Текст книги "Сумерки вождей"

Пальто и кепка от дворника

Проводив жену, Ленин настроился на деловой лад:

– Для поездки понадобится другая одежда, чтобы на улице не узнали и филёры не прицепились.

– Одежду даст Аллилуев, во всяком случае обещал, – заметил Зиновьев. – У Сергея Яковлевича нашлось лишнее пальто.

– Буржуй, – весело буркнул Свердлов. – Революционеру ничего лишнего не нужно.

– Хорошее пальто − не лишняя вещь, особенно в петроградской сырости, – не согласился с ним Сталин.

– Иосиф, похоже, Аллилуеву в зятья набивается, – ухмыльнулся Зиновьев.

– А кто ему нравится? Старшая или младшая? – заинтересовался Бокий. – Я бы выбрал младшую, Надю. Наивная и романтическая девушка.

– В ней есть что-то восточное, похожа на грузинку, болгарку или цыганку, – заметил Свердлов.

– Наверное, от того, что Надежда родилась в Баку, а выросла на Кавказе. Хотя у родителей разные крови намешаны.

– Слишком молода, – отозвался Свердлов. – У революционера жена должна быть еще и соратником.

– Зато Надя талантливая, – возразил Бокий. – Музыкой занимается. Сергей ей пианино купил. Питерские рабочие неплохо зарабатывают. Сергей сто пятьдесят рублей получает. На свою заплату и семью кормит, и такую квартиру может себе позволить. Еще детям на учебу хватает. Старшая, Анна, учится в Психоневрологическом институте. Надю отдали в частную гимназию, в казенной ей не понравилось.

– Вот предусмотрительный Иосиф и заботится, чтобы тесть имущество не разбазаривал, – ехидно заметил Зиновьев, – и дал бы невесте богатое приданое.

– Я слышал, на Кавказе, наоборот, жених выкуп за невесту платит, – так же серьезно продолжал Свердлов.

– Нет, лучше у нас жениться, чем на Кавказе, – подхватил Бокий. – Это я вам как тифлисец говорю.

Сергей Аллилуев вмешался в разговор, совершенно серьезно пояснил:

– Вообще-то вещи, приготовленные для маскировки, не мои. Я их взял у дворника – и пальто, и кепку.

Все рассмеялись. Гостям явно хотелось сменить тему и поговорить о чем-то менее тягостном. Но Сталин не был расположен к шуткам на свой счет. Не желал, чтобы кто-то себе позволял нечто подобное. Он принялся отчитывать Глеба Бокия, метя и в остальных балагуров.

– Плохо, когда товарищи судят о том, чего не понимают и понять не хотят. На Кавказе много полезных и ценных проверенных веками народных традиций, которые и русским товарищам следовало бы знать. Если такая сила, как великорусский шовинизм, расцветет пышным цветом и пойдет гулять, – никакого доверия со стороны угнетенных народов не будет. И уж как минимум следует уважать товарищей с национальных окраин. Иное в нашей партии недопустимо. И недостойно настоящего большевика.

Уязвленный сталинскими словами Глеб Иванович поднялся со своего стула, чтобы ответить. Назревал серьезный конфликт с выяснением отношений. Но Ленин не дал ему разразиться. Он обратился к Бокию:

– Нам с вами надо сообща разработать маршрут. Вы ведь пойдете с нами?

– Конечно. Я специально взял оружие.

– Главное − не бояться врага, – напыщенно сказал Зиновьев. – Пусть они нас боятся. Ильич − наше главное оружие. Знаете, как моя жена Злата познакомилась с Ильичом? Владимир Ильич весной 1903 года приехал в Берн прочитать три лекции по аграрному вопросу. А Юлий Мартов в одной из статей в «Искре», не помню, по какому поводу, назвал Ленина «змеем-искусителем». И Злате горячо захотелось познакомиться с Лениным – «змеем-искусителем»», о котором все говорят и пишут, с Лениным, который занимает умы всех, и друзей, и врагов. Представляла она его почему-то крупным мужчиной, вроде Плеханова.

Доклад Ленина был назначен в одном из кафе Берна. Публика собралась заблаговременно. Когда Злата пришла, зал был уже полон. Помню, на вопрос кого-то из товарищей, почему так поздно, она шутливо ответила:

– Змей-искуситель без меня не начнет.

– А вы в этом уверены? – спросил ее показавшийся ей невысоким широкоплечий человек со сверлящими глазами и с улыбкой во все лицо.

– Уверена, – задорно ответила Злата.

– Тогда прикажете начинать? Я докладчик.

Она обмерла. Как! Она с самим Лениным говорила в таком тоне…

Свердлов посмотрел на него иронически.

Сергей Аллилуев укоризненно заметил Ленину:

– До Приморского вокзала-то мы с Глебом Ивановичем вас проводим. Мне тут все повороты известны. Так что этот участок маршрута в порядке. Дальше вы на дачном поезде едете до станции Разлив. Но меня беспокоит тот, кто обещал ожидать вас на вокзале!.. Какого ненадежного человека вы выбрали себя в провожающие! Он же бывший уголовник!

Ленин отмахнулся:

– У нас хозяйство большое, а в большом хозяйстве всякая дрянь пригодится. Бебель сказал: если нужно для дела, хоть с чертовой бабушкой войдем в сношения. Бебель-то прав, если нужно для дела, тогда можно и с чертовой бабушкой.

– Разве можно доверять таким людям? – сокрушался Аллилуев. – Неужели бы мы не нашли для такого важного дела товарища с безупречной репутацией?

Ленин посмотрел на него не без иронии.

– Помните владельца мебельной фабрики на Пресне Николая Павловича Шмита? Он нам очень помогал деньгами. Потом его посадили − за то, что он в революцию 1905 года создал на фабрике вооруженную дружину. А он взял и покончил с собой в изоляторе Бутырской тюремной больницы. Разбил окно и порезал себя осколками… Совсем был молодой человек, двадцать четыре года, а тюрьмы не выдержал… Ну, мы долго возились, чтобы его деньги получить. От имени младшего брата покойного, Алексея Павловича, ему восемнадцать лет было, составили заявление в суд об отречении от своей доли наследства. Так что всеми деньгами распоряжались сестры Шмита Екатерина и Елизавета. Двое большевиков, выполняя решение партии, к ним посватались. История была долгая и муторная. Но один из них…

– Виктор Константинович Таратута, – подсказал Зиновьев.

– Верно, Виктор, – повторил за ним Ленин. – Так вот Виктор женился на Елизавете и первым делом позаботился о том, чтобы жена все деньги отдала нам, в партийную кассу. 190 тысяч рублей золотом, перевели их за границу, получили в Париже 510 тысяч франков. Таратута резкий парень был. На одном совещании, когда страсти накалились, он металлическим голосом произнес: «Кто будет задерживать деньги, того мы устраним». Я его за рукав дернул, чтобы он не откровенничал…

Аллилуев неопределенно кивнул. Он слышал об этой истории, но деталей не знал.

– Вот вы смогли бы ухаживать за богатой девушкой ради ее денег? – прямо спросил его Ленин.

– Нет.

– И я бы не смог перебороть себя, – меланхолически добавил Зиновьев.

– А Виктор Таратута смог, – заключил Ленин. – Очень полезный человек, потому что он ни перед чем не остановится ради партии. Мы его на лондонском съезде кандидатом в члены ЦК избрали. Нам такие люди позарез нужны. А если у кого-то и были грешки в царские годы, мы на их прошлое оглядываться не станем. Партия – не пансион для благородных девиц. Нельзя к оценке партийных работников подходить с узенькой меркой мещанской морали. Иной мерзавец может быть для нас именно тем и полезен, что он мерзавец…

– Что же вторая сестра? – поинтересовался Аллилуев.

– Екатерина Шмит не хотела отдавать все, – неохотно сообщил Ленин, – ссылалась на то, что у нее обязательства перед рабочими отцовской мебельной фабрики. Она вышла замуж за помощника присяжного поверенного Николая Адамовича Андриканиса. Тоже социал-демократ, а с деньгами расставаться не желал. Только треть наследства нам перевел.

– Да еще и скандал устроил, – добавил Зиновьев. – Мартов за него вступился. Третейский суд устроили. Получилось: меньшевики бескорыстные, а мы на чужие деньги заримся. А время какое было! Черная реакция, партия в подполье, деньги позарез нужны.

Ольга Евгеньевна предложила:

– Владимира Ильича положим спать в комнате Феди, сына, – на кровати у окна. А из комнаты дочерей перенесем диван для Григория Евсеевича. Поставим его к той стенке, под портретом Байрона. Вам обоим необходимо выспаться перед дорогой. А у нас все условия.

– Главное, чтобы никто не шумел, – озабоченно сказал Ленин. – Я плохо сплю.

– На цыпочках будем ходить, – обещал Аллилуев. – В вашу комнату никто не зайдет. У нас места достаточно.

– У Аллилуевых замечательная квартира, четырехкомнатная, – одобрительно заметил Сталин. – У них есть даже медная ванная с горячей водой, она греется на кухне и поступает прямо в ванную. Видели уже? В баню ходить не надо.

Ольга Евгеньевна посоветовала для маскировки забинтовать Ильичу лицо и лоб:

– На улице сколько угодно раненых − война!

Ольга Аллилуева принесла широкий бинт и предложила свои услуги:

– Я же медсестра.

Но Ленину идея не понравилась:

− Пожалуй, не стоит. С этой повязкой я скорее привлеку к себе внимание. Не лучше ли просто побриться? Посмотрим, каков я без усов и бородки.

Поинтересовался у хозяйки квартиры:

– А где у вас зеркало? Ищу и не могу найти.

– Сейчас принесу.

– Никогда не уделял столько внимания своей внешности, – иронически заметил Владимир Ильич, разглядывая себя в зеркало.

– Я могу вас побрить, – предложил свои услуги Сталин. – Мне нужны только бритвенные принадлежности.

– У нас все есть, – сказала Ольга Аллилуева. – Прошу в ванную комнату.

Все последовали за ней.

– Вот бритва, помазок, мыло.

Владимир Ильич принялся намыливать себе лицо.

Сергей Аллилуев вытащил из комода пузырек с одеколоном и протянул Сталину. Тот вполголоса доверительно поделился с хозяином квартиры:

– Ильич совсем пал духом. Даже страха своего скрыть не может. Понимаю, у него же старшего брата повесили. Такое не забывается. Но ведь Ильич прав – жизнь важнее всего. Я тут встретил одного деятеля. Он рассказывает: «Иду по улице. По обеим сторонам улицы солдаты и проститутки занимаются непотребством. Одна раскрашенная девица обращается ко мне: «Товарищ! Слышали лозунг «Пролетарии всех стран, соединяйтесь»? Пошли ко мне домой». Вот что значит революционные лозунги завоевывают широкие массы трудящихся!..

И Сталин весело рассмеялся.

Судьба страны решается не на выборах

Квартира Аллилуевых. Сергей Яковлевич Аллилуев сорвал листок с календаря − сегодня 25 октября 1917 года.

– Погода − типично питерская, промозглая, холодная. Над Невой молочный туман. На улицу выходить неохота. Как они тут живут?

– Тише, папа! – предостерегающе сказала Надя. – Иосиф еще отдыхает.

– Пора бы и встать, – ворчал Аллилуев. – Уж обеденное время. Хорошо быть профессиональным революционером − спи сколько пожелаешь. У нас на электростанции такого себе никто не позволяет.

– Он очень поздно ложится, – заступилась за гостя Надя.

Сергей Яковлевич пожал плечами:

– Я проголодался и иду на кухню.

Девушки остались одни.

– А помнишь, – сказала сестре Надя, – еще на той квартире Сталин заходил к нам поздно вечером совершенно усталый? Сидел на диване в столовой, и у него глаза закрывались. А мама ему предложила: «Если хотите немного отдохнуть, Coco, прилягте на кровать в угольной комнатке. В этом гаме разве дадут задремать».

– Мама помогала Сталину, когда его сослали. – Надя подошла к трюмо и достала из шкатулки письмо. – Видела? Это он маме написал: «Очень вам благодарен, глубокоуважаемая Ольга Евгеньевна, за Ваши добрые и чистые чувства ко мне. Никогда не забуду Вашего заботливого отношения ко мне! Жду момента, когда я, освободясь из ссылки и приехав в Петербург, лично поблагодарю Вас, а также Сергея, за все».

– Ты, конечно, не помнишь, как Иосиф в первый раз пришел к нам, – сказала Анна. – В черном пальто, в мягкой шляпе. Тогда он был очень худым. Бледное лицо, внимательные карие глаза под густыми, остро изломанными бровями. Он мне сразу понравился. А ты была еще слишком маленькая! Папа знал его еще в Тифлисе и Баку. Рассказывал, что Coco несколько раз арестовывали и ссылали. А в Батуме его прозвали Коба, что по-турецки означает «неустрашимый».

– Мне партийные клички не нравятся, – поморщилась Надя. – Такое хорошее имя − Иосиф. А помнишь, как зимой он нас прокатил? В феврале, на масленицу? Кучеры − все финны. Они на своих низких саночках завлекали: «Садись, прокачу». И вдруг Сосо: «А ну, кто хочет прокатиться? Живо, одевайтесь, поедем сейчас же!» Мы с тобой шубы надели – и вниз. Coco подзывает кучера. Рассаживаемся в санках. Каждое слово вызывает смех. Coco хохочет и над тем, как мы визжим при каждом взлете на сугроб, и над тем, что вот-вот мы вывалимся из санок.

– А тебя не было дома, когда он вновь появился у нас весной, сразу, как вернулся из ссылки, – продолжала вспоминать Анна. – Я первая пришла домой. На вешалке незнакомое мужское черное драповое пальто. На столике длинный теплый полосатый шарф. Сталин! Иосиф! Вернулся! Я не видела его четыре года. Он в темном костюме, в синей косоворотке. Странными только показались валенки. Он не носил их раньше. А вот лицо изменилось. И не только потому, что осунулся и похудел. Так же выбрит и такие же, как и раньше, усы. Но лицо стало старше − значительно старше! А глаза те же. Та же насмешливая улыбка. И трубка, без которой с тех пор я не могу его представить. «Как вы нас отыскали?» – «Отыскал. Пошел, конечно, на старый адрес, на Выборгскую. Там объяснили… И куда вас в этакую даль занесло? Ехал на паровике, ехал, ехал, думал − не доеду». «Вы, наверное, голодны. Хотите поесть? Я сейчас приготовлю». Он ответил: «Не откажусь… От чаю не откажусь». Только я разожгла самовар и захотела приготовить сосиски, которые нашлись в шкафу, как ты появилась на кухне.

– Я даже не успела снять свою шапочку и пальто. А ты радостно говоришь: «Иосиф приехал, Сталин». Я – в столовую. Все собрались – отец, мама, Надя, Федя. Все смеются… Помнишь, как Сталин в лицах изображал встречи на провинциальных вокзалах, которые устраивались возвращающимся из ссылки товарищам. Показывал, как ораторы били себя в грудь: «Святая революция, долгожданная, родная, пришла наконец».

– Ага, очень смешно изображал их Иосиф. Он же любит давать клички людям. Если в хорошем настроении, то «Епифаны-Митрофаны» – «Ну как, Епифаны? Что слышно?» Если его поручение не выполнено: «Эх, Митрофаны вы, Митрофаны!» Иногда зло, иногда добродушно.

– Спать его уложили в столовой, где спал папа, на второй кушетке. Мы ушли в нашу комнату. А спать не хочется. Болтаем, шепчемся. Не можем удержаться и фыркаем в подушки. Мы знаем, что за стеной ложатся спать, но чем больше стараемся удержать смех, тем громче наши голоса. Стук в стенку. Это отец: «Да замолчите вы наконец! Спать пора!» Иосиф за нас вступился: «Не трогай их, Сергей! Молодежь, пусть смеются».

– А ведь я знаю, что Иосиф был женат, – тихо произнесла Надя. – У него есть сын Яков.

– Так это было давно, – отозвалась Анна. – Его жена умерла лет десять назад. На похороны Иосифа отпустили из бакинской тюрьмы. А мальчика он с тех пор не видел.

– Столько лет совершенно один, без близкого человека рядом. – Грустный голос Нади прозвучал совсем тихо.

Анна удивленно взглянула на младшую сестру. Она все поняла и вдруг произнесла:

– У вас большая разница в возрасте. Двадцать два года!

– Мама тоже была совсем юной, когда вышла за папу, – с вызовом ответила Надежда Аллилуева. – Папа на двадцать три года старше мамы.

Анна поняла, что Надя размышляла на эту тему. Значит, все серьезно. Она смотрела на младшую сестру так, словно впервые ее увидела:

– Так ты об этом думаешь…

– Ладно, надо папу кормить и убираться, – сказала Надя как отрезала.

Она любила, чтобы в доме был образцовый порядок. Принялась за уборку. На шум выглянул заспанный Сталин. Увидел Надю с щеткой в руках.

− Что это тут творится? Что за кутерьма? А, это вы! Ну, сразу видно − настоящая хозяйка за дело взялась!

− А что! Разве плохо? − встала в оборонительную позу Надя.

− Нет! Очень хорошо! – добродушно одобрил ее Сталин. – Наводите порядок, наводите. Покажите им всем.

Он не мог скрыть своей симпатии к младшей Аллилуевой.

– За вами уж два раза из Смольного присылали, – сообщила Надя.

– Что-нибудь рассказывали? – поинтересовался Сталин. – Как там дела, не говорили?

– Нет, просто просили передать, что товарищи вас ждут.

– Думаете, пора? – задумчиво переспросил Сталин. – Не люблю торопиться. Надо уметь ждать.

Он зашел на кухню, Анна налила ему чая и вдруг сказала:

– Имейте в виду: Надя – в папу, а он по характеру горд, строптив и непокорен.

Сталин не успел ответить. Вошел Сергей Яковлевич. Поинтересовался у Сталина:

– Хотел спросить, а что Чхеидзе, где он?

– Сложил полномочия вместе со всем президиумом Петроградского Совета. Пост председателя Петросовета перешел к Троцкому. А Чхеидзе уехал в Грузию. У него нет будущего, – презрительно сказал Сталин.

– А ведь одно время его воспринимали как президента будущей Российской республики, – не без иронии вспомнил Сергей Аллилуев. – Он уже и вел себя соответственно.

– Мне рассказывали, как назначенный министром иностранных дел Милюков позвал товарищей по кадетской партии в свои министерские апартаменты! – со злой усмешкой произнес Сталин. – Хвастался. Шелк, золото, лакеи. И кто он теперь? Никто! Дилетанты! Ночью поделили должности и думали, что вечно будут на вершине. Не понимают, что борьба за власть не прекращается ни на минуту. И желающие отнять должность толпятся у тебя за спиной.

Сталин закончил завтрак и потянулся за трубкой.

– Я хотел спросить, – неуверенно начал Аллилуев. – Конечно, с февраля численность нашей партии выросла в десять раз. Но нас все равно только лишь двести сорок тысяч. Не маловато ли для реального влияния на огромную страну? За нас рабочие и солдаты, но страна-то крестьянская. Дойдет дело до выборов в Учредительное собрание, крестьяне за эсеров проголосуют, это их партия.

– Ты правильно отметил, Сергей, – ответил Сталин. – За нас рабочие и солдаты. Это главное. У них реальная сила. С ними мы выкинем Временное правительство, всех этих болтунов. Возьмем власть. И уже никому ее не отдадим.

Он посмотрел на часы:

– Наверное, мне пора.

Вновь обратился к Аллилуеву:

– Судьба страны, Сергей, решается не на выборах. И не на митингах. Мы шестой съезд партии провели в полулегальной обстановке. Протокола даже не вели − на случай если полиция нагрянет. Без Ленина, без Зиновьева. Записных ораторов не было. Главный доклад мне поручили. И все нужные решения приняли. Пугали нас: как без Ленина? Справились. Партия под нашим руководством только крепче стала.

Он стал не спеша одеваться. Ольга Аллилуева отгладила ему недавно купленный костюм.

Сергей Яковлевич Аллилуев достал газету:

– Я тут встревожился, когда купил «Петроградский листок». Не читал?

Сталин покачал головой:

– А что там?

– Заметка, которая меня напугала. Читаю:

«Вчера в цирке «Модерн» при полной, как говорится, аудитории прекрасная Коллонтай читала лекцию. «Что будет 20 октября?» – спросил кто-то из публики, и Коллонтай ответила: «Будет выступление. Будет свергнуто Временное правительство. Будет вся власть передана Советам», то есть большевикам. Можно сказать спасибо г-же Коллонтай за своевременное предупреждение. Третьего дня Луначарский клялся, что слухи о выступлении – злая провокация».

Аллилуев отложил газету:

– Чуть ли не дату вооруженного восстания назвали! Разве так можно?

– И что же? Ничего, – снисходительно сказал Сталин. – Наши враги бессильны. Они только красиво говорить умеют. Действовать не умеют. Могли нас в июле передушить, как слепых котят. Духу им не хватило! Выступали, совещались, резолюции принимали… Все профукали. А теперь поздно. Сила на нашей стороне. И когда Зиновьев с Каменевым выступили против вооруженного восстания, это нам на самом деле тоже никак не помешало. Предупредили Временное правительство? А что Керенский может? Ничего! Ему никто не подчиняется. Проступок Зиновьева и Каменева в другом. В партии должна быть железная дисциплина, и все обязаны ей подчиняться. Дисциплина хромает. Людей надо подтянуть. Так что, не тревожься, Сергей, нас теперь никто не остановит.

Сталин похлопал Аллилуева по плечу:

– Совершим революцию, пришлю сватов.

Когда он спустился вниз, старик-швейцар, отставной солдат, предупредительно распахнул перед ним тяжелую дверь. Сталин равнодушно кивнул ему и хотел пройти. Словоохотливый швейцар заговорил с ним:

– А я раньше в гостинице работал. Однажды сам Александр Федорович Керенский, председатель Временного правительства, к нам приехал. Я дверь распахнул, а он вместо денег подал мне руку. То ли дело раньше, приедет какой-нибудь генерал да рубль на чай даст. Вот это я понимаю. А то руку сует. На что она мне…

И швейцар выжидающе посмотрел на Сталина.

– Правильно, отец, – одобряюще кивнул Сталин. – Революционно мыслишь.

Он засунул руки в карманы пальто, поднял воротник и зашагал в сторону Смольного.

Младшая дочь Аллилуева Надя, несмотря на октябрьскую свежесть, распахнула окно, чтобы проводить его взглядом.