Текст книги "Миссия Врача: Андрей Каприн"

Почему онкология?

– Онкология – это специальность, где врачи каждый день встречаются с бедой, – скажет потом академик Каприн в интервью «Аргументам и фактам». – Поэтому, с одной стороны, важно уметь сопереживать, с другой – назначить пациенту лечение, которое ему поможет. Поскольку большинство методов достаточно агрессивны, важно, чтобы пациент был готов к борьбе и сотрудничеству с врачами.

Пациенту деваться некуда. А что заставляет медика выбрать такую специальность? Всю профессиональную жизнь к тебе обращаются за помощью люди, а ты понимаешь, что далеко не всех удастся спасти. И вообще предстоит иметь дело с бедами и трагедиями.

Или можно научиться все это не замечать? Пропускать мимо себя? Всем страшно пролить кровь, а хирург же каждый день берет в руки скальпель…

Никто не учится так долго, как современные врачи.

Восемь лет – это образование плюс ординатура – всего лишь минимум для подготовки хорошего врача. Будущему онкологу надо разбираться и в других направлениях медицины.

Каприн как-то заметил:

– Медицинская специальность требует длительного обучения – это судьба врача.

Андрей Каприн твердо захотел стать врачом в старших классах. Так что это осознанный выбор.

В интервью «Военно-медицинской газете» его спрашивали:

– Кто больше повлиял на ваше становление и воспитание – отец или мать?

– Безусловно, отец. Для меня он был безоговорочным авторитетом. Можно сказать, и другом, и старшим товарищем, и уважаемым, мудрым наставником. Пальцем никогда не тронул. Был как-то случай, когда мама в сердцах двинула меня. Отец вмешался и строго так маме сказал: «Таня, мальчика бить нельзя!» – «А почему?» – «Да потому, что он будет страх испытывать в драке. А он не должен бояться!»

– У вас не было желания пойти по стопам отца? Стать военным.

– Честно говоря, особого желания не было. Хотя мать хотела, чтобы я стал военным летчиком. А отец старался не вмешиваться в мой выбор жизненного пути.

– Почему тогда выбор пал на медицину?

– Трудно сказать почему. К выбору профессии исподволь подталкивают различные ситуации, случаи, встречи, впечатления от увиденного и услышанного.

Я спросил академика Каприна:

– Почему хирургия? Обычный человек видит кровь и падает в обморок…

– Я смотрел фильмы и спектакли о врачах. Помните, был такой фильм «Дорогой мой человек» с Алексеем Баталовым… И вот, конечно, во всех фильмах герои – хирурги. И я пришел к папе и говорю: «Хочу быть хирургом». Он мне сказал: «Как здорово! Я тебя поддержу». Я подумал: ну если выбирать специальность, то хотя бы с каким-то риском.

– То есть каким-то образом вы были к этому предрасположены? Все-таки не каждый человек может стать хирургом, скажем прямо….

– Не знаю, был ли я расположен… Сначала было очень нелегко. На самом деле и опытные хирурги вам скажут, что не каждый раз даже кожу можно разрезать спокойно: ведь перед тобой живой человек! Потом уже, когда ты уже начал операцию и целиком в нее вовлекся – о другом думаешь. Но когда делаешь первый разрез…

Особенно это ощутимо в экстренной хирургии, которой мы занимались. Тогда же не было компьютеров, не было магнитно-резонансной томографии, в основном диагностика – простой фонендоскоп… Ультразвуковые исследования еще были слабо развиты, и ночью специалисты со своей техникой иногда не дежурили… Все равно ты открываешь живот человеку скальпелем, и надо, чтобы был диагностический поиск высокого уровня… И учителя нас учили этому…

И все равно – ты от ошибки не гарантирован. Случалось, что начал операцию и видишь: нужды в ней нет. Такое тоже бывало в той хирургии. Но лучше сомневаться в пользу больного, как нас учили: открыть, и, если оперативного вмешательства не требуется, зашить. Максимум, что останется, – это рубец. Но не произойдет катастрофы, если пропустишь опасную и быстро развивающуюся болезнь…

Одно можно сказать: выбор оказался удачным. Для всех. Андрей Дмитриевич посвятил жизнь медицине и тем самым спас многим людям жизнь, вернул им здоровье. А себя сделал счастливым и успешным.

В 1983 году, после школы, он поступил на лечебный факультет Московского ордена Трудового Красного Знамени медицинского стоматологического института имени Н. А. Семашко[1]1
  Ныне Московский государственный медико-стоматологический университет имени А. И. Евдокимова.


[Закрыть]. В Москве его называют «3-й мед»: в столице всегда существовали два института, где будущих медиков учили всем специальностям, и отдельно учебное заведение для стоматологов.

Государственный институт зубоврачевания открыли еще в 1922 году, ему присвоили имя первого народного комиссара здравоохранения РСФСР Николая Алексеевича Семашко; врачом он работал мало, но был пламенным большевиком.

Конкурс в медицинские вузы всегда был очень высоким. Туда поступали дети начальства, отпрыски известных медиков. А когда в 1968 году в стоматологическом институте открыли лечебный факультет (где учили в том числе и хирургии), сюда устремились молодые люди, у которых не было высокопоставленных родителей или родственников – медицинских светил.

Уже на первом курсе Андрей Каприн начал трудиться – сначала санитаром, потом медбратом в отделении урологии городской больницы. Работал на скорой помощи. Будущий академик считал, что обязан сам зарабатывать, а не сидеть на шее у родителей. Но дело еще и в другом: в медицине, как, собственно, и в любой профессии, надо начинать с самого начала, чтобы знать и понимать, как все устроено, – и не с чужих слов.

Ведущему программы «Моя история» на Общественном телевидении России (ОТР) Дмитрию Кириллову академик Каприн рассказал:

– Я решил отделиться от родителей, жить отдельно. Меня родители поняли. И чтобы у меня было служебное жилье, я пошел наниматься дворником.

Дмитрий Кириллов поинтересовался:

– В каком районе вы мели?

Андрей Каприн:

– Я убирал угол улицы Герцена с улицей Грановского. Рядом был Российский институт театрального искусства (ГИТИС), и многие ребята, известные актеры, работали тоже дворниками, и мы соседствовали по участкам. И были очень талантливые и толковые ребята. Таких вечеров, как, например, у меня в квартире и у ребят, – вы знаете, это вспомнить приятно… Многие капустники переносились туда. Я с теплотой вспоминаю, это известные люди. Мы с ними поддерживаем отношения.

Дмитрий Кириллов уточнил:

– Коллеги?

Андрей Каприн:

– Коллеги по уборке, да. Мы даже друг друга подменяли иногда на участках. Такая была взаимовыручка, потому что если техник утром придет, и у тебя не убрано в таком месте, то, конечно, тебя накажут и выгонят, и ты останешься без квартиры. И я иногда дежурил на скорой, и надо было выходить утром, когда снег, и за меня ребята выходили. Но если мы знали, что кто-то приболел, то мы тоже ходили на эти участки.

А дважды за меня убирал участок отец. Будучи знаменитым человеком! У меня не было возможности выйти на участок, и чтобы меня не подвести, он ходил и убирал. Это незабываемая юность, прекрасная совершенно. Я вспоминаю с такой теплотой. Меня назначили старшим техником на несколько участков. Я подумал: «Надо уходить»…

В 1989 году Андрей Каприн сдал выпускные экзамены и получил красный диплом. Проходил интернатуру (то есть осваивал будущую специальность) в Городской клинической больнице № 33.

Я поинтересовался у Андрея Дмитриевича:

– Почему урология? Почему не тихая, приятная терапевтическая стезя: «Больной, вы чихаете ужасно, но через три дня пройдет»? А вы беретесь лечить урологические заболевания. Больные тяжелые, работа тяжелая… Зачем?

– Я ведь изначально хотел быть хирургом. Но в хирургической специальности тоже очень много ветвей… И в нашем деле, я уже потом это понял, очень все зависит от учителя. Я попал в 33-ю больницу в ученики к замечательным хирургам.

Потом будущий академик перешел в Городскую клиническую больницу № 50, в отделение урологии врачом-ординатором (важная ступень, необходимая для самостоятельной работы).

Академик Каприн:

– В 50-й больнице были очень сильные ребята, много оперирующие, и там урология уже вышла за пределы стандартной урологической службы, и я увидел, что они очень продвинуты и в научном смысле. Я ощутил этот дух творчества. И я просто полюбил своих новых коллег… В нашем деле начинаешь влюбляться в людей, которые мастерски делают свое дело.

В 1993-м Андрей Дмитриевич поступил в аспирантуру своей alma mater – родного Медицинского стоматологического института имени Н. А. Семашко. Научный руководитель – доктор медицины Олег Борисович Лоран, заведовавший кафедрой урологии лечебного факультета.

Каприн учился и писал кандидатскую диссертацию, которую в 1996 году успешно защитил. И его сразу взяли старшим научным сотрудником Научно-исследовательского института урологии Министерства здравоохранения. Этот институт создал самый известный в ту пору уролог Николай Алексеевич Лопаткин, доктор медицинских наук, академик, Герой Социалистического Труда.

И сегодня Каприн неизменно повторяет: «Мне посчастливилось не только работать с ним, но и быть его учеником».

Молодой кандидат медицинских наук, конечно же, и предположить не мог, что меньше чем через два десятилетия именно он будет руководить и этим коллективом. Институт впоследствии получит название НИИ урологии и интервенционной радиологии имени Н. А. Лопаткина и войдет в состав Центра радиологии, который возглавит академик Каприн… Но не будем забегать вперед. В Институте Лопаткина он тогда проработал сравнительно недолго.

Я спросил академика Каприна:

– И все же: почему онкология? Есть заболевания, которые можно вылечить, пациент ушел счастливый и будет жить еще сто лет. А в онкологии, прямо скажем, прогнозы бывают всякими… Зачем вы выбрали такую невеселую профессию?

– Опять же из-за учителей. Я работал в Институте урологии, уже заведовал отделением у Николая Алексеевича Лопаткина. У меня была сложная проблематика: я занимался тяжелыми травмами у женщин, связанными с разрушением мочевого пузыря, это уже хирургия приличная… Все вроде было неплохо. Но как-то мне показалось тесновато, знаете, в Институте урологии, тесновато. Не потому, что там ко мне плохо относились, а потому, что хотелось попробовать что-то новое.

А я учился в институте на одном курсе с Наташей Харченко, дочкой известного очень онколога. И вдруг мне Наташа звонит: «Отец хочет заняться онкологической урологией, она сейчас очень развивается. Приходи». И я пришел и увидел, что это совершенно иная специальность, что хирурги-онкологи оперируют иначе. Словом, заинтересовался.

Академик Владимир Петрович Харченко, к которому пришел Андрей Каприн, учился в аспирантуре Онкологического института имени П. А. Герцена (его потом возглавит Каприн), защитил докторскую диссертацию на тему о хирургических методах лечения рака легкого, стажировался в Соединенных Штатах, трудился в Институте рентгенорадиологии, который возглавил и со временем превратил в Российский научный центр рентгенорадиологии.

Харченко сказал Каприну: «Мы о тебе слышали давно. Но я тебя специально не трогал эти годы, чтобы ты определился».

Академик Каприн:

– Я в 1990-м окончил институт, а в 1996-м он меня забрал к себе. Говорит: «Это чистая поляна. Попробуй. Если получится, клинику тебе здесь откроем. А начнешь с нескольких коек в отделении». Он отдал мне в хирургическом отделении несколько коек.

Я ходил к нему на операции. Он, конечно, оперировал, как бог. Причем оперировал все подряд, кроме головы, вот от шеи начиная… Таких хирургов, к сожалению, почти нет. И я напросился к нему: «Можно я, пока у меня там всего две-три койки, буду стоять с вами на операциях?»

А он ко мне очень хорошо относился, прямо по-отечески, хотя характер у него был жесткий. И конечно, я влюбился в онкологию и стал с ним оперировать. На всех операциях старался к нему попасть. Если он даже меня не брал, то я все равно стоял и смотрел, а потом уже занимался своей лечебной работой. И так продолжалось, наверное, лет пять… Так я и оказался в онкологии – из-за людей, с которыми работал. Хирургия – это командная работа, ты в одиночку ничего не сделаешь.

Я спросил Андрея Дмитриевича:

– Вы так интересно рассказали про вашего учителя… А в чем заключается это искусство хирурга? У него какие-то особые руки, как у музыканта? Или вы, что называется, видите больного насквозь? Каким-то образом ясно представляете себе то, что не видно остальным?

– Ну это приходит с опытом. Вообще говоря, нужно наладить работу над ошибками у диагноста. Если нормально хирургическая клиника работает и выясняется, что при постановке диагноза произошла ошибка, надо разобраться. Я заставляю ребят звать лучевых диагностов, тех, кто делает компьютерную томографию и МРТ, чтобы они пришли в операционную и посмотрели, сравнили реальность со снимком.

У много оперирующего хирурга, конечно, большой опыт созерцания – изучения сделанного при обследовании снимка. Поэтому еще до операции я отчетливо представляю, как все это может выглядеть. А потом я это еще и руками начинаю чувствовать… А снимок у меня вот висит на экране… Сейчас операционные у нас, как космические корабли. Прямо супер! Там все видно: можно расширить картинку, можно сделать 3D-картинку…

Если сложная операция, начинаем крутить 3D-картинку прямо в организме так, чтобы было видно, как прилегает, например, опухоль к сосудам жизненно важным. Тогда видно, какой подход необходим и откуда примерно надо подойти к опухоли… Определить угол хирургической атаки… Разрезом нужно сразу пытаться выйти на опухоль. Она же растет, не подчиняясь никаким законам и программам, дико.

В Институте имени Герцена существовала традиция – но я уже ее не застал – когда еще не было КТ и МРТ, по приказу академика Валерия Ивановича Чиссова после операции на подносе ординаторы приносили удаленную опухоль, чтобы все внимательно на нее посмотрели.

То есть созерцательный опыт имеет большое значение. И тактильные ощущения, тоже сформированные большим опытом… Иногда вслепую можно обойти опухоль рукой и точно решить, как действовать. Знаете, у хирургов говорят: «Лучший инструмент – это палец». Иногда ты чувствуешь лучше, чем видишь…

Все это постепенно вырабатывается. Знаете, приходишь в хирургический зал медицинского института, поднимаешься в аудиторию – когда преподаешь на старших курсах, и видишь, что под партами все в нитках: ребята сидят и вслепую вяжут. Кто хочет стать хирургами, вслепую вяжут узлы. Это совершенно необходимо для хирурга. Навыки и опыт. Считается, что если хирург делает меньше полусотни операций своего профиля в год, то ложиться к нему на операцию не стоит…

– Когда вы оперируете, и ситуация понятна, неожиданностей нет, то руки сами работают, а вы о чем-то размышляете?

– Нет, ни о чем другом не думаю, кроме операции, это точно. Можете не сомневаться. Более того, если вы забыли зайти в туалет, а так тоже бывало – переходишь из операционной в операционную, и в обычной жизни за семь-восемь часов уже пару раз бы заглянул, а в операционной обо всем забываешь. Выходишь, и еще некоторое время ничего не хочется. А если операция была напряженная, то ничего не помнишь.

Но ты же не один работаешь, и, если тебе нравится бригада, можно что-то обсудить… Такой бывает, знаете, момент спокойный. Вот, например, убрали орган или, наоборот, уже сделали пластику, видно, что основное позади, хотя все может быть… Но тут с ребятами перекинешься парой слов. Кто-то расскажет что-то интересное, заодно и узнаешь, что ребята читают и смотрят. Но пустые разговоры затевать не стоит. Потому что, если спросишь, как ты оперировал, они скажут: «Шеф, отлично!» Спросишь иногда, как в семье? Знаешь же ребят, обычно с тобой стоят одни и те же… Бригады меняются, но старший ассистент все равно один и тот же, да и заведующий отделением…

– А если прямо перед операцией вам позвонили: «Как освободишься, немедленно приезжай к начальству!» или, не дай Бог, кто-то близкий заболел, эти мысли вас преследуют во время операции?

– Если болеют близкие, да… Когда болеют близкие, я к этому вообще очень тревожно отношусь. Но, если вызывают к начальству и не знаешь, зачем, иногда в голове это покрутится, но быстро забываешь. Потому что понимаешь, что, если даже снимут с должности, из хирургии-то не выгонят. Это, кстати, одна из причин, почему выбрал хирургию, – надежное ремесло. Если можешь оперировать, все равно будешь нормально работать и жить.

– То есть вы способны полностью переключиться? И, несмотря ни на какие внешние обстоятельства, сосредоточиться только на операции?

– Я думаю, что сама физиология хирургии заставляет переключиться. Когда стоишь со скальпелем, выделяется адреналин, и он, конечно, влияет. Мы же знаем, что адреналин является хорошим обезболивающим. И чем больше адреналина, тем меньше ощущений. Адреналин же мы колем при травме – вместе с обезболивающими. Если адреналин выделяется – а это же защитное свойство организма – не чувствуешь всего внешнего. То есть эта сосредоточенность физиологически легко объяснима, это очень закономерно и нормально. Мне говорили реаниматологи: когда случается сердечный приступ, тоже надо адреналин колоть. И когда хирургам колют, говорят, приходится давать дозу побольше…

Но сейчас наше дело тоже очень меняется. Вот у нас в Институте урологии стоит видеокомбайн по изучению сокращения мочевого пузыря у женщин до родов, после родов. Это огромная установка, умнейшая. Ее данные еще надо уметь расшифровать, потому что она собирает большой объем информации. Но это уже совсем другая работа! В нашем деле можно найти то направление, к которому лежит душа.

У нас в Центре поколения меняются, и мы уже чувствуем, что есть молодые ребята, которые все делают очень хорошо. Оперируем вместе, и молодежь говорит: «Андрей Дмитриевич, да мы сделаем!» И правда делают, и делают иногда лучше, чем я. По-человечески думаю: если мне самому понадобится хирургическая помощь, то точно знаю, к кому можно обратиться.

Мы – наши хирурги – сейчас делаем только в МНИОН имени П. А. Герцена сорок операций, в Обнинске сорок операций, и еще три десятка в Институте урологии. Во всем Центре получается сто двадцать операций в день! И что важно: сейчас система оплаты стимулирует хирурга – чем интенсивнее работает клиника, тем больше зарабатывает, потому что деньги идут за каждого больного, так что есть и конкуренция.

В 1997 году Андрей Дмитриевич возглавил лабораторию урологии в Российском научном центре рентгенорадиологии и отделение онкоурологии, которое сам и создал.

Каприн всегда говорит: «Урология – моя любимая дисциплина, которой я посвятил бо́льшую часть своей жизни».

Параллельно Каприн читал курс урологии на кафедре хирургии родного мединститута. Почему практикующие хирурги считают своим долгом учить студентов? Думаю, ими руководит здравый расчет: когда за операционным столом понадобится хороший ассистент, пусть это будет твой студент, которого ты сам учил.

При этом убеждении он остается и по сей день. Руководя ныне огромным Центром, невероятно перегруженный, продолжает преподавать. Андрей Дмитриевич согласился заведовать кафедрой онкологии и рентгенорадиологии имени В. П. Харченко медицинского факультета медицинского института Российского университета дружбы народов – читает курс онкоурологии. И возглавил кафедру медицинской радиологии Инженерно-физического института биомедицины в Национальном исследовательском ядерном университете, который раньше назывался – Московский инженерно-физический институт.

В июле 1999 года в Гематологическом научном центре Академии медицинских наук Раисе Максимовне Горбачевой диагностировали лейкоз. Жена первого советского президента, разумеется, находилась под постоянным медицинским присмотром. К ее услугам – лучшие медики… Но врачи ничем не могли ей помочь. Ни отечественные, ни иностранные. Ее повезли в Федеративную Республику Германия, но и немецкие врачи оказались бессильны. Неизлечимая болезнь убила ее всего за несколько месяцев.

20 сентября 1999 года Раисы Максимовны Горбачевой не стало. Ее печальная история произвела впечатление и привлекла внимание и к самой болезни, и к врачам-онкологам. Жертвой рака может стать любой человек. И откуда же ждать спасения?

В 2000 году Каприн защитил докторскую диссертацию. Тема актуальнейшая: лучевая диагностика и лучевая терапия. Для него все это не абстрактные научные изыскания, а база практической лечебной работы. Надо отметить: Андрей Дмитриевич проявил редкую способность сочетать успешную хирургическую практику с научно-преподавательской работой и с умелым администрированием. Такие люди наперечет, их сразу замечают.

В 2005 году он получил звание профессора. А в 2006-м его назначили заместителем директора Центра рентгенорадиологии по научной работе.

Он понимал, что профессионально администрировать и управлять большим коллективом тоже нужно уметь. Это, вообще говоря, отдельная специальность, которую тоже следует освоить. Каприн не пожалел сил и времени: на следующий год поступил в Российскую государственную академию государственной службы при Президенте Российской Федерации. Прилежно учился, получил в 2010-м диплом. И правильно сделал! В том же году ему предложили возглавить городскую клиническую больницу № 20 Департамента здравоохранения Москвы.

Столичная власть, еще начиная с Юрия Михайловича Лужкова, в самые трудные времена не жалела средств на здравоохранение, поэтому московские главврачи многое могли – и новую медицинскую технику приобрести, и ремонт лечебных корпусов провести, и своим докторам вполне прилично платить. Но городская больница – колоссальное хозяйство. И должность главного врача больницы – тяжелая работа. Помимо чисто медицинских проблем – бесконечные организационные хлопоты, кадровые, финансовые, хозяйственные. Но уж коли справился, уже никакая должность не испугает.

Пришлось освоить и искусство общения с начальством, которое редко когда бывает приятным. Это не всем дается. А Каприн научился ладить с руководством, но при этом неуклонно отстаивать интересы своей больницы.

Я спрашивал:

– Как у вас складываются взаимоотношения с большим начальством? Или вам опасаться нечего, поскольку начальство понимает: всякий может оказаться вашим пациентом, так что лучше с вами ладить?

– Я своим ребятам всегда говорю, если что-то случилось, идете с открытым забралом. Даже если ошибся – меня так учили – лучше прийти и сказать правду. И это в медицине ценится. Наши министры – сами клиницисты и все знают. Так что максимум тебя поругают. Но все равно подставят плечо, потому что в медицине так принято.

– А с подчиненными как? Вы – академик, вы руководитель большого Центра – коллеги, наверное, робеют? Боятся к вам подойти-то?

– Да у меня открыта дверь, ну что вы! Я легко с людьми общаюсь.

– А разве большой начальник в воспитательных целях не должен излучать значимость?

– Мне кажется, это глупость какая-то. Не за это уважают. Да и характер у меня другой.

Андрей Дмитриевич Каприн всегда сам много работал и тем самым показывал пример подчиненным. Не запирался в кабинете, был общительным, встречался с людьми и находил с ними общий язык, старался почаще выступать. Не только сам говорил, но и подробно отвечал на вопросы. Каприн принадлежит к числу людей, которые лучше всего проявляют себя в роли полновластного хозяина. Он родился таким, такова его генетическая структура.

Особая сложность – завлекать к себе талантливых профессионалов, продвигать знающих и умелых, тех, кто справится со все более сложными задачами. И осторожно, но неустанно расставаться с теми, кто портит жизнь коллегам. Причина большинства конфликтов в коллективе – антисоциальные личности. Это не таинственные демоны, а обычные люди, наделенные тем, что чаще всего называют отвратительным характером. Они обрушивают на окружающих дурные новости, оскорбляют их и унижают.

Задача руководителя – аккуратно избавляться от таких личностей. Но это надо уметь. Ничто просто не дается. А беда состоит в том, что эти люди не только портят атмосферу в коллективе, да еще и могут нанести ущерб больным. А главный врач отвечает за огромный коллектив и за всех больных.

В медицине квалификация, надежность и преданность делу имеют особое значение. Если, скажем, журналист бездарен, невежественен и ленив, это его личная проблема, он сам себя наказывает. А если врач дурно исполняет свои обязанности, это проблема для его пациентов. Иногда с особо тяжкими последствиями.

Вот пугающие примеры.

Молодая женщина умерла из-за слишком большой дозы препаратов, прописанных ей в рамках химиотерапии. Надо сознавать, что в онкологии современные методики, и сильнодействующие лекарства могут вылечить, а могут и убить – вопрос в дозе.

Роковая врачебная ошибка произошла в одной из самых уважаемых клиник Соединенных Штатов. Больница провела расследование, но установить, как именно произошла роковая ошибка, никто не смог. Пациентка получала смертельную дозу лекарств в течение четырех дней. За это время минимум десять врачей, медицинских сестер и фармакологов должны были заметить, что больной вводят невиданную дозу опасного препарата. И не заметили!..

Ошибка обнаружилась лишь через полтора месяца после смерти – и достаточно случайно. Параллельно выявилась еще дюжина такого рода ошибок, только без смертельного исхода. Администрация ограничилась тем, что перевела нескольких врачей на другие должности. Больница приобрела новую, более надежную компьютерную программу, которая должна помочь избежать подобных катастроф.

Врачебные ошибки – не редкость, несмотря на все достижения современной медицины. Еще одна женщина в Чикаго точно так же получила смертельную дозу во время сеанса химиотерапии. Она согласилась на это лечение, потому что, по словам врачей, диагноз давал ей все шансы прожить еще минимум пять лет.

За несколько минут до смерти она позвонила своей самой близкой подружке. Голос умирающей женщины записал равнодушный автоответчик:

– Я звоню тебе, потому что мне страшно. Со мной что-то не так, но я не понимаю почему. Я не знаю, что со мной происходит. Может быть, ты поможешь мне?

Когда ее подружка примчалась в больницу, все было кончено. Больная умерла через пятнадцать минут после обхода – медики даже не заметили, что их пациентка уже прощается с жизнью. Расследование показало, что смерть была результатом врачебной ошибки.

Бывают и еще более поразительные ошибки!

В больнице штата Флорида больному ампутировали не ту ногу. А в одной из больниц Нью-Йорка пациентке сделали сложную нейрохирургическую операцию, но, как выяснилось через несколько часов, не на том полушарии мозга, которое нуждалось в оперативном вмешательстве…

Прежде врачебные ошибки обычно не становились известными широкой публике и не доходили до суда. Проступки врачей разбирали сами врачи, которые менее всего хотели скандала, подрывающего профессиональную репутацию всего сословия. Теперь, видимо, количество ошибок превысило допустимый предел, и многие из них становятся предметом судебного разбирательства. Медицинские клиники и врачей в обязательном порядке страхуют на значительные суммы, чтобы в случае ошибки пострадавший хотя бы получил порядочную денежную компенсацию.

В Денвере врача-анестезиолога посадили на скамью подсудимых за то, что он просто заснул во время рутинной операции на ухе, которую делали восьмилетнему ребенку, и не заметил внезапного ухудшения его состояния. Несчастный ребенок скончался.

Прокуратура города Милуоки занялась делом врача и лаборанта, которые, небрежно изучая результаты анализов, проглядели очевидный рак у двух пациентов. В результате к лечению приступили с большим опозданием, и пациенты умерли. Более компетентные врачи могли бы продлить им жизнь.

Еще одного хирурга осудили за то, что он преспокойно снабжал своих пациентов экспериментальным лекарством, не прошедшим проверку. Девять человек умерли.

Известного американского врача-онколога суд в штате Южная Каролина приговорил к уплате 14 миллионов долларов за преступную небрежность в отношении одной из пациенток. А этот доктор мог похвастаться безукоризненной репутацией, у него лечились многие видные персоны, в том числе бывший чемпион мира по боксу Мохаммед Али, который чуть не умер во время одной из медицинский процедур.

И это вовсе не чисто американское явление. В Англии известного кардиохирурга осудили на год и лишили права заниматься медицинской практикой – он скрывал то, что является носителем вируса гепатита В. В результате 20 пациентов от него заразились.

Количество судебных процессов против врачей растет, что отражает недовольство публики медиками. Люди считают, что врачей интересуют только заработки и они не уделяют достаточного внимания своим пациентам. Или просто не выполняют свой профессиональный долг.

В штате Флорида проходила конференция врачей, занимающихся инфекционными заболеваниями. Вот уж этих людей, казалось, не надо учить, как важна гигиена. Однако студенты-медики, нанятые руководителями медицинского общества для дежурства, с изумлением наблюдали за тем, как добрая половина инфекционистов, покидая туалет, и не думала вымыть руки. Можно ли надеяться, что эти врачи, осмотрев одного заразного больного, помоют руки перед осмотром другого, возможно, еще здорового?..

Потому так ценны настоящие профессионалы. И у Андрея Дмитриевича Каприна довольно быстро сложилась репутация умелого руководителя, который все успевает.

Еще будучи главным врачом больницы, в 2011 году, он был избран членом-корреспондентом Академии медицинских наук России. Такое случается нечасто. В научном мире главврачей с легкостью воспринимают лишь как администраторов. К Каприну это заведомо не относилось.

В 2013 году Андрей Дмитриевич получил лестное предложение, от которого было невозможно отказаться, – возглавить Московский научно-исследовательский онкологический институт имени П. А. Герцена. А на следующий год Каприн стал главным онкологом страны, это почетное назначение.

В 2014 году его институт вошел в состав первого в России онкологического кластера – Национального медицинского исследовательского центра радиологии Министерства здравоохранения России. Весь Центр тоже возглавил Каприн.

А в 2016 году Андрея Дмитриевича избрали действительным членом Российской академии наук. В нашей стране это высшее признание научных достижений.