Текст книги "Советские силовики"

Фрунзе. Странная смерть председателя Реввоенсовета

Зловещие слухи о том, что председатель Реввоенсовета СССР, нарком по военным и морским делам Михаил Васильевич Фрунзе, ставший после избрания кандидатом в члены политбюро крупной политической фигурой, умер в результате неудачно проведенной хирургической операции, сразу пошли по Москве. «Врачи зарезали…»

А вскоре заговорили уже о том, что Фрунзе вовсе не нуждался в хирургическом вмешательстве, что его, можно сказать, насильно уложили на операционный стол. И отнюдь не для того, чтобы он выздоровел, а совсем наоборот. Военный министр оказался жертвой жестокой политической борьбы в Кремле.

И двух лет не прошло после смерти Ленина. Вопрос о том, кто наследует вождю, кто станет главой партии и государства, еще не решен. Разные крупные политические деятели претендовали на первые роли. И вроде бы Фрунзе, в руках которого были вооруженные силы, или мешал кому-то, или сам претендовал на власть в Кремле. Вроде бы старые большевики именно Михаила Васильевича прочили в вожди партии.

Разговоры о неминуемом появлении русского Бонапарта продолжались. Разных людей примеривали на эту роль. Внимание публики привлекал то один, то другой жаждавший власти деятель бурной и кровавой эпохи. Ходили слухи, что тот или иной военачальник метит в Бонапарты и представляет угрозу для социализма.

Выступая в Военной академии, которая вскоре получит его имя, сам Михаил Васильевич Фрунзе пожелал положить конец этим разговорам:

– Многим уже наяву и во сне грезится близость советского термидора. Высказываются затаенные надежды на то, что Красная армия окажется ненадежным орудием в руках советской власти, что она не пойдет за политическим руководством той партии, которая руководит советским кораблем. Конечно, на все эти разговоры мы можем только улыбнуться…

Когда Михаил Васильевич упомянул термидор, все понимали, что он имеет в виду.

9 термидора по французскому революционному календарю (то есть 27–28 июля) 1794 года была свергнута диктатура якобинцев, что стало концом революции. Глава якобинцев Максимилиан Робеспьер и его соратники были казнены…

Страх перед термидором не покидал советское руководство. Военные казались реальной силой, способной сбросить большевиков. А что же сам Фрунзе? Был ли в нем темперамент молодого Бонапарта? Страсть в бою? Неутихающая жажда власти? Готовность к авантюрам, наконец?

В этом мире, говаривал когда-то сам Наполеон, есть только две альтернативные возможности – или командовать, или подчиняться. Михаил Васильевич Фрунзе, несмотря на его высокий пост, вовсе не принадлежал к тем, кто с детства мечтает командовать другими людьми. Он не наслаждался правом повелевать и приказывать, отправлять на смерть и миловать. Он не воспринимался как вождь, под знамена которого спешат построиться молодые честолюбцы, чувствующие будущего победителя.

Военному министру недоставало ауры властности и непобедимости. Даже в его облике и манерах не было ничего наполеоновского – апломба и надменной победительности, рождаемой полнейшей уверенностью в своей правоте.

Но вот другой вопрос: а политические амбиции у Фрунзе были? Он не принадлежал к когорте прирожденных военных и вовсе не собирался носить форму до самой пенсии. Пост председателя Реввоенсовета СССР и наркома по военным и морским делам – вершина карьеры? Или ступенька в восхождении на олимп? Кем он сам видел себя в будущем? Не воспринимали ли Михаила Васильевича в Кремле как опасного конкурента?

Иначе говоря, стоило ли товарищам по партии, коллегам по политбюро опасаться влиятельного и популярного военного министра, разгромившего последнего командующего Белой армией барона Петра Николаевича Врангеля и вернувшего России Крым? И тем самым по существу закончившего Гражданскую войну?

У Сталина давно был свой кандидат на пост военного министра. Но генсек еще не настолько окреп, чтобы решать крупные кадровые вопросы единолично. Михаил Васильевич Фрунзе возглавил военное ведомство в результате политического компромисса. Сговорились Иосиф Виссарионович Сталин, генеральный секретарь ЦК ВКП(б), и Григорий Евсеевич Зиновьев, хозяин Петрограда и председатель Исполкома Коммунистического интернационала. После смерти Ленина Григорий Зиновьев считал себя преемником вождя и главой мирового коммунистического движения.

Он же произносил основной доклад на первом после смерти Ленина ХIII съезде партии. Понимая, что он исполняет ленинскую роль, начал выступление очень благоразумно, процитировав стихи комсомольского поэта Александра Ильича Безыменского, написанные к этому случаю:

 
Видно, у мыслей дрогнули колени.
В омуте глаз заблудилась тоска.
– Политотчет Цека… Читает… Читает…
Не Ленин…
 

Григорий Евсеевич Зиновьев самонадеянно считал себя наследником Ленина – ведь он столько лет был самым близким к нему человеком, самым давним его соратником.

Фрунзе воспринимался как сторонник Зиновьева, находившегося на вершине власти. Вдвоем с председателем Моссовета и членом политбюро Львом Борисовичем Каменевым они казались мощной силой. Некоторое время после смерти Ленина страной фактически правила тройка – Сталин, Зиновьев и Каменев.

Михаил Васильевич Фрунзе, человек вполне самостоятельный, мог мешать далекоидущим планам генсека. Его положение и авторитет позволяли ему претендовать на первые роли.

Бывший помощник Сталина Борис Георгиевич Бажанов, бежавший в 1928 году за границу, писал:

«Фрунзе Сталина не очень устраивал, но Зиновьев и Каменев были за него, и в результате длинных предварительных торгов на тройке Сталин согласился – назначить Фрунзе на место Троцкого наркомвоеном и председателем Реввоенсовета, а Ворошилова его заместителем…

Фрунзе был очень способным военным. Человек очень замкнутый и осторожный, он производил на меня впечатление игрока, который играет в какую-то большую игру, но карт не показывает. На заседаниях Политбюро он говорил очень мало и был целиком занят военными вопросами».

Бажанов, пожалуй, единственный, кто писал о замкнутости Фрунзе, кто увидел в нем политического игрока с собственной стратегией. Другие, кто знал Михаила Васильевича, напротив, вспоминали его открытость, дружелюбие и полное отсутствие интриганства. «Его любила, – мало любить, – его обожала Красная армия. Он пользовался колоссальным авторитетом и доверием», – писал один из военачальников той поры.

Может быть, на Бажанова повлияло то, что в окружении Сталина к Фрунзе относились несколько настороженно? Михаил Васильевич, возглавив военное ведомство, отменил институт военных комиссаров и поставил во главе военных округов и соединений командиров, «подобранных по принципу их военной квалификации, но не по принципу их коммунистической преданности».

Бывший сталинский помощник разглядел в этом далекоидущий замысел:

«Глядя на списки высшего командного состава, которые провел Фрунзе, я ставил себе вопрос: “Если бы я был на его месте, какие кадры привел бы я в военную верхушку?” И я должен был себе ответить: именно эти. Это были кадры, вполне подходившие для государственного переворота в случае войны. Конечно, внешне это выглядело и так, что это были очень хорошие военные».

Бажанов пересказал свой разговор с другим помощником Сталина – Львом Захаровичем Мехлисом, который со временем станет заместителем наркома обороны и начальником политуправления Красной армии.

Бажанов осторожно поинтересовался у него: каково мнение генерального секретаря относительно новых назначений в армии?

– Что думает Сталин? – переспросил Мехлис. – Ничего хорошего. Посмотри на список: все эти тухачевские, корки, уборевичи, авксентьевские – какие это коммунисты? Все это хорошо для 18 брюмера, а не для Красной армии.

18 брюмера 1799 года молодой генерал Бонапарт произвел во Франции государственный переворот и со временем стал императором Наполеоном. Брюмер – второй месяц (с 22 октября по 20 ноября) французского республиканского календаря, принятого после революции (иначе говоря, генерал Бонапарт взял власть 9 ноября).

– Это ты от себя, – уточнил Бажанов, – или это сталинское мнение?

Лев Мехлис, по словам Бажанова, надулся и с важностью ответил:

– Конечно, и его, и мое.

Мехлис в изображении Бажанова предстает несколько карикатурным персонажем. Но Лев Захарович, человек храбрый и мужественный, в Гражданскую воевал на Южном фронте, был комиссаром 46-й дивизии, поднимал бойцов в атаку, ситуацию в армии и самого Фрунзе знал неплохо. В ноябре 1922 года Сталин взял Мехлиса в свой личный секретариат. Через год повысил: Мехлиса утвердили первым помощником генсека и заведующим бюро Секретариата ЦК. В его руках оказалась вся канцелярия важнейшего партийного органа, ведавшего в первую очередь расстановкой кадров. Он же отвечал за подготовку материалов к заседаниям политбюро.

«Между тем Сталин вел себя по отношению к Фрунзе скорее загадочно, – писал Бажанов. – Я был свидетелем недовольства, которое он выражал в откровенных разговорах внутри тройки по поводу его назначения. А с Фрунзе он держал себя очень дружелюбно, никогда не критиковал его предложений.

Что бы это могло значить? Может, Сталин делает вид, что он против зиновьевского ставленника Фрунзе, а на самом деле заключил с ним секретный союз против Зиновьева? На это не похоже. Фрунзе не в этом роде, и ничего общего со Сталиным у него нет.

Загадка разъяснилась только в октябре 1925 года, когда Фрунзе, перенеся кризис язвы желудка (от которой он страдал еще со времен дореволюционных тюрем), вполне поправился. Сталин выразил чрезвычайную заботу об его здоровье: “Мы совершенно не следим за драгоценным здоровьем наших лучших работников”. Политбюро чуть ли не силой заставило Фрунзе сделать операцию, чтобы избавить от язвы…

Мои неясные опасения оказались вполне правильными. Во время операции хитроумно была применена как раз та анестезия, которой Фрунзе не мог вынести. Он умер на операционном столе, а его жена, убежденная в том, что его зарезали, покончила с собой…

Почему Сталин организовал это убийство Фрунзе? Только ли для того, чтобы заменить его своим человеком – Ворошиловым? Я этого не думаю: через год-два, придя к единоличной власти, Сталин мог без труда провести эту замену. Я думаю, что Сталин разделял мое ощущение, что Фрунзе видит для себя в будущем роль русского Бонапарта. Его он убрал сразу, а остальных из этой группы военных (Тухачевского и прочих) расстрелял в свое время».

Михаил Васильевич Фрунзе родился 21 января 1885 года в городе Пишпеке Семиреченской области Туркестанского края. Этот город после смерти Михаила Васильевича несколько десятилетий носил его имя (ныне столица Киргизии переименована в Бишкек). Мать, Мавра Ефимовна, была русской. Отец, Василий Михайлович, – молдаванином. Они переехали в Туркестан из села Терновка, расположенного рядом с Тирасполем.

Его необычно звучащая фамилия – румынского происхождения. И писалась несколько иначе – Фрунзеэ. Михаил Васильевич в 1919 году для простоты отбросил последнюю букву. О своих исторических корнях он вспомнит много позже, когда примет участие в создании Молдавской Автономной Республики.

Фрунзе всегда учился прекрасно. У будущего военного министра в юности обнаружились задатки настоящего ученого. Золотая медаль открывала дорогу в любое учебное заведение. Он выбрал экономическое отделение Петербургского политехнического института. Фрунзе был человеком тонко чувствующим, неравнодушным к страданиям других людей. Это вовлекло его в революционную деятельность, но помешало получить образование – он окончил только три курса института.

Из всего многообразия политических сил Фрунзе выбрал самых радикальных социалистов: в ноябре 1904 года вступил в партию большевиков. Как заправский охотник, с детства владевший оружием (первым оружием был самодельный пистолет, стрелявший дробью), организовал боевую дружину.

Важно отметить, как легко мягкий и чувствительный юноша, намеревавшийся стать кабинетным ученым, превратился в уличного революционера, собиратель гербариев для ботанического сада – в боевика, готового стрелять в людей. Революция ломала всё. В разгар первой русской революции с небольшим боевым отрядом Фрунзе прибыл в Москву и принял участие в перестрелках с полицией – возле Зоологического сада, в районе Ваганьковского кладбища.

В ночь на 24 марта 1907 года Фрунзе взяли с оружием в руках: при нем были маузер и браунинг, два карабина. После первой революции боевиков боялись. Поэтому полиция действовала грубо, при аресте ему изрядно досталось ружейным прикладом – удар пришелся прямо в лицо, повредив нос и зубы.

Самым опасным было обвинение в попытке убить полицейского урядника Никиту Перлова. Михаил Васильевич всячески отрекался, уверял, что вообще в тот день находился в Москве. Но следствие объяснения не приняло, и обвинение было переквалифицировано на более тяжкое. Фрунзе действительно стрелял в урядника, но плохо, неумело – промахнулся. Покушение на жизнь представителя власти каралось высшей мерой. Жестокостью надеялись остановить боевиков, которые охотились на своих врагов из охранки.

Военно-окружной суд Московского военного округа 27 января 1909 года вынес приговор: «Лишить всех прав состояния и подвергнуть смертной казни через повешение».

Семья – мать, сестры, брат – была буквально раздавлена. Михаила Васильевича заковали в кандалы. Ему стало по-настоящему страшно – жизнь кончалась. «Мы, смертники, обыкновенно не спали до пяти утра, – вспоминал он, – чутко прислушиваясь к каждому шороху после полуночи, то есть в часы, когда обыкновенно брали кого-нибудь и уводили вешать».

Но ему повезло с защитником. Тот нашел юридически убедительные основания и добился того, что главный военный суд удовлетворил кассационную жалобу – приговор отменили. Но 23 сентября 1910 года его вновь приговорили к смертной казни – доказательств вины было предостаточно. Он опять по ночам со страхом прислушивался, не идут ли за ним. Днем, чтобы отвлечься, изучал итальянский язык. Но совсем еще молодого человека охватило отчаяние.

«Надежды на отмену приговора не было почти никакой, – рассказывал потом Фрунзе. – Бежать невозможно. И я решился уйти из рук палачей. По крайней мере, повесить себя не дам, сам повешусь, пускай найдут труп… И стал готовить из простыни веревку».

Но ему повезло. Командующий войсками Московского военного округа заменил Фрунзе смертную казнь шестью годами каторжных работ. Еще четыре он получил по делу иваново-вознесенской организации большевиков. Итого – десять лет в неволе. На свободу ему предстояло выйти только в феврале 1920 года.

Конечно же, годы в тюрьме, да еще в ожидании казни, не прошли даром. У него началась язвенная болезнь желудка. Медики полагают, что этот недуг чаще всего спровоцирован тяжелым стрессом. Стоит ли удивляться тому, что болезнь прицепилась к человеку, который столько времени провел в камере смертников?

В сентябре 1914 года приговор еще смягчили. Тюремный срок заменили вечным поселением в Сибири. Фрунзе провел за решеткой пять лет, у него открылось, как тогда говорили, кровохарканье, то есть он заболел туберкулезом. Отправили его в село Манзурка Верхоленского уезда Иркутской губернии.

В те годы Михаил Васильевич, как и многие другие социалисты, отошел от практической революционной деятельности. Недавние большевики занялись устройством личной жизни, они обзаводились семьями и находили работу. За этим стояло разочарование – первая русская революция закончилась неудачей. И мало кто верил, что очень скоро грянет вторая. Пользуясь этими настроениями, всего за несколько лет царским спецслужбам удалось подавить подполье.

В августе 1915 года Михаил Васильевич бежал из ссылки. Из Манзурки ссыльнопоселенцев этапировали в Иркутск. В пути он незаметно исчез. Давние знакомые отдали ему документы своего пропавшего без вести на фронте сына – Михаила Александровича Михайлова. Он привык к этой фамилии, носил ее до самой революции. Чувствовал себя уверенно, полиции совершенно не опасался.

В царские времена у спецслужб было множество недочетов, которые большевики учтут после революции. Например, сравнительно легко подделывались любые документы, и при обычной проверке полиция даже не могла установить их подлинность. Ему подыскали хорошую работу – устроили статистиком от Всероссийского земского союза в Минске.

Его жизнь переменилась после Февральской революции. 4 марта 1917 года приказом гражданского коменданта Минска служащий Всероссийского земского союза М. А. Михайлов (Фрунзе все еще пользовался чужими документами) был назначен первым начальником городской милиции. Михаил Васильевич приказал разоружить полицейских и жандармов – они и не сопротивлялись. И выпустить из тюрьмы – Пищаловского замка – политических заключенных.

Фрунзе не остался в Минске. Перебрался в те края, где он участвовал в первой русской революции и где его хорошо помнили партийные товарищи. Здесь и началась его большая политическая карьера. В сентябре 1917 года Фрунзе избрали председателем Шуйского уездного Совета и уездным комиссаром юстиции (это неподалеку от города Иванова, который тогда назывался Иваново-Вознесенском). В марте 1918 года он управлял уже не одним городом, а крупной областью. Михаила Васильевича избрали председателем Иваново-Вознесенского губернского исполкома, затем еще и председателем губернского совета народного хозяйства. Собственно говоря, сама Иваново-Вознесенская губерния (ныне Ивановская область) появилась на карте России стараниями Фрунзе.

26 декабря 1918 года Троцкий принял неожиданное кадровое решение, оказавшееся очень удачным. Его приказом гражданский человек Фрунзе был назначен командующим 4-й армией Восточного фронта, которая последние месяцы действовала крайне неудачно. Троцкий, сменив двух командующих, остановил свой выбор на Фрунзе.

Человек, ни дня не служивший в армии, должен был руководить огромным военным коллективом и вести активные боевые действия против наступающего противника. Но Фрунзе, как и Троцкий, понимал, что сам не справится и нуждается в военных специалистах. Начальником штаба Михаил Васильевич взял понравившегося ему бывшего генерал-лейтенанта Федора Федоровича Новицкого (последняя должность в царской армии – командир 43-го армейского корпуса). Генеральские погоны Новицкого большевика Фрунзе не смущали. Бывший генерал и руководил военными действиями. У него в штабе служили выпускники Академии Генштаба, то есть опытные офицеры с прекрасным образованием. Михаил Васильевич научился ценить их опыт и знания. Обладая профессиональной командой, Фрунзе сделал минимальное число ошибок и быстро учился у своих военных наставников.

Его военная карьера увенчалась взятием Крыма осенью 1920 года, что означало разгром Белой армии.

Ленин прохладно относился к Фрунзе, и при жизни Владимира Ильича особых перспектив у Михаила Васильевича не было. Но всё изменилось после смерти Ленина, когда началась атака на Троцкого. Михаил Васильевич держался в стороне от политической борьбы, но его вовлекли в эти интриги. Приблизив к себе Фрунзе, Зиновьев сделал всё, чтобы Михаил Васильевич возглавил военное ведомство.

Фрунзе пришлось противостоять врагу не внешнему, а внутреннему. Скажем, в августе 1924 года вспыхнули крестьянские восстания в Западной Грузии, Гурии и Мингрелии – это была вспышка возмущения, порожденная закрытием церквей и диктаторским поведением советской власти на территории республики. Восстание рабоче-крестьянская власть подавила с помощью армии.

История смерти Фрунзе много десятилетий волнует историков и врачей. Версии гуляют разные. Одни полагают, что операция вовсе не была нужна. Другие настаивают, что хирурги действовали нарочито неумело. Третьи утверждают, что Михаилу Васильевичу сознательно ввели двойную дозу хлороформа, убийственную для его слабого сердца.

Разговоры о том, что Фрунзе убили врачи, возникли потому, что его оперировал в Солдатенковской (ныне Боткинской) больнице Владимир Николаевич Розанов, а тот был известен как сталинский врач. В начале двадцатых он сделал удачную операцию генеральному секретарю: в сложных условиях вырезал ему аппендикс. И вроде бы в марте 1923 года Сталин позвонил Розанову и попросил его участвовать в лечении Ленина, хотя тому не требовалось хирургическое вмешательство. В этом звонке увидели хитрый ход генсека, который желал держать доверенного врача возле больного вождя.

В реальности Владимир Розанов, старший врач хирургического отделения Солдатенковской больницы, еще с 1919 года служил консультантом Лечебно-санитарного управления Кремля. Розанов ассистировал во время операции, когда Ленину удаляли пулю, которая сидела в нем с 1918 года (после выстрела Фанни Каплан)…

Главный вопрос: нуждался ли Фрунзе в операции? Язвенную болезнь можно лечить и консервативно, не прибегая к оперативному вмешательству.

Константин Фрунзе, его старший брат, врач по профессии, нашел у Михаила Васильевича желудочную болезнь еще в 1906 году, прописал строгую диету. Когда Михаил отбывал срок во Владимирском централе, то жаловался на боли в желудке.

В 1916 году его оперировали по поводу острого аппендицита. 11 октября Фрунзе писал из Минска сестре Людмиле: «Завтра я ложусь в больницу. Делаю операцию аппендицита». Но операция была сделана не очень удачно и еще даст о себе знать.

Фрунзе много лет страдал от болей в желудке, у него диагностировали язвенную болезнь двенадцатиперстной кишки. Потом у него начались опасные кишечные кровотечения, которые надолго укладывали его в постель.

В годы Гражданской войны ему иной раз приходилось руководить боевыми действиями не вставая с постели. Лечиться он не любил. Когда мучили боли, глотал разведенную в воде пищевую соду. В 1922 году его хотели отправить пить лечебные воды на знаменитый курорт Карлсбад (ныне Карловы Вары), что помогает многим язвенникам.

Высших советских чиновников тогда часто отправляли лечиться за границу, не доверяя отечественной медицине. Большевистские лидеры, компенсируя себе трудности и неудобства былой, подпольной или эмигрантской жизни, быстро освоили преимущества своего нового высокого положения. Они не спорили, когда врачи, тонко чувствовавшие настроение своих высокопоставленных пациентов, предписывали им длительный отдых в комфортных условиях. Лечились за границей, в основном в Германии.

Михаил Васильевич наотрез отказался.

В 1925 году ко всем прочим неприятностям он трижды попадал в автомобильные аварии, что при скромном состоянии автопарка того времени представляется невероятным. Правда, и характер дорожно-транспортных происшествий был иным, нежели ныне. В начале сентября он выпал из машины на полном ходу и сильно ушибся.

Он взял отпуск. 7 сентября уехал в Крым. В Мухолатке отдыхали Сталин и командующий войсками Московского военного округа Климент Ефремович Ворошилов. Фрунзе намеревался ездить с ними на охоту. Надеялся, что на свежем воздухе все пройдет. Но у него открылось кровотечение. Врачи, боясь за жизнь высокопоставленного пациента, почти насильно уложили его в постель.

29 сентября все трое уехали в Москву. По дороге Михаил Васильевич еще и простудился. В Москве его сразу же отправили в Кремлевскую больницу.

8 октября под руководством наркома здравоохранения РСФСР Николая Александровича Семашко дюжина врачей осмотрела Фрунзе. Консилиум пришел к выводу, что существует опасность прободения язвы, поэтому показана хирургическая операция. Это мнение не было единодушным. Некоторые врачи высказывались за консервативное лечение. В необходимости операции сомневался и Владимир Николаевич Розанов.

Фрунзе не только не сопротивлялся операции, а, напротив, просил о ней. Об этом свидетельствуют письма жене, Софии Алексеевне, которая лечилась в Ялте от туберкулеза. По совету врачей Фрунзе отправлял ее и в Финляндию, и в Крым, но ничего не помогало. София Алексеевна чувствовала себя плохо, не вставала. Врачи рекомендовали ей с сыном Тимуром и дочкой Татьяной провести в Ялте всю зиму. Она тревожилась: хватит ли им денег?

Фрунзе старался ее успокоить:

«Советы врачей относительно Ялты считаю правильными. Попробуйте провести зиму там. С деньгами как-нибудь справлюсь. При условии, конечно, что ты не будешь оплачивать из своих средств все визиты врачей. На это никаких заработков не хватит. В последний раз взял из ЦК денег. Думаю, что зиму проживем. Лишь бы только ты прочно стала на ноги. Посылаю своего порученца – устроить все для жительства в Ялте».

20 октября 1925 года Фрунзе написал жене:

«От тебя что-то долго нет сообщений. Если верить телеграммам, то как будто бы температура нормальная и сон у тебя лучше. Ну, а как со всем остальным? Я все еще в больнице. В субботу будет новый консилиум. Я сейчас совсем здоров. Боюсь, как бы не отказались от операции».

В следующем консилиуме 24 октября приняли участие уже семнадцать специалистов. Они пришли к прежнему выводу: «Давность заболевания и наклонность к кровотечению, могущему оказаться жизненно опасным, не дают права рисковать дальнейшим выжидательным лечением».

Врачи предупредили Фрунзе, что операция может оказаться трудной и серьезной и не гарантирует стопроцентного излечения. Тем не менее Михаил Васильевич, как рассказывал впоследствии профессор Иван Иванович Греков, «пожелал подвергнуться операции, так как считал, что его состояние лишает его возможности продолжать ответственную работу».

Работавший тогда в «Известиях» Иван Михайлович Гронский встретил Фрунзе в Кремлевской больнице, которая располагалась в Потешном дворце:

«Больница, несмотря на ее громкое название, была более чем маленькой. Да и больных в ней, как я узнал, было немного: всего лишь человек десять-пятнадцать. В небольшой чистенькой комнате – палате на втором этаже, куда меня поместили, не было ничего примечательного: простая металлическая кровать, два или три венских стула, тумбочка и простой стол, вот, пожалуй, и вся обстановка. Поразили меня только, пожалуй, толстенные стены Потешного дворца…»

Сначала в Кремле установили два зубоврачебных кресла. Когда в 1918 году началась эпидемия сыпного тифа, нарком здравоохранения Николай Семашко и управляющий делами Совнаркома Владимир Дмитриевич Бонч-Бруевич подписали «План организации санитарного надзора Кремля», чтобы позаботиться о здоровье наркомов и членов ЦК.

Сразу после смерти Ленина, буквально через неделю, 31 января 1924 года на пленуме ЦК Климент Ефремович Ворошилов сделал доклад «О здоровье партверхушки». После этого началось создание особой, разветвленной системы медицины для высшей номенклатуры. Но к моменту операции Фрунзе Кремлевская больница пребывала еще в зачаточном состоянии.

Накануне операции Михаил Васильевич написал последнее письмо жене в Ялту:

«Ну вот, наконец, подошел и конец моим испытаниям! Завтра утром я переезжаю в Солдатенковскую больницу, а послезавтра (в четверг) будет и операция. Когда ты получишь это письмо, вероятно, в твоих руках уже будет телеграмма, извещающая о ее результатах.

Я сейчас чувствую себя абсолютно здоровым и даже как-то смешно не только идти, а даже думать об операции. Тем не менее оба консилиума постановили ее делать. Лично я этим решением удовлетворен. Пусть уж раз навсегда разглядят хорошенько, что там есть, и попытаются наметить настоящее лечение.

У меня самого все чаще и чаще мелькает мысль, что ничего серьезного нет, ибо, в противном случае, как-то трудно объяснять факты моей быстрой поправки после отдыха и лечения. Ну, уж теперь недолго ждать…»

Он был очень огорчен тяжелым состоянием жены:

«Твои письма получил. Читал их прямо с мукой. Что это, действительно, навалились на тебя все болезни! Их так много, что прямо не верится в возможность выздоровления. Ты даже и не ходишь. Никуда не годится, синьора дорогая.

Надо попробовать тебе серьезно взяться за лечение. Для этого надо прежде всего взять себя в руки. А то у нас все как-то идет хуже и хуже. От твоих забот о детях выходит хуже тебе, а в конечном счете и им. Мне как-то пришлось услышать про нас такую фразу: “Семья Фрунзе какая-то трагическая… Все больны, и на всех сыпятся все несчастья!..” И правда, мы представляем какой-то непрерывный, сплошной лазарет. Надо попытаться изменить это все решительно. Я за это дело взялся. Надо сделать и тебе…»

Это письмо объясняет, почему Фрунзе сам хотел операции. Ему надоело числиться среди хворых и слабых. Он надеялся разом избавиться от своих недугов. Предсмертное письмо жена не успела получить. Быстрее пришла телеграмма о смерти Михаила Васильевича…

Оперировал наркома Розанов, ассистировали известнейшие хирурги Иван Иванович Греков и Алексей Васильевич Мартынов, наркоз давал Алексей Дмитриевич Очкин. За ходом операции наблюдали сотрудники Лечебно-санитарного управления Кремля.

Фрунзе с трудом засыпал, поэтому операцию начали с получасовым опозданием, пишет доцент Московской медицинской академии имени И. М. Сеченова Виктор Давидович Тополянский, предпринявший детальное медико-историческое исследование этой загадочной смерти. Вся операция продолжалась тридцать пять минут, а наркоз больному давали больше часа.

Судя по всему, сначала использовали эфир, но поскольку Фрунзе не засыпал, наркоз изменили. Прибегли к хлороформу – это очень сильное и опасное средство. Передозировка хлороформа смертельно опасна. Во время операции использовали шестьдесят граммов хлороформа и сто сорок граммов эфира. Это значительно больше, чем можно было давать Михаилу Васильевичу.

Выступая перед правлением общества старых большевиков, нарком здравоохранения Семашко прямо говорил, что причиной смерти Фрунзе стало неправильное проведение наркоза, и добавил, что если бы он присутствовал на операции, то, конечно же, прекратил бы наркоз…

Во время операции у Фрунзе стал падать пульс, ему начали вводить препараты, стимулирующие сердечную деятельность. В те годы таким средством считался адреналин. Кардиологам еще не было известно, что сочетание хлороформа и адреналина приводит к нарушению сердечного ритма. Сразу после операции сердце стало отказывать. Попытки восстановить сердечную деятельность не дали успеха.

Через тридцать девять часов, в пять тридцать утра 31 октября 1925 года, Фрунзе скончался от сердечной недостаточности.

Лучшие хирурги страны, оперировавшие Фрунзе, похоже, действительно допустили роковую ошибку, стоившую ему жизни. Но эта ошибка была следствием роковой случайности, врачебного недосмотра.

В семье Фрунзе мужчины как-то очень рано уходили из жизни. Отец будущего военного министра умер, когда ему было сорок с небольшим. Самому Михаилу Васильевичу исполнилось всего сорок. Его сын лейтенант Тимур Фрунзе 19 февраля 1942 года погиб в воздушном бою под Москвой – в районе Старой Руссы. Посмертно удостоен звания Героя Советского Союза… В этой семье мужчины себя не жалели. И потому остались в памяти благодарных потомков. За готовность жертвовать собой. За бескорыстие. И служение людям.