Текст книги "Сумерки вождей"

Теперь они нас перестреляют

Сцена опять полностью переменилась. Все происходит в частной квартире.

Из глубины квартиры раздался девичий смех. Появился заспанный Сталин в окружении смеющихся дочерей рабочего питерской электростанции Сергея Яковлевича Аллилуева − старшей Анны и младшей Нади.

– Что случилось? – потребовал объяснений Сергей Аллилуев, несколько смущенный непринужденным поведением дочерей в присутствии гостей.

– Иосиф-то! Иосиф! – Указывая на Сталина, Анна Алилуева пыталась объяснить, что именно приключилось.

Но она просто заходилась от смеха. В конце концов выяснилось, что в соседней комнате Сталина разморило и он задремал с дымящейся трубкой в руке.

– Проснулся, когда комната уже наполнилась гарью: тлело одеяло, прожженное огнем из трубки! – Девушек это почему-то страшно веселило.

− Это со мной не впервые,− с досадой объяснил Сталин, − как ни креплюсь, а вдруг и задремлю.

– Ну, ты и ленивец! – не выдержал Свердлов. – Так все на свете проспишь!

Повернувшись ко всем, Яков Михайлович стал рассказывать:

– Мы же вместе отбывали ссылку в Туруханском крае. Места, понятное дело, курортные, так что приходилось самим о себе позаботиться, иначе пропадешь. Хозяйство какое-никакое завели. Печку надо топить, а то замерзнешь, как цуцик. Убираться, чтобы в грязи не утонуть. Готовить. Словом, договорились с Иосифом − дежурим по очереди.

– И как у вас получалось совместное хозяйство? – заинтересовалась Надежда Константиновна Крупская. – Мы с Володей тоже через это прошли в Шушенском. Но мы приехали с мамой, она обо всем позаботилась. И девушку наняла − в помощь по дому.

– Иосифа не знаете? – фыркнул Свердлов. – Отлынивал от всего! А я же не мог допустить, чтобы заслуженный кавказский большевик мерз и голодал.

Сталин и не стал ничего отрицать. Ему нравились эти воспоминания:

– Сколько раз старался провести тебя, увильнуть от хозяйства. Проснусь, бывало, в свое дежурство и лежу, будто заспался.

– Ты думаешь, что я этого не замечал? − рассмеялся Свердлов. – Прекрасно замечал.

Звонок в дверь.

– Это он! – обрадовался Сергей Яковлевич Аллилуев. – Я открою!

Он привел Ленина. Крайне озабоченный и даже, пожалуй, испуганный Владимир Ильич первым делом обратился к хозяйке:

− Ольга Евгеньевна, покажите-ка мне все входы и выходы в квартире.

Ольга Аллилуева повела его на кухню:

– Эта дверь ведет на черную лестницу.

Ленин не поленился − поднялся еще и наверх, осмотрел чердак. Вернулся несколько успокоенный. День выдался жаркий и невыносимо душный. Ленин снял пиджак, но остался в жилете и рубашке с галстуком. Сделал Сталину приглашающий жест рукой. Отвел его в сторону.

– Я вам давал задание. И что же?

– Какое задание? – поинтересовалась Крупская.

Сталин неодобрительно взглянул на нее. С какой стати женщина вмешивается в важные мужские дела? Ильич не в состоянии объяснить жене ее место. Либерал.

– Я попросил Иосифа Виссарионовича по-свойски уговорить председателя ВЦИК Чхеидзе не публиковать идиотские материалы о том, будто мы с тобой получали деньги на революцию от германского Генштаба, – объяснил жене Ленин. – Кавказские люди лучше понимают друг друга.

Повернулся к Сталину:

– Так что же?

– Николай Семенович ко мне прислушался, – с достоинством принялся рассказывать Сталин. – При мне обзвонил редакции с просьбой воздержаться от публикации сомнительных материалов. И все редакции согласились этого не делать. Кроме одной – газеты «Живое слово». Там ответили, что доверяют этим материалам, потому что они получены от министра юстиции Временного правительства.

Сталин пожал плечами:

– Извините, всего одну газету остановить не удалось.

– Ее одной хватило с лихвой, – обреченно махнул рукой Ленин. – Вон что творится!

– Утром, – вступил в разговор Свердлов, – «Живое слово» опубликовало материал под шапкой «Ленин и компания – шпионы!». Идея одна – большевики получили большие суммы денег от немецкого Генерального штаба.

– Видели уже, – нетерпеливо дернул головой Ленин. – Читали!

– Кто автор? – поинтересовалась Крупская.

– Подписи две, – пояснил Свердлов, – бывший депутат Думы Алексинский и член ЦК партии эсеров Панкратов.

– Знаем товарищей − и Григория, и Василия, – кивнула Крупская.

– Я себе цену не набиваю, – упрямо продолжал Сталин. – Но представляете себе, если бы эта клевета появилась во всех газетах одновременно?

– Теперь со всех сторон, – продолжил Свердлов, – слышим одно и то же: «Изменники! Немецкие шпионы! Смерть большевикам!» И все у них сходится! Немцы наступают, а в Петрограде – волнения. Мятеж совпал с немецким наступлением – значит, организован на немецкие деньги. Вывод: большевики выполняют задания немецкого Генерального штаба.

– Негодяи! – не выдержала Крупская.

– Мы из Таврического дворца − от греха подальше − поехали в редакцию «Правды», – добавил Григорий Зиновьев. – На подножках авто моряки с винтовками − для охраны. А утром толпа устроила настоящий погром и в редакции «Правды». Кричала, что это «немецкое гнездо».

Сталин стоял на своем:

– Не думайте, что уговорить Чхеидзе поддержать нас было легко и просто! При нынешних-то настроениях. Слышали про речь Ираклия Церетели на президиуме съезда Советов и исполкома Петросовета?

– И что же говорил этот ничтожный грузинский меньшевик? – Лицо Ленина стало очень бледным.

– Могу себе представить, – буркнул Зиновьев.

– Он сказал, что большевики в июле устроили в Петрограде заговор для свержения правительства и захвата власти. Заговор раскрыт и обезврежен. Но, по его словам, стало ясно, что большевики сменили оружие критики на критику с помощью оружия. Пусть же извинят нас большевики – теперь и мы перейдем к другим мерам борьбы. Большевиков надо обезоружить. Вот его речь дословно.

– Мерзавец, – констатировала Крупская. – А ведь как его расхваливали – умелый организатор, наладил работу Советов, высокоморальный революционер.

– На бесптичье соловей, – буркнул Владимир Ильич.

Подошел Сергей Аллилуев:

– Прошу к столу. Жена собрала перекусить.

Услышав, о чем шел разговор, заметил:

– Зашел в июльские дни в «Правду» к Иосифу. Ему при мне звонит моряк из Кронштадта, спрашивает: на демонстрацию выходить с оружием? Иосиф, не выпуская изо рта трубку и поглаживая усы, отвечает: «Вот мы, писаки, свое оружие, карандаш, всегда таскаем с собой… А как там вы со своим оружием, вам виднее».

Зиновьев недовольно бросил:

– Вот этого сейчас точно рассказывать не следует.

Сталин повернулся к Ленину. Со значением произнес:

– Так что я свое обещание исполнил.

– А что толку? Ордер на арест выдан. Повсюду объявления расклеены: министр юстиции распорядился: «Ульянова-Ленина Владимира Ильича арестовать в качестве обвиняемого по делу о вооруженном выступлении третьего и пятого июля в Петрограде». Полгорода за мной охотится!

– Володю ищут, – подтвердила Крупская. – Занимается этим полковник Никитин.

– Кто такой? – спросил Ленин.

– Борис Владимирович Никитин, начальник контрразведки Петроградского военного округа, – пояснил Зиновьев. – Он нас с вами считает платными немецкими агентами.

– Никитин заявился к нам на квартиру с помощником прокурора и кучей солдат, – рассказала Крупская. – Звонок и громкий стук в дверь. Открыли. И в одну минуту вся квартира наполнилась свирепой толпой юнкеров и солдат с ружьями. Искали Ильича всюду, где только можно предположить, что здесь способен спрятаться человек: под кроватями, в шкафах, за занавесками. Содержимое корзин и сундуков прокалывали штыками. Жандармы! Совсем как при старом режиме! Я им сказала все, что о них думаю. Меня повезли на допрос. Правда, потом отпустили. Но тебя, Володя, они не отпустят.

Ленин обреченно сказал:

– Теперь они нас перестреляют. Самый для них подходящий момент.

Вас арестуют, меня повесят

С улицы доносились злобные выкрики, отзвуки гневных речей.

– Читайте сегодняшние газеты! Документы подтверждают: большевистские лидеры получают деньги от немецкого Генерального штаба. Немецкие шпионы! Изменники! Убийцы! Смерть им! Смерть большевикам!

Зиновьев – его одутловатое лицо покрылось потом – не выдержал:

– Нельзя ли наконец закрыть окно!

– Жарко сегодня в городе, – робко заметила жена хозяина квартиры Ольга Евгеньевна Аллилуева. – Душно станет, задохнемся.

– Не задохнемся, – успокоил ее Зиновьев. – Нас быстрее передушат.

Все перешли в столовую и устроились за обеденным столом, накрытым белой скатертью. Стол находился в самом центре комнаты. В углу печка. Рядом горка для посуды, столик с самоваром. На стене часы с боем.

– Надо уходить на нелегальное положение, – предложил Свердлов. – В город вошли верные правительству войска. Все воинские части, которые выступили на нашей стороне, капитулировали и ушли в казармы. Всему конец.

Лица у всех были хмурые. Нервы – на пределе. Хозяйка дома разливала чай из самовара. Рука дрогнула, граненый стакан полетел на пол и со звоном разлетелся на куски. Все вздрогнули. Свердлов ринулся к двери, Зиновьев встал у окна и, приоткрыв занавеску, стал смотреть, что происходит на улице. Член ЦК и секретарь Петроградского комитета партии Глеб Иванович Бокий выхватил из-за пояса револьвер.

Сталин бросил в стакан крепко заваренного чая два больших куска рафинада, шумно поболтал ложечкой:

– А варенья домашнего не найдется? Или меда?

Хозяйка квартиры подобрала осколки разбитого стакана и протерла тряпкой мокрое пятно. В коридоре раздался звонок.

– Вы кого-то ждете? – тревожно спросила Надежда Константиновна.

Сергей Аллилуев недоуменно пожал плечами:

– Все, кого приглашали, собрались.

Гости насторожились.

Ольга Евгеньевна побежала открывать:

– Я знаю, кто пришел!

Через секунду в столовую заглянула Надя и таинственно подмигнула Сталину:

– Иосиф, вы нам очень нужны!

Сталин неспешно поднялся и вышел, провожаемый недоуменными взглядами.

– Что случилось? – недовольно спросил Свердлов.

Старшая дочь Аллилуевых простодушно объяснила:

– Принесли костюм, который мы купили Иосифу.

Возмущенный Зиновьев выскочил вслед за Сталиным.

– Какой еще костюм! Куда ты уходишь? Надо решать, идти нам на допрос или нет. Судьба партии решается!

– Ты − еще не вся партия, – приостановившись на мгновение, холодно заметил Сталин. – Я сейчас вернусь. Попей пока чаю.

Зиновьев, взъерошенный, вернулся на кухню.

– Костюм у него был один, давнишний, очень потертый, – объясняла Анна оставшимся в комнате. – Мама два дня назад взялась починить пиджак и после тщательного осмотра заявила: «Нельзя вам больше, Иосиф, ходить в таком обтрепанном костюме. Обязательно нужен новый». Сталин говорит: «Мне времени нет этим заняться. Вот если бы вы помогли». Мама вместе с тетей Маней обошли магазины и раздобыли Иосифу костюм.

В соседней комнате на кровати разложили новенький мужской костюм. Сталин, довольно потирая руки, с готовностью сказал:

– Надо бы примерить. Вдруг не подойдет.

Размер его вполне устроил. Попросил Ольгу Евгеньевну:

– Сделайте мне под пиджак теплые вставки. Галстуков я все равно не ношу. А горло часто болит. Нам, кавказцам, питерский климат не подходит.

Ольга Евгеньевна, складывая костюм, спросила:

− Иосиф, а вы как считаете, Ленину и Зиновьеву нужно являться на суд?

Анна вмешалась:

− О чем ты говоришь, мама? Да их же могут убить! Кто тогда встанет во главе партии?

− Иосиф! − вмешавшись в разговор, вместо матери ответила Надя. Повернулась к сестре: − А что ты так на меня смотришь? Неужто Иосиф не справится?

Она произнесла эти слова взволнованно и искренне. Сталин внимательно посмотрел на девушку, зардевшуюся под его взглядом. Скромно, но с достоинством заметил:

– Я не так известен, как Владимир Ильич.

А в столовой Ленин допытывался у собравшихся:

– Что армия? Какие настроения в казармах? Солдатская масса за нас или против нас?

– Армии больше нет, – отмахнулся Глеб Бокий. – Воевать не хотят. Солдаты приходят к нам в Петроградский комитет, жалуются: «Товарищи, мы уже не в силе стоять против такой механической и машинной бойни, мы уже потеряли свое здоровье, испортили нашу кровь. Во сне снится, что летит снаряд или аэроплан, вскакиваешь, кричишь».

− Повоевали – и хватит, говорят солдаты, − добавил Свердлов, − пора по домам, там хозяйство и семья. Они же думают о том, что жены остались одни. В казармах только и рассказывают, что пленных используют на работах в деревне и они сходятся с солдатками.

– Значит, на армию Временное правительство рассчитывать не может! – обрадовался Ленин.

– Мы тоже, – охладил его восторг Глеб Бокий. – Я же говорю: армии нет. Есть толпа людей в серых шинелях. Они без оружия, расхристанные, болтаются по городу, толкаются и грызут семечки.

– Да, – кивнула Крупская, – заметно стало. Улицы не убирают, поэтому тротуары и мостовые в шелухе… В рядах, где торгуют квашеной капустой, утром вижу такую картину. Подходит солдат − видно, что после вчерашнего перепоя. Кланяется продавцу в ноги: «Яви божескую милость! Христа ради!» Продавец, понимая его состояние, наливает ковшик огуречного рассола, чтобы солдатик опохмелился.

– Я ехал в трамвае, – рассказал Бокий. – Вошли солдаты − шинели расстегнуты, карманы полны семечек, в зубах − папиросы. Увидели офицера. Сели напротив, курят и пускают ему дым в лицо. Говорят: не хотим служить, хотим домой. Офицер их спрашивает: «Что же станет с матушкой-Россией, если никто о ней думать не будет, а каждый из вас заботиться будет только о себе?» Они отвечают, что это не их дело, они хотят домой – жить спокойно и припеваючи. «То есть грызть семечки и играть на гармошке?» − «Точно так!» И хохочут страшно довольные.

Глеб Бокий резюмировал:

− Ни воевать, ни участвовать в революции они не в состоянии.

− Они нас поддержат, когда мы уберем офицеров из армии, − возразил Зиновьев. − И введем выборность командиров.

− Я видел самосуд над офицерами. Страшная картина стихийного и слепого мщения.

− Там много уголовного элемента, − пожал плечами Зиновьев.

– И мало наших товарищей, – заметил Ленин. – Впрочем, на баррикадах и такие понадобятся. Нам сейчас все нужны, кто против Временного правительства.

Владимир Ильич вдруг поднялся, распрямил плечи и решительно произнес:

– А не попробовать ли нам прямо сейчас взять власть и со всем этим покончить? И скрываться не придется, а?

В его глазах что-то сверкнуло. Минуту, высоко подняв голову, он всматривался куда-то вдаль, словно ему открылось нечто, недоступное остальным. Но порыв так же быстро погас. Никто не успел отозваться на его слова. Ленин, вздохнув, сам же и ответил на собственный вопрос:

– Нет. Невозможно. Слишком рано. Еще не те настроения. Ни провинция, ни фронт нас не поддержат. Фронтовик придет и перережет питерских рабочих… И нас заодно.

Мрачно сказал:

– Мне предстоит принять самое трудное решение в моей жизни. И самое опасное.

– Идти на допрос или нет? – уточнил Сталин.

Примерка новенького костюма привела его в превосходное расположение духа:

– Жаль, вы не слышали, как Серго Орджоникидзе, по-нашему, по-кавказски, хватаясь за несуществующий кинжал, кричал: «Кинжалом того колоть буду, кто хочет, чтобы Ильича арестовали!»

Сталин захохотал. Ленину было не до смеха.

Владимир Ильич, уставившись куда-то в угол, обреченно произнес:

– Они нас прикончат. Самый для них подходящий момент.

– Неужели они посмеют? – возмутилась Ольга Аллилуева. – У нас же не старый режим.

Владимир Ильич повернулся к ней всем корпусом и успокоил:

– Вас, самое большее, арестуют, а меня повесят.

Если меня укокошат

Владимир Ильич на минуту вышел из комнаты и вернулся с париком.

– Неужели я в самом деле должен это надеть? Невероятная нелепость! На кого я буду похож? На плохого артиста из кафе-шантана. Представляете, как они будут надо мной издеваться, если поймают? Я вижу заголовки в газетах: «Вождь большевиков схвачен в парике».

– Для того парик и нужен, чтобы не арестовали, – рассудительно заметил Сталин.

– Володя, ты же весной был готов возвращаться в Россию из Швейцарии с документами Карпинского и в парике, – робко напомнила Надежда Константиновна. – Тогда парик тебя не смущал. А теперь ситуация-то пострашнее. Тебя по всему городу ищут. И они похуже царских жандармов.

Ленин вдруг заразительно расхохотался:

– Помнишь, я даже готов был выдавать себя за глухонемого шведа.

– Почему глухонемого? – удивился Бокий.

– Шведского-то я не знаю, – объяснил Ленин. – А документы предлагали шведские и вполне надежные.

Смех прекратился, улыбка исчезла, лицо вновь помрачнело. Настроение у него всегда менялось стремительно. Ленин присел за стол:

– А мне чаю никто не нальет?

Хозяйка побежала за чистым стаканом. Ленин взял вилку и стал тыкать в какую-то закуску на тарелке. Озабоченно поинтересовался у Надежды Константиновны:

– Мне это можно?

– Надо выпить хорошего вина, тогда все можно! – вмешался Сталин.

Ничто не могло испортить его хорошего настроения.

Ленин глянул на него неодобрительно:

– Батенька, я получил сведения, что вы там пьянствуете: сами пьете и других спаиваете. Революционеру это не к лицу!

– Нам, кавказским людям, без вина нельзя. – Сталин обиделся.

Хозяйка поставила перед Владимиром Ильичом чай и пирожки:

– Сама испекла. Но цены! Вчера масло отдавали за два с полтиной, сегодня просят четыре рубля! Представляете? Ну, куда это годится! Вот еще сахару надо раздобыть. Сахаришку достанешь фунт-другой – глядишь, и живы полмесяца.

Ленин с аппетитом принялся за пирожки.

− Ну, теперь, Ольга Евгеньевна, − гоните меня, я все равно не уйду. Уж очень мне у вас нравится.

– Ольга Евгеньевна – мастерица, отличная хозяйка, – поддержал его Сталин, – потому что она наша, из Тифлиса. Даже говорит с грузинским акцентом.

Яков Свердлов, щелкнув крышкой карманных часов, деловито напомнил всем, зачем они собрались.

– Выданы ордера на арест всех видных большевиков, начиная с вас. – Яков Михайлович обратился к Ленину: – Требуют, чтобы вы явились к следователю. Вы и Зиновьев. Как будем реагировать?

Аппетит у Ленина сразу пропал.

– Надо принимать решение, – отозвался он. – Решается не только наша с Григорием судьба. Являться или не являться? Или идти к ним на суд, понимая все возможные последствия, включая немедленную расправу. Или скрываться, уходить на конспиративное положение. Тогда срочно подобрать надежные квартиры. А то и вовсе уехать на время из города, потому что искать будут повсюду.

Он обратился к присутствующим:

– Что вы думаете? Как нам следует поступить? Высказывайтесь, товарищи.

Наступила тишина.

Сталин заговорил первым.

– Ясности и определенности нет, так как существуют различные течения. – Он всегда говорил неспешно, а сейчас, можно сказать, цедил каждое слово. – Но думать надо прежде всего о партии, Владимир Ильич. Если, спасаясь от ареста, вы исчезнете, многие обвинят вас в трусости, в том, что вы сбежали и спрятались в то самое время, когда ваши друзья и товарищи по партии уже арестованы. А вы же знаете, обвинения в личной трусости действуют гораздо сильнее, чем самые серьезные политические обвинения. Это больно ударит по репутации большевиков.

Ленин с нескрываемым удивлением смотрел на Сталина. Хотел что-то сказать, но удержался.

– Но, конечно, просто так являться нельзя, – увесисто и неторопливо продолжал Сталин. – Думаю, товарищ Ленин может явиться и уверенно доказать на суде свою полную невиновность и снять с партии тяжкие обвинения в предательской работе на немцев. Если, разумеется, Временное правительство гарантирует наших товарищей от насилий. А мы со своей стороны в отсутствие Владимира Ильича возьмем все партийные дела на себя. В атмосфере войны и разрухи, в атмосфере разгорающегося революционного движения на Западе и нарастающих побед рабочей революции в России может удержаться и победить только одна власть, власть социалистическая. В такой атмосфере пригодна только одна тактика, тактика Жоржа Дантона: смелость, смелость и еще раз смелость!

Никто с ним не согласился.

– Мы ни в коем случае не должны выдавать Ленина! – взорвался Глеб Бокий.

Он повернулся к Сталину:

– Вы с такой легкостью говорите: пусть сдадутся властям, потому что вам лично ничто не угрожает!

Не удержавшись, едко добавил:

– Они охотятся на вождей. Вас-то никто не ищет!

Яков Свердлов более спокойно, но столь же однозначно поддержал Бокия:

– Я тоже против явки.

– И я, – присоединилась к ним Крупская. – Я же видела людей, которые тебя ищут.

Ленин размышлял вслух:

– Время на нашей стороне. Ситуация в стране ухудшается стремительно. Те, кто сегодня громче всех кричит против нас, завтра присоединятся к нам. Сейчас главное − сохранить силы и людей. Все остальное не имеет значения. На нормы буржуазного формального правосудия мы плюем. Мы признаем только революционный правопорядок. Все, что выгодно революции, – то и законно.

Ленин немного успокоился и обвел собравшихся повеселевшими глазами:

– Значит, большинство против явки. Подчинимся большинству.

Обратился к Крупской:

– Надя, иди сейчас же к Каменеву. Перескажешь Льву Борисовичу, что мы договорились – не являться к ним на суд и расправу. Пусть передаст членам ЦК.

– Хорошо. – Надежда Константиновна послушно встала и начала собираться.

– Подожди, я ему записку напишу, – остановил ее Владимир Ильич.

Ленин поискал глазами бумагу и карандаш. Сталин вырвал листок из блокнота и протянул ему. Ленин быстро писал, сильно щуря левый глаз. Пожаловался:

– Темно как-то. Ничего не видно.

− Да, светло еще, − заметила Крупская. − Очки тебе нужны – при твоей-то близорукости. Возьми мои.

Пояснила Сталину:

– У Володи левый глаз сильно близорук, поэтому он и щурится, пытаясь что-то рассмотреть. Левым глазом он читает, а правым смотрит вдаль.

Она вытащила из сумочки очки и попыталась нацепить их на нос Ленину. Он брезгливо отстранился:

– Очков мне только не хватало. Лидер пролетарской партии − в очках. Очень убедительно. Как раз то, что надо для победы революции.

Покачав головой, Крупская аккуратно сложила в сумочку очки и бумаги со стола. Озабоченно пошла к двери.

– Надюша, подожди, – остановил ее Ленин.

Она удивленно оглянулась.

– Давай попрощаемся, – необычно серьезно произнес Владимир Ильич, – может, не увидимся больше.

Она вздрогнула и замерла. Ленин подошел, и они неловко обнялись.

– А ты знаешь, – вдруг сказала Крупская, – когда мне было пять лет, мама сочинила книжечку в стихах под названием «Детский день». Ее издали в Варшаве на русском и польском языках. Это описание жизни девочки Нади. Начиналось оно так:

 
Солнце чуть в окно заглянет,
Надя вмиг с постельки встанет,
Не лежит напрасно в ней.
А оденется скорей.
 

Ленин погладил ее по щеке:

– Такой ты и осталась. Я бы без тебя не справился.

Крупская хотела его успокоить и ободрить.

– Помнишь, когда в 1914 году началась война, тебя арестовали в Австро-Венгрии как подданного Российской империи. И ты очень достойно перенес заключение, поэтому в тюрьме тебя прозвали «бычий хлоп» – в смысле крепкий, сильный.

– Но тогда государство не охотилось на меня, – ответил Ленин.

Депутат австро-венгерского парламента социал-демократ Виктор Адлер попросил за Ленина министра внутренних дел Австро-Венгрии Оттокара Чернина.

– Вы уверены, что господин Ульянов – враг российского правительства? – переспросил у депутата министр.

– О, да! – уверенно ответил Адлер. – Больший, чем вы, ваше превосходительство!

Ленина выпустили.

– Владимир Ильич! – Свердлов и Зиновьев позвали Ленина к столу.

Сталин, провожая Крупскую, на прощанье пожал ей руку и вполголоса заметил:

– Мы же с вами понимаем, что Ильичу являться никак нельзя. Юнкера даже до тюрьмы не доведут. Убьют по дороге.

– Почему же вы только что говорили обратное? – поразилась Крупская.

– Одно дело − мои личные симпатии к Ильичу, другое − мой долг как одного из руководителей партии, – объяснил Сталин. – Каждое слово, сказанное сегодня, со временем будет изучаться историками. Но Ильич − молодец, держится мужественно, великолепно. Даже смерти не боится. Пример для всех нас.

Выйдя за дверь, Надежда Константиновна проверила, все ли взяла с собой, и при этом выронила записку, адресованную Льву Каменеву. Подняла ее с пола и невольно прочитала вслух, едва шевеля губами, только что написанные Лениным слова:

«Если меня укокошат, прошу издать книгой материалы тетради «Марксизм о государстве». Синяя обложка, переплетенная».