Текст книги "Сталин VS Троцкий"

Детство, отрочество, юность

Как складывались отношения Троцкого и Сталина до этого времени?

Трудно представить себе более разных людей.

Лев Давидович Бронштейн первые девять лет жизни провел в деревне Яновка Херсонской губернии. Он вырос в земляном домике под соломенной крышей. Его мать умерла в 1910 году. Отец прожил достаточно долго, чтобы увидеть триумф своего сына.

Он был неграмотным. «Отец, – вспоминал Троцкий, – научился разбирать по складам уже стариком, чтобы иметь возможность читать хотя бы заглавия моих книг. Октябрьская революция застигла отца очень зажиточным человеком. Революция отняла у него, разумеется, все, что он нажил».

Троцкого отдали в семилетнее реальное училище, что было в царской России серьезным образованием, там помимо прочего изучали несколько иностранных языков, что весьма пригодится будущему революционеру. Он рано пристрастился к книгам, читал запоем. Отец хотел, чтобы он стал инженером. Троцкий увлекался математикой, собирался поступать на математический факультет, но стремление к справедливости, идея борьбы за лучшее будущее рабочего класса взяла верх.

В 1898 году молодой революционер был арестован в первый раз. Ему шел девятнадцатый год. Он проявил характер. Не испугался тюрьмы, а стал штудировать современную литературу и в камере написал брошюру о рабочем движении в Николаеве, которую сумел передать на волю. «Марксизм, – вспоминал Троцкий, – стал для меня основой миросозерцания и методом мышления». Жизнь в ссылке была тяжелой. «Во всех больших колониях, – писал Троцкий, – были могилы самоубийц. Другие спивались. Только напряженная работа над собой спасала в ссылке, как в тюрьме».

Иосиф Виссарионович Джугашвили почти не вспоминал свое детство, да и не любил откровенничать. Вот редкое исключение. В первых числах марта 1945 года маршала Жукова срочно вызвали в Ставку. С аэродрома отвезли на дачу вождя – тот плохо себя чувствовал.

«Задав мне несколько вопросов об обстановке в Померании и на Одере, – писал впоследствии Жуков, – и выслушав мое сообщение, верховный сказал:

– Идемте разомнемся немного, а то я что-то закис.

Во время прогулки Сталин неожиданно начал рассказывать мне о своем детстве. Он сказал, что рос очень живым ребенком. Мать почти до шестилетнего возраста не отпускала от себя и очень его любила. По желанию матери он учился в духовной семинарии, чтобы стать служителем культа. Но, имея с детства «ершистый» характер, не ладил с администрацией и был изгнан из семинарии».

Гуляли они почти час. Сталин тоже нуждался в собеседниках, а маршала Жукова считал достойным компаньоном. Хотя на склоне лет собственное детство казалось ему более счастливым, чем это было в реальности. Академик Российской академии образования, доктор педагогических наук Борис Михайлович Бим-Бад так пишет о детстве вождя:

«Отец Сталина, сапожник Бесо Джугашвили, пил и бил жену и сына. Мать, Екатерина Геладзе, во многих отношениях выдающаяся женщина, тоже колотила Сосо, а позднее, когда сын подрос, собственноручно била своего пьяного мужа.

Но неблагополучная семья тоже может превратить ребенка в идола. А маленький Сталин был единственным свидетельством благословения небес над родительским браком (в семействе Джугашвили больше не было детей). Родители боролись друг с другом за душу Сосо. Отец видел его сапожником, мать – верила в особое призвание сына. Ребенок, которого постоянно били и унижали, рос в сознании собственной избранности. И, как следствие этого, испытывал глубокое отвращение к своему кругу. Позднее это переродилось в отвращение ко всем людям…

Мать Сталина совершала немыслимые трудовые подвиги, чтобы оплатить учебу Сосо… Позднее, когда Сталин встретился с нею, он вспомнил о своем детстве только одно:

– Ты меня била.

На что мать ответила диктатору:

– Потомуты и вырос таким хорошим.

Противоречие между назиданием взрослых и их реальным поведением порождает в детях убеждение, что лицемерие – норма поведения».

Характерно, что Сталин не хотел, чтобы чужие люди интересовались его прошлым. Никто ничего о нем не должен был знать. Поэтому он не позволил издать книгу о его детстве, ненавидел, когда поминали его родителей. 29 октября 1935 года Сталин из Сочи писал своим помощникам:

«Прошу воспретить мещанской швали, проникшей в нашу центральную и местную печать, помещать в газетах «интервью» с моей матерью и всякую другую рекламную дребедень вплоть до портретов. Прошу избавить меня от назойливой рекламной шумихи этих мерзавцев».

Сталиным руководила отнюдь не скромность. Когда он запретил издавать книгу «Рассказы о детстве Сталина», все расценили это как проявление скромности. А реальная причина запрета была той же: вождь не хотел предстать перед подданными мальчиком, ребенком. Михаил Афанасьевич Булгаков, пытаясь изменить отношение власти к себе, написал верноподданническую пьесу о молодом Сталине. Пьеса понравилась всем начальникам, кроме самого вождя, который запретил ее ставить. Булгаков не понял, что не смеет вкладывать в уста Сталина свои слова и заставлять его бегать по сцене. Сталин потом позволил играть себя в кино, но только как верховное божество.

Как ни странно, вокруг биографии вождя до сих пор идут ожесточенные споры.

В феврале 1912 года Сталин бежал из вологодской ссылки, вернулся к подпольной работе. И его избрали членом ЦК большевиков. Считается, что членом ЦК Сталина сделал Роман Вацлавович Малиновский, депутат Государственной думы. Беда состояла в том, что Малиновский был еще и платным агентом департамента полиции. Возникли подозрения: а не был ли и Сталин его напарником не только по работе в ЦК, но и по службе в полиции?

Когда Хрущев на XX съезде впервые поведал о сталинских преступлениях, с неожиданным разоблачением выступил и бежавший в Америку еще до войны Александр Орлов, бывший глава представительства НКВД в республиканской Испании, майор госбезопасности – это специальное звание, приравненное к армейскому званию генерал-майора. «Когда станут известны все факты, связанные с делом Тухачевского, – утверждал Орлов, – мир поймет: Сталин знал, что делал…» Александр Орлов утверждал: «Дело маршала Тухачевского» связано с самым ужасным секретом, который, будучи раскрыт, бросит свет на многое, кажущееся непостижимым в сталинском поведении».

О том, что до революции Сталин был осведомителем охранного отделения департамента полиции, Орлову рассказал его двоюродный брат, комиссар госбезопасности второго ранга, заместитель наркома внутренних дел Украины. Он специально приехал в Париж в феврале 1937 года, чтобы рассказать обо всем Орлову. События будто бы развивались так. Нарком внутренних дел Генрих Ягода получил от Сталина указание подготовить материалы о том, что видные троцкисты и зиновьевцы до революции были агентами царской охранки. Ягода поручил своим людям отыскать какого-нибудь бывшего сотрудника охранного отделения, который это подтвердит. Один из работников НКВД, роясь в архивных документах, обнаружил папку, в которой вице-директор департамента полиции Виссарионов хранил особо важные документы. Там, к изумлению сотрудника НКВД, оказались анкета Сталина и его собственноручные донесения полиции.

Потрясенный чекист, не зная, что делать, забрал папку и уехал с ней в Киев, к своему другу – наркому внутренних дел Украины комиссару госбезопасности первого ранга Всеволоду Балицкому. Проверив документы и убедившись в их подлинности, Балицкий передал их первому секретарю ЦК компартии Украины Станиславу Косиору и командующему Киевским военным округом Ионе Якиру. Возмущенный Якир рассказал о документах Тухачевскому, тот – первому заместителю наркома обороны и начальнику политуправления Красной армии Яну Гамарнику. Посвятили в эту тайну еще несколько видных военачальников. Они решили, что бывший агент охранки не может руководить государством, Сталина нужно убрать.

Военные хотели убедить наркома обороны Ворошилова провести совещание, на которое придет Сталин. Два полка Красной армии должны были взять под контроль центр Москвы и блокировать войска НКВД. Заговорщики собирались предъявить Сталину обвинение в предательстве и расстрелять, но не успели, потому что вождь обо всем узнал. Вот почему были арестованы Тухачевский, Якир и другие военачальники, которых судили на закрытом заседании и поспешно расстреляли. Гамарник застрелился прежде, чем его арестовали…

Рассказ Орлова многим показался убедительным. Его двоюродный брат Зиновий Борисович Кацнельсон с 1934 по 1937 год действительно был заместителем наркома внутренних дел Украины. А наркомом был Всеволод Аполлонович Балицкий, крупный чекист, член политбюро ЦК компартии Украины. По словам Орлова, брат обо всем рассказал ему в феврале. А через два месяца его брата отозвали из Киева. Затем отозвали Балицкого. Обоих арестовали и расстреляли.

Слухи о том, что Сталин сотрудничал с охранкой, ходили давно, даже назывались его агентурные клички – «Семинарист», «Фикус», «Василий». Иосифа Джугашвили подозревали в том, что он выдал начальству соучеников по Тифлисской православной семинарии, которые вступили в марксистскую организацию. Его считали причастным к провалу нелегальной Авлабарской типографии. Слухи о провокаторстве Сталина пошли с тех пор, как в 1910 году начались провалы в бакинской организации РСДРП. Степан Георгиевич Шаумян подозревал именно Сталина. После революции выяснилось, что среди бакинских большевиков работало больше десяти платных агентов охранного отделения. Сталин среди них не значился. Напротив, нашли документ жандармского управления, в котором говорится, что установить за Сталиным наружное наблюдение крайне трудно, потому что он неизменно обнаруживал слежку и уходил от нее.

Кстати, в те годы провал следовал за провалом. Сосланные в Сибирь большевики писали: у нас тут пол-Москвы. В какой-то момент Михаил Иванович Калинин высказал предположение, что предателем является или Ленин, или его ближайший друг и соратник Григорий Евсеевич Зиновьев. В реальности главным агентом охранки среди большевиков был Роман Малиновский, которого Ленин так ценил.

Вот что любопытно. Конечно, член ЦК партии Малиновский был ценнейшим источником информации для полиции. Но депутат Малиновский произносил с думской трибуны такие речи, которые наносили серьезный ущерб царскому режиму. Фактически с санкции полиции – он свои выступления показывал офицерам охранного отделения. Это характерная черта спецслужб – ведомственный интерес для них важнее государственного…

Так вот, иногда утверждают, что после Пражской партийной конференции Малиновский возглавил Русское бюро ЦК и получил право вводить в ЦК новых людей. Он будто бы и ввел в ЦК Сталина, исполняя волю охранного отделения. Но это не так. Сталина выдвинул Ленин.

В эмиграции наделало шуму так называемое письмо Еремина – полковник Еремин заведовал особым отделом департамента полиции. В письме говорится, что «административно-высланный в Туруханский край Иосиф Виссарионович Джугашвили-Сталин, будучи арестован в 1906 году, дал начальнику Тифлисского губернского жандармского управления ценные агентурные сведения. А по прибытии Сталина в Петербург становится агентом Петербургского охранного отделения».

Это письмо казалось неопровержимым документом. Но потом выяснилось, что в день, когда будто бы Александр Михайлович Еремин подписал письмо о Сталине, он уже не заведовал особым отделом, потому что за месяц до того получил другую должность. Исследователи нашли и множество других неточностей, которые свидетельствуют о том, что это фальшивка.

Орлов ссылается на так называемую папку Виссарионова – документы из архива вице-директора департамента полиции. Но существовала ли эта папка? Сразу после Февральской революции Временное правительство распорядилось образовать комиссии по разбору дел департамента полиции, губернских жандармских управлений и охранных отделений, чтобы выявить секретную агентуру. Причем все материалы департамента полиции попали в руки революционеров полностью, без изъятий. Всех руководителей полиции тогда допрашивали, они рассказывали, что знали, без утайки. Фамилию Джугашвили Виссарионов не назвал.

Уверяют, что в «папке Виссарионова» была фотография Сталина, его анкета, донесения. Но личные дела на секретных сотрудников не заводились. И донесения секретные агенты не писали. Они сообщали информацию устно – во время личных встреч с курирующим офицером. После беседы офицер писал донесение, но не подписывался, а ставил кличку своего агента. Они сами писали только расписки о получении денег. Роман Малиновский, скажем, писал левой рукой.

Но главное, на что обращают внимание серьезные историки, – никто и никогда не видел «папку Виссарионова». Предположения о сотрудничестве Сталина с охранкой основаны на том, что после арестов ему удавалось легко бежать и неизменно избегать жестокого наказания. Но бежали и другие большевики, к которым власть относилась снисходительно. Самыми опасными врагами считались эсеры, которые прибегали к методам индивидуального террора – стреляли в царей, премьер-министров и губернаторов. А большевиков царская власть недооценила.

Он забыл свой день рождения?

Нет никаких оснований полагать, что Сталин мог быть агентом царской полиции. Но вот что интересно. Сталин приложил особые усилия для того, чтобы ввести в заблуждение современников и запутать будущих историков. Скажем, во всех энциклопедиях и официальных биографиях написано, что Иосиф Виссарионович Джугашвили родился 21 декабря (по новому стилю) 1879 года. Но есть документы, из которых следует, что он родился на год и три дня раньше, чем считалось. Не в 1879-м, а в 1878-м. Год и день рождения спутал не какой-нибудь клерк в ЗАГСе, а сам Сталин. Странно, когда человек меняет не только год, но и день своего рождения.

В метрической книге Горийской Успенской соборной церкви для записи родившихся и умерших написано, что Иосиф Джугашвили родился в 1878 году. Эта же дата значится в свидетельстве об окончании им Горийского духовного училища, в документах департамента полиции и в анкете, которую Сталин заполнил в 1920 году собственноручно. А вот потом год его рождения был изменен.

Когда Сталин сам заполнял анкету, год рождения он вообще опускал, не писал. Если кто-то записывал с его слов, то указывал: Сталину столько-то лет, а год рождения опять-таки не указывали… Как же это объяснить? Историки полагают, что у него было желание скрыть следы общения с жандармским управлением.

Когда человек попадал в тюрьму, как он себя вел там? С товарищами – герой. А один на один со следователем – по-другому. На вербовку не согласился, но желание освободиться вполне могло толкнуть на откровенный разговор со следователем. Следы таких бесед могли остаться в делах полиции. А когда меняются год и дата рождения – человек словно теряется.

На допросах в полиции многие будущие партийные руководители вели себя не самым достойным образом. После смерти Серго Орджоникидзе, который в свое время возглавлял партийную инквизицию – Центральную контрольную комиссию, – в его архиве нашлись два запечатанных пакета. На пакетах Серго написал: «Без меня не вскрывать».

Там находились документы царского департамента полиции. В том числе показания будущего члена политбюро Михаила Ивановича Калинина. На допросе будущий всесоюзный староста сказал: «Желаю дать откровенные показания о своей преступной деятельности». И Калинин рассказал все, что ему было известно о работе подпольного кружка, в котором он состоял.

В архиве Орджоникидзе лежала и справка о другом члене политбюро – Яне Эрнестовиче Рудзутаке, которого в какой-то момент прочили в генеральные секретари вместо Сталина. Рудзутак был арестован по «делу Латышской социал-демократической рабочей партии». На следствии Рудзутак назвал имена и адреса членов своей организации. Основываясь на его показаниях, полиция провела обыски, изъяла оружие и подпольную литературу…

Все эти материалы Орджоникидзе получил еще в двадцатые годы. Архивы царской полиции были изучены самым тщательным образом. Если бы в архивах нашлось нечто, компрометирующее имя Сталина, это было бы немедленно извлечено и уничтожено. Так что в руки военных не могли попасть документы, свидетельствующие против вождя. Версия Орлова относительно причин расстрела Туханевского и других военачальников подтверждения не получила.

Почему же в версию Орлова многие поверили? Потому что практически все, кто обращается к «делу Тухачевского», ищет следы какого-то заговора. Ну невозможно понять, что же могло заставить Сталина совершить столь самоубийственный шаг – уничтожить руководство собственной армии. Объяснить это рациональными причинами невозможно. Значит, должны быть какие-то тайные причины. Понятно, почему так живуча версия о том, что Сталин был агентом царской охранки. Если бы он оказался предателем, были бы понятнее причины его беспредельной жестокости к собственному народу, в частности массового уничтожения командных кадров Красной армии… Но это слишком легкое и простое объяснение мотивов этого человека.

Самое знаменитое ограбление, совершенное в России в XX столетии, связано с именем Сталина, хотя его подлинная роль в этом преступлении так до конца и не выяснена. Осуществил это ограбление человек, чьей смелостью, мужеством и изобретательностью многие десятилетия восторгались. О нем писали книги и снимали фильмы. Его ставили в пример молодежи. Хотя, по справедливости, его следовало бы считать одним из самых знаменитых международных террористов. Это Камо, руководитель боевой организации большевиков. Он осуществил несколько громких экспроприаций, которые сейчас назвали бы просто грабежами.

Самое знаменитое ограбление было организовано в Тифлисе в июне 1907 года. 13 июня тифлисская контора государственного банка получила из Санкт-Петербурга по почте триста семьдесят пять тысяч рублей пятисотрублевыми ассигнациями. Камо переоделся в офицера, его вооруженная группа человек в пятьдесят рассыпалась по всей Эриванской площади. Боевики были вооружены бомбами, изготовленными под руководством самого Камо. Когда готовили взрывчатку, у него в руках взорвался капсюль, глаз был поврежден.

Около одиннадцати утра на площадь выехали два экипажа: в первом сидел кассир государственного банка, который вез деньги, во втором – четыре вооруженных солдата. Сопровождал их эскорт из пятидесяти казаков. По команде Камо его люди взялись за оружие. В казаков полетели ручные бомбы. Кассир государственного банка взрывом был выброшен из фаэтона. Испуганные лошади понесли, но Камо бросил им под копыта еще одну бомбу. Фаэтон опрокинулся, Камо схватил деньги и исчез.

В перестрелке три человека были убиты, около полусотни ранены. Боевики Камо захватили несколько сотен тысяч рублей – огромные в те времена деньги. Покупательная способность царского довоенного рубля была очень большой. Тифлисский «экс» был своего рода шедевром политического терроризма начала XX века. Меры, принятые полицией, не дали никакого результата. Деньги временно спрятали под диваном директора Тифлисской обсерватории, где по странному стечению обстоятельств в качестве наблюдателя недолго трудился Сталин.

Камо – его подлинное имя Симон Аршакович Тер-Петросян – был земляком Сталина, он тоже родился в городе Гори Тифлисской губернии. Своего отца будущий террорист считал самодуром и деспотом. В семь лет Тер-Петросяна отдали в армянскую школу, где ему пришлось очень трудно, потому что в семье говорили по-грузински. В одиннадцать лет он пошел в городское училище. Тут его заставляли учить русский язык, которого он совсем не знал и знать не хотел. Его необузданная натура проявилась очень рано. В шестнадцать лет Тер-Петросяна исключили из училища за богохульство на уроке закона Божьего. Больше он учиться не захотел и уехал в Тифлис, где встретил своего земляка Сталина, который был на два года старше и уже познакомился с марксистскими идеями. Сталин стал его учителем.

Тер-Петросян так и не научился хорошо говорить по-русски, слово «кому» он произносил как «камо». Сталин его и называл – «Камо». Прозвище закрепилось и стало именем. Себя Сталин именовал Кобой. Он позаимствовал это имя из повести «Отцеубийца», написанной писателем-романтиком Александром Казбеги, происходившим из знатного рода. Коба – так звали одного из героев книги, бесстрашного и жестокого абрека, то есть разбойника. Все герои повести погибают, в живых остается один Коба. Так произошло и в жизни.

И до сих пор не известно, в какой степени Сталин руководил действиями Камо. Разговоры такие в партии ходили. В апреле 1918 года лидер меньшевиков Юлий Осипович Мартов (в прошлом один из редакторов «Искры»), избранный депутатом Моссовета и членом ВЦИК, обвинил Сталина в участии в экспроприациях. Ссора большевиков с меньшевиками и произошла в немалой степени потому, что меньшевики были принципиальными противниками терактов и не давали большевикам денег из кассы тогда еще единого ЦК на оружие и боевиков. Меньшевики оказались правы, потому что действия боевых групп, как и следовало ожидать, выродились в обыкновенный бандитизм.

Весной 1912 года Юлий Мартов из Льежа писал Льву Троцкому и упомянул в письме «кавказского ультрабандита Ивановича» (одна из партийных кличек Сталина), считая его причастным к экспроприациям 1906–1907 годов. В апреле 1918 года Мартов был привлечен к суду революционного трибунала за то, что он в газете «Вперед» обвинил Сталина в участии в экспроприациях, за что его, дескать, исключали из партии.

Работа трибунала освещалась в «Известиях». Отношение к знаменитому революционеру Мартову было еще вполне приличным. Мартов был возмущен тем, что его делом занимается трибунал: если политический деятель чувствует себя оклеветанным, он имеет возможность обратиться к третейскому суду.

– В положении о трибунале указывается, что его суду подлежат лица, оскорбившие народ или задевающие общественную жизнь. В лице Сталина народ нисколько не был оскорблен, – язвительно говорил Мартов.

Мартов ходатайствовал о вызове свидетелей, которые должны подтвердить причастность Сталина к ограблению парохода «Николай I» в Баку и к попытке убить рабочего Жарикова. Среди свидетелей он называл ряд крупных грузинских социал-демократов. Сталин, выступая, заявил, что никогда за двадцать лет партийной работы его дело не рассматривал партийный суд и из партии его не исключали.

– Обвинения Мартова – результат тех форм политической борьбы, которые усвоили себе все противники советской власти, – говорил Сталин.

На слова Сталина Мартов ответил:

– Обвинение в клевете я отбрасываю. Какие бы формы правосудия вы ни изобретали, имя Мартова останется в истории рабочего класса России, в истории Интернационала.

Сидевшие в зале горячо аплодировали Мартову. Председатель трибунала приказал очистить зал от публики и объявил перерыв. Он постановил отложить на неделю заседание, чтобы по возможности вызвать свидетелей.

В большевистской печати ему досталось.

«Бесконечно тяжело и больно было смотреть на гражданина Мартова, когда на суде он отчаянно защищался, изворачивался, не имея с собой никаких документов и доказательств, – писали «Известия». – В день суда все время вертелась в голове одна мысль: таланты гр. Мартова достойны лучшего применения. В переживаемый нами решительный для рабочего класса момент они могли быть неизмеримо лучше использованы, чем для охаивания пролетарской партии, обливающейся кровью в неравной борьбе с хищниками всех стран…

Нужно обладать гениальными способностями, чтобы суметь доказать в течение какого угодно срока, что кавказские большевики – это большевики «анархистского толка», удалые экспроприаторы… Как это нехорошо и недостойно честного политического борца и идейного противника, каковым представлялся нам гр. Мартов. Да, сегодняшний Мартов так не похож на прежнего Мартова-борца, Мартова-циммервальдиста. Ведь Мартов был среди тех немногих социалистов, имена которых по справедливости тихою радостью будут светить человечеству и навсегда останутся памятными рабочему Интернационалу…

Трудно было ожидать от того же Мартова, чтобы он из фракционной ненависти мог так бесцеремонно бросать комья грязи не только в личность политического противника с целью очернить, «убить» его, но и в целую партию.

Пишущему эти строки, как одному из молодых и скромных тружеников кавказского большевизма, только и остается с негодованием отбросить эти грязные обвинения, возведенные гр. Мартовым на кавказских большевиков и на т. И. Джугашвили-Сталина, которым кавказские большевики вправе гордиться. Пишущему эти строки с болью в сердце приходится сказать Мартову сегодняшних дней: «Бороться с противниками надо все же честно».

Юлий Мартов так и не дождался ни конкретного ответа на свои обвинения, ни вызова свидетелей, которых он назвал. А вскоре ему пришлось навсегда покинуть Россию. Сталин позаботился о том, чтобы даже воспоминания о его возможной причастности к этим уголовным операциям исчезли. Скажем, у Камо еще до его гибели чекисты забрали весь архив. Иосиф Виссарионович перестарался. Вполне возможно, что он и не руководил экспроприациями, но отсутствие документов оставляет простор для слухов и версий, которые довольно широко распространились. Американский посол в Москве Уильям Буллит писал: «Президент Рузвельт думал, что в Москве сидит джентльмен, а там сидел бывший кавказский бандит».

Презрение и пренебрежение ко всем воспитывалось в Сталине еще до революции. 27 февраля 1915 года он пишет Ленину, Зиновьеву и Крупской из села Монастырское Туруханского края, где отбывал ссылку. Стиль – развязный, от которого впоследствии он откажется, но тогдашнее отношение к оппонентам сохранится навсегда:

«Мой привет Вам, дорогой Ильич, горячий-горячий привет! Привет Зиновьеву, привет Надежде Константиновне! Как живете, как здоровье? Я живу, как раньше, хлеб жую, доживаю половину срока. Скучновато, да ничего не поделаешь. А как Ваши дела-делишки? У Вас-то, должно быть, веселее…

Читал я недавно статьи Кропоткина – старый дурак, совсем из ума выжил. Читал также статейку Плеханова в «Речи» – старая неисправимая болтунья-баба. Эхма… А ликвидаторы с их депутатами-агентами вольно-экономического общества? Бить их некому, черт меня дери! Неужели так и останутся они безнаказанными?! Обрадуйте нас и сообщите, что в скором времени появится орган, где их будут хлестать по роже, да порядком, да без устали».

Не раз, наверное, Сталин с раздражением думал, что, пока он сидел в туруханской ссылке, Ленин с Троцким да и остальные большевики-эмигранты прохлаждались за границей – в комфорте и уюте.

Настанет время, когда генеральный секретарь презрительно скажет, что его оппоненты, побывавшие в эмиграции, «на самом деле партии не знали, от партии стояли далеко и очень напоминали людей, которых следовало бы назвать чужестранцами в партии».

25 октября 1917 года Иосиф Виссарионович Сталин-Джугашвили был включен в состав первого советского правительства в качестве наркома по делам национальностей как единственный член ЦК, интересовавшийся национальным вопросом.

«Первое заседание большевистского правительства, – вспоминал Лев Троцкий, – происходило в Смольном, в кабинете Ленина, где некрашеная деревянная перегородка отделяла помещение телефонистки и машинистки. Мы со Сталиным явились первыми.

Из-за перегородки раздавался сочный бас Дыбенко: он разговаривал по телефону с Финляндией, и разговор имел скорее нежный характер. Двадцатидевятилетний чернобородый матрос, веселый и самоуверенный гигант, сблизился незадолго перед тем с Александрой Коллонтай, женщиной аристократического происхождения, владеющей полудюжиной иностранных языков и приближавшейся к сорок шестой годовщине.

В некоторых кругах партии на эту тему, несомненно, сплетничали. Сталин, с которым я до того времени ни разу не вел личных разговоров, подошел ко мне с какой-то неожиданной развязностью и, показывая плечом за перегородку, сказал, хихикая:

– Это он с Коллонтай, с Коллонтай…

Его жест и его смешок показались мне неуместными и невыносимо вульгарными, особенно в этот час и в этом месте. Не помню, просто ли я промолчал, отведя глаза, или сказал сухо:

– Это их дело.

Но Сталин почувствовал, что дал промах. Его лицо сразу изменилось, и в желтоватых глазах появились искры враждебности…»

В подготовке вооруженного восстания в октябре 1917 года Сталин не играл никакой роли. Никто не может сказать, где он был в тот день, когда большевики брали власть. В стране его практически не знали. Но в качестве государственного чиновника он оказался на месте. Видных большевиков было вообще немного, в основном государственная работа у них не получалась. А Сталин принимал одну должность за другой – и справлялся. Ему хватало для этого характера, воли и настойчивости.