Текст книги "23 главных разведчика России"

Владимир Крючков: гений канцелярии

Владимир Александрович Крючков начинал свою жизнь профессиональным комсомольским работником. Во время войны на фронт будущий глава госбезопасности не попал, комсорг ЦК ВЛКСМ, а затем секретарь райкома был нужнее в тылу. После войны из горкома комсомола его перевели в прокуратуру. Сначала был следователем, потом стал прокурором, заочно учился в юридическом институте.

В 1951 году в Сталинградский обком партии пришла разнарядка – откомандировать перспективного молодого партийца в Москву для учебы в Высшей дипломатической школе. Выбор пал на Крючкова. Из всего потока один Крючков рискнул взяться за изучение очень непростого венгерского языка. Повсюду носил с собой карточки со словами, которые следовало запомнить. Выучить венгерский язык – значит проявить характер, усидчивость и упорство. Всего этого Крючкову было не занимать.

В 1954 году его распределили в IV Европейский отдел министерства иностранных дел. Отделом руководил Михаил Васильевич Зимянин, будущий главный редактор «Правды» и секретарь ЦК по идеологии. В МИД он находился в ссылке. В 1953 году Берия хотел сделать Зимянина первым секретарем ЦК компартии Белоруссии. Это сильно повредило репутации Зимянина. Когда Берию арестовали, Михаила Васильевича с партийной работы отправили на дипломатическую…

В конце лета 1955 года молодой дипломат Крючков отправился в Будапешт. Он получил назначение в советское посольство третьим секретарем. Послом был молодой партийный работник Юрий Владимирович Андропов. Крючков вытащил счастливый билет. Дальше они шли по жизни вместе до самой смерти Андропова.

Андропов уехал в Москву в 1957 году. В благодарность за участие в подавлении будапештского восстания Юрий Владимирович получил высокое назначение – возглавить только что созданный отдел ЦК КПСС по связям с коммунистическими и рабочими партиями социалистических стран. Крючков остался в посольстве. Но Юрий Владимирович не забыл подающего надежды сотрудника. Через два года он, освоившись на Старой площади, пригласил Крючкова к себе: ему было приготовлено место референта в секторе Венгрии и Румынии андроповского отдела. Это сразу решило важнейшую проблему того времени – Крючков получил квартиру.

Через четыре года Владимира Александровича повысили – он стал заведовать сектором. В 1965 году Андропов сделал Крючкова своим помощником. Помощник секретаря ЦК по табели о рангах приравнивался к заместителю заведующего отделом, что предполагало получение уже всего комплекса материальных благ, полагавшихся высшему слою цековских работников.

Уходя в мае 1967 года со Старой площади на Лубянку, Юрий Владимирович забрал с собой свой личный аппарат – человек десять.

«Держались они на первых порах тесной стайкой, – вспоминал генерал Вадим Кирпиченко, – и все старались выяснить, нет ли вокруг Юрия Владимировича недоброжелательности или, не дай бог, не зреет ли какая крамола. Эта группа была предана ему лично и стремилась всеми доступными средствами работать на повышение его авторитета, что порой выглядело даже смешным и наивным из-за прямолинейности в восхвалении достоинств нового председателя…»

Все его помощники и секретари, люди совершенно гражданские, – Павел Павлович Лаптев, Виктор Васильевич Шарапов, Евгений Иванович Калгин, Юрий Сергеевич Плеханов – стали в КГБ генералами.

Владимир Крючков получил на Лубянке прежнюю должность помощника, но в том же 1967 году стал начальником секретариата председателя КГБ. Педантичный, аккуратный, организованный, с прекрасной памятью, он стал идеальным концеляристом. Начальник секретариата генерал-майор Крючков произвел сильнейшее впечатление на будущего начальника разведки Леонида Шебаршина, который пришел с просьбой найти документ, переданный Андропову.

«Владимир Александрович удивил меня своей памятью, – писал Шебаршин. – Услышав название документа, попавшего к нему несколько месяцев назад, он немедленно открыл сейф и из толстенной пачки бумаг сразу же достал именно то, что требовалось. Мне показалось, что я имею дело с человеком в какой-то степени необыкновенным».

Кабинет Крючкова на третьем этаже находился прямо напротив председательского, приемная у них была общая. Владимир Александрович всегда был под рукой, готовый дать справку, напомнить, выполнить любое указание, проследить за движением бумаг, старательный, надежный, услужливый и безотказный исполнитель.

Через четыре года, летом 1971 года, Андропов неожиданно для многих перевел Крючкова в разведку – первым заместителем начальника первого главного управления.

Владимир Александрович описал в своих воспоминаниях, как июньским вечером его пригласил Андропов и сказал:

– Ну что же, больше тянуть нельзя. Пора определяться с твоей дальнейшей работой. Да и я понимаю, что в первом главном управлении действительно нужен свежий заместитель. Хотя ты и здесь мне тоже нужен. Как сам-то думаешь?

Крючкову не очень хотелось покидать секретариат, но Андропов уже принял решение.

Вместо Крючкова секретариат возглавил Павел Лаптев, который тоже работал у Андропова в отделе ЦК КПСС. Юрий Владимирович забрал его в комитет в апреле 1968 года. Лаптев сразу получил звание полковника. У кадровых сотрудников КГБ путь к полковничьим погонам занимал лет двадцать. Лаптев со временем стал помощником генерального секретаря Андропова, а после его смерти – первым заместителем заведующего общим отделом ЦК КПСС.

Виктор Шарапов присоединился к андроповской команде позднее. Синолог по образованию, он работал в Китае корреспондентом «Правды». Андропов обратил внимание на его публикаци и пригласил к себе в мае 1971 года. Как и Павел Лаптев, генерал Шарапов последовал в 1982 году за Андроповым на Старую площадь. После смерти Андропова он оставался помощником по социалистическим странам и у Черненко, и у Горбачева, а в марте 1988 года отправился послом в Болгарию.

Евгений Калгин сидел в приемной Андропова и в КГБ, и в ЦК. После смерти Андропова его вернули на Лубянку и назначили начальником 12‑го отдела КГБ, который занимался прослушиванием телефонных разговоров и помещений, а также перехватом сообщений, передаваемых факсимильной связью. Во время августовского путча 1991 года Калгину поручили организовать прослушивание российских руководителей, начиная с Бориса Ельцина. Калгин приказ выполнил, поэтому после провала путча лишился работы.

Дежурным секретарем председателя начинал и Юрий Плеханов, окончивший заочно пединститут и перешедший с комсомольской работы на партийную. После смерти Андропова он получил звание генерал-лейтенанта и стал начальником 9‑го управления, которое занималось охраной высшего руководства. После августовского путча, когда он приказал изолировать Горбачева в Форосе, он лишился звания и наград и отсидел семнадцать месяцев в тюрьме «Матросская тишина». Впрочем летом 2002 президент Путин подписал указ о возвращении Плеханову звания генерал-лейтенант, наград и пенсии. Но в день выхода президентского указа Плеханов умер, вероятно, и не узнав, что он опять генерал…

В 1971 году Юрий Владимирович перевел своего верного помощника Крючкова в Первое главное управление, потому что хотел поставить во главе разведки своего человека.

Для Крючкова это был переход на большую самостоятельную работу с завидными перспективами. Но этот шаг дался ему трудно. Он вспоминал, как ему было «не по себе от мысли, что работать придется на некотором удалении» от Андропова. К тому времени они трудились вместе семнадцать лет. Крючков боготворил начальника, знал наизусть его стихи. Он привык к роли первого помощника, а тут предстояло самому принимать решения. Но Владимир Александрович нашел выход. Его сотрудники быстро заметили, что он по каждой мелочи советовался с Андроповым. Крючков по характеру, образу мышления и поведения так и остался помощником.

Летом 1972 года первое главное управление перебралось в отдельный комплекс зданий в Ясенево на юго-западе Москвы. Это было сделано из соображений конспирации, чтобы иностранные разведчики, наблюдавшие за Лубянкой, не могли фиксировать сотрудников разведки.

В штаб-квартире первого главного управления КГБ в Ясеневе Андропову оборудовали собственный кабинет. И в те годы он пару дней в неделю проводил в первом главке, вникая в разведывательные дела вместе с Крючковым. Юрий Владимирович собирал у себя и начальников отделов, и их заместителей – получить информацию из первых рук и заодно присмотреться к людям: все это будущие резиденты в важнейших странах. Он вовлекал в разговор всех приглашенных на совещание, не любил, если кто-то отмалчивался. Юрий Владимирович стал, возможно, первым руководителем госбезопасности, который реально интересовался разведывательной работой.

Он даже позволил руководителям внешней разведки создать дачно-строительный кооператив, обзавестись загородной собственностью, хотя ЦК КПСС этого не одобрял. Сотрудникам партийного аппарата это строго-настрого запрещалось.

Андропов состоял на учете в партийной организации управления нелегальной разведки. Это направление он особо выделял, верил в возможности нелегалов. Он считал, что его подчиненные, работающие под легальным прикрытием, связаны по рукам и ногам. За ними следят контрразведка и полиция. Они даже не могут покинуть посольство незамеченными. Каждую встречу с агентом приходится проводить как военную операцию, вовлекая в нее чуть не все наличные силы резидентуры. Поэтому Андропов требовал сконцентрировать силы на работе с нелегальной агентурой. Это отнюдь не радовало его подчиненных. Разведчика с дипломатическим паспортом просто вышлют. Нелегала упрячут за решетку на долгие годы…

Нелегальная работа еще и потому влекла Андропова, что ему хотелось, чтобы его подчиненные не только собирали и анализировали информацию, но и наносили ощутимые удары по врагу. В 1973 году его подчиненные отыскали документы, связанные с реорганизацией аппарата госбезопасности в последние сталинские месяцы. Андропов с огромным интересом их прочитал и обратил внимание на замечания самого Сталина, уже приводившиеся в этой книге:

– Главный наш враг – Америка. Но основной упор нужно делать не собственно на Америку. Нелегальные резидентуры надо создавать прежде всего в приграничных государствах. Первая база, где нужно иметь своих людей, – Западная Германия. Коммунистов, косо смотрящих на разведку, на работу ЦК, боящихся запачкаться, надо бросать головой в колодец.

Своими впечатлениями председатель КГБ поделился с Брежневым, написав в сопроводительной записке, что сталинские мысли «пригодны во все времена»:

«Лично мне очень импонирует его высказывание… Мысль по форме маленько азиатская, но по существу верная, даже в пору далекую от культа личности».

Брежнев тоже оценил сталинские слова насчет того, что «с озверевшим классовым врагом нельзя бороться в белых перчатках, оставаться «чистеньким», не применяя активных наступательных средств борьбы…»

Леонид Ильич как раз готовился к пленуму ЦК. 27 апреля 1973 года Брежнев практически сталинскими выражениями поддержал Андропова:

– КГБ под руководством Юрия Владимировича оказывает огромную помощь Политбюро во внешней политике. КГБ – это прежде всего огромная и опасная загранработа. И надо обладать способностями и характером. Не каждый может не продать, не предать, устоять перед соблазнами. Это вам не так чтобы… с чистенькими ручками. Тут надо большое мужество и большая преданность.

Вадима Кирпиченко, вернувшегося из Египта, весной 1974 года назначили заместителем начальника разведки и начальником управления «С» (нелегальная разведка). Кирпиченко окончил институт востоковедения и сразу был приглашен в разведку. Он работал на Арабском Востоке и в Африке.

Юрий Владимирович привел Кирпиченко к Брежневу. По существовавшему порядку в ЦК утверждались только высшие руководители комитета, начиная с члена коллегии. Но Андропов заботился о престиже своих кадров.

«Генсек был ласковый, томный, неторопливый, незамысловато шутил, – вспоминал Кирпиченко. – Говорил он явно с подсказки Андропова и его же словами о том, что работа в нелегальной разведке штучная, что туда должны идти самые стойкие, смелые, сильные, без всяких слабостей и изъянов люди. Партия ценит этот коллектив, и мне оказано большое доверие».

В первом главном управлении Крючкову поручили курировать европейские оперативные отделы, архивный отдел, информационно-аналитическую службу и отдел по сотрудничеству с разведками социалистических стран. Начало службы Крючкова в разведке совпало с неприятными для КГБ событиями. Едва он перебрался в новый кабинет, как в Англии произошел невиданный провал.

В первых числах сентября 1971 года к англичанам ушел офицер лондонской резидентуры советской разведки Олег Лялин. Это стало для англичан желанным поводом для массовой высылки советских разведчиков. Англичане давно выражали неудовольствие раздутыми штатами советских представительств в Лондоне.

Советских дипломатов в Англии было много больше, чем английских в Москве. Англичане справедливо подозревали, что настоящих дипломатов среди них немного. И верно – резидентуры КГБ и ГРУ, военной разведки, разрослись в немалой степени за счет людей, желавших пожить в прекрасном городе Лондоне. Считается, что в Англии осело больше разведчиков, чем в Соединенных Штатах. И британская контрразведка просто не в состоянии была за ними уследить.

Генерал-майор госбезопасности Виктор Георгиевич Буданов в 1971 году находился в Лондоне в своей первой загранкомандировке. Он рассказывал:

– После перехода Лялина на их сторону мы знали: что-то последует, но никогда не думали, что против нас будет предпринята акция таких масштабов. В истории разведки такого не было. А меня отправили из Англии еще до официального объявления о высылке.

– Вы работали непосредственно с Лялиным?

– Не в этом дело. Беда состояла в том, что Лялин знал больше, чем хотелось бы, о моей работе. А работа у меня шла интересная. Не зря англичане меня и по сей день к себе не пускают…

– И вы взяли и уехали?

– Не я уехал, а меня отправили наши товарищи. Третьего сентября исчез Лялин. А одиннадцатого сентября я уплыл на теплоходе «Эстония». Погода была штормовая…

– А вы чувствовали особый интерес со стороны англичан?

За вами следили больше обычного?

– Меня без внимания не оставляли. Бывали случаи, когда в слежке участвовали одновременно до девяти машин британской контрразведки, и мы имели возможность выявить все девять. Я работал в посольстве, но у меня не было дипломатического прикрытия, потому что в 1969 году англичане уже ограничили наш дипломатический состав, и я поехал не с дипломатическим, а со служебным паспортом. Так что был уязвим для местной контрразведки.

– Лялин занимал крупный пост в резидентуре?

– Он был рядовым оперативным сотрудником, официально работал в торгпредстве старшим инженером. Но так сложилось, что он знал об одной моей важной связи, которая довольно успешно разрабатывалась нами…

– А что послужило поводом для его ухода к англичанам?

– Позднее, когда я занялся вопросами безопасности разведки, мы работали над портретом потенциального перебежчика из нашей среды, используя и информацию, которой у нас, к сожалению, было уже очень много по этой части.

Лялин в отличие, скажем, от бежавшего позднее к англичанам полковника Олега Гордиевского не был сложившимся агентом. Он был очень импульсивным человеком, много пил. А когда человек постоянно пьет, вся психическая структура подвергается изменениям. Ему свойственны неадекватная реакция, повышенная возбудимость.

Лялина задержала британская полиция за нарушение правил уличного движения. Думаю, что это был предлог. Если речь идет о сотруднике иностранного посольства, такие задержания редко происходят без участия контрразведки. Или же контрразведчики тут же ставятся в известность и подключаются. Английская контрразведка могла знать – да наверняка знала! – о его романе с сотрудницей торгпредства, замужней женщиной… Они Лялина задержали и поговорили с ним, я думаю, основательно. Такие разговоры строятся по обычной схеме. Вот мы знаем, что у тебя роман на стороне. Если об этом станет известно, тебя вернут домой, уволят из КГБ, выбросят на улицу, вся карьера рухнет…

Не думаю, что он сразу принял решение, считает генерал Буданов. Скорее, обещал подумать. Его продержали в полиции до утра. Если бы он решился, его бы сразу отпустили. Потому что время имеет значение: нельзя, чтобы агент выпал из поля зрения своей службы, чтобы его начали искать сотрудники резидентуры. А его продержали до утра. За ним ездил наш консул, забрал его, привез в посольство. Как назло, не оказалось на месте руководителя резидентуры, человека, которого Лялин уважал. А его заместитель к нему относился предвзято – не сошлись характерами.

И заместитель резидента сказал ему то, о чем Лялина предупреждали англичане: ты – такой-сякой, тебе здесь делать нечего, собирай вещи, в двадцать четыре часа мы тебя вернем на родину. Это было как раз то, чего делать нельзя. Даже если человек попадает в беду, даже если он оказывается на крючке, надо отнестись к нему по-человечески. Моя работа показала, что в таких ситуациях нужно больше доверия, это оправдывает себя. А после такого разговора Лялин принял окончательное решение – ах так! И ушел…

Старший инженер советского торгпредства, он же сотрудник лондонской резидентуры, майор Олег Адольфович Лялин в Москве работал в отделе «В» (разведывательно-диверсионном) первого главного управления КГБ. Отдел «В» занимался вербовкой агентуры для подрывных акций на случай войны и выявлением объектов, на которых можно будет устроить диверсии.

Лялин был по профессии моряком. Он окончил 101‑ю разведывательную школу и курсы усовершенствования офицерского состава первого главного управления. В лондонской резидентуре он отвечал за подготовку диверсионной работы в портах и на морских коммуникациях. Он сообщил англичанам планы диверсионной работы в Англии на случай войны. После провала Лялина отдел «В», существовавший на правах самостоятельного управления, Генерал Сахаровский расформировал, личный состав сократил и включил в состав управления нелегальной разведки. Подразделение стало именоваться 8‑м отделом управления «С».

24 сентября 1971 года англичане выслали из страны сто пять советских граждан. Лялин выдал всех, кого знал, и резидентуру пришлось формировать заново. Англичане ввели квоты на советских работников, и направить в Лондон столько же людей, сколько там было, не удалось. Вслед за англичанами выслали большую группу разведчиков французы, а потом и некоторые другие страны.

Хотя провал произошел на участке, который курировал Крючков, к нему претензий не было: он только что пришел. Более того, эта история открыла ему путь к креслу руководителя разведки. Сахаровского раньше времени отправили на пенсию. Начальником первого главного управления назначили Мортина, но вскоре стало ясно, что это промежуточное решение.

Крючков пробыл первым заместителем начальника разведки три года – столько ему понадобилось для того, чтобы освоиться в первом главке и разобраться в новом деле. А история с массовой высылкой из Англии помогла ему понять, какой ущерб его ведомству и ему лично может нанести всего один перебежчик.

Такие массовые высылки случались и позднее. В апреле 1983 года из Франции по обвинению в шпионской деятельности в одночасье были выдворены почти полсотни советских дипломатов. Акцию одобрил тогдашний президент Франции Франсуа Миттеран. Говорят, что он даже сам отобрал сорок семь фамилий из сотни «кандидатур», представленных ему контрразведкой.

От ответной акции Москва воздержалась.

Советское правительство приняло решение не «раскручивать» скандал, поскольку французами были представлены обширные и совершенно бесспорные доказательства того, что «дипломаты» в течение многих лет профессионально – и весьма успешно – занимались добыванием секретной военно-технологической информации. Да и вообще портить особые отношения с Францией не хотелось – в Париже к власти пришло социалистическое правительство, поддерживаемое комунистами. Когда речь шла о других странах, советские руководители не были столь снисходительны…

После бегства Лялина Юрий Андропов потребовал разработать ответную программу переманивания сотрудников иностранных спецслужб с тем, чтобы они не только передавали в Москву секретную информацию, но и перебирались потом в Советский Союз. Андропов был готов выделять перебежчикам дачи, квартиры и большие деньги. Ему нужен был сильный пропагандистский ответ на постоянные побеги офицеров КГБ.

Еще больше его пугало то, что на Запад убегали самые надежные, самые проверенные чекисты. В 1972 году Андропов увеличил штаты и поднял статус внешней контрразведки, придав ей статус управления в составе первого главка.

– Главная задача управления «К», – говорил председатель КГБ, – это проникновение в спецслужбы противника с тем, чтобы обеспечить безопасность нашей разведки.

Начальником управления назначили генерала Виталия Константиновича Боярова. Он человек известный. Высокого, по-мужски красивого Боярова писатель Юлиан Семенов вывел в роли генерала Константинова, еще одного героя книги «ТАСС уполномочен заявить», по которой был поставлен многосерийный фильм. Боярова играет Вячеслав Тихонов.

Отец Боярова служил еще в ВЧК, он погиб во время войны. Виталий семнадцатилетним юношей окончил на Украине школу партизанских радистов, после войны стал освобожденным секретарем комитета комсомола республиканского наркомата госбезопасности в Киеве. Потом его взяли в управление контрразведки.

Бояров женился на дочери видного советского чиновника Владимира Владимировича Мацкевича, который в ту пору руководил сельским хозяйством Украины. Наверное, высокая должность тестя, которого вскоре переведут в Москву, способствовала успешному началу карьеры будущего генерала Боярова, но это был брак по любви. Я познакомился с Бояровыми уже в восьмидесятые годы, они по-прежнему были счастливой парой.

Виталий Бояров окончил Высшую школу КГБ, его отправили в лондонскую резидентуру, но загранработа не заладилась. Летом 1965 года Боярова англичане признали персоной нон грата, и ему пришлось вернуться в Москву. Вот тогда он и начал работать во второй службе первого главка.

Начальником внешней контрразведки был полковник Григорий Федорович Григоренко, который ценил Боярова. Когда он ушел во второй главк, то предложил на свое место Боярова. Когда возглавил контрразведку, то попросил Андропова перевести к нему Боярова. В принципе Виталий Константинович планировался резидентом в Соединенные Штаты, но Крючков не любил самостоятельных людей, у которых есть поддержка за пределами его хозяйства. Тут сказывалось прямое соперничество руководителей разведки и контрразведки. Так что тесная дружба Боярова (а затем и Калугина) с контрразведчиками его не устраивала. Но и эти люди платили Крючкову той же монетой, считали, что работает он непрофессионально.

«Крючков, – пишет генерал Кеворков, близкий друг Боярова, – прославился тем, что проиграл все сражения, в которые ввязывался. Крючков был одной из ключевых фигур, повлиявших на принятие трагического для страны решения о начале войны в Афганистане в 1979 году, положившей начало распаду великой державы».

Крючков хотел, чтобы Бояров ушел. Учитывая эту ситуацию, Андропов назначил Боярова первым заместителем начальника второго (контрразведывательного) главного управления КГБ. Место Боярова во внешней контрразведке первого главка занял Олег Калугин, которого Андропов тогда привечал – ему нравился агрессивный вербовочный стиль работы молодого генерала. Генерал Калугин был склонен к авантюризму. Его люди предложили с помощью палестинцев выкрасть из Бейрута оперативного сотрудника ЦРУ.

Андропов запретил это делать:

– Представьте, что ваша затея лопнет. Или о ней станет известно американцам. Тогда жди беды. У них возможностей для похищения наших сотрудников побольше. Это будет война разведок.

Один из отделов управления «К» отвечал за обеспечение внутренней безопасности комплекса помещений в Ясенево и личного состава. Иногда возникали неприятные ситуации. Например, кто-то из офицеров-разведчиков крал у товарищей часы или меховые шапки. Искать преступника приходилось самим, не привлекая коллег из других подразделений КГБ или тем более не обращаясь к милиции.

Один из советских разведчиков бежал на Запад, можно сказать, у меня на глазах. В феврале 1979 года я, еще будучи студентом Московского университета, поступил на работу в журнал «Новое время», а осенью бежал наш собственный корреспондент в Японии Станислав Александрович Левченко, он же сотрудник токийской резидентуры внешней разведки, майор.

О причинах его бегства ходили разные слухи. Одни говорили, что он не поладил со своим начальником – заместителем токийского резидента, который ел его поедом. Я имел удовольствие впоследствии познакомиться с этим бывшим начальником – глаза у него были пугающие. Другие уверяли, что Левченко, избалованный жизнью в комфортной Японии, не хотел возвращаться к советской жизни. Сам он, уже оказавшись в Америке, написал книгу, изложив в ней сложные религиозные и идеологические мотивы своего побега. Я читал в газетах, что в 1981 году военная коллегия Верховного суда заочно приговорила его к смертной казни.

Наше редакционное начальство таскали на Лубянку. Редакторов журнала укоряли за то, что они не уследили, допустили такой прокол, хотя не они подобрали себе корреспондента и не они посылали Левченко за границу. Как всегда бывало в таких случаях, главному редактору позвонили из КГБ и сказали: к вам придет такой-то, оформляйте его корреспондентом в Токио. Корреспондентский пункт «Нового времени» в столице Японии входил в перечень должностей, которые секретным постановлением ЦК КПСС были отданы внешней разведке КГБ.

В те годы большинство наших корреспондентов за границей были в реальности сотрудниками КГБ и в меньшей степени ГРУ. В больших зарубежных корпунктах ТАСС и АПН им полагалось фиксированное количество мест. Что касается телевидения и радио, то здесь КГБ доставалось место или второго корреспондента, или оператора. А газетные корреспонденты – за исключением органа ЦК КПСС «Правды» – по большей части были разведчиками.

В журнале «Новое время» в семидесятые-восьмидесятые годы, когда я там работал, всякий сотрудник, начиная с машинисток, знал, что из дюжины корпунктов, кажется, только два принадлежали собственно журналу. Один из них впоследствии тоже передали КГБ. И открывались новые корпункты тоже в зависимости от нужд комитета госбезопасности. Главный редактор писал секретную бумагу в ЦК КПСС такого содержания: просим открыть корпункт в такой-то стране, и приписывал «с КГБ СССР (в скобочках ставилась фамилия зампреда) согласовано».

Политбюро ЦК КПСС принимало решение об открытии корреспондентского пункта газеты или журнала в такой-то стране с замещением этой должности офицерами КГБ СССР.

Среди разведчиков были способные люди, которые не только выполняли свои обязанности в резидентуре, но еще много и с удовольствием писали для журнала. Попадались офицеры, которые не могли написать даже короткой заметки. Не знаю, что они делали в разведке, если не были в состоянии четко сформулировать свои мысли и изложить их на бумаге. Помню «собственного корреспондента», который за весь срок загранкомандировки не написал ни одной заметки в журнал. Зачем было посылать его под журналистским прикрытием, если соответствующая контрразведка не могла не заметить, что «корреспондент» ничего не пишет?..

Даже если «собкор» не присылал в редакцию ни строчки, жаловаться никто не пытался.

Знаю только, что мой отчим, Виталий Александрович Сырокомский, в бытность первым заместителем главного редактора популярной в те годы «Литературной газеты», позвонил заместителю председателя КГБ по кадрам и твердо сказал, что присланный ему на роль корреспондента разведчик по деловым качествам никуда не годится и провалит дело, потому что не справится с газетной работой.

В «Литературную газету» примчался испуганный генерал, заместитель начальника разведки по кадрам, и выложил ему на стол пачку объективок:

– Выберите, кто вам по душе.

Виталий Александрович благоразумно отказался листать личные дела разведчиков, но попросил прислать человека, способного писать, что и было сделано…

Станислав Левченко, насколько я помню, писал совсем не плохо. Решив бежать, он не стал обращаться к японцам, зная, что они никому не дают политического убежища, а связался с американцами. Они его сразу вывезли из Японии. Он дал громкие показания, назвав имена видных японских политиков и ведущих журналистов, работавших на Советский Союз. В реальности они не были шпионами, поскольку не владели государственными секретами и не давали подписки работать на советскую разведку. В политике и в прессе они проводили линию, благоприятную для Москвы. Иначе говоря, принадлежали к числу «агентов влияния», о которых потом будет говорить председатель КГБ Владимир Александрович Крючков.

Станислав Левченко утверждал, что советская разведка располагала в Японии двумястами агентами. Среди них фигурировали бывший член правительства, деятели оппозиционной социалистической партии, несколько членов парламента и специалисты по Китаю: от резидентуры в Токио требовали тогда во что бы то ни стало помешать сближению Японии и Китая. По словам Левченко, советские разведчики уговорили одного члена парламента организовать депутатскую ассоциацию дружбы с Верховным Советом СССР. Депутат получал деньги от КГБ (но ему об этом не говорили) на издание ежемесячного журнала. Левченко также заявил, что и влиятельная социалистическая партия Японии субсидируется КГБ. Это делается через «фирмы друзей», которые получали выгодные контракты от советских внешнеторговых организаций, а взамен перечисляли на счет соцпартии пятнадцать-двадцать процентов прибыли.

Заодно Левченко рассказал, что в Японии советские разведчики передавали наличные представителю нелегальной филиппинской компартии в чемодане с двойным дном. Это похоже на правду. Начальники региональных отделов первого главного управления лично отвечали за передачу денег коммунистическим партиям в странах, которые курировали.

После бегства Левченко Крючкову пришлось полностью сменить состав резидентуры в Токио и японского отдела в центральном аппарате первого главного управления. Так происходило после каждого провала. Я знал молодых разведчиков-японистов, которые благодаря этому смогли поехать в Токио на освободившиеся в резидентуре места. И я встречал опытных сотрудников японского направления советской разведки, которым бегство Левченко сломало карьеру: они лишились возможности ездить за границу, их убрали с оперативной работы, перевели на работу мало интересную. Они считали свою жизнь сломанной.