Текст книги "МИД. Министры иностранных дел. Внешняя политика России: от Ленина и Троцкого – до Путина и Медведева"

В декабре 1939 года к сталинскому юбилею Гитлер прислал свое поздравление: «Ко дню Вашего шестидесятилетия прошу Вас принять мои самые сердечные поздравления. С этим я связываю свои наилучшие пожелания. Желаю доброго здоровья Вам лично, а также счастливого будущего народам дружественного Советского Союза».

Риббентроп поздравил Сталина отдельно: «Памятуя об исторических часах в Кремле, положивших начало повороту в отношениях между обоими великими народами и тем самым создавших основу для длительной дружбы между ними, прошу Вас принять ко дню Вашего шестидесятилетия мои самые теплые поздравления».

Вождь ответил министру: «Благодарю Вас, господин министр, за поздравление. Дружба народов Германии и Советского Союза, скрепленная кровью, имеет все основания быть длительной и прочной».

Вся эта переписка была опубликована в «Правде».

Илья Эренбург писал, что эти слова вызвали в нем возмущение. «Это ли не кощунство! Можно ли сопоставлять кровь красноармейцев с кровью гитлеровцев? Да и как забыть о реках крови, пролитых фашистами в Испании, в Чехословакии, в Польше, в самой Германии…»

Вечером 21 декабря в Екатерининском зале Кремля состоялся товарищеский ужин по случаю шестидесятилетия Сталина. Собралось человек семьдесят – восемьдесят, большинство пришли с женами. Сталин появился последним, со всеми поздоровался за руку. Начались поздравления.

Молотов исполнял обязанности тамады. Он произнес пышный тост:

– Многие из нас долгие годы работали с товарищем Лениным, а теперь работают с товарищем Сталиным. Большего гиганта мысли, более великого вождя, чем Ленин, я не знаю. Но должен сказать, что товарищ Сталин имеет преимущество перед Лениным. Ленин долгие годы был оторван от своего народа, от своей страны и жил в эмиграции, а товарищ Сталин все время живет и жил в народе, в нашей стране. Это, конечно, позволило товарищу Сталину лучше знать народ, быть ближе к нему. Вот почему товарища Сталина можно по праву назвать народным вождем.

Званый ужин затянулся. Из Екатерининского зала перешли в Георгиевский – там был устроен концерт. Потом застолье продолжилось. Молотов был в ударе – пел и танцевал. Разошлись только в восемь утра.

Пока нарком иностранных дел восхищался успехами своего вождя, в Берлине шли дискуссии – что делать с Россией? Германия, Италия и Япония 27 сентября 1940 года подписали в Берлине соглашение о политическом и военно-экономическом союзе сроком на десять лет. Так, может быть, включить Россию в состав стран оси и превратить в долговременного союзника? Или же обезоружить Россию внезапным ударом и навсегда обезопасить себя с востока?

Год спустя после пакта Молотова – Риббентропа разногласия между Москвой и Берлином стали ощутимы. И Сталин, и Гитлер стремительно увеличивали свои империи, и их интересы в восточной части Европы начали сталкиваться.

13 октября 1940 года Риббентроп написал Сталину обширное письмо, подробно обосновывая каждый шаг немецкого правительства, и пригласил Молотова приехать в Берлин. 17 октября послание получил Сталин. Три дня его обсуждали. 21 октября Молотов передал немецкому послу Шуленбургу ответ Сталина: «Глубокоуважаемый господин Риббентроп! Я получил Ваше письмо. Искренне благодарю Вас за Ваше доверие, а также за поучительный анализ последних событий, содержащийся в Вашем письме. Я согласен с Вами в том, что дальнейшее улучшение отношений между нашими странами вполне возможно на прочной основе разграничения долгосрочных взаимных интересов. Господин Молотов принимает Ваше приглашение…»

12 ноября Молотов на поезде прибыл в Берлин в надежде решить спорные вопросы. Его сопровождали новый нарком черной металлургии Иван Тевосян, первый заместитель наркома внутренних дел Всеволод Меркулов, замнаркома иностранных дел Владимир Деканозов, который останется в Берлине послом, и еще шестьдесят человек, среди них шестнадцать сотрудников охраны, врач и технический персонал.

Молотов провел в Берлине два дня. Риббентроп говорил Молотову, что Англия уже разбита и надо подумать о судьбе Британской империи, чтобы разделить сферы влияния России, Германии, Италии и Японии.

– Не повернет ли в будущем на юг и Россия для получения естественного выхода в открытое море, который так важен для России?

Молотов поинтересовался, о каком море идет речь.

– Не будет ли для России наиболее выгодным выход к морю через Персидский залив и Аравийское море? – предложил Риббентроп.

Потом состоялась беседа с Гитлером. Он очень старался расположить к себе Молотова.

Гитлер тоже говорил, что готовит последний удар по Англии и нужно подумать о разделе наследства Британской империи. Молотов хотел для начала выяснить, зачем немецкие войска перебрасываются в Финляндию и Румынию. Он вовсе не имел в виду, что Германия готовит нападение на Советский Союз. Он был недоволен тем, что Гитлер претендует на страны, которые уже включены в сферу влияния Советского Союза. Однако Гитлер пытался увлечь Молотова перспективами раздела Британской империи, расписывал выгоды движения СССР в сторону Индии и Персидского залива.

Молотов идеи Гитлера не отверг. Он просто хотел еще кое-что выторговать. Нарком отвечал, что они со Сталиным прежде всего хотят получить свободный выход из Балтийского и Черного морей, а также базы в Болгарии, на Босфоре и Дарданеллах, чтобы контролировать черноморские проливы. Если Германия на это согласна, то Москва не против присоединения к трехстороннему пакту.

Понимал ли Молотов, что происходит? В телеграмме Сталину он писал: «Большой интерес Гитлера к тому, чтобы договориться и укрепить дружбу с СССР в сферах влияния, налицо». На следующий день новое послание Сталину: «Принимают меня хорошо, и видно, что хотят укрепить отношения с СССР».

Геббельсу, в отличие от Риббентропа, советские партийные товарищи совсем не понравились. После завтрака в честь Молотова министр пропаганды записал в дневнике: «Молотов производит впечатление человека умного, хитрого. Лицо восковой желтизны. Из него едва что вытянешь. Слушает внимательно, и более ничего… Молотов – своего рода форпост Сталина, от того все и зависит… Свита Молотова – ниже среднего. Ни одной личности крупного масштаба. Словно они хотели во что бы то ни стало подтвердить наши теоретические представления насчет сущности большевистских масс. На их лицах написан страх друг перед другом и комплекс неполноценности. Даже невинная беседа с ними почти полностью исключена. ГПУ бдит! Это ужасно! В этом мире человеческая жизнь не имеет никакой ценности».

Немцы предложили проект соглашения между четырьмя державами, к которому, как водится, прилагались секретные протоколы. В одном из них Советскому Союзу обещали пересмотреть условия прохода кораблей через черноморские проливы. В другом шла речь о разделе мира, причем Советскому Союзу предоставлялась свобода рук в территориальных приобретениях в направлении Индийского океана.

14 ноября Молотов докладывал Сталину: «Беседы не дали желательных результатов… Похвастаться нечем, но, по крайней мере, выяснил теперешнее настроение Гитлера, с которым придется считаться».

В «Правде» было опубликовано официальное сообщение: «Во время пребывания в Берлине в течение 12–13 ноября сего года Председатель Совета Народных Комиссаров СССР и народный комиссар иностранных дел тов. В.М. Молотов имел беседу с рейхсканцлером г. А. Гитлером и министром иностранных дел г. фон Риббентропом. Обмен мнениями протекал в атмосфере взаимного доверия и установил взаимное понимание по всем важнейшим вопросам, интересующим СССР и Германию. Тов. Молотов имел также беседу с рейхсмаршалом г. Герингом и заместителем г. Гитлера по партии национал-социалистов г. Гессом…»

Рудольфа Гесса Вячеслав Михайлович расспрашивал о партийных делах, подробно выяснял, чем именно ведает заместитель фюрера. Министру авиации Герману Герингу, отвечавшему за четырехлетний план развертывания военной промышленности, Молотов жаловался на то, что Германия не выполняет план поставок промышленного оборудования Советскому Союзу.

Сталин и Молотов все еще исходили из того, что у них с Германией стратегическое партнерство, а Гитлер уже решил, что покорит Россию. После отъезда Молотова он подписал секретную директиву о подготовке нападения на Россию. А советское полпредство сообщало в Москву, что «привлечение СССР на сторону Германии является основой внешнеполитического плана Германии, нацеленного на ближайшее победоносное окончание войны с Англией».

25 ноября Молотов пригласил к себе Шуленбурга и заявил, что Советский Союз готов принять проект пакта четырех держав, но выдвигает свои условия:

– немецкие войска должны покинуть Финляндию, которая по советско-германскому соглашению 1939 года является сферой влияния СССР. Экономические интересы Германии в Финляндии (поставки леса и никеля) будут обеспечены;

– в районе Босфора и Дарданелл должна быть организована советская военная и военно-морская база, а Болгария подписывает с СССР пакт о взаимопомощи;

– сферой советских интересов будет признан район к югу от Батуми и Баку в общем направлении к Персидскому заливу (уже знакомая формула означала намерение присоединить этот регион к СССР);

– Япония отказывается от своих концессионных прав на добычу угля и нефти на Северном Сахалине.

Все это Сталин и Молотов предлагали зафиксировать в пяти секретных протоколах. Шуленбург обещал немедленно довести советские предложения до сведения своего правительства. Но в Берлине геополитические игры с Советским Союзом уже никого не интересовали. 9 января 1941 года на секретном совещании в штабе оперативного руководства верхмахта Гитлер говорил:

– Сталин – властитель Европы, умная голова. Он не станет открыто выступать против Германии, но надо рассчитывать на то, что в трудных для Германии ситуациях он во всевозрастающей степени будет создавать нам трудности. Он хочет вступить во владение наследством истощенной войной Европы. Он тоже жаждет успехов…

По странному совпадению на следующий день советские представители, не подозревавшие о далекоидущих планах Гитлера, подписали дополнительное соглашение: Москва согласилась увеличить поставки Германии пшеницы, сырой нефти, металлолома, чугуна, платины, хлопка. Советские представители обещали Германии пять миллионов тонн зерна. Уже в марте объем советских поставок заметно увеличился. Сталин и Молотов пытались смягчить Гитлера. Поезда с советской нефтью и пшеницей шли в Германию до самой последней минуты.

13 апреля 1941 года, в воскресенье, Сталин совершил невиданный жест. Он приехал на вокзал будто бы проводить министра иностранных дел Японии Ёсукэ Мацуоку, а на самом деле он хотел, чтобы весь дипломатический корпус увидел, как Сталин обнял за плечи немецкого посла Шуленбурга и попросил его позаботиться о том, чтобы Германия и Советский Союз и дальше оставались друзьями.

Затем Сталин повернулся к немецкому полковнику Хансу Кребсу, исполнявшему обязанности военного атташе, и пожал ему руку со словами:

– Мы останемся друзьями, что бы ни случилось.

Весь мир обсуждал этот демонстративный жест Сталина. Но на немцев это не произвело никакого впечатления. Геббельс записал в дневнике: «Как хорошо обладать силой! Сталин явно не хочет знакомиться с германскими танками… Я провел весь день в лихорадочном ощущении счастья. Какое воскресение из долгой зимней ночи!»

Сталин и Молотов понимали, что рано или поздно интересы двух держав неминуемо столкнутся и кому-то придется отступить. Но это может произойти через три-четыре года. Сейчас Гитлер, считали они, войну на два фронта не осилит. Германия могла воевать с Францией и Англией потому, что получала советское сырье, советскую нефть и советскую пшеницу.

Член политбюро Жданов уверял наркома военно-морского флота Кузнецова, что договор с немцами будет действовать еще долго. Не потому, что в него кто-то чрезмерно верит, а потому, что война на Западе затягивается, Германия и Англия будут длительное время связаны борьбой, а нам предоставляется возможность заниматься своим мирным трудом и готовиться к войне.

В принципе Сталин и Молотов рассуждали правильно. Да только Гитлер и не собирался вести долгую войну! Он хотел нанести молниеносный удар, разгромить Советский Союз за несколько месяцев и решить все проблемы. Сталин думал, что Гитлер так же холоден и расчетлив, как он сам, и не станет рисковать, поставив на кон все достигнутое во имя покорения России. Но натура Гитлера была иной: он верил, что воля может преодолеть любые препятствия.

Гитлер исходил из того, что Сталин боится войны, потому что истребил весь командный состав собственной армии. В одном из разговоров Гитлер пренебрежительно заметил, что советский генерал, которого прислали в командировку в Германию, в германской армии мог бы командовать только батареей.

Боялся ли действительно Сталин войны с немцами? Никита Хрущев вспоминал:

«Сталин перед войной стал как бы мрачнее. На его лице было больше задумчивости, он больше стал пить и спаивать других. Буквально спаивать! Мы между собой перебрасывались словами, как бы поскорее кончить этот обед или ужин… Обеды у него продолжались иногда до рассвета… Водки и коньяка пили мало. Кто желал, мог пить в неограниченном количестве. Однако сам Сталин выпивал рюмку коньяка или водки в начале обеда, а потом вино. Но если пить одно вино пять-шесть часов, хотя и маленькими бокалами, так черт его знает, что получится!..

Берия говорил:

– Надо скорее напиться. Когда напьемся, скорее разойдемся. Все равно так он не отпустит.

Я понимал, что такая атмосфера создалась в результате какого-то вроде бы упаднического настроения. Сталин видел надвигавшуюся неумолимую лавину, от которой нельзя уйти, и уже была подорвана его вера в возможность справиться с этой лавиной… Его голову, видимо, все время сверлил вопрос о неизбежности войны, и он не мог побороть страх перед нею. Он тогда начинал пить и спаивать других…»

22 марта 1941 года политбюро утвердило подготовленную Молотовым инструкцию «о взаимоотношениях полпредов в Германии, Турции, Италии, Румынии и Болгарии с торгпредами, военными атташе и работниками других советских учреждений в этих странах». Молотов добивался «централизации руководства деятельностью советских заграничных учреждений» на приоритетном направлении – в странах оси. В инструкции говорилось, что «все советские должностные лица, находящиеся за границей, обязаны безусловно отчитываться перед полпредом и подчиняться всем распоряжениям полпреда, в точности и своевременно выполняя все его требования и указания».

Полпреда наделили правом в случае необходимости, не запрашивая Москву, «откомандировать в СССР сотрудников любого советского учреждения, организации или предприятия, находящихся за границей».

Торгпреды, военные атташе и резиденты внешней разведки получили указание информировать полпреда обо всех материалах, которыми они располагали. Полпред, докладывая в Центр, должен был только сослаться на источник. Это правило совсем не понравилось разведчикам. Резиденты военной и политической разведки избегали необходимости делиться собранной информацией с дипломатами и, располагая собственной шифросвязью с Москвой, спешили все самое интересное самостоятельно сообщать в Центр.

15 мая 1941 года сотрудник германского МИД Карл Шнурре, занимавшийся торговыми делами, составил докладную записку, в которой отметил, что «мы могли бы предъявить Москве экономические требования, даже выходящие за рамки договора от 10 января 1941 года, требования, могущие обеспечить германские потребности в продуктах и сырье в пределах больших, чем обусловлено договором». В то же время Шнурре констатировал, что Германия не выполняет свои обязательства, особенно в сфере поставок оружия. Имперское министерство авиации не поставило обещанные самолеты. Многие немецкие фирмы отказываются посылать в Москву персонал, необходимый для выполнения контрактов, потому что все говорят о скорой войне.

В эти же дни посол Шуленбург телеграфировал в Берлин: «Я и старшие сотрудники моего посольства постоянно боремся со слухами о неминуемом немецко-русском военном конфликте, так как ясно, что эти слухи создают препятствия для продолжающегося мирного развития германо-советских отношений. Пожалуйста, имейте в виду, что попытки опровергнуть эти слухи здесь, в Москве, останутся безуспешными, потому что эти слухи беспрестанно поступают сюда из Германии и каждый прибывающий в Москву не только привозит эти слухи, но может даже подтвердить их ссылками на факты».

Только Сталин и Молотов предпочитали не видеть очевидного, хотя им на стол ложились сообщения разведки о концентрации немецких войск на советских границах, о предполагаемой дате нападения на Советский Союз. Сталин и Молотов до последней минуты были уверены, что Гитлер блефует и просто пытается заставить их пойти на территориальные и экономические уступки. Они подготовили заявление ТАСС, в котором говорилось, что слухи о якобы готовящейся войне между Германией и Россией – это маневры враждебных сил. У Германии нет претензий к Советскому Союзу, обе страны неукоснительно соблюдают свои обязательства.

Сталин и Молотов рассчитывали на ответную реакцию Гитлера, надеялись, что он подтвердит – у него нет претензий к Советскому Союзу, и это снимет напряжение. Но Берлин промолчал. Геббельс записал в дневнике: «Вчера ТАСС опроверг в самой резкой форме то, что Россия концентрирует войска на западной границе. Итак, у Сталина – неприкрытый страх».

А в Москве еще в июне 1941 года обсуждали идею обмена письмами между Гитлером и Сталиным, их встречи, возможность новой поездки Молотова в Берлин. Когда генеральный секретарь исполкома Коминтерна Георгий Димитров получил по своим каналам очередное предупреждение о готовящемся нападении немцев, он позвонил Молотову. Тот, несколько раздраженный вмешательством не очень сведущего человека, отреагировал вяло:

– Да, положение сложное, но вы всего не знаете: идет большая игра.

Этот разговор состоялся 21 июня – Димитров вел дневник. За несколько часов до начала войны Сталин и Молотов все еще надеялись переиграть Гитлера!

Поздно вечером 21 июня Молотов пригласил немецкого посла и выразил протест против систематического нарушения границы германскими летчиками:

– Любой другой стране мы бы уже давно объявили ультиматум. Но мы уверены, что немецкое командование положит конец этим полетам.

Молотов спросил Шуленбурга:

– Создается впечатление, будто немецкое правительство чем-то недовольно. Но чем? Нельзя ли объясниться? Советское правительство удивлено слухами о том, что Германия готовит войну против Советского Союза. И к тому же у нас имеются сведения, что жены и дети персонала немецкого посольства покинули Москву. С чем это связано?

Посол Шуленбург пытался объяснить их отъезд наступлением жаркого лета и обещал доложить о разговоре в Берлин, что и сделал незамедлительно. Что еще он мог ответить Молотову? Шуленбург еще в апреле 1941 года обратился к Гитлеру с личным посланием, в котором пытался в дипломатичной форме предупредить об опасности нападения на Советский Союз. Гитлер фактически уклонился от разговора. Вернувшись в Москву, Шуленбург обреченно сказал своему советнику Хильгеру:

– Война – дело решенное.

В мае Шуленбург и Хильгер пригласили к себе находившегося в тот момент в Москве советского посла в Германии Владимира Деканозова. Как раз 9 мая 1941 года в Наркомате иностранных дел были введены специальные звания для дипломатов: чрезвычайный и полномочный посол, чрезвычайный и полномочный посланник, поверенный в делах.

Немцы попытались предупредить чрезвычайного и полномочного, что война неминуема. Но разговор не получился. Деканозов не понял, что немецкие дипломаты ведут эту беседу на свой страх и риск, счел их слова попыткой спровоцировать советское правительство на какой-то опасный шаг.

Посол Шуленбург был хорошим профессионалом и весьма обаятельным человеком. Он провел в Москве семь лет. В 1944 году Гитлер прикажет казнить его за участие в «заговоре 20 июля» – попытке группы немецких офицеров убить фюрера и закончить войну…

В ночь на 22 июня Шуленбург получил из Берлина личную телеграмму министра. В ней говорилось:

«1. По получении этой телеграммы все зашифрованные материалы должны быть уничтожены. Радио должно быть выведено из строя.

2. Прошу Вас немедленно информировать господина Молотова, что у Вас есть для него срочное сообщение и что Вы поэтому хотели бы немедленно посетить его.

Затем, пожалуйста, сделайте господину Молотову следующее заявление:

«Советский полпред в Берлине получает в этот час от имперского министра иностранных дел меморандум с подробным перечислением фактов, кратко суммированных ниже…»

Далее на нескольких страницах Советский Союз обвинялся в подрывной деятельности против германского рейха, в концентрации войск на германской границе и в переговорах с Англией о военном сотрудничестве против Германии. Документ был состряпан на скорую руку, но никто в ведомстве Риббентропа и не озаботился тем, чтобы придать ему минимальную достоверность: чего зря стараться, если Россия уже обречена?

В пятом часу утра Шуленбург приехал в Кремль. Ему пришлось подождать, пока Молотов его примет. Вячеслав Михайлович находился у Сталина. Немецкая авиация уже бомбила советские города, а наземные части перешли границу. Но Сталин не хотел верить, что это война.

Нарком военно-морского флота Николай Кузнецов в 3 часа 20 минут утра доложил секретарю ЦК Георгию Маленкову о налете немецкой авиации на военно-морскую базу в Севастополе. Маленков выслушал доклад Кузнецова недоверчиво и тут же приказал соединить его с командованием Черноморского флота, чтобы перепроверить слова наркома.

Когда посол Шуленбург попросил приема, у Сталина, видимо, шевельнулась надежда: наверное, Гитлер решил пошуметь на границе, чтобы придать весомости своим требованиям. Молотов был очень усталым. Шуленбург едва ли выглядел лучше. Помощник Молотова Семен Павлович Козырев рассказывал потом, что у немецкого посла дрожали руки и губы. Он трагически переживал то, что ему предстояло объявить.

Шуленбург зачитал меморандум Риббентропа, который заканчивался такими словами: «Советское правительство нарушило договоры с Германией и намерено с тыла атаковать Германию в то время, как она борется за свое существование. Поэтому фюрер приказал германским вооруженным силам противостоять этой угрозе всеми имеющимися в их распоряжении средствами».

Молотов спросил:

– Это объявление войны?

Шуленбург безмолвно воздел руки к небу: Риббентроп приказал послу «не вступать ни в какие обсуждения этого сообщения».

Вячеслав Михайлович был возмущен:

– Германия напала на страну, с которой подписала договор о дружбе. Такого в истории еще не было! Пребывание советских войск в пограничных районах обусловлено только летними маневрами. Если немецкое правительство недовольно, достаточно сообщить об этом советскому правительству, чтобы были приняты соответствующие меры. Вместо этого Германия развязала войну…

Молотов закончил свою речь словами:

– Мы этого не заслужили!

Молотов и посол пожали друг другу руку и разошлись. Вячеслав Михайлович вернулся в кабинет Сталина. Вождь был уверен, что Шуленбург передаст Молотову список политических, экономических и территориальных требований Гитлера и можно будет как-то договориться. Когда Молотов сказал, что Германия объявила войну, Сталин рухнул в кресло. Он не нашел в себе силы обратиться к народу, и вместо него о начавшейся войне сообщил по радио Молотов. Голос его звучал сухо и монотонно.

Илья Эренбург вспоминает: «Мы сидели у приемника, ждали, что выступит Сталин. Вместо него выступил Молотов, волновался. Меня удивили слова о вероломном нападении. Понятно, когда наивная девушка жалуется, что ее обманул любовник. Но что можно было ждать от фашистов?..»

В первые военные дни на вождя словно столбняк нашел. Судя по словам очевидцев, он никак не мог собраться, чтобы взять руководство страной в свои руки.

Никита Хрущев вспоминал: «Когда я встретился со Сталиным, он произвел на меня удручающее впечатление: человек сидел как бы опустошенный и ничего не мог сказать… Я увидел вождя совершенно морально разбитым. Он сидел на кушетке. Я подошел, поздоровался. Он был совершенно неузнаваем. Таким выглядел апатичным, вялым. Лицо его ничего не выражало. На лице было написано, что он во власти стихии и не знает, что же предпринять. А глаза у него были, я бы сказал, жалкие какие-то, просящие… Я привык видеть его уверенность, твердое такое выражение лица и глаз. А здесь был какой-то выпотрошенный Сталин. Только внешность Сталина, а содержание какое-то другое».

В отсутствие Сталина старшим в Кремле оказался Вячеслав Михайлович Молотов, первый заместитель главы правительства, старейший член политбюро и вообще второй человек в государстве. Вот тогда и прозвучала фраза Вознесенского:

– Вячеслав, иди вперед, мы пойдем за тобой.

Много позже маршал Ворошилов под настроение пересказал эту историю заместителю министра иностранных дел Владимиру Семенову:

– Видите ли, Сталин был очень оригинальный человек. Он привыкал к людям и верил им, если раз поверил. И Сталин поверил немцам. Когда немцы напали, Сталин так расстроился, что слег в постель… На него так подействовало вероломство немцев; мы бы никогда этого не сделали – нарушить договор спустя несколько месяцев после подписания!.. Это подло. Только постепенно Сталин овладел собой и поднялся с кровати. И вот в это время Вячеслав Михайлович стал говорить, что надо прогнать Сталина, что он не может руководить партией и страной. Мы ему стали объяснять, что Сталин доверчив и у него такой характер. Но Молотов слышать не хотел, он не понимал особенности Сталина…

В реальности Молотову не хватило решительности или, напротив, ему хватило осторожности не претендовать на место первого человека. Сталин, увидев, что никто не собирается его свергать и что армия отступает, но обороняется, вскоре пришел в себя…

Нарком военно-морского флота Кузнецов рассказывал, что уже в конце войны во время довольно частых приемов в Москве после официального ужина Сталин приглашал всех в небольшой кинозал. Несколько раз, к удивлению собравшихся, он требовал крутить картину «Если завтра война». Приглашенные на очередной просмотр наркомы и генералы спрашивали друг друга:

– Какая будет сегодня картина?

Нарком черной металлургии Иван Тевосян, лукаво улыбнувшись, отвечал:

– Самая новая: «Если завтра война».

Этот широко известный в довоенные годы фильм показывал победоносную войну над Германией, когда на помощь Красной армии приходил немецкий пролетариат. Война проходила совсем не так, как в картине, но Сталин совершенно не обращал на это внимания. Когда начинался фильм, Сталин обыкновенно повторял присутствующим, что война началась для нас неудачно, потому что Гитлер напал неожиданно… Но то, что происходило на экране, ему нравилось. Он хотел видеть эту картину вновь и вновь. На большом экране советские войска немедленно переходили в контрнаступление и гнали врага, уничтожая его на чужой территории малой кровью, могучим ударом.