Текст книги "Стальной оратор, дремлющий в кобуре. Что происходило в России в 1917 году"

Вот на что ушли силы спецслужб: охранка пыталась сформировать нужные власти политические партии, поддерживала их, финансировала партийную печать. Щедро оделяла деньгами тех, кого считали опорой режима, – крайних националистов, черносотенный Союз русского народа и его лидеров депутатов Думы Пуришкевича и Маркова 2-го.

«Вся деятельность Союза русского народа, – вспоминал бывший начальник Петербургского охранного отделения генерал Александр Герасимов, – и других монархических групп протекала под руководством начальника политической части Департамента полиции. Союз русского народа существовал на деньги, получаемые от правительства».

И средства на издание черносотенных газет поступали из так называемого «рептильного фонда» Министерства внутренних дел. Это выражение пришло из Германии: так канцлер Отто фон Бисмарк назвал особый фонд, созданный для подкупа печати.

«Императору, – с сожалением писал глава правительства Владимир Коковцов, – нравились их хвалебные песнопения на тему о безграничной преданности ему народа, его несокрушимой мощи, колоссального подъема благосостояния, нуждающегося только в более широком отпуске денег».

Коковцову, как выходцу из Министерства финансов, было жаль казенных денег.

«Я видел, – вспоминал Коковцов, – какую ничтожную пользу оказывали эти ассигнования, как пуста и бессодержательна была эта печать и насколько бесцельны были неумелые попытки руководить через нее общественным мнением, никогда не считавшимся с ничтожными листками и прекрасно осведомленным о том, что они издаются на казенный счет и приносят пользу только тем, кто пристроился к ним».

«При активной поддержке петербургского градоначальника фон дер Лауница при Союзе русского народа была создана особая боевая дружина, – рассказывал жандармский генерал Герасимов. – Всем членам этой дружины было от Лауница выдано оружие. Среди дружинников было немало людей с уголовным прошлым».

Дружинники-патриоты устраивали мнимые обыски, во время которых просто крали ценные вещи. Полиция получила указание Союз русского народа не трогать. Генерал Герасимов пытался предостеречь градоначальника. Но Лауниц стоял за них горой:

– Это настоящие русские люди.

Но в решающие дни 1917 года профессиональные патриоты ничем не помогли императору и монархии. Никто из них не встал на защиту рухнувшего строя. Едва началась революция, они словно растворились. Пуришкевич поклялся, что забудет о политике, и председатель ВЧК Дзержинский велел отпустить его на все четыре стороны.

В нацистской Германии обосновался Николай Евгеньевич Марков 2-й, недавний председатель Главного совета Союза русского народа, который говорил на XI съезде Объединенного дворянства:

– У всех этих хищных германцев надо вырвать зубы, надо отнять у них возможность пожирать русское достояние. И не следует заботиться вопросом: справедливо это или несправедливо.

Марков 2-й нашел себя на службе у гитлеровцев. Умер в самом конце войны.

Последний командир лейб-гвардии Преображенского полка Александр Павлович Кутепов, получив отпуск, оказался в столице в дни Февральской революции.

Кутепов после Владимирского военного училища отправился на японскую войну. С 1906 года служил в лейб-гвардии Преображенском полку. В Первую мировую трижды был ранен и несколько раз награжден. Вырос в полковники и получил полк. Узнав, что такой боевой офицер в городе, за ним прислали автомобиль и привезли в градоначальство. Его ожидали командующий Петроградским военным округом генерал Сергей Семенович Хабалов, столичный градоначальник Александр Павлович Балк, армейские и жандармские офицеры.

«Все они, – рассказывал Кутепов, – были сильно растеряны и расстроены. Я заметил, что у генерала Хабалова во время разговора дрожала нижняя челюсть».

Хабалов спросил:

– Вы полковник Кутепов? Я назначаю вас начальником карательного отряда.

Кутепов пытался объяснить, что он в отпуске.

Хабалов отверг возражения:

– Все отпускные мне подчиняются.

– Слушаюсь. Прошу указать мне задачу и дать соответствующий отряд.

– Приказываю вам оцепить район от Литейного моста до Николаевского вокзала и все, что будет в этом районе, загнать к Неве и там привести в порядок.

Кутепов ответил, что в случае необходимости он не остановится и перед расстрелом толпы, но ему нужно не менее бригады.

Хабалов раздраженно ответил:

– Дадим то, что есть под руками. Возьмите роту лейб-гвардии Кексгольмского запасного полка с одним пулеметом, которая стоит против градоначальства. В Гостином Дворе возьмите роту лейб-гвардии Преображенского полка и в Пассаже другую роту того же полка. Сейчас от Николаевского вокзала сюда, к градоначальству, идет пулеметная рота в двадцать четыре пулемета, возьмите из них двенадцать пулеметов себе, а остальные двенадцать пришлите нам.

Кутепов поинтересовался:

– А будет ли эта пулеметная рота стрелять?

В конце февраля в столице начались забастовки. Полиция докладывала: «В пятом часу дня толпа рабочих до 150 человек, преимущественно молодежи, вышла с Садовой улицы на Невский проспект». Пели рабочую «Марсельезу»:

 
На воров, на собак – на богатых!
Да на злого вампира-царя!
Бей, губи их, злодеев проклятых!
Засветись, лучшей жизни заря!
 

В центр города хлынули солдаты без оружия и рабочие с оружием, подростки и просто уголовники. Они с наслаждением били витрины и громили дорогие магазины. Полиция не могла с ними справиться. Раскрылись ворота тюрем и полицейских участков, и на свободе оказались несколько тысяч уголовников. Депутат Думы социал-демократ Николай Чхеидзе, который вскоре станет первым председателем Петроградского Совета рабочих и солдатских депутатов, торжествующе произнес с трибуны:

– Улица уже заговорила, и с этой улицей уже нельзя не считаться.

Вся остальная страна еще безмолвствует. Достаточно взять под контроль Петроград, изолировать закоперщиков из Думы и буйных активистов из запасных полков. Но ничего не выходит! Не знали, как справляться с массовыми беспорядками? Не владели современными технологиями подавления мятежей?

Кутепов обнаружил, что роты не кормлены. Велел офицерам купить ситного хлеба и колбасы и покормить солдат. Штабс-капитан, командир пулеметчиков, рассказал, что нет глицерина и воды в кожухах, стрелять невозможно… Отряд Кутепова первоначально действовал не без успеха. Но стихия берет верх. Демонстрантов все больше. И они ничего не боятся, разоружают полицию. Утром никто не мог предположить, чем закончится день.

26 февраля войска стреляли по взбунтовавшимся демонстрантам. Начальник Петроградского охранного отделения доложил Министерству внутренних дел: «Во время беспорядков наблюдалось как общее явление крайне вызывающее отношение буйствовавших скопищ к воинским нарядам, в которые толпа в ответ на предложение разойтись бросала каменьями и комьями сколотого с улиц снега. При предварительной стрельбе войсками вверх толпа не только не рассеивалась, но подобные залпы встречала смехом. Лишь по применении стрельбы боевыми патронами в гущу толпы оказывалось возможным рассеивать скопища, участники коих, однако, в большинстве прятались во дворы ближайших домов и по прекращении стрельбы вновь выходили на улицу».

Иначе говоря, пытались применить силу. Не помогло.

А 27 февраля к мятежникам присоединились запасные батальоны гвардейских полков. Лев Троцкий вспоминал: «Солдаты проходили с революционными песнями и красными ленточками на груди. Это казалось невероятным, как во сне».

Первым поднял солдат унтер-офицер Тимофей Иванович Кирпичников из учебной команды запасного батальона лейб-гвардии Волынского полка. Уговорил солдат переходить на сторону восставшего народа. Один из командиров полка обратился к солдатам:

– Дорогие друзья и товарищи волынцы! На вашу долю выпало счастье первыми принять участие в освободительном движении, быть искрой, охватившей пожаром всю нашу необъятную матушку-Россию. В этом пожаре сгорел старый ненавистный строй.

За заслуги перед революцией Кирпичникова произвели в подпрапорщики. Наградили Георгиевским крестом. В Гражданскую войну Кирпичников перешел к белым. Но один из полководцев Добровольческой армии генерал Кутепов вспомнил его роль в Февральской революции и приказал расстрелять.

Петроград охвачен мятежом. А Николай в тот же день пишет жене из Ставки: «Как счастлив я при мысли, что увидимся через два дня! После вчерашних известий из города я видел здесь много испуганных лиц. К счастью, Алексеев спокоен, он полагает, что необходимо назначить очень энергичного человека, чтобы заставить министров работать для разрешения вопросов: продовольственного, железнодорожного, угольного и т. д. Беспорядки в войсках происходят от роты выздоравливающих, как я слышал».

Николай подписал указ Правительствующему сенату: «На основании статьи 99 Основного Государственного Законодательства повелеваю занятия Государственной думы прервать с 26 февраля сего года и назначить срок их возобновления не позднее апреля 1917 года в зависимости от чрезвычайных обстоятельств».

27 февраля Родзянко телеграфировал императору: «Занятия Государственной думы указом Вашего Величества прерваны до апреля. Последний оплот порядка устранен. Правительство совершенно бессильно подавить беспорядки. На войска гарнизона надежды нет. Запасные батальоны гвардейских полков охвачены бунтом. Убивают офицеров… Повелите в отмену Вашего Высочайшего указа вновь созвать законодательные палаты. Государь, не медлите. Если движение перебросится в армию, восторжествует немец, и крушение России, а с ней и династии, неминуемо».

Двоюродный брат императора великий князь Кирилл Владимирович приехал к петроградскому градоначальнику Александру Балку.

– Каково, по-вашему, положение? – спросил Кирилл.

– Военный бунт начался с восьми часов утра и до сих пор не только не подавлен, а с каждым часом ширится.

– Разве войска из окрестностей не прибыли?

– Насколько мне известно, прибыли два эскадрона, но и они бездействуют.

– Что будет дальше?

– Я полагаю, что ночью столица окажется в руках бунтовщиков.

Движущая сила февральско-мартовских событий – солдаты запасных батальонов. Они всеми силами пытались избежать отправки на фронт, хотели остаться в тылу. В Петрограде скопилось около полумиллиона запасных. Никому в голову не приходило, что солдаты тоже могут поднять мятеж! Солдаты восстали против офицеров и дисциплины, а также против сухого закона, введенного с началом войны. Если бы мятеж был подавлен, их назвали бы мародерами и судили. Но их поддержали депутаты Думы, затеявшие государственный переворот. Вместе они победили и стали именоваться революционерами.

Солдаты просто отказывались исполнять приказы. Дозвониться до начальства уже было невозможно. Кутепов потерял связь со штабом округа. Часть его отряда укрылась в здании миссии Красного Креста, другая смешалась с нахлынувшей толпой. Кутепов остался в одиночестве и спрятался в лазарете, устроенном в доме графа Мусина-Пушкина: «Я подошел к окну и увидел печальную для себя картину – в строю, по отделениям и с оркестром музыки шли по Литейному проспекту солдаты лейб-гвардии Преображенского полка… Было тяжело смотреть на эту картину, и не хотелось верить, что все уже кончено».

Большие потери гвардии в мировую войну потребовали ускоренной подготовки запасных частей. Но эти части, остававшиеся в тылу, ничего общего с прежней гвардией не имели. 2 марта около семи вечера Кутепов уехал из Петрограда, взяв билет на первый попавшийся поезд. Он станет генералом в Белой армии, после поражения в Гражданской войне возглавит русскую военную эмиграцию.

Александр Исаевич Солженицын, посвятив действиям его отряда несколько глав своей эпопеи «Красное колесо», пришел к выводу, что Кутепову удалось сделать «немного, но если бы из тысяч офицеров, находящихся тут, еще хотя бы сто сделали по столько же, то никакая революция бы не произошла». Отчего же остальные офицеры не встали на защиту императора и империи? Потому что командование этого не желало.

Император Николай II телеграфировал командующему столичным военным округом Хабалову: «Повелеваю завтра же прекратить в столице беспорядки, недопустимые в тяжелое время войны с Германией и Австрией».

Но генерал не знал, как это сделать. Стрелять в толпу, требующую хлеба? Но тут уже столичный гарнизон стал выходить из подчинения.

Хабалов вместе с последним военным министром империи Михаилом Алексеевичем Беляевым предложил вызвать в столицу боевые части. Воспротивился командующий Северным фронтом генерал Николай Рузский: как можно отрывать действующую армию от войны с противником! Предложил пойти на переговоры с революционерами и сформировать новое правительство, которое понравится обществу.

К командующему Северным фронтом обратился председатель Думы Родзянко: «Правительственная власть находится в полном параличе и совершенно беспомощна восстановить нарушенный порядок. России грозит уничтожение и позор, ибо война при таких условиях не может быть победоносно окончена. Считаю единственным и необходимым выходом из создавшегося положения безотлагательное призвание лица, которому может верить вся страна и которому будет поручено составить правительство, пользующееся доверием всего населения».

Кого же, интересно, Родзянко имел в виду? Похоже, себя самого. Пребывал в уверенности, что лучше других сможет управлять огромной воюющей страной.

А что же генерал Рузский? Участие в политической борьбе не входило в его должностные обязанности. Но он переслал телеграмму императору. И до того как поинтересовались его мнением, обозначил свою позицию – он против применения силы: «Дерзаю всеподданнейше доложить вашему величеству о крайней необходимости принять срочные меры, которые могли бы успокоить население, влить в него доверие и бодрость духа, веру в себя и в свое будущее… Позволяю себе думать, что при существующих условиях репрессивные меры могут скорее обострить положение, чем дать необходимое, длительное удовлетворение».

Удивительное единство Родзянко и Рузского! Оба давили на императора. Оба подталкивали к определенному решению: отдай власть! Произошло невероятное – командование армии, генералитет восстали против собственного главнокомандующего!

Император отправил в Петроград генерала Николая Иванова, недавнего командующего Юго-Западным фронтом. Приказал навести порядок. Но Иванов даже не добрался до столицы. Эпизод вошел в историю: восставшие железнодорожники не пропустили генерала вместе с его солдатами!.. Но странно: у генерала под командованием войска. Время военное, жестокое. Сопротивление приказам воинских начальников карается расстрелом. Если бы генерал Иванов приказал арестовать нескольких железнодорожников и поставить их к стенке, дорога на Петроград сразу бы открылась. И никто и ничто не помешало бы ему исполнить приказ императора.

Но генерал невероятно кроток и любезен с мятежными железнодорожниками. Отчего же? Теперь мы знаем ответ: начальник штаба Верховного главнокомандующего генерал Алексеев по-дружески советовал генералу Иванову договариваться, а не подавлять. Зачем стрелять, если власть переходит к думцам? Общество успокоится, и можно будет довоевать.

Ни генералы, ни депутаты Думы не желали позволить императору победоносно закончить войну. Победителями должны были стать они сами. И по праву управлять послевоенной Россией. Они решили избавиться от императора. Поэтому не стали подавлять мятеж.

Бывший депутат Думы Николай Васильевич Савич через много лет встретил в Париже генерала Александра Сергеевича Лукомского. Заговорили о революции.

Лукомский с сожалением заметил:

– Лучше было бы послать две дивизии в Петроград 26 февраля, повесить Родзянко и все задушить.

– Да были ли в распоряжении штаба такие дивизии, которые бы стали сражаться с революционным Петроградом? – недоверчиво переспросил Савич.

– Конечно, были, но их не захотели послать.

Когда в столице начались волнения, Николай II решил вернуться в Петроград. 1 марта в два часа ночи императорский поезд остановился на станции Малые Вишеры. До столицы всего 200 верст. Но железнодорожники заявили, что не пропустят поезд.

1 марта начальник Виндавской железной дороги получил телеграмму комиссара Исполкома Государственной думы в Министерстве путей сообщения Александра Александровича Бубликова: «Благоволите немедленно отправить на станцию Дно в направлении на Бологое два товарных поезда, следуя друг за другом. И занять ими какой-либо разъезд возможно восточнее станции Дно и сделать физически невозможным движение каких бы то ни было поездов в направлении от Бологое в Дно. За неисполнение или недостаточно срочное исполнение настоящего предписания будете отвечать как за измену перед отечеством».

Только теперь император ощутил, как далеко зашло дело: он не может встретиться с женой и детьми! Но он еще не осознал, что всю жизнь страны определяют другие люди, а в его распоряжении остается только этот поезд.

«Ночью повернули с Малой Вишеры назад, так как Любань и Тосно оказались занятыми восставшими, – записал в дневнике Николай. – Поехали на Валдай, Дно и Псков, где остановился на ночь. Гатчина и Луга тоже оказались занятыми. Стыд и позор! Доехать до Царского Села не удалось. А мысли и чувства все время там! Как бедной Алике должно быть тягостно одной переживать все эти события! Помоги нам Господь!»

Уезжая из Ставки, император рассчитывал легко усмирить мятеж. Остановленный в ночь на 1 марта в Малой Вишере император уже морально был согласен на некоторые уступки. Поезд повернул на Псков, там штаб Северного фронта. Николай II искал защиты у армии. Но командующий фронтом генерал Рузский ворчал – время безнадежно упущено и уступками дело не спасешь:

– Теперь уже трудно что-либо сделать. Давно настаивали на реформах, которые вся страна требовала. Не слушались… Теперь придется, быть может, сдаваться на милость победителей.

До беседы с генералом Николай колебался между желанием усмирить восставших и пониманием, что в чем-то придется уступить. Приехав в Псков, он узнал, что революция побеждает.

Ночью Рузский позвонил Родзянко. Председатель Думы объяснил командующему фронтом: для успокоения страны требуется отречение императора. Твердо обещал:

– Переворот может быть добровольный и вполне безболезненный для всех. Ни кровопролития, ни ненужных жертв не будет. Я этого не допущу.

«Утром пришел Рузский, – записал в дневнике император, – и прочел свой длиннейший разговор по аппарату с Родзянко. По его словам, положение в Петрограде таково, что теперь министерство из Думы будто бессильно что-либо сделать, так как с ним борется социал-демократическая партия в лице рабочего комитета. Нужно мое отречение».

Март. Как родилось временное правительство

В стране, уставшей от затянувшейся мировой войны, многим хотелось перемен. Но Февральская революция стала полной неожиданностью даже для тех, кто ее совершил.

«Кто бы ни похвалялся, что предвидел все, что произошло, сказал бы явную неправду, – вспоминал председатель Совета министров Владимир Коковцов. – Все ждали просто дворцового переворота». Февральская революция стала полной неожиданностью абсолютно для всех. Никто не мог предположить, что монархия рухнет всего за неделю.

Весну 1917 года петроградцы встретили в городе, охваченном мятежом. Император Николай II из Ставки выехал в столицу, чтобы навести порядок. Но, сев в поезд, император лишился всякой возможности влиять на происходящее. Последний утвержденный им Совет министров подал в отставку. Природа не терпит пустоты. Вакуум заполнили депутаты Государственной думы. Они уговаривают своего председателя Родзянко:

– Берите власть, Михаил Владимирович. Никакого в этом нет бунта… Берите, потому что держава Российская не может быть без власти…

Депутаты Василий Витальевич Шульгин и Андрей Иванович Шингарев вместе ехали на машине в Таврический дворец.

– Началась революция? – спросил Шульгин.

– Похоже на то.

– Так ведь это конец.

– Может быть, и конец, а может быть, и начало.

– Если началась революция, это конец, – стоял на своем Шульгин.

– А вдруг будет чудо! – не согласился Шингарев. – Дума стояла между властью и революцией. Если нас по шапке, то придется стать лицом к лицу с улицей.

В полдень в Таврическом дворце в кабинете председателя Думы собрались представители фракций: мысль одна – расходиться никак невозможно! Если нельзя созвать сессию, проведем частное собрание. Оно началось в половине третьего дня в Полуциркульном зале:

«Депутаты возбужденной толпой окружили стол президиума.

Депутат Николай Виссарионович Некрасов:

– У нас теперь власти нет, а потому ее необходимо создать. По-моему, было бы правильно передать эту власть какому-либо пользующемуся большим доверием военному человеку вместе с несколькими представителями Думы».

Но идея военного властителя понравилась не всем. Владимир Иванович Дзюбинский, народоволец, бывший ссыльный, депутат 3-е и 4-й Думы, выдвинул иное предложение:

– Необходимо взять власть думскому синьорен-конвенту и об этом тотчас же объявить населению.

Раздались громкие аплодисменты.

Андрей Шингарев, заместитель председателя фракции кадетов, председатель комиссии Думы по военным и морским делам, засомневался:

– Неизвестно, признает ли народ новую власть.

Дзюбинский чувствовал себя увереннее:

– У Думы нет иного выхода, кроме создания новой власти. Надо удержать власть за Государственной думой, объявив ее Учредительным собранием.

Никанор Савич, дворянин и крупный землевладелец, заместитель председателя комиссии по военным и морским делам, высказался против:

– Толпа дать власти нам не может. Дума для народа – последнее убежище, и если она сделает какой-либо незаконный шаг, то она не сможет быть законодательным учреждением, тогда она больше не Дума.

Пока шло обсуждение, председателя Государственной думы вызвал к телефону председатель Совета министров князь Голицын, который возглавлял правительство всего два месяца. Голицын сообщил, что подал прошение об отставке. В ожидании решения императора Совет министров заседает в Мариинском дворце.

Появился депутат Керенский и обратился с просьбой уполномочить его и Чхеидзе объехать восставшие войска, чтобы объявить им, что Государственная дума солидарна с ними и их поддержит…

Родзянко перечислил четыре поступивших предложения:

– Передать власть совету старейшин.

– Образовать особый комитет.

– Объявить себя Учредительным собранием.

– Выбрать комиссию, которой передать организацию всего дела.

Голосовали открыто, поднятием рук. Большинство высказалось за избрание особого комитета, который будет сформирован советом старейшин Думы. Родзянко попросил дать ему четверть часа на размышления. Он удалился в свой кабинет. А когда вернулся, сообщил, что согласен с постановлением частного совещания. Совет старейшин избрал двенадцать депутатов в состав Временного комитета Государственной думы «для восстановления порядка и для сношений с лицами и учреждениями».

Поздно вечером выпустили воззвание: «Временный комитет при тяжелых условиях внутренней разрухи, вызванных мерами старого правительства, нашел себя вынужденным взять в свои руки восстановление государственного и общественного порядка. Сознавая всю ответственность принятого им решения, комитет выражает уверенность, что население и армия помогут ему в трудной задаче создания нового правительства, соответствующего желаниям населения и могущего пользоваться его доверием».

Депутаты настаивали: невозможно ограничиваться задачей водворения порядка в Петрограде. Необходимо «взять всю исполнительную власть в свои руки». Председатель Думы Михаил Родзянко, дворянин и крупный землевладелец, называвший себя «самым большим и толстым человеком в России», колебался. В этот момент депутату Думы полковнику Борису Александровичу Энгельгардту позвонили из Преображенского полка:

– Полк отдает себя в распоряжение Государственной думы.

Лидер кадетской партии Павел Милюков сказал председателю Думы:

– Михаил Владимирович, надо решаться.

Родзянко вздохнул:

– Ну, пойдемте делаться революционерами.

Милюков торжествующе резюмировал:

– Мы берем власть!

Ночью Временный комитет телеграфировал командующим фронтами: «Временный комитет членов Государственной думы сообщает Вашему превосходительству, что ввиду устранения от управления всего состава бывшего Совета министров Правительственная власть перешла в настоящее время к Временному комитету Государственной думы».

В Петрограде жгли полицейские участки, жандармские управления и тюрьмы. Разгромили Мариинский дворец, где помещался Совет министров. Взбунтовавшиеся солдаты с красными бантами и красными флагами двинулись к Таврическому дворцу, где заседала Дума. Таврический дворец стал «цитаделью революции». Революция совершилась без профессиональных революционеров – это опровергает все мифы о заговоре и чьей-то злой воле. Никто не управлял событиями. Все были застигнуты врасплох! В стране, уставшей от затянувшейся мировой войны, многим хотелось перемен. Но революция стала неожиданностью даже для тех, кто ее делал.

28 февраля в Думе сели составлять воззвание к железнодорожникам. Один из депутатов предложил начать его словами:

– Старая власть пала.

Родзянко с ним не согласился:

– Разве власть пала?

Написал: «Старая власть оказалась бессильной».

Председателю Думы позвонил младший брат императора великий князь Михаил Александрович. Встретились в Мариинском дворце. Депутаты говорили откровенно – они намерены устранить императора Николая от власти. Предложили:

– Примите на себя регентство – до совершеннолетия цесаревича Алексея.

Михаил Александрович подумал и согласился. Никто из Романовых не поддержал императора! Напротив, они спешили поладить с новой властью. 1 марта председатель Думы получил от великих князей письменные заверения в готовности подчиниться распоряжениям Временного комитета. В Думу прибыл Гвардейский экипаж вместе с великим князем Кириллом Владимировичем. В Екатерининском зале он увидел Родзянко.

– Имею честь явиться к вашему высокопревосходительству, – рапортовал великий князь. – Я нахожусь в вашем распоряжении, как и весь народ. Я желаю блага России. Сегодня утром я обратился ко всем солдатам Гвардейского экипажа, разъяснил им значение происходящих событий и теперь могу заявить, что весь Гвардейский флотский экипаж находится в полном распоряжении Государственной думы.

Все закричали «ура!». Генерал Петр Половцов (в чьих жилах текла кровь Романовых – его мать была внебрачной дочерью великого князя Михаила Павловича, младшего брата Александра I и Николая I), вспоминал: «Появление великого князя под красным флагом было понято как отказ императорской фамилии от борьбы за свои прерогативы и как признание факта революции».

Журналистам великий князь Кирилл Владимирович сказал:

– Мой дворник и я одинаково видели, что со старым правительством Россия потеряет все и в тылу, и на фронте. Не видела этого только царствовавшая семья.

1 марта над Зимним дворцом подняли красный флаг.

Председатель военной комиссии Думы Энгельгардт: «Вся вторая половина дня 1 марта являлась как бы апофеозом революции. Войсковые части стекались к Таврическому дворцу в полном порядке, с оркестром впереди, со всеми офицерами на своих местах».

В Екатерининском зале перед жадно внимавшими ему слушателями, в основном солдатами, выступал депутат Думы Павел Милюков, только что принявший во Временном правительстве портфель министра иностранных дел:

– Еще три дня назад мы были скромной оппозицией, а русское правительство казалось всесильным. Теперь это правительство рухнуло в грязь, с которой сроднилось, а мы и наши друзья слева выдвинуты революцией, армией и народом на почетное место членов первого русского общественного кабинета. (Шумные продолжительные аплодисменты.) Как произошло то, что русская революция, низвергнувшая навсегда старый режим, оказалась чуть ли не самой короткой и самой бескровной из всех революций, которые знает история? Это произошло потому, что история не знает другого правительства, столь глупого, столь бесчестного, столь трусливого и изменнического, чем это.

Я слышу, меня спрашивают: «Кто вас выбрал?» Нас никто не выбирал, ибо, если бы мы стали дожидаться народного избрания, мы бы не могли вырвать власть из рук врага. Нас выбрала русская революция! (Шумные продолжительные аплодисменты.) Поверьте, господа, власть берется в эти дни не из слабости власти. Это не награда и не удовольствие, а заслуга и жертва. (Шумные рукоплескания.) Мне товарищи поручили взять руководство внешней русской политикой. (Бурные и продолжительные рукоплескания, разрастающиеся в овацию оратору, который кланяется во все стороны.) Быть может, на этом посту я окажусь и слабым министром, но я могу обещать вам, что при мне тайны русского народа не попадут в руки наших врагов. (Бурные и продолжительные аплодисменты.)

Ему задали вопрос относительно царствующей династии и формы правления. Милюков ответил, что его ответ вряд ли удовлетворит всех:

– Старый деспот откажется от престола или будет низложен. (Аплодисменты.) Власть перейдет к регенту великому князю Михаилу Александровичу. (Негодующие крики, возгласы: «Да здравствует республика! Долой династию!») Наследником будет цесаревич Алексей. (Крики: «Это старая династия!») Что касается формы правления, то Россия представляется нам как парламентская конституционная монархия. Но как только пройдет опасность и сложится прочный порядок, мы приступим к подготовке Учредительного собрания.

Восхищенные слушатели вынесли оратора из зала на руках.

Император Николай II стал фигурой лишней и ненужной.

Родзянко отправился на пункт связи и соединился с генералом Рузским:

– В настоящее время поставлен уже ребром династический вопрос. Требования отречения в пользу сына при регентстве Михаила Александровича становятся совершенно определенными. Народные страсти разгорелись. Временный комитет Думы вынужден был ночью назначить Временное правительство, которое примет все меры, чтобы урегулировать жизнь государства. Но переворот может быть добровольный и вполне безболезненный для всех, и тогда все кончится в несколько дней.

Генерал Рузский обещал все передать императору.

2 марта в шесть утра в Таврический дворец приехал Александр Гучков, руководитель Центрального военно-промышленного комитета, который мобилизовал частный капитал в помощь оборонной индустрии для снабжения действующей армии. Его с ходу утвердили председателем Военной комиссии, воспринимавшейся как штаб революционной армии. По дороге автомобиль Гучкова кто-то обстрелял. Сидевший рядом с ним князь Дмитрий Вяземский, начальник 17-го передового отряда Красного креста, был смертельно ранен. Пока везли в больницу, князь истек кровью.