Текст книги "Россия и Китай. Дружили, воевали, что теперь?"

Десантники над Пекином?

В Москве подозревали, что Китай готовится к большой войне, и думали, как одолеть столь многочисленного врага. В Китае ждали нападения со стороны Советского Союза. Боялись ядерного оружия. По всей стране строились бомбоубежища.

В январе 1968 года Военный совет ЦК компартии Китая отправил в приграничные округа секретную директиву – подготовиться к ведению боевых действий, разработать оперативные планы с задачей: «вступил в бой, должен победить».

25 января 1969 года командование Хэйлунцзянского провинциального военного округа представило план ведения военной компании. Его одобрил генеральный штаб. Не возражало и министерство иностранных дел. Окончательное решение приняли в ЦК партии. В феврале генштаб отправил директиву о подготовке боевых действий.

В апреле 1969 года Мао Цзэдун созвал партийный съезд, который должен был ознаменоваться военной победой (хотя бы небольшой) над Советским Союзом. Накануне девятого съезда успешная военная акция должна была сплотить народ вокруг Мао. Но он не ожидал такого отпора на Даманском.

Он приказал армии ответного огня не открывать. Испугался советского удара по Пекину в момент партийного съезда. Поэтому девятый съезд открылся в полной тайне. О нем сообщили только после окончания. Делегатов тайно доставляли на заседания. Это был 1969 год. К тому времени советские войска уже вошли в Чехословакию, чтобы «спасти социализм». Мао думал: а ну как в Москве решат спасать социализм и в Китае?

12-й пленум ЦК компартии Китая осудил Советский Союз за «военную оккупацию Чехословакии с молчаливого согласия и при поддержке со стороны американского империализма».

Мао навряд ли собирался всерьез воевать с Советским Союзом. Но, видимо, хотел показать, что с Китаем не удастся поступить так же, как с Венгрией или Чехословакией. При этом понимал, что и советская армия не рискнет ввязаться в большую войну.

Главе правительства Алексею Николаевичу Косыгину досталась почти невыполнимая миссия – договариваться с китайцами после боев на острове Даманском. Москву и Пекин все еще связывала линия правительственной высокочастотной связи, которую протянули еще в годы большой дружбы. В конце марта в советское посольство в Пекине позвонил Косыгин. Трубку снял дипломат Алексей Иванович Елизаветин. Несколько расстроенный Косыгин сказал:

– Я имею поручение политбюро переговорить лично с товарищами Мао Цзэдуном или Чжоу Эньлаем. Мы пытались связаться с ними по аппарату ВЧ-связи, но на телефонной станции в Пекине сидит какой-то хам, отвечает грубо и отказывается соединять меня с ними. Чем может помочь посольство?

Елизаветин объяснил, что теперь связаться с китайскими руководителями без предварительной договоренности с министерством иностранных дел едва ли возможно. Посольство в Пекине официально попросило МИД устроить разговор между главами правительств. Китайский чиновник высокомерно ответил:

– Никакого разговора по телефону быть не может. Если у советской стороны есть что сказать нашему руководству, то это следует сделать по дипломатическим каналам.

Это был отказ в самой невежливой форме, о чем Елизаветин доложил Косыгину по телефону в сдержанных выражениях, исходя из того, что переговоры по линии ВЧ-связи китайцы, естественно, прослушивают.

Первая удобная возможность поговорить с китайцами возникла во время похорон вьетнамского лидера Хо Ши Мина. В Ханой прилетели и Косыгин, и глава китайского правительства Чжоу Эньлай. Советские дипломаты предложили китайцам организовать встречу, вспоминает посол Валерий Васильевич Цыбуков, бывший сотрудник секретариата Министра иностранных дел.

Китайцы долго не реагировали. Косыгин, не дождавшись ответа, полетел домой. Когда он уже сделал промежуточную посадку во Фрунзе (ныне Бишкек), Пекин сообщил, что Чжоу Эньлай готов встретиться. В политбюро считали, что Косыгину не к лицу поворачивать назад. Но хитроумный министр иностранных дел Андрей Андреевич Громыко нашел выход. Косыгин полетит в Пекин, но в официальном сообщении будет сказано, что он сделал остановку в китайской столице по пути домой. Беседовали в пекинском аэропорту – китайцы были не слишком гостеприимны. Но этот разговор 11 сентября 1969 года позволил снизить уровень напряженности между двумя странами. 19 октября возобновились переговоры о границе.

Пограничный инцидент мог перерасти в войну. Председатель КГБ Юрий Андропов, вспоминал его бывший помощник Владимир Александрович Крючков, предлагал локализовать конфликт, решать его только силами пограничников, не допуская участия в боевых действиях армии. Но были сторонники другой точки зрения – использовать инцидент как повод для мощного удара по китайцам.

Командующий воздушно-десантными войсками генерал армии Василий Филиппович Маргелов в беседе с группой работников ЦК, приглашенных на показательные учения, сетовал, что ему не разрешают «заняться» Китаем.

Маргелов превратил десантные части в элиту армии. С парашютом стали сбрасывать и грузы, и военную технику – иногда вместе с экипажем. Ему принадлежит идея десантирования войск прямо в боевой технике.

Сменивший Малиновского на посту министра обороны маршал Андрей Антонович Гречко был категорически против – люди могут погибнуть. Маргелов сказал, что в таком случае он прыгнет первым. Гречко запретил генералу прыгать. Тогда Маргелов принес рапорты молодых офицеров, готовых рискнуть.

Первым на стол министра лег рапорт одного из сыновей командующего – майора Александра Маргелова, который тоже служил в десантных войсках. Гречко разрешил. Испытания парашютно-реактивных систем, на которых сбрасываются боевые машины десанта с экипажем, прошли успешно.

23 января 1976 года на парашютодроме Кислово под Псковом (там расквартирована 76-я воздушно-десантная дивизия) испытали парашютную реактивную систему «Реактавр», разработанную Московским агрегатным заводом «Универсал». Прежние опыты с собаками на борту не увенчались успехом – монокупольные системы не срабатывали, и машины бились («Красная звезда», 12 октября 2006 года).

В машине сидели двое – подполковник Леонид Иванович Щербаков из научно-технического комитета ВДВ и майор Александр Васильевич Маргелов.

Александр Маргелов рассказывал «Красной звезде»:

– Вытяжной парашют выдернул комплекс из самолета. Мгновения снижения на стабилизирующем парашюте, и раскрылся основной купол, вышли телескопические щупы. В момент их касания с землей сработали двигатели мягкой посадки: взрыв, газы, дым! Комплекс так приложило по укатанной ледяной дороге, что мы ощутили солидную ударную перегрузку.

Десантироваться прямо в боевой машине способны только исключительно хорошо подготовленные экипажи. Это не только тяжелые физические перегрузки, сравнимые с теми, что испытывают летчики-истребители, но и почти непереносимое психологическое напряжение.

Во время десантирования экипаж лежал в специальных креслах, похожих на те, что устанавливаются в космических кораблях. Но ведь самый подготовленный и психологически устойчивый человек не может не думать о том, сработает или не сработает система торможения. Использование реактивных двигателей для уменьшения скорости приземления и для амортизации при соприкосновении с землей выглядит очень эффектно, но это опасная операция.

Подчиненные Маргелова справлялись, и генерал внушал цековцам, что хорошо было бы сбросить его «ребят-десантников» на Пекин, они там разберутся…

Но было ясно, что любой успех в боевых действиях с Китаем будет носить временный характер. А что потом? Вести войну на истощение со страной, имеющей миллиардное население? Пустить в ход ядерное оружие?

Чтобы поиграть на нервах Мао, в газете «Лондон ивнинг ньюс» поместили статью Виктора Луи, советского гражданина, которому разрешили стать корреспондентом иностранной газеты в обмен на исполнение деликатных поручений второго (контрразведывательного) главного управления КГБ СССР.

Виктор Луи писал, что в Москве обсуждается идея бомбардировки ядерных объектов Китая и смены руководства в Пекине.

В статье говорилось, что на территории Китая действует подпольная радиостанция, принадлежащая антимаоистским силам. Эти силы могут обратиться к другим социалистическим странам с просьбой оказать им «братскую помощь».

На самом деле тайная радиостанция, вещавшая на китайском языке – будто бы от имени противников Мао Цзэдуна, была создана усилиями комитета госбезопасности и находилась в Москве. На этой станции подрабатывали (под разными китайскими псевдонимами) многие отечественные синологи.

Но Виктор Луи многозначительно напомнил и о вводе войск Варшавского договора в Чехословакию, которые подавили «пражскую весну» и сменили руководство страны.

«Советский Союз, – писал Луи, – придерживается доктрины, провозглашающей, что социалистические страны имеют право вмешивается в дела друг друга в своих собственных интересах или в интересах других стран, оказавшихся под угрозой».

Мао Цзэдун поверил в угрозу. Опасаясь ракетно-ядерного удара, начальник генерального штаба Народно-освободительной армии Китая Хуан Юншэн отдал «приказ номер один» – о рассредоточении руководства страны. Члены политбюро должны были разъехаться в разные города, чтобы не погибнуть в пламени одного ядерного удара. Несколько месяцев в Китае царил военный психоз. Мао готовился отразить советское военное вторжение. Под Пекином строились гигантские бомбоубежища.

Когда Мао согласился на приезд в Пекин советской делегации для ведения пограничных переговоров, он всерьез предполагал, что на самолете может быть ядерная бомба, поэтому все руководство страны покинуло столицу. Он успокоился только тогда, когда советский самолет благополучно приземлился, и делегация спустилась по трапу – без бомбы.

9 мая 1969 года в приказе министра обороны маршала Андрея Гречко по случаю победы в Великой Отечественной войне впервые Китай вместе с Соединенными Штатами и Федеративной Республикой Германия был назван основным врагом Советского Союза.

Андрей Антонович Гречко был единственным человеком, который на пленумах ЦК называл Брежнева на «ты». Выступая, пренебрежительно заметил, что у китайцев не так уж много ракет с ядерными боеголовками.

– А у нас, – и, прервав себя, повернулся к президиуму: – Как ты думаешь, Леонид, сказать, сколько у нас?

Брежнев остановил министра обороны:

– Не надо, не пугай!

Многие советские генералы китайцам не верили и были настроены воинственно. В середине декабря 1970 года на политбюро обсуждали отношения с Китаем. Выступил министр обороны маршал Гречко:

– Антисоветская ненависть охватила Китай. Китай собирается взять реванш и отобрать у нас полтора миллиона километров нашей территории. Китай проводит широкие военные мероприятия, строит подземные заводы, аэродромы, изготовляет и закупает новое оружие. Мы располагаем данными, что Китай к 1971 году изготовит сорок пять – пятьдесят ядерных бомб. Мы не можем ко всему этому относиться равнодушно. Надо, конечно, добиваться заключения договора с Китаем, но самим быть ко всему готовыми…

На Дальний Восток переводились общевойсковые объединения, полностью укомплектованные новые дивизии. В Монголии дислоцировали полнокровную 39-ю армию. Пополнение получили не только Дальневосточный, но и Забайкальский военные округа. Новые части «были развернуты на неподготовленных местах: в степи и на склонах сопок, в палатках и полевых парках». В ноябре 1970 года полковника Павла Александровича Носенко назначили заместителем командующего войсками Забайкальского военного округа по строительству и расквартированию войск: «Огромная территория, большая часть ее – зона вечной мерзлоты. Зимой здесь повсеместно рекордно низкие температуры». Строились глубоко эшелонированные рубежи обороны.

Генерал-лейтенант Антон Михайлович Колесников, который в начале семидесятых годов был начальником штаба Сибирского военного округа, рассказывал «Красной звезде», как министр обороны маршал Гречко проводил крупное стратегическое командно-штабное учение трех округов (Сибирского, Забайкальского, Дальневосточного) и Тихоокеанского флота. В рамках учений в Сибирском подняли по тревоге 13-ю танковую дивизию и из Бийска по Чуйскому тракту двинули ее к Улан-Батору. Танковый бросок через Хинган. До этого два года работали дорожно-мостовые батальоны: расширяли дорогу, укрепляли мосты. На подходах к Улан-Батору провели учебный встречный бой, то есть готовились воевать с китайцами.

В Китае говорили, что ждут нападения со стороны Советского Союза, по всей стране строились бомбоубежища. В Москве верили, что Китай готовится к войне, и думали, как одолеть врага. Китайскую угрозу переоценили. Народно-освободительная армия Китая, состоявшая из неграмотных солдат, вооруженных винтовками, не представляла опасности для Советского Союза. Стычки на границе, которые устраивали китайцы, были средством внутриполитической борьбы. Переброска дополнительных войск на Дальний Восток и связанное с этим военное и транспортное строительство было безумной растратой денег.

25 августа 1975 года писатель Юрий Маркович Нагибин описал в дневнике впечатления от посещения Благовещенска, стоящего напротив китайского города Хэйхэ:

«Я был у пограничников. Там на стенах висят плакаты, учащие, как надо поступать с нарушителями границ. Приемы борьбы, удушений, ножевых ударов. Противником нашего бойца выступает некто узкоглазый в маодзэдуновке. Хорошие иллюстрации к пресловутой «дружбе народов». Вот на какой ноте оборвалась песня братской любви двух великих народов «Москва – Пекин»… Мы потешаемся над китайскими глупостями, будто не совершали худших – да и сейчас совершаем. Ведь мы издеваемся над нашим собственным отражением в китайском зеркале».

Бегство министра обороны

Новый состав ЦК компартии Китая, избранный после боев на острове Даманский, на четыре пятых состоял из новичков. Половина – военные. В политбюро вошла жена Мао – главный функционер культурной революции Цзян Цинь.

После «культурной революции» армия взяла на себя ответственность за восстановление порядка в стране, и министр обороны маршал Линь Бяо стал человеком номер два в Китае. В партийных документах он именовался «близким соратником» Мао. На девятом съезде в апреле 1969 года в устав партии вписали, что Линь Бяо – «продолжатель» дела Мао, то есть преемник. Вождь познакомился с Линь Бяо еще в 1928 году, когда двадцатилетний Линь командовал ротой. В 1959 году он сменил слишком самостоятельного маршала Пэн Дэхуая на посту министра обороны.

Его имя – Линь Бяо – в переводе с китайского означает Лесной барс. Но историки отмечают: «Скромный и застенчивый от природы, он по характеру не был лидером. В кругу вождей китайской компартии его называли «девушкой». Худенький и низкорослый, с густыми, чуть удивленно поднятыми вверх бровями, он и вправду напоминал красотку из пекинской оперы, где все женские роли исполняли мужчины».

Линь Бяо был четырежды ранен, страдал от головной боли, бессонницы, нервного расстройства. Еще в 1939 году Линь Бяо с женой приехал в Советский Союз на лечение. В августе сорок первого он вернулся в Китай. Его жена осталась и работала в Ивановском интернациональном детском доме – вместе с бывшей женой Мао.

А Линь Бяо женился вновь. Новая жена Е Цюнь была моложе его на двенадцать лет. Она родила ему дочь Линь Лихэн и сына Линь Лиго. Летом 1951 года Линь Бяо вновь приехал в Москву лечиться. Но постепенно он перестал доверять врачам.

«У него развилась мания преследования, – пишет профессор Панцов. – Ему казалось, что врачи замышляли убить его, подсыпая яд в ванны, которые ему прописывали. Он отказался от врачей, и его лечила жена. Эта женщина обладала поразительно сильным характером, так что не удивительно, что безвольный Линь Бяо оказался полностью в ее власти.

Любить мужа, изнывавшего от депрессии, она не могла. Линь Бяо, зациклившийся на своих болезнях, потерял интерес к интимным отношениям. Но брак с ним был для нее трамплином в высшую власть, поэтому она старалась ублажить больного супруга».

Если министру обороны предстояло выступать на публике, ему вводили лекарство, которое официально именовалось «витамин С». Похоже, это был наркотический препарат. Состояние маршала ухудшалось. Он месяцами не мог работать.

«Линь Бяо был неврастеником, он так боялся света и сквозняков, что редко выходил из дома, – вспоминал личный врач Мао. – Он и воды боялся. Никогда не мылся – его обтирали сухим полотенцем. Жидкости не пил. Жена размачивала в воде булочки, приготовленные на пару, и кормила ими мужа, чтобы его организм получал жидкость хоть таким образом… Линь Бяо явно страдал душевной болезнью».

Несмотря на некоторые странности, министр обороны Линь Бяо и его генералы вполне здраво говорили, что пора заняться перевооружением армии, а затянувшаяся «культурная революция» этому мешает. Цзян Цин и ее сторонники были недовольны руководством армией, которое оставалось в стороне.

На пленуме ЦК в августе-сентябре 1970 года Линь Бяо завуалированно обрушился на ее группу. Своего министра поддержали генералы, ненавидевшие жену Мао. Бойцы «культурной революции» испугались и бросились к Мао за поддержкой. Они обвинили военных в заговоре.

Линь Бяо проиграл жене Мао в изощренной аппаратной борьбе. Мао встал на сторону жены. Ему и самому казалось, что Линь Бяо набрал слишком много власти. Он потребовал от генералов и Линь Бяо самокритики. Министр не желал признавать себя виновным.

Кампании критики и самокритики были характерной чертой политической жизни Китая. Члены партии были обязаны находить врагов в собственных рядах и их разоблачать. Публичная критика почти всегда предшествовала расправе. И самокритика считалось обязательной. Во-первых, так собирался материал для уничтожения попавшего в опалу. Во-вторых, эта процедура унижения считалась едва ли менее важной, чем снятие с должности и отправка на перевоспитание.

Разговоры о заговоре Линь Бяо против вождя китайской революции не нашли документального подтверждения. Но вот сын министра обороны, похоже, и в самом деле считал Мао врагом. Линь Лиго, самоуверенный молодой офицер, был уже заместителем начальника оперативного управления штаба военно-воздушных сил. Вместе с несколькими офицерами он образовал тайное общество, где разрабатывали «Проект 531». Эта цифра по-китайски звучит так же, как и слова «вооруженное восстание». Мао Цзэдун фигурировал под кодовым именем Б-52.

Молодые офицеры были настроены серьезно:

«Мы должны поднять вооруженное восстание. Б-52 нас подозревает. Лучше сжечь за собой мосты, чем сидеть и ждать, когда тебя схватят. Это борьба не на жизнь, а на смерть. Или они уничтожат нас, или мы – их».

Заговорщики искали способ убить Мао. Самый молодой в Народно-освободительной армии Китая генерал Цзян Тэнцзяо был готов помочь. Они изучали разные варианты: обстрелять поезд Мао из базуки, разбомбить его.

А Мао Цзэдун тем временем уже целый месяц ездил по стране, встречался с местными партийными секретарями и армейскими политработниками. Он поносил министра обороны Линь Бяо и его людей:

– Они предприняли внезапную атаку. Начали подпольную деятельность. Это показало, какие у них подлые душонки. Сначала действовали скрытно, а потом вдруг перешли в наступление. Кто-то страстно желает стать председателем государства, поэтому хотел расколоть партию и захватить власть.

Слова Мао дошли до Линь Бяо. Министр обороны и его жена Е Цюнь отдыхали на курорте в Бэйдайхэ. Рядом в аэропорту постоянно находился личный самолет министра обороны. Понимая, что их ждет, они решили бежать.

Вечером 12 сентября 1971 года сын министра поделился планами с сестрой, у которой были очень плохие отношения с матерью. Она почему-то считала, что Е Цюнь – не настоящая ее мать. Дочь министра донесла заместителю начальника управления правительственной охраны, что мать и брат решили похитить отца и бежать. Тот позвонил в Пекин.

Тем временем беглецы на машине приехали на аэродром. Из девяти членов экипажа на борту было только четверо – командир корабля и три механика. Они только начали готовить самолет к полету и не успели его полностью заправить. Линь Бяо приказал взлетать. Полетели без второго пилота, штурмана и радиста.

Чжоу Эньлай предложил поднять в воздух истребители и сбить самолет Линь Бяо. Но Мао не доверял авиации. Он запретил все полеты и приказал взять под контроль военные аэродромы.

– Дождь будет идти с неба, – в привычно загадочной манере говорил Мао. – Вдовы вновь выйдут замуж. Линь Бяо хочет бежать. Что мы можем сделать? Пусть бежит.

Уже наступило 13 сентября, когда самолет с беглецами вошел в воздушное пространство Монголии и исчез с экранов радаров.

Днем китайский посол в Монголии сообщил в Пекин, что китайский самолет разбился 13 сентября в половине третьего ночи. Кончилось топливо, и самолет пытался совершить аварийную посадку. На борту было девять человек – восемь мужчин и одна женщина. Все погибли.

«В трупе № 5, – докладывал китайский посол, – мы опознали Линь Бяо. Труп № 8 – жена Линь Бяо. Она обгорела сравнительно мало, волосы практически целы. Труп № 2 – сын Линь Бяо: его лицо обуглилось и приняло мученическое выражение, как будто до смерти он горел в пламени. Из вещей, принадлежащих погибшим, обнаружен пропуск № 002 в военно-воздушную академию на имя Линь Лиго».

Из Москвы в Монголию вылетела группа офицеров советского КГБ, чтобы проверить, действительно ли это был Линь Бяо. Обгоревшие трупы эксгумировали. Головы Линь Бяо и его жены отделили и отправили в Советский Союз на экспертизу. Линь Бяо когда-то лечился в Москве, так что с помощью рентгеновских снимков и записей в старой медицинской карте удостоверились, что министр обороны Китая действительно пытался бежать от Мао.

Мао Цзэдун без труда одержал еще одну победу. Одну из многих. Никто не мог ему противостоять. Но история с бегством маршала Линь Бяо сильно на него подействовала. Мао как-то сразу постарел, еле ходил, ему не хватало воздуха – сказывалась сердечно-сосудистая недостаточность. «Сутками он лежал в кровати, – вспоминал его личный врач, – ничего не говорил и не делал».