Текст книги "Миссия Врача: Андрей Каприн"

Все большее число пациентов, боясь послеоперационных проблем, вообще просят оперировать их под местным наркозом. Практически операция, проводимая в любой точке ниже пояса, может начаться после введения анастезирующего препарата в спинной мозг. Это хорошая анестезия при операциях простаты, варикозных вен, гинекологических и проктологических. Операции на руках и ногах проводят при еще более локальной анестезии.

В других случаях врачи предпочитают общую анестезию, щадящую пациента. Но и общая анестезия сильно изменилась. Усыпляют теперь с помощью препаратов, которые позволяют быстро прийти в себя. Чтобы потом не болела гортань, больше не вводят трубку в трахею, а пользуются маской.

Большинство пациентов пробуждаются через несколько минут после операции. На некоторое время их переводят в послеоперационную палату, подключают к разнообразным датчикам – для контроля. Часто люди по разным причинам чувствуют себя хуже, чем предполагали врачи. Тем не менее, как только медсестра видит, что пациент уже способен ходить, его передают на попечение родственников.

Важным условием сохранения здоровья после пройденного лечения является строгое соблюдение рекомендаций врача. И проведение диагностики каждые три месяца в первый год после хирургического лечения. Обследования включают в себя ультразвуковые и лабораторные исследования для контроля уровня онкомаркеров в крови.

Рентген, радиация и клоны

В первой половине ХХ века хирургическое вмешательство было единственным вариантом, и пациента удавалось вылечить, лишь удачно удалив опухоль, если она не успела дать метастазы.

А ведь эра лучевой терапии началась еще в 1895 году, когда первый лауреат нобелевской премии по физике профессор Вильгельм Рёнтген сообщил об открытии лучей, которые назовут в его честь. И ускорилась в 1898 году, когда Мария Склодовская-Кюри и ее муж Пьер Кюри открыли радиоактивное излучение. Так появилась возможность эффективного нехирургического лечения рака.

Еще в 1928 году было доказано, что некоторые виды рака можно лечить с помощью облучения, что стало важной вехой в онкологии. Уже тогда онкологией занялись медики разных специальностей. Хирурги привыкли сотрудничать с радиологами, чтобы сообща помочь пациентам.

С 50-х годов ХХ века начали внедрять кобальтовую телетерапию: пучок гамма-лучей направляется на опухолевые ткани. Почему используется именно кобальт (радиоизотоп кобальт-60)? У него более длительный период полураспада, чем у других гамма-излучателей. Источник кобальта приходится менять лишь раз в пять лет.

Достижения в области вычислительной техники позволяют терапевту-радиологу направлять энергию луча точно на опухоль и щадить здоровые ткани. Лучевая терапия стала эффективной и используется в сочетании с другими методами лечения.

Академик Каприн:

– Все начинается с консультации радиотерапевта. Врач внимательно изучает жалобы и историю заболевания, осматривает пациента и назначает необходимые обследования. В зависимости от диагноза и общего состояния назначается ряд исследований – рентгенография, УЗИ, КТ, МРТ и эндоскопия, которая в прямом смысле позволяет врачу заглянуть внутрь организма. Определяется точное месторасположение новообразования, а также готовность пациента к проведению лечения.

После этого врач принимает решение о способе лечения и обязательно рассказывает пациенту о планируемых действиях, ожидаемом результате противоопухолевого воздействия и рисках возникновения побочных эффектов, мерах по их профилактике и борьбе с ними. Учитываются и возможные проблемы, связанные с сопутствующими заболеваниями и вредными привычками пациента, поскольку они могут негативно сказаться как на эффективности, так и переносимости облучения.

В ряде случаев требуется обезболивание, а также специальный уход за облучаемой областью тела. Ионизирующее излучение небезопасно для здоровых тканей, поэтому облучение проводится максимально прицельно. Для этого используется так называемая топометрия (разметка) – сканируется область планируемого облучения и создается объемная модель опухоли с окружающими органами и тканями.

Облучение проходит в специально оборудованном помещении. Во время сеанса лучевой терапии пациент не испытывает ни боли, ни каких-либо других неприятных ощущений. Медицинский оператор вместе с врачом помогают больному занять положение, которое было выбрано во время планирования (разметки). От пациента требуется сохранение этого положения тела в течение всего сеанса облучения. Нередко требуется специальная фиксация (маска, сетка), иногда и определенные действия самого пациента (скажем, дышать по специальной программе). Всему этому пациента обучит до начала процедуры медицинский персонал.

Сеанс облучения может длиться от нескольких минут до… значительно большего времени. Все зависит от сложности плана облучения и необходимой дозы. Как правило, курс дистанционной лучевой терапии длится пять-семь недель. Но существуют методики, при которых нужный эффект достигается за один или несколько сеансов…

После Второй мировой войны японское медицинское сообщество констатировало, что костный мозг жертв атомных бомбардировок Хиросимы и Нагасаки был полностью разрушен радиоактивным излучением, но этот печальный опыт со временем привел к разработке методов трансплантации костного мозга при лейкемии, что ныне спасает жизни.

И теперь уже академик Каприн обсуждает с пациентами, которым проведена эта сложная операция, когда они смогут преспокойно летать на самолете:

– Сразу скажу, что подавляющее большинство пациентов вполне может путешествовать на самолете, и никаких ограничений нет. Но все же есть ряд ситуаций, когда передвижение на этом виде транспорта лучше ограничить.

Первый год после трансплантации костного мозга сравним с первым годом жизни новорожденного человека. Пациент особенно подвержен риску инфекции, он находится под постоянным контролем показателей крови и наблюдением специалистов. Поэтому хотя бы первые шесть месяцев после трансплантации любые путешествия, в том числе на самолете, нужно отложить.

Что еще может помешать?

Тромбоцитопения – это патологическое состояние организма, которое характеризуется уменьшением количества тромбоцитов в кровяном русле и сопровождается повышенной кровоточивостью. Если показатели тромбоцитов в крови ниже восьмидесяти, перелеты лучше исключить.

Транспорт кислорода в организме обеспечивает гемоглобин, а его переносчиками, в свою очередь, являются эритроциты. Запускается процесс в капиллярах легких, где с одной молекулой гемоглобина связываются четыре молекулы кислорода, так образуется оксигемоглобин. Затем в потоке крови эритроциты доставляют этот обогащенный состав к тканям и органам, после чего кислород, необходимый для окислительных процессов, освобождается от связи с гемоглобином. При анемии, которая нередко встречается среди пациентов с онкологическим диагнозом, содержание гемоглобина, количество эритроцитов в единице объема крови снижается, что в свою очередь, приводит к низкому уровню снабжения тканей и органов кислородом.

Почему при анемии перелеты на самолете особенно опасны?

В салоне уровень давления ниже атмосферного, значит, кислорода значительно меньше. Это может усилить одышку, слабость, а в некоторых случаях вызвать приступы удушья…

А, скажем, операции по поводу рака молочной железы или удаления лимфоузлов уже не являются противопоказанием к авиаполетам! Все это свидетельство успехов современной онкологии.

Вот совершенно невероятная история.

Неизлечимая болезнь неожиданно вернула двенадцатилетней американской девочке по имени Алисия двух сестер, о существовании которых она и не подозревала. И выяснилось, что именно сестры ее и спасут.

У Алисии редкая болезнь крови, ее костный мозг не вырабатывает достаточного количества кровяных телец. Единственное возможное лечение – пересадка костного мозга. Три шанса из четырех, что пересадка увенчается успехом.

А костный мозг надежнее всего пересаживать от близких родственников. Первым делом врачи проверили, не может ли брат Алисии быть донором. Но пришли к выводу, что он не подходит. Тогда кому-то и пришло в голову проверить: а нет ли у Алисии еще родственников?

Алисию и ее брата приемные родители взяли на воспитание еще в младенчестве. Только когда ей понадобилась операция, они узнали, что у них есть две старшие сестры, которых удочерили другие люди. Сестер нашли после того, как судья – ввиду особых обстоятельств – разрешил нарушить тайну усыновления во имя спасения жизни Алисии.

Они все встретились впервые в жизни, чтобы решить, могут и хотят ли они помочь одной из них. Обе новообретенные сестры немедленно согласились стать донорами, хотя это означает непростую операцию.

Но, увы, не у всех больных, которые нуждаются в пересадке органов, есть братья и сестры. И на что больному надеяться в таком случае? Донорские органы берут обычно у людей, погибших в дорожных катастрофах. И очень редко – у живых. Но подходит не всякий, потому что часто пересаженные органы отторгаются организмом. Поэтому в первую очередь ищут донора из числа кровных родственников.

Некоторые медики даже полагают, что продажа органов должна быть разрешена. «Неужели лучше позволить людям умереть из-за отсутствия донорского органа, чем заплатить кому-то за благое дело?» – говорят они.

Но эта возможность была исключена после нескольких громких скандалов, когда выяснилось, что некоторые английские частные клиники тайно покупали своим привилегированным клиентам органы для пересадки у бедных и неграмотных людей в странах третьего мира. При наличии такого спроса быстро появится нелегальный бизнес на донорстве, а бедных и попавших в зависимость людей преступники начнут просто принуждать к продаже своих органов.

Некоторые британские врачи возражают и против того, чтобы свою почку отдавала мужу жена и наоборот. Почему? Каждый третий брак в Англии распадается. А что произойдет, если получивший почку муж затем пожелает расстаться с женой? Не потребует ли в ходе бракоразводного процесса она свою почку назад?

И тут свои услуги предложили сторонники клонирования человека. Они говорят: главная цель экспериментов с клонированием как раз и заключается в том, чтобы найти возможность лечить наследственные заболевания. Ради этого можно и даже нужно выращивать в лабораторных условиях человеческие органы для пересадки.

Скажем, отчаянная ситуация: ребенок умирает от лейкемии, рака крови! Его спасет пересадка костного мозга, но нет подходящего донора. А если станет возможным клонирование, доказывают его сторонники, то появится возможность создать костный мозг на замену. И ребенок спасен!

Грандиозный успех биологов, которые когда-то сумели клонировать овцу, произвел колоссальное впечатление на мировую общественность. Появились шутки на эту тему насчет того, что теперь женщины могут, наконец, обойтись без мужчин. Но в реальности мысль о том, что люди смогут появляться на свет без помощи отца, многих напугала. Метод клонирования сравнивают с расщеплением атома. И значение этого открытия нельзя недооценивать.

Эта история воспринята через призму научно-фантастических романов и кажется еще одним безумным открытием ученых, которые совершенно не думают о своей ответственности. Воспаленная фантазия рисует нам то, что не имеет никакого отношения к реальности – бесконечные ряды одинаковых суперсолдат или бессловесных людей-клонов, которых используют как склад запасных частей для пересадки органов.

Всерьез обсуждаются самые экзотические идеи. Диктаторы могут попробовать воспроизвести самих себя. Поклонники популярных артистов и музыкантов попробуют возродить умершего идола. Богатые люди просто закажут себе двойников. И мафия немедленно начнет торговать послушными клонами…

Фантастические фильмы и романы запугали нас самыми жуткими вариантами использования клонирования. Хотя на самом деле опыты на животных, которые проводятся сейчас, жизненно важны для человека.

Схематически эксперимент, проведенный учеными, кажется простым. Хромосомы взрослой овцы пересадили в яйцеклетку, из которой изъяли собственный генетический материал, и поместили зародыш в другую овцу, которая исполнила роль суррогатной матери. Это позволило получить точную копию первой овцы.

Фермеры давно занимаются генными операциями на примитивном уровне. Селекционеры рассчитывают, что им удастся создать генетически измененные овощи, которые будут содержать массу полезных веществ и смогут сами бороться с вредителями, да еще и лечить человека от всевозможных болезней. Животноводы надеются, что методом клонирования удастся вывести коров, которые смогут давать огромные удои. И тогда в будущем фермер обойдется одной коровой вместо целого стада…

Но ученые, которые помнят, как это все произошло с ядерным оружием, не хотят повторения трагедии с генными экспериментами. Тогда тоже начали с чисто научных исследований, а в результате создали оружие массового уничтожения… Пока что позволено проведение лишь ограниченного числа генных манипуляций. Мы еще слишком мало знаем о последствиях воздействия на генетическую структуру, чтобы пускаться на рискованные эксперименты.

Президент Соединенных Штатов Билл Клинтон, человек тогда достаточно молодой и не консерватор по взглядам, в свое время запретил финансирование работ по клонированию человека из федерального бюджета: «Люди не должны брать на себя роль бога».

Против клонирования решительно восстала католическая церковь. Мы не можем быть собственными создателями, считают священнослужители. Клонирование не должно заменять естественный путь продолжения человеческого рода. Многообразие совершенно необходимо и человечеству, и окружающему нас миру.

Некоторые радикально настроенные исламские теологи призвали ученых, занимающихся клонированием, наказывать смертной казнью или отсекать им руки и ноги. Впрочем, другие исламские теологи оказались либеральнее. Они говорят, что все эти открытия произошли лишь потому, что аллах того захотел.

Но главное состоит в том, что даже генный близнец, клон отнюдь не будет копией с оригинала – ведь у него иной социальный и личный опыт. Известно, что при всей своей схожести близнецы – разные люди. Можно повторить сложнейшую комбинацию генов, но нельзя повторить человеческую личность. Из этого следует, что создать точную копию человека невозможно. И это прекрасно.

Опыты по клонированию вызвали эмоциональный шок, но реакция была слишком сильной. Конечно, это деликатная сфера. Нельзя же в самом деле превращать человеческое тело в склад запасных частей. Но, разумеется, речь не идет о том, чтобы клонировать человека. Ученые всего лишь надеются выращивать отдельные органы, чтобы спасать тех, кому угрожают смертельно опасные болезни, рак в первую очередь…

Главное, что следует отметить: наука сегодня словно беременна новыми открытиями. Мы, возможно, находимся только в начале целой серии головокружительных научных открытий, которые могут изменить наш мир и в том числе спасать страдающих онкологическими заболеваниями.

Вопрос генеральному директору: когда появится волшебная таблетка?

Еще во второй половине ХХ века стало очевидным: независимо от того, насколько полной была резекция злокачественной опухоли или насколько эффективной лучевая терапия, лишь около трети всех видов рака удается перевести в состояние ремиссии с помощью этих двух подходов к лечению.

Что же еще может помочь?

Немецкий врач и лауреат Нобелевской премии Пауль Эрлих на рубеже XIX и ХХ веков первым предпринял усилия для разработки химических веществ для лечения рака. Он и ввел в обиход термин «химиотерапия».

Два события вселили оптимизм в будущее противоопухолевых препаратов.

Первое: успешное использование азотного иприта при лимфомах (злокачественных опухолях лимфатической системы, которая является частью иммунной системы организма) в Йельском университете в 1943 году. Выяснилось, что азотный иприт блокирует образование раковых клеток.

Вообще-то иприт – боевое отравляющее вещество, которое появилось еще в Первую мировую войну. Это так называемый горчичный газ, его запах напоминал горчицу или чеснок. Но в историю он вошел как иприт, потому что пустили его в ход в боях за бельгийский город Ипр. В окопах Первой мировой от иприта погибли множество солдат и офицеров.

А после Второй мировой созданный на основе иприта препарат уже вводили детям с острой лимфобластной лейкемией. Еще через три года так же стали лечить и рак груди.

Второе открытие: революционный доклад американского патологоанатома Сидни Фарбера в 1948 году о том, что препараты, созданные на основе фолиевой кислоты, способны вызывать ремиссию при детской лейкемии.

«Человека, который позволяет себе предсказывать точную дату создания лекарства, нельзя назвать ученым, – говорил Сидни Фарбер. – У нас есть лишь прочная основа для проведения исследований и разные виды лечения, которые дают почву для умеренного оптимизма, но не более того».

Но новые препараты действительно спасали детей.

Еще один прорыв произошел, когда группа ученых из разных стран убедилась в эффективности препарата Иматиниб, который нацелен на уникальную молекулярную аномалию, вызывающую острый миелоидный лейкоз (злокачественная опухоль, подавляющая рост нормальных клеток крови). Эта работа доказала, что методы лечения, нацеленные на специфические молекулярные аномалии, уникальные для определенных видов рака, спасут пациентов.

Во второй половине ХХ века началось практическое применение химиотерапии, хотя и оно сопровождалось нескончаемыми спорами и сомнениями. Что рождало споры? Не было доказательств того, что эти лекарства и в самом деле способны вылечить рак.

Значительные успехи были достигнуты в середине 60-х годов ХХ века, когда появились убедительные доказательства того, что детский лейкоз и прогрессирующая болезнь Ходжкина у взрослых могут быть излечены комбинированной химиотерапией.

Вот эти данные изменили настроения в медицинском сообществе. Врачи начали проявлять готовность рассмотреть возможность широкого применения химиотерапии.

Сегодня лекарственному лечению придается огромное значение. В арсенале врачей препараты, позволяющие добиться значимого уменьшения размеров опухоли и создать оптимальные условия для хирургического лечения (если химиотерапия проводится на дооперационном этапе) или максимально снизить риск возврата, рецидива заболевания после предшествующего хирургического лечения.

Академик Андрей Каприн:

– Сегодня при раке предстательной железы, при некоторых видах рака молочной железы и рака легкого, при раке почки часто назначается амбулаторное лечение. Это просто лекарство в таблетках или уколах. Но часто химиотерапия проводится в круглосуточном стационаре.

Первое. Есть определенные схемы лекарственной терапии с длительным периодом введения инфузионных препаратов, требующих круглосуточного контроля за состоянием пациента. Например, в случае злокачественных новообразований головы и шеи лекарство может вводиться непрерывно на протяжении четырех дней.

Второе. Когда лечение только начинается, и врач еще не знает, как отреагирует организм пациента, его могут госпитализировать. Если лечение протекает без ухудшения, то последующие курсы уже могут быть проведены в дневном стационаре.

Третье. Если применяются препараты высокой токсичности, при которых очень высок риск развития осложнений – падение лейкоцитов, гемоглобина, тромбоцитов, это требует круглосуточного контроля за состоянием пациента.

Четвертое. Есть отдельные режимы химиотерапии, которые начинаются с введения некоторой нагрузочной дозы. А последующее лечение проводится уже с ее уменьшением, и соответственно легче переносится пациентом. В таких случаях первый курс проводят под круглосуточным наблюдением, а последующие – в дневном стационаре.

Благодаря усовершенствованным диагностическим инструментам для ранней диагностики и наличию множества эффективных химиотерапевтических средств и гормонального лечения смертность от рака молочной железы начала снижаться…

Каково было Андрею Дмитриевичу Каприну возглавить Центр, объединивший три института, принять на себя новые обязанности?

Какую линию поведения выбрать?

Новый руководитель сразу показывает, что намерен хранить традиции: плавно включается в работу налаженного механизма и действует в унисон с давно сложившимся коллективом? В конце концов медицинское учреждение – консервативная организация, революционеры там не нужны… Или же, напротив, он должен все переналадить и делать только то, что он считает важным, а вовсе не то, что от него хотят? И как быть с ближайшими сотрудниками, заместителями, руководителями отделений? Оставить всех? Или назначить новых?

Есть разные точки зрения на аппарат. Одни его ценят как незаменимого помощника, другие считают аппарат причиной многих неудач. Как часто случается? Приходит новый руководитель, старается что-то радикально поменять, а внутри бюрократического аппарата все вязнет, пропадает, и постепенно аппарат берет верх над новичком, обволакивает его. И его энергичные импульсы к переменам гаснут.

Сотрудник, через которого идет важная бумага, может ускорить ее ход, а может притормозить, придержать, то есть он в состоянии серьезно влиять на дела. Руководитель Центра должен ставить свою подпись на огромном количестве бумаг, приказов и распоряжений. Иной раз приходится подписывать документы, вникать в которые, прямо скажем, нет времени. А как определить, какой документ можно смело подписывать, а какой не стоит? На первый взгляд все правильно составлены, все кажутся надежными.

Опытный начальник научен жизнью, что от любых грядущих неприятностей надо загодя отгородиться большим количеством писем высшему руководству, служебных записок и докладных. Тогда в случае чего можно будет на них сослаться: я же вас предупреждал, я сигнализировал… Чем больше бумаг, отправленных начальству, тем проще долго сидеть в кресле.

Но это не для Каприна. Он создал и возглавил новый Центр с твердым намерением очень многое изменить – но по существу, а не формально. И не только в самом Центре, но и в организации онкологии во всей стране.

Искусство управления – в конечном счете наиболее творческое из всех искусств. Это высшее искусство. Это искусство организации взаимодействия талантов.

В чем заключается основная роль управления?

В том, чтобы умело справляться с переменами и достигать поставленной цели.

Всевышний по своей сути демократ. Он более или менее равномерно распределил интеллектуальные способности. Но он ждет от нас, что мы с толком используем эти ниспосланные небом ресурсы. В умении сделать это и заключена формула успеха.

Андрей Дмитриевич Каприн руководит огромным Центром. Это тысячи сотрудников и десятки тысяч больных. Это множество проблем, которые возникают каждую минуту. Некоторые, прямо скажем, представляются неразрешимыми.

Уважающая себя крупная современная компания пользуется различными научными методиками отбора кадров и оценки их возможностей. Множество людей стали профессорами, разрабатывая эти методики, вычерчивая схемы и графики, доказывая, что научными путями можно распознать потенциал сотрудников и использовать их наилучшим образом.

Но разве можно заранее определить – вот этот человек совершенно точно добьется успеха? Действительно ли нужны все эти новомодные тесты?

Это как в современной медицине. Раньше приходил старый доктор, осматривал тебя, ставил диагноз: «простуда» и выписывал лекарство. Теперь врач отправляет тебя на различные анализы, а в результате ставит тот же диагноз.

Неужели опытный человек не разберется, кто перед ним, зачем ему все эти новшества, все эти консультанты в кадровой политике?

Настоящая кадровая работа – это не оформление документов, а разработка стратегии подбора кадров и их роста. Ждать, что нужные профессионалы сами придут в поисках работы, практически бесполезно. Если нужен высококлассный специалист, его надо искать у конкурентов. Но берут не тех, кто легко соглашается уйти. Это ненадежные люди, не знающие, что такое лояльность к фирме. В цене те, кого приходится очень долго уговаривать. И теперь люди, выбирая работу, спрашивают не только о зарплате. Большое значение имеет ситуация внутри компании, климат, перспективы, возможности продвижения.

Я спросил академика Каприна:

– Оперировать и руководить огромным центром – две совершенно разные профессии. Вы себя утром включаете: «сейчас я хирург», потом переключаетесь: «а сейчас я администратор»? Как вообще это можно совместить?

– Я старательно и тщательно планирую свою работу. И действую по плану. Я знаю, когда у меня операция, когда совещание. Такая работа продолжается уже много лет. Я стал замом директора большого института еще в 2005 году, и это уже привычный темп работы, с удовольствием все это делаю.

– Но хирург и администратор в принципе разные профессии. Как вы себя вот внутренне в этом смысле переключаете?

– Ответ очевиден. Команда очень серьезная у тебя должна быть. Управлять в одиночку таким центром невозможно. Как, впрочем, и оперировать одному нельзя. Ребята меня жалеют, отпускают, разрешают не зашивать рану. Или начинают без меня, проделывают все подготовительную работу. Потом зовут: «мы готовы»… То же самое и здесь. Если нормальные отношения в коллективе… Друг друга поддерживаем. Ребята говорят: «Андрей Дмитриевич, вам туда ехать не надо, мы уже разузнали, достаточно зама». Отлично! Поедет коллега, потом все доложит. А ты уже как минимум на дорогу времени не потерял.

Ковид – как ни странно звучит – помог здорово, потому что разрешил нам работать с помощью видеоконференцсвязи, а это тоже сумасшедшая экономия времени. Можно из машины даже работать. Едешь в Обнинск, подключили тебе, и все обсудили.

– Вы в себе почувствовали административный дар? Или кто-то в вас его угадал?

Андрея Дмитриевича вопрос развеселил:

– Думаю, что я совершенно бездарный администратор, просто команда позволяет как-то мне расслабиться… Я их не обижаю, поддерживаю, а они стараются мне помочь, вот так у нас все работает… Ну, может быть, и у меня бывают какие-то проблески административного дара…

– Как вы решаете кадровые дела? Вы когда беседуете с людьми, сразу понимаете: «Ага, вот это хороший парень, сделаю его заведующим отделением»? Или, напротив: «Этот не годится, пусть сидит на своем месте»?

– Нет, при первой встрече такие серьезные решения не принимаются. Но надо иметь в виду, что в онкологии мы примерно всех знаем и видим, кто как растет. Это достаточно узкий круг. Я – президент Ассоциации онкологов России и знаю, где как поставлена онкологическая служба, знаю, кто ее возглавляет, кто заведует хирургией. То там, то здесь появляются ребята, очень серьезные и перспективные. Интереснейшие доклады делают. И ты видишь, кто уже вырос и кому нужно дать возможность развернуться…

Вот у меня из Ростова-на-Дону двое ребят работают. Там Олег Иванович Кит, академик, возглавляет Национальный медицинский исследовательский центр онкологии. Он ко мне сам обращается: «Слушай, есть перспективный парень, но у меня он точно не вырастет, у меня еще два или три таких». Я говорю: «Конечно, я его возьму». Потому что известный в нашем узком кругу парень, под него можно даже отделение делать. А если мы его не возьмем, он соберется, да и уедет из страны. Я встречался недавно с сербскими коллегами, они ищут хороших хирургов… Да, все возьмут, сейчас дефицит врачей.

– А как вы себя чувствуете, когда речь идет о сметах, строительстве, хозяйственно-административных делах?

– Сейчас много проще. Начинать было очень сложно. Но сейчас все на себя берет Министерство строительства. Деньги не идут через нас, поэтому проще. Мы пишем, что нам надо, а они за нас все там решают с подрядчиками. Наша задача – следить за тем, чтобы все шло по плану. Конечно, в онкологии, наверное, проще, чем в любой клинике скоропомощной, потому что у нас более-менее плановая история, и все закупки мы можем примерно предвидеть.

Я вообще стараюсь не встречаться с фирмачами. Ничего хорошего из этих разговоров не получается. Одни считают, что ты из них что-то выжимаешь, а другие уверены, что ты их оттесняешь из-за того, что дружишь с другими, которые тебя когда-то возили куда-нибудь за рубеж.

Поэтому я и ребятам своим говорю: хотите сделать карьеру – добивайтесь славы! Слава всегда принесет деньги, а деньги славы не принесут. Ну получите вы подарок от какой-то фирмы. Потом все об этом узнают… У нас же очень маленький мир, все будут знать, что ты это делаешь, поскольку тебя купили. Сарафанное радио – самое эффективное в медицине. Фирмачи тоже известные люди. Они язык за зубами не держат. Они приходят и рассказывают, кто у них чего просил… Поэтому лучше подальше от всего этого держаться.

Плохо, что мы сами не делаем тяжелой техники. Если бы мы делали тяжелую технику в стране, я имею в виду линейные ускорители, хороший КТ, хороший МРТ… Ну, я надеюсь, будем делать…

– Но все-таки у вас есть люди, которым вы можете доверить хозяйственно-административные вопросы, ведение переговоров. Как вы определяете, кому можно доверять?

– Мои заместители – люди, которые со мной уже много лет работают. Хотя это, наверное, уже третья команда, которая задержалась у нас в Центре. Отсев был приличный. Причем были люди, мне близкие, чуть ли не с детства мы дружили, вместе учились. Но все равно я увидел, что у них другое настроение. Мы же делаем клинику с перспективой, чтобы нам здесь многие годы работать. А если человек временно пришел, то ты видишь: как бы он ни был тебе близок, придется расставаться… Да, с несколькими ребятами поссорились… Но дело есть дело.

– Вы возглавили один центр, потом два, потом три… Когда вы принимали новое хозяйство, вы «зачищали» там руководящий слой и своих назначали или доверяли местным?

– Нет, я никого никогда не зачищал… Все, весь тот состав, который работал в Обнинске, остался. Весь тот состав, который работал в урологии, остался. Причем произошло все это достаточно быстро, когда мне передали все это огромное хозяйство. То есть пришлось сразу со всем разбираться.

Но ребята поддержали, они поняли, что надо вместе идти. И были весомые причины, потому что здесь нельзя было развивать лучевую терапию – аппаратуру некуда ставить, а там с хирургией было не ахти, слабенькая хирургия, а здесь мощная хирургия… И они увидели, что такой симбиоз принесет успех решительно всем.

Ну а потом уже всех объединил ковид. И Сирия – я много раз бывал в Сирии со своими бригадами… Ну сейчас помогаем новым территориям, смешанные бригады наших специалистов туда ездят… Коллектив должен быть сплоченным. Это для меня крайне важно. Мы обязательно все вместе собираемся на Новый год и на День медика. И я вижу сейчас, как за эти годы мы стали близки и как все ждут этой встречи.