утром кастрюля полная. Съел и отправился на занятия. Живот, правда, немножко побурчал. Три дня Мишка питался усовершенствованной окрошкой, подновляя её дрожжами, а на четвёртый день не обнаружил в холодильнике: хозяин квартиры, привлечённый странным запахом, выбросил её не раздумывая. Мишка до того обиделся, что отважился заявить:

– Борис Васильевич, это моя окрошка и моя частная жизнь. Вы не имели права!

– Ладно, ладно, – добродушно ответил Борис Васильевич и положил тяжёлую, натруженную костылём руку постояльцу на плечо, – съешь лучше мой борщ, давай, давай, сейчас сметанкой заправлю.

В конце семестра от них забрали англичанку и куратора Зинаиду Михайловну. Время шло быстро, о ней мигом забыли, Мишка тоже, пока не встретил случайно на Невском. Загорелая, в короткой юбочке, Зинаида Михайловна, чему-то заразительно смеясь, сидела на коленях у молодого офицера. Встретившись с Мишкой взглядом, она неожиданно подмигнула и показала ему язык.

4

Девочка Оля, у которой Мишка так и не дорасстегнул сапог, решила взять над ним шефство и пригласила в театр. До этого Мишка был в театре только раз, случайно зайдя в Дом работников связи, где танцевали самодеятельные артисты балета. Увидев ну совершенно трагический подхват, когда двое бедолаг чуть не свалились в оркестровую яму, Мишка не выдержал, засмеялся и был изгнан разгневанными родственниками артистов. Но Кировский – это не самодеятельность, Мишка даже брюки погладил. И конечно, очень понравилась «Иоланта», хотя, засмотревшись, театральный неофит уронил бинокль с галерки, по счастью ни в кого не попав. Ответный Мишкин жест был тоже красивым – билеты на знаменитую постановку про писателя и лётчика Сент-Экзюпери. Но тут Мишка просчитался – купил билеты в первый ряд. Почему просчитался? Дело в том, что по ходу пьесы военный лётчик Сент-Экзюпери, возвращаясь с полётов и показывая, как он устал, каждый раз с силой бросал боевые перчатки на сцену. Бросил один раз, ну второй, ну третий… Находка, конечно, но режиссёр не учёл, что при каждом таком бросании со сцены поднималась пыль, у Мишки першило в носу, и он оглушительно чихал. На седьмой раз, не дождавшись очередного чиха, уже раньше еле сдерживающийся зал взорвался таким хохотом, что спектакль оказался сорван: Сент-Экзюпери и ещё одна актриса убежали, перчатки некоторое время одни сиротливо лежали на голой сцене, наконец занавес грустно закрылся.

Мишка с Олей получили по номеркам пальто, вышли на Театральную и пошли в тишине к автобусу. Под ногами скрипел выпавший снежок, светила холодная луна, Оля согревала дыханием свои варежки и, улыбаясь, искоса посматривала на него. Доехали до общежития, Мишка потоптался:

– Ну, я пошёл? – спросил неуверенно.

– Конечно, – Оля отвела глаза. – Спасибо, Миша.

Она ещё раз улыбнулась, но уже как-то про себя, чему-то далёкому, не относящемуся ни к её спутнику, ни к прошедшему представлению.

– Спокойной ночи.

В первый зачёт по физике Мишка чувствовал себя преужасно. Решающий рывок по подготовке он оставил на последнюю ночь и как раз в эту ночь обнаружил на хлипкой коридорной этажерке в своей комнате книжку без обложки, начала и окончания: «Старший начинает подпевать. Глаза мрачны, но в них зажигается огонёк, в жилах – жар. Но тихонько, господа, тихонько, тихонечко: “Здравствуйте, дачницы, здравствуйте дачники, съёмки у нас уж давно начались…” Туманятся Николкины глаза…» Мишка метался от учебника к неизвестной книжке, обратно к физике, и опять к книжке, не в силах бросить волшебный текст. Опомнился он только утром, вместе с бледным рассветом, подкрашивающим усталые веки, и ему стало страшно.

– Какой кошмар! – думал в панике. – Теперь меня выгонят, и всем будет за меня стыдно! Маме и папе, дедушке и бабушке…

Прозвенели склянки первого трамвая под окном, захлопала дверьми проснувшаяся коммуналка, заняли уборную. Мишка без аппетита съел бутерброд и поехал.

Первым, кого он увидел, был бледный Клёпин, уныло сидящий на подоконнике.

– Ты что, не выучил?

Клёпин обречённо кивнул.

Великое дело солидарность – Мишку чувство вины сразу отпустило.

– Колька, подвинься!

Он открыл учебник и деловито стал его перелистывать.

– Так, так, так! Государство тратит на вас деньги, а вы преступно плюёте на учёбу…

Физик Гришка в вечно мятом белом халате с потёками от шариковой ручки во всех карманах яростно сверлил двоечников глазами.

– Вот вы! – рявкнул на Клёпина. – встаньте!

Клёпин понуро встал.

– Учиться надоело? – грозно произнёс Гришка. И мрачно поинтересовался: – В каких войсках хотите служить, рядовой?!

– В м-музыкальных, – судорожно ответил Колька, – я на гитаре играть умею.

Раздались смешки, но Гришка не остановился:

– Кто у вас комсорг?

Надя подняла руку.

– Как вы такое допустили? Почему столько двоек?

Надя покраснела.

– Я ничего не допускала.

– Тогда как вы это объясните? – рявкнул Гришка.

– Объясню, – дрожащим голосом ответила Надя. – Как комсорга меня в первую очередь интересует моральный уровень комсомольцев и верность идеалам партии. А учёба, – она выпрямилась и вызывающе посмотрела на Гришку, – это личное дело каждого.

5

Мишка подружился с Сергеем Бондарем – очень высоким и очень субтильным парнем из Украины. Сергей хорошо играл на гитаре, сушил сигареты «Аврора» на батареях, покупал и ел шпротный паштет и, будучи во всех отношениях намного более продвинутым, чем Мишка, научил его пить пиво. Ещё был он страшно упрямым. Как-то Сергей шёл по городу и тащил битком набитый портфель. Сзади шёл Мишка, и время от времени задумчиво портфель пинал. Неожиданно Сергей разжал руку, многострадальный портфель шмякнулся наземь, а его владелец как ни в чём не бывало продолжил величественное шествие. Мишка тоже прошёл спокойно – портфель то чужой. Опомнился он где-то через два квартала, побежал обратно, ничего не нашёл, и это уже было серьёзно: Сергей, пытаясь получить общежитие, полгода не прописывался. В конце концов упрямца вызвали и очень внятно объяснили, что выгонят. Так вот, паспорт с готовой пропиской и находился вместе с книжками в портфеле, а Сергей назавтра собирался в деканат. Теперь же он, устроившись на диване с гитарой, задумчиво перебирал струны.

– Серый, что делать? – тревожно спросил Мишка.

– Эта рота, эта рота, эта рота, кто привёл её сюда, кто положил её на снег…

Понимаешь, один раз Змей Горыныч летел и запутался в проводах.

– Се-е-рый!

– Ну не знаю! Пожалуй, собираться обратно на Украину.

Не выдержав моральной ответственности, Мишка встал и ушёл. Утром он взял в институтской библиотеке учебник микробиологии и принялся листать. Найдя самое страшное латинское название микроба, он аккуратно его выписал на листочек и вскоре соорудил следующее объявление: «Внимание, опасность! Пропал портфель, заражённый особо страшными бактериями типа Эшерихии коли! Нашедшего просим срочно сдать портфель в милицию и помыть руки хлоркой!» Сделав примерно сорок штук копий, он расклеил их по всем столбам и принялся каждый вечер объезжать милицейские райотделы. Что самое удивительное, через три дня в одном из них очень серьёзный белобрысый милиционер выдал ему портфель с полностью нетронутым содержимым.

– А кто принёс? – полюбопытствовал Мишка.

– Старушка одна.

– Мы объявление о пропаже писали, она не говорила?

– Просто нашла.

Мишка с триумфом притащил портфель в Нейшлотский переулок, где в одной из коммуналкок обитал Сергей, а у подъезда с висящей на одной петле дверью на вечном совещании сидели разноцветные кошки, зашёл и подчёркнуто небрежно поставил. Друг искоса посмотрел, улыбнулся и потянулся к гитаре.

– Серёжка, какие планы?

– Сейчас вот картошку пожарим, чур, ты чистишь! Чай вскипятим – и ужинать.

Нет, хорошо, когда душа спокойна. Серёжка сейчас накрошит сала на сковородку, зажарит его по своему украинскому рецепту до коричневых, хрустящих кусочков, позовёт:

– Насыпай картошку!

– Серый, брызгается!

– Ладно, Мишка, есть не будешь.

– Как это? Да я больше тебя съем!

– И зачем я про это говорить стал! – Сергей смеётся. – Ох, зря, зря!

Грозный экзамен по анатомии начинающая отличница, маленькая сибирячка Маша Бододкина, ринувшаяся сдавать первой, провалила на четвёрку. Выскочив обратно с красными пятнами на скуластом лице, она принялась в расстроенных чувствах лихорадочно листать учебник. На испуганный вопрос голубоглазой театралки Оли: «Что досталось?» Маша воскликнула:

– Мужские половые органы! Да я их в глаза не видела!

Оля в панике немедленно начала искать нужные страницы.

Мишка же, честно отдавший все пять дней подготовке к экзамену, зашёл в экзаменационный зал предпоследним.

– Ну-с, молодой человек, – пригласил профессор, – выбирайте!

Мишка осторожно приблизился к чану, откуда следовало вытащить орган, поднял крышку, просунул руку, ухватил, взглянул и облегчённо вздохнул.

– Сердце, – начал окрепшим голосом, – миокард, предсердия, желудочки…

Профессор доброжелательно улыбался.

Мишка продолжал. Наконец закончил и выжидательно посмотрел. Профессор улыбался.

– Хорошо, молодой человек, – произнес наконец, – очень хорошо. Всё знаете. Только, понимаете, это матка. Не сердце – матка. Извините, так уж случилось. Но, – предостерегающе поднял руку, когда залившийся краской студент попытался что-то сказать, – экзамен, я считаю, вы всё-таки сдали, да, сдали! А что, у меня всё-таки есть сердце? – и, почувствовав двусмысленность сказанного, расхохотался.

6

«С прискорбием сообщаем, что завтра, то есть 19 ноября, а именно в понедельник, ваша очередь убирать коммунальную жилплощадь. Заранее благодарны за качество».

Мишка полюбовался на объявление и спросил Сергея:

– Может, ещё что добавим?

– Ты Толика не знаешь? Бесполезно, пошли лучше за пивом.

Да, год прошёл. Не выгнали, анатомия позади, физика закончилась ещё в первом семестре, химия превратилась в органическую, понятно, как варить курицу: помыть (обязательно!), положить в кастрюлю, залить холодной водой, добавить чайную ложку соли. Четырнадцатый трамвай ходит через центр, Литейный, цирк, Финляндский вокзал, прямо к больнице Мечникова. Очень удобно пользоваться «Соткой», чтобы добраться до Дворцовой площади, Герцена, и Фонтанки. Пиво не такое противное, как думалось вначале.

– Мишка!

– Да, иду.

Пивной ларёк от Нейшлотского совсем рядом, только за угол завернуть – и пожалуйста. Внутри него – царица! Варварская, снисходительная, глаза взирают, рот в гримасе, халатик на груди натянут, телогрейка, руки в ленивом движении, ноготки с ярко-красным чуть облупленным лаком брезгливо постукивают по прилавку, на пальчиках колечки жёлтого известного металла – царица! А рядом мужичок на подхвате – бородёнкой трясёт, морщинками подмигивает, руки греет, пол-литровые ёмкости после использования собирает, ополаскивает и к владычице несёт. Залётный в очёчках, отхлебнув заветное, начинает возмущаться:

– Какое разбавленное! Как вода! Ну нельзя же! Я так не оставлю! Это безобразие!

Царица подымает царственную руку и делает движение, как бы лениво отгоняя комара.

– Ты что?! Ты что?! – бросается на защиту мужичок, наскакивая грудью на обидчика. – Что кричишь? Это же Валя! Валя!

Тут Мишка с Сергеем и подошли с ведром. Степенно подошли, осознавая, так сказать, значительность поступка.

Мужики посторонились.

– Дорогу! – голоса. – Дорогу!

Ах, отлезьте, интеллигент! Надо быть проще и масштабнее. Ну да, конечно, куда вам с вашим стаканчиком.

Жизнь удалась. Где-то разведены мосты, метро закрылось, в далёком с притягивающими звёздочками небе ещё более далёкая ледяная жёлтая луна, падает мокрый снег, прохожий поднял зонтик, спешит, поскальзывается, Клодтовы кони рвутся в вечном движении, хрипят на мосту, а нам не страшно, мы давно дома, а нам море по колено. Греют батареи, накурено, надымлено, даже нелюдимый холостяк-сосед Толик пришёл, Серёжкина гитара в действии:

– И когда-нибудь по переулкам ты пройдёшь, болтая про любовь…

При слове «любовь» Сергей сильно трясёт гитару, чтобы звук получился жалобнее и протяжнее. Звук получается.

Час ночи, два часа ночи, Толик ушёл.

– Серый, а кто тебе из наших девочек нравится?

– А тебе?

– Да никто! Машка зубрилка, Катю, Иру и Тоню вообще не видно, Надька двинутая. Оля ничего! Но что-то я её совсем не пойму…

Сергей молчит, потом тихо отвечает:

– Надя очень умная. И вообще, давай спать.

А утром, как в расплату за тёплый вечер, гололёд и холод. Выпавшую мокрую кашу подморозило, скользко, на остановке уже толпа, вдруг там кто-то падает, и люди рассыпаются, будто пластмассовые фигурки. Добрались – сразу автобус! Идёт необычно медленно, остановился, но корпус всё равно развернуло.

– Смотри, Серый, – говорит Мишка, – как надо входить!

Проталкивает в первые ряды на вытянутой руке портфель и держит. Дверца автобуса открывается, толпа качается в едином порыве, портфель резко дёргает, Мишку тараном волочит к открытой двери, но вдруг ручка отрывается и хитреца отбрасывает назад, Сергей сгибается от хохота, автобус уезжает. На игриво блестящем под лучами солнца льду пуговицы, смятая пачка сигарет и сиротливо валяющийся портфель.

– Да ну, Серый, брось, это только сегодня, ведь всегда получалось…

7

Клёпин занялся карате и приходит на занятия с побитой мордой. Всем хвастается:

– Это не просто карате, а стиль «шотокан»!

– Ну и чем же он отличается, этот стиль? – полюбопытствовал Мишка.

– Отточенной техникой, лёгкостью и быстротой перемещений, – заученно ответил Колька. – Смотрите!

Колька поставил за спиной стул и что есть силы прыгнул назад. Упал.

– Лучше бы ты почаще учебник открывал! – посоветовала Маша Бододкина.

– Молилась ли ты на ночь, Дездемона? – поднимаясь с пола, в ответ задумчиво спросил её каратист. – А? Я тебя спрашиваю, дочь ошибок трудных?

– Что-что? – у Маши заалели красные пятна на скулах.

– Мишка!

– Ну?

– Вроде уши мы ещё не проходили?

– Фанера ты трёхслойная как был, так и остался! – выпалила Маша. – И не подходи ко мне больше списывать, вот получишь! – показала крепкую розовую фигу с обгрызенным ногтем.

Клёпин открыл рот, зашёл преподаватель, Клёпин быстро сел и прошептал Мишке:

– Я видел, у тебя в сумке ватрушка.

– Ну и что?

– Дай взаймы.

– Я тоже хочу карате заниматься.

Клёпин подумал. Получил ватрушку, закрываясь рукой, откусил и пробормотал набитым ртом:

– Глупый ты ещё, нельзя тебе.

– Ах ты гад! – разозлился Мишка. – Значит, как ватрушку, значит… Отдавай!

– Поздно.

– Отдавай половину! Может, я тоже есть хочу.

– Я уже откусил. Вот, смотри…

– Всё, не садись со мною больше!

– А с кем мне садиться, с мадемуазелью Бододкиной?

– С ней и садись.

Клёпин посуровел:

– Маваси хочешь?

– Я тебе сейчас сам как дам!

– Да ну? Мишка, пойми, я ведь из добрых побуждений, ведь кто, как не я, тебя жизни учить будет? Доверчив ты, товарищ, а жизнь, понимаешь, непроста.

– Гад!

– Ну вы там, Кац, Клёпин! – подал голос биохимик Пеличко, получивший кличку «Лысый пряник». – Может, хватит?

Колька состроил умильное лицо и с жаждущим знаний выражением уставился вперёд.

– Да, кстати, – он вспомнил на перерыве, – где Ира? Её вроде уже два дня нет?

– Болеет, – сказала Надя.

– Да? Так у неё климакс?

– Ты что себе позволяешь? – возмутилась голубоглазая Ольга.

– А что? Подумаешь, климакс.

– Она только вступила на дорогу потерь, – внушительно говорит Сергей.

Вдруг взрыв. Это Надя взяла с подоконника горшок с цветком и со всей силы грохнула о пол. Все молчат. Красная, как огонь, Надя с бешено сверкающими глазами заикается:

– Ты… ы… ы… Я думала… А ты такой же, как все!

Опрометью выбегает.

Сергей встаёт. Топчется.

– Уберу, – с трудом выталкивает из себя.

Именно на втором курсе Мишка по-настоящему открыл для себя театр. Но не просто театр, а Большой драматический имени Горького. Началось всё с «Истории лошади», где Евгений Лебедев играл великолепного иноходца, а Олег Басилашвили – его блестящего, надменного хозяина. Оба были озарены таким бездумным счастьем молодости, что захватывало сердце. Спектакль на всю жизнь остался в памяти, хотя в тот вечер Мишка ничего не понял – ну спектакль, ну хороший. Посмотрел, вышел – холод, снег, смазанные огни, застывшая болотная свежесть гигантского города. Запрыгнул в полупустой троллейбус, сел возле замороженного окна, подышал в него, приставил ладонь и в оттаявший отпечаток начал смотреть на проносящийся мимо ночной Невский. В дальнейшем Мишка ходил в этот театр, как к друзьям. Тебя ждут – в прихожей свет, в кухне звяканье посуды. Стряхиваешь снег с обуви, вешаешь пальто, устраиваешься поближе к горячей батарее, негромкий разговор, но тише! Раздвигается занавес, и появляется мистер Пиквик.