Текст книги "Изберу себе казнь"

Глава третья

Первая неделя была самой трудной. Первые недели всегда для всех бывают трудными. Но у Флавия был достаточно солидный опыт, и он быстро свыкся с жизнью в лагере, как свыкался со всеми местами службы под солнцем всех континентов. Уж на что Бомба придирался к нему поначалу, но и он, когда ланиста Боб осведомился об успехах новичка, пробурчал, что парень в общем-то не капризный и справляется с занятиями. Цапля относился к нему по-отечески и превозносил до небес, хоть и кривил при этом душою: искусство фехтования Флавий осваивал с трудом. Он не понимал, для чего нужно стоять на полусогнутых ногах, ходить в приступку, отводя назад левую руку.

Особые нелады у него были с церемониалом. Этот предмет вел у них сморщенный старичок, некогда подвизавшийся на поприще режиссера и балетмейстера, с небесно-голубыми глазками и пышной воздушной белоснежной шевелюрой, справедливо окрещенный Одуванчиком. Он учил их ходьбе, поклонам, правилам поведения на ристалище, был влюблен в древнюю историю и частенько приводил латинские изречения.

– Шире Шаг! – пищал Одуванчик. – Идите плавно! Несите свое тело в воздухе! Как вы идете?! Разве это воины? Это толпа беременных тараканов в лунную ночь! И-рраз! И-два! И-три! Держите дистанцию! Поворот! Правая рука вверх! Наклон головы – приветствие зрителям правого яруса! Вперед, не задерживаться! Приветствие левому ярусу! Проходочка – живее! И-рраз! И два! Приветствие Цезарю! Хором…

– Авэ Цезарь моритури тэ салютант… та монитура…

– Стоп! – Одуванчик психовал. Его лицо наливалось кровью. – Клавдий вон из строя! Безобразие! До сих пор не можешь выучить одну фразу! На крест!

Японец лег на большой деревянный крест. Товарищи привязали ему руки и ноги к перекладинам. Один из них нажал на рычаг. Крест поднялся.

– Через полчаса снимите его, – распорядился Одуванчик, приладил волосы и обратился к строю гладиаторов. – Ну, кто еще желает повторить участь Спасителя? Желающих нет? Тогда продолжим…

Стройподготовка была сущим наказанием. Одуванчик был настоящим фанатиком Древнего Рима и знал до тонкостей церемонию игр. Он был изощреннейшим эстетом и присутствуя на тренировках, вечно лез со своими нравоучениями.

– Кретины! – вопил он, глядя на учебные бои. – Как вы деретесь! Вы размахиваете своими гладиусами, как крестьяне на сенокосе. Дайте мне поэзию боя! Дайте мне страсти! Дайте красивое, эстетически совершенное убийство, тогда я в это поверю! От вас требуется не заколоть друг друга, это в последнюю очередь, вы должны грамотно и красиво провести бой, показать пятнадцать позиций и провести пару дюжин атак. А под конец, когда публика начнет уставать, дайте сногсшибательный финал и там уж кому поможет Бог!

Но Флавий не видел ни малейшего смысла в изучении позиций, атак, не понимал он и режиссуры боев. До сих пор все известные ему приемы боя имели под собой одну, вполне конкретную цель: обезвредить противника на возможно долгое время, а еще лучше навечно. Этой же цели он добивался и во время учебных боев, которые, как правило, заканчивались очень быстро и плачевно для соперников. Это очень не нравилось Цапле. Он жаловался Бомбе.

– Этот парень хороший зольдат, но никакой артист. Он никогда не кричит, но не чувствует экстаза боя, упоения победой. Он работает как… как… скажем, как мясник на бойне. Он просто закалывает упитанных бычков, из которых хороший матадор мог бы сотворить симфонию. Да!

– Может быть просто вздуть его хорошенько? – задумчиво спросил Бомба.

– Ви видеть в этом смысл? – Я – нет. Хороший зольдат не переделать. Так надо родиться.

Через месяц их стали гонять в доспехах. Латы в точности повторяли вооружение легионеров и были изготовлены из листовой стали. В комплект входили: круглый шлем с забралом и панцирь, поножи, наручи, щит из дерева, обтянутого кожей и с большой металлической бляхой в середине, все завершал меч в ножнах. В таких нарядах их заставляли бегать, прыгать, преодолевать препятствия, драться и прыгать через скакалку.

Однажды их погнали в горы, где они должны были лазить по скалам, преодолевать студеную горную речку, кустарник и прочие естественные препятствия, сделать отметку на стоп-пункте и вернуться обратно.

Флавию не впервой приходилось проделывать все это с базукой за плечами и автоматом в руке, поэтому на стоп-пункт он явился первым, пробил компостером свою карточку и побежал обратно. По пути он решил не давать крюк, а спуститься напрямик по отвесной скале и поваляться часика два в кустарнике, поджидая остальных.

За обрывом начиналось шоссе, по которому почти никогда не проходили машины, поэтому, когда за его спиной взвизгнули тормоза и сильный толчок бросил его на обочину, Флавий не столько испугался, сколько удивился.

Очнувшись, он увидел возле себя хорошенькую девушку со светлыми волосами. Она усиленно махала на него подолом своего миниатюрного платья. Увидев, что он открыл глаза, она с облегчением вздохнула:

– Так, значит, вы не умерли?

– По-моему, все же умер, раз вижу ангела, – пошутил он.

– Ну вот, одной ногой из могилы и сразу туда же! – засмеялась она. – Ну вставайте, вставайте, я вам помогу.

– Мерси, – он попытался подняться сам, но скривился от сильной боли в ноге.

– Вы сломали ногу?

– Надеюсь, что вы не Кассандра. По-моему я ее просто растянул. Ничего, ничего, я сам умею вправлять такие вещи. Она помогла ему расстегнуть сандалию. Осмотрев опухшую щиколотку, он быстро вправил ее. – Ну вот и все. Я уже могу передвигаться. – Он сделал шаг и опять поморщился.

– Давайте я вас подвезу, – предложила девушка.

– Благодарю. Это запрещено правилами игры. А, кстати, по этой дороге проезд тоже воспрещен. Как вы здесь оказались?

Она пожала плечами.

– Съездила на пару деньков к деду погостить. Старикан без меня очень скучает. Вы его, наверное, знаете, он живет вон в той лачуге.

И она указала на замок, прилепившийся над скалой.

Флавий присвистнул.

– Простите, не имею чести.

Она засмеялась:

– Я думаю. Таких как вы у него полторы тысячи. Вы ведь гладиатор, верно?

Он кивнул.

– Это у него новый пунктик. Решил возродить старину. Просто помешался на всех этих картинах и статуях. Недавно отвалил пять миллионов за какую-то облупленную фреску. Я было привезла Джона, вы не знаете его? Ну как же, Джон Мюллер, он учился у самого Дали, классный художник, у него здесь самая крупная студия, он за портрет берет два миллиона, так вот я его привезла, чтобы он немного подправил эти картинки, но дед разозлился и спустил его с лестницы. Я потом на него два месяца дулась, пока он сам не приполз ко мне и не подарил вот эту лошадку, – и она небрежно пнула ногой по скату новенького «Родео».

– Да, – согласился Флавий, – игрушка что надо.

– Ну так садитесь. Я вас подвезу.

– Спасибо… – он вопросительно взглянул на нее.

– Зовите меня просто Жанна.

– Спасибо, Жанна, только при условии, что вы не будете выжимать из своей клячи все, на что она способна.

– Ну уж нет, – засмеялась она. – Я буду медленней улитки.

Всю жизнь мечтала поболтать с настоящим гладиатором.

Машина тронулась с места, а девушка продолжала щебетать. Ее наивность приводила Флавия в минорное настроение, он слушал ее в пол-уха, наслаждаясь переливами ее голоса.

– А зачем вы продались в гладиаторы? – спросила она. – Вы что были ужасно бедным?

– Да, я был бедным.

– И не хотели работать?

– Но почему? – удивился он, – я хотел работать. Но меня никуда не принимали.

– Опять вы сочиняете, – сказала она с видом искушенного в житейских делах человека. – Девушка говорит, что те, кто хотят работать, всегда найдут себе место, а безработные – это бездельники, которым нравится жить на подачки правительства.

– Значит я бездельник, – согласился он. – Только правительство не давало мне подачек.

– Вы рассуждаете, как красный. Послушайте, а вы случайно не красный? – она настороженно поглядела на него.

– Вот уж нет… эге, смотрите на дорогу, а то мы окажемся на том свете вдвоем, а этого ваш дедушка не переживет.

– И все равно вы говорите, как красный, – упрямо повторила она, – правительство всегда помогало бездельникам и дед его очень за это ругает. А то, что вы мне говорите – это просто пропаганда. Уж лучше сразу сознайтесь, что вы коммунист.

– Уверяю вас, что нет и никогда не был. Я всю свою жизнь только и делал, что дрался с ними.

– Да?! – оживилась она. – И где же это?

– Везде, куда посылали.

– Так, значит, вы борец за демократию?

– С чего вы взяли? – опешил он.

– Дедушка так говорит.

– Ну, значит, правильно, – согласился он. Ее глупость уже начинала его раздражать. – Хотя я никогда не был каким-нибудь там борцом. Я, просто, был солдатом. Пока не надоело.

– И много вы их перебили?

– Кого?

– Красных.

– Не считал.

– А они вас тоже били?

– Бывало.

– А кто больше?

– Мадемуазель, на войне я воевал, а не занимался статистикой. Мы хорошенько колотили друг друга, и не получали от этого особого удовольствия.

– Я обязательно познакомлю вас с дедом! – пообещала она. – Он страшно любит рассказы бывалых людей.

– Увольте, я плохой рассказчик, не привык попусту молоть языком.

– Ну, вот вы и обиделись, – погрустнела она. – Но я же не виновата, что я такая болтушка. Даже Фердинанд, это мой жених, говорит, что меня можно слушать, только заткнув уши ватой.

– А он толковый парень, ваш жених.

– Он мямля и размазня, – брезгливо сказала она. – Я таких не люблю. Я всегда мечтала познакомиться с настоящим мужчиной. Хотя бы с таким, как вы! Суровым, простым и мужественным!

– Тогда будем считать, что ваши мечты не сбылись, потому что я мягкий, сложный и женственный. А злым я бываю только с маленькими девочками, которым доверяют водить машин.

– Неужели вы еще не перестали дуться на меня? – погрустнела Жанна.

Испугавшись, что она расплачется, но поспешил успокоить ее:

– Ну, что вы, мисс, я давно про все забыл!

– Тогда… – она резко затормозила машину, – в знак того, что вы не сердитесь, вы должны поцеловать меня, – она облокотилась на сиденье и выжидающе взглянула на него.

– С удовольствием, – сказал он. – После того, как у вас перестанет течь из носу, и вы сами научитесь ходить на горшок.

Она фыркнула и дала газ.

– Не думайте, что я такая уж маленькая. Мне в следующем году уже стукнет восемнадцать. А вам?

– Если бы я чуть пораньше женился, у меня была бы точно такая дочка, – сказал он.

– Слушай, папаша! – вдруг сказала она. – А хочешь я тебя отсюда увезу?

– Куда? – насторожился он.

– Куда-нибудь подальше. Спрячу в багажник. Меня никто и не подумает проверять. А там – лети куда хочешь! Могли бы вместе смотаться в Монако или на Гавайи. Я месяц, как оттуда. Там, знаешь, как шикарно!.. Ну?!

Он мгновенно просчитал все возможные варианты. Во-первых, малютка вполне могла сдать его на КПП, как дезертира, да еще наплела бы с три короба; во-вторых, она действительно могла бы спрятать его ненадолго, но, натешившись им, как большой игрушкой, вполне могла бы позабыть про него, увлекшись кем-нибудь другим. И, тогда, он вновь останется без работы и без денег. Разве что обратиться к конкурирующей фирме и продать секрет аттракциона. Но он понял, что этот путь слишком долог. Его будут искать. И он приблизительно представил себе, какие люди будут его искать. Они обшарят в поисках его каждую конуру, отыщут, и, не рассуждая о Добре и Зле, влепят в него полную обойму и еще пару пуль в затылок, для верности. Но, даже если эти и не найдут его, то остаются еще и другие, которые ищут его, и от которых он спрятался под ярко раскрашенной вывеской «Рогова и Картофлина». Взвесив все это, он сказал:

– Благодарю вас, но я не намерен отсюда уезжать.

– Но ведь я же знаю, что вас купили обманом, не рассказав толком ничего, посулив лишь золотые горы и припугнув тюрьмой. Неужели вы не понимаете, что вас могут убить, искромсать на куски! Отдать на растерзание зверям?

– Всем нам суждена смерть. Так лучше в бою, чем на помойке. Кроме того, драться я тоже умею.

– А вам… не страшно убивать?! – спросила она восторженным шепотом.

– Нет.

– Вот этим тесаком разрубать тела и головы?!

– Не все ли равно чем.

– Черт! Да вы настоящий убийца!

– Чертовски приятный комплимент. Благодарю, мисс. Только я вовсе не убийца, а обычный солдат. Это единственная работа, которой я обучен. И не собираюсь уезжать из места, где мне так хорошо платят.

– Как тебя зовут?

– Раньше звали Максимом, теперь я Флавий.

– Это Валерьяныч тебя так окрестил?

– Да.

– Флавий! – певуче произнесла она. – Флавий!.. Красивое имя, молодец, Валерьяныч! Мы еще увидимся, Флавий?

– Не думаю.

– Ты не хочешь?

– У нас казарменный режим, синьора, и наша с вами встреча, это чистая случайность. Не думаю, что она еще раз повторится. Стоп! Дальше я пойду сам!

– Ну это было бы, просто, свинством с моей стороны, – упрямо сказала она. – Отпускать вас с такой больной ногой!

Машина вылетела на площадку, где собралась уже вся группа во главе с неистовствующим Бомбой. Жанна тормознула прямо у его ног, так, что он даже отскочил. Флавий открыл дверцу и постарался затесаться в толпу.

– Ну, что ты так на меня уставился, Бомба? – вызывающе спросила Жанна.

– Я… ничего… я просто думал, что этот парень сбежал, уже собирался вызывать вертолет.

– Ты дурак, Бомба, – с явным удовольствием сказала девушка. – Мистер Флавий мой старый друг. И он никуда отсюда сбегать не собирается. И, вообще, будь впредь с ним повежливее.

– Слушаюсь, мисс Картофлина, – склонился Бомба.

Жанна фыркнула и, дав полный газ, укатила вниз по дороге. В обед Флавий неожиданно получил двойную порцию мяса и ложку.

После обеда Бомба отвел его в сторонку.

– Чего же ты мне раньше не сказал, что вы знакомы с маленькой хозяйкой?

– Не привык бравировать своими знакомствами.

– А откуда ты ее знаешь? – подозрительно спросил Бомба.

– Она подруга моей двоюродной бабушки по материнской линии.

Взглянув на него искоса, Бомба отошел.

Ночью Публий сказал:

– Флавий! Все ребята говорят, что ты оторвал шикарную девчонку!

– Ну и что?

– Она очень красивая.

– Так себе.

– Ты счастливчик, Флавий.

– Это все глупости, Публий. Выкинь все из головы. Эта девчонка мне не по зубам.

– А Цезарю?

– И Цезарю не по зубам.

– А мне?

– Тебе по зубам. Когда у тебя будет миллионов десять.

– Тогда и мне не по зубам. Ну ладно, спокойной ночи, Флавий.

– Спокойной ночи, Публий.

– Эй вы там, кончай трепаться! – пробурчал из глубины казармы сонный бас Архимеда.

– Спокойной ночи, Архимед, – пожелал ему Флавий и повернулся на другой бок.

В ответ ему по палате прокатился раскатистый храп.

… Странное дело, до чего же быстро они здесь все передружились и не скрывали друг от друга самой своей подноготной.

Цезарь был студентом богословского факультета Сорбонны и тайком писал объемистый философский трактат о судьбах человеческой цивилизации в третьем тысячелетии.

Клавдий окончил Токийский университет, десять лет отработал на заводах корпорации «Мицушита», имел жену и детей и вдруг, плюнув на все, ушел в монашество, затем в бродяжничество, ветер странствий загнал его на чужбину, и он от этого ничуть не унывал.

Про Цицерона говорили, что он приторговывал наркотиками и теперь разыскивался Интерполом по всему свету. Но пожалуй, гораздо больше, чем полиции, он опасался своих бывших дружков из мафии, которых он умудрился обворовать на кругленькую сумму.

Публий же был убийцей. Самым обычным, заурядным убийцей, он заколол главаря соседней уличной шайки, который никому житья не давал, и бежал на край света, спасаясь от правосудия.

Ну а Марциал был поэтом и писал сонеты, посвящая их родной сестре. Она была немногим старше него, и в детстве заменила ему рано скончавшуюся мать. Фотографию этой милой, скромной темноволосой девушки он частенько разглядывал и даже раз показал Флавию, но больше никому. Он буквально молился ей, как Мадонне, и наверное, в ней и впрямь была какая-то доля святости, поскольку работала она медсестрой в крупнейшем в мире СПИД-изоляторе в закаспийских степях. Наверное эта фотокарточка служила Марциалу примерно таким же амулетом, как и «Щит Пророка». Иногда по ночам Флавий доставал его из мешочка и задумчиво разглядывал.

– Эй, синьор Флавий, что это у вас? – Публий в изумлении смотрел на крошечное солнце в руках соседа. От него во тьме по стенам казармы колыхались изумрудно-радужные блики.

– Так, безделушка, – бросил Флавий. – Таскаю ее с собой на счастье. Да только счастья она мне не принесла. Впрочем, особого горя – тоже.

Юноша, как зачарованный, разглядывал талисман, потом с трепетом сказал:

– Я думаю, эта штука принадлежит не нашему миру. Возможно, она внеземного происхождения? Где вы ее достали?

– Так, подобрал в мусорном ящике, – буркнул в ответ Флавий. – Я дам тебе адрес, сходи, поройся, может там есть еще.

Все они по отдельности были милыми, славными и по-своему добрыми ребятами, и всех их вместе можно было бы по справедливости назвать простым человеческим сбродом. Цезарь даже вывел целую теорию, обосновывавшую необходимость и строгую целесообразность существования отбросов в любой, даже самой совершенной общественно-политической формации, как вещи, свойственной вообще всему живому. Вначале он обрадовался, встретив в лице Флавия заинтересованного слушателя, однако, когда он стал оправдывать душегубки и лагеря смерти, как средства сдерживания демографического взрыва, Флавий потерял к нему всякий интерес. Он не был прирожденным палачом.

Без ропота и внутреннего протеста принял он свою судьбу. Иногда он задумывался, кем бы довелось ему стать, если б не война и не встреча со старым колдуном. Возможно он стал бы плотником, а может, сварщиком, или токарем, но не поэтом, нет, и не художником, его душа не годилась для горения в порыве творческих страстей. По вечерам он приходил бы домой со стройки или завода, и его ждала бы коренастая, милая жена, и дети… дети… Но ему выпало оставаться солдатом в мире, где практически уже не было армий, и войны стали чистейшей воды анахронизмом…

* * *

Спустя два дня к воротам лагеря подъехала кавалькада автомобилей, которую возглавлял красный «Родео». Рев гудков взломал тишину знойного полудня. Жанна вышла из машины и с независимым видом направилась к воротам. Охранники взяли «на караул», и она одарила их многообещающим взором.

Навстречу ей уже спешил ланиста Боб.

– Как делишки, мой маленький мясничок? – спросила она, шаловливо, но больно ткнув его острым кулачком в брюшко.

– Чудесно, чудесно, хозяйка! – заулыбался ланиста. – Какими судьбами вас занесло в нашу глухую монашескую обитель?

– Мы с ребятами решили провести маленький пикник на природе, и мне захотелось показать им, как готовят настоящих гладиаторов. Надеюсь, вы не будете возражать?

– Что вы, что вы мисс! Конечно же нет, но я боюсь, что ваш дедушка будет э-э-э… несколько против… Пока мы не запатентовали наш аттракцион, он, наверное, не желал бы разглашать его… Ведь идею могут перехватить другие фирмы.

– Значит вы не пустите моих друзей в эту конюшню? – холодно осведомилась Жанна.

– Ах, мисс! Соблаговолите подождать ровно одну минуточку, я созвонюсь с боссом и, если он не будет против…

– Трус, – презрительно сказала Жанна.

– Поверьте, мисс, я не трус, но я, просто, не хотел бы потерять место…

– Черт с вами, сидите на вашем месте до завтрашнего вечера. А завтра я скажу дедушке, что вы на меня сально посмотрели.

– Но, мисс!..

– Что?

– Это же неправда!

– Конечно неправда. Но вы ведь не станете отрицать, что вы хам? С этим вы согласны?

– Д-да, мисс!.. выдавил ланиста.

– Свинья, – добавила девушка.

– Согласен.

– Так, вы не пустите моих друзей посмотреть на вашу школу?

– Нет, мисс!

– Боб, – сказала девушка, ласково положив руку ему на локоть. – Ты ведь не такой злой, каким хочешь казаться?

– Но, ей-Богу, душечка, я никак не могу нарушить приказ вашего дедушки!

– Бог с вами! Но вы хоть разрешите мне показать им одного живого гладиатора? А то меня все сочтут вруньей! Вы хотите, чтобы меня все считали вруньей, да? – и глаза ее наполнились слезами.

– Ну, если вы обещаете сохранить строгую тайну и ручаетесь за ваших друзей, то я могу показать им кого-нибудь из моих парней, только скажите им, что у нас снимается фильм…

– Ах Боб, ты и не представляешь, какой ты душка! – взвизгнула Жанна и чмокнула его в Щеку. – Тут у тебя занимается один парень, его зовут Флавий, он был большим приятелем одной моей подруги, представляю, как она ошалеет, когда увидит его в римской тоге.

– Но, этот Флавий очень опасный парень, он один недавно раскидал десять человек, я боюсь, как бы он не сбежал…

– Я за него ручаюсь, – не слушая возражений, заявила она. – Ну так, где же он?

– В двенадцатом бараке. Позвольте, я вас провожу.

Она загнала машину в лагерь и остановилась недалеко от барака.

– Я жду.

– Одну минуточку, – ланиста скрепят сердцем направился к плацу, на котором гладиаторы отрабатывали удары по чучелам. Навстречу ему уже несся встревоженный Бомба.

– Где этот, как его… Флавий?

– Вон, у крайнего чучела, а что? Что-нибудь случилось?

– Не твое дело! – рявкнул Боб и направился к Флавию.

– Эй, ты! Иди сюда! – крикнул он, остановившись рядом.

Флавий обернулся, утер рукавом пот со лба, и неторопливо подошел.

– Слушаю вас, шеф.

– А ты оказывается не такой уж тихоня, каким показался вначале. Чего этой красотке от тебя нужно?

Флавий бросил хмурый взгляд на автомобиль.

– Не знаю.

– А какого тогда дьявола она за тобой прикатила?

– Не знаю.

– Ты давно с ней знаком?

– Я ее вовсе не знаю.

– А откуда тогда она тебя знает?

– Заправлял пару раз ее машину на бензоколонке.

– А как она узнала, что ты здесь? И твое имя?

– А я позавчера ее встретил на дороге.

– Знаешь, зачем она приехала?

– Нет.

– Хочет показать тебя своим дружкам.

– Я никуда не поеду.

– А я говорю: поедешь! И будешь вести себя, как следует! Начнешь артачиться, я тебе велю так всыпать, что ты до конца дней своих на животе спать будешь. Понял?

– Понял.

– Ну иди. И смотри, чтобы язык держал за зубами, как здесь у нас и что.

– Я же сказал, что никуда отсюда не пойду – значит не пойду. Что я, обезьянка ручная, чтобы меня показывали.

– Ты пойдешь как миленький! – рявкнул ланиста, схватив его за ворот. – Леди оказывает ему такую честь, сама приезжает за ним на машине, а он еще нос задирает, да, знаешь ты, кто это? Это внучка нашего патрона.

– Знаю.

– А раз знаешь, то марш в машину и без глупостей.

Он проводил его в машину. Жанна одарила ланисту самой нежной из своих улыбок.

– Я хочу, чтобы он поплясал нам у костра африканские танцы. Думаю, что к завтрашнему утру смогу вернуть вашего подопечного.

Машина тронулась с места и на большой скорости выехала из лагеря. Немного помедлив, все остальные двинулись за ней. Отъехав километра на два и оторвавшись от остальных машин, Жанна свернула на небольшую проселочную дорогу, скрывавшуюся в кустарнике. Там она остановила машину и вынула передатчик.

– Хелло, козленок! – сказала она весело.

– Ну, что это значит, Жанна дорогая! – возмущенно сказали из передатчика, – то ты битый час торчишь в этом курятнике, то вдруг срываешься с места и драпаешь невесть куда, как наскипидаренная. Мы все о тебе ужасно беспокоимся. Где ты?

Ферди, лапочка, дед попросил заскочить в школу по одному делу. А теперь мне надо срочно съездить в город к адвокату насчет этой школы. Я мигом вернусь. Вы поезжайте в «Старую хижину» и ждите меня там, а, если я не вернусь к вечеру, то заночую в городке у Люси.

– Ничего себе мигом!.. – попытался было возмутиться Ферди, но Жанна выключила передатчик и лукаво поглядела на Флавия. Тот, отвернувшись, глазел в окно.

– Вы даже не хотите поблагодарить меня за то, что я вытащила вас из этого Освенцима со спортивным уклоном?

– Чтобы развлечь дружков африканскими танцами?

– Вы же слышали, что я их отослала.

– Зачем?

– Так, – сказала она и тронула машину по дороге. – Слушайте, Флавий, расскажите мне о себе, а?

– Зачем?

– Ну что вам, жалко, да?

– Не хочу.

– В вашей жизни есть какая-то постыдная тайна?

– Никогда не перед кем не исповедовался.

– Наверное, у вас не было хорошего духовника.

– Слушайте, киска, – резко повернулся к ней Флавий, – хватит валять дурака! Куда вы меня везете?

– Тут есть неподалеку одно милое местечко, – уклончиво ответила она.

Машина въехала на берег реки и остановилась. Жанна вышла из машины. Флавий изумленно разглядывал окрестный пейзаж. Та самая речка, которая километром ниже сломя голову неслась по валунам, здесь неожиданно была глубокой и полноводной. Водопад с мелодичным рокотом ниспадал на тихую заводь, окруженную чудесной сосновой рощей, небольшой пляж был устлан мельчайшим морским песочком. На опушке рощи стоял небольшой чистенький домик.

– Выходите, не бойтесь! – смеясь, сказала Жанна. – Это мое царство. Не правда ли, здесь чудесно? Это дед для меня постарался.

– Домик построил?

– Не только. Когда я была поменьше, дед показывал окрестности. И мне очень понравилась вот эта скала. И я сказала, что мне бы здесь понравилось, если бы тут был пляж и роща, и бунгало. Ну и дед рад стараться. Песок с Ривьеры привезли. По тысяче за тонну. Сосны из Канады. Траву, мох и подходящие лишайники раскопали в Кордильерах. Оттуда же приволокли и вот эти валуны, правда, красивые?

– Очень.

– Если хотите, можете поудить. Здесь отличная форель.

– А она откуда?

– Ее привозят в цистерне по пятницам откуда-то поблизости.

Она подошла к воде.

– Хотите искупаться?

– Благодарю покорно. Я еще не скучаю без ревматизма.

– А вы попробуйте. Она здесь, как парное молочко.

С недоверием Флавий подошел к воде и попробовал ногой. Вода и в самом деле имела почти комнатную температуру.

Жанна засмеялась и захлопала в ладоши.

– Какой у вас забавный вид!

– Но ведь здесь должна быть холодная вода.

– А там и есть холодная. Но дед отвел в нее пар от энергоцентрали, и она согрелась. Ну, как, идете купаться?

– Мне не во что переодеться, – смущенно сказал он.

– Ах, сколько в вас, стариках, еще предрассудков… – коротко засмеявшись, она скинула платьице и пошла к воде в том естественном наряде, которым при рождении щедро одарила ее мать-природа.

Кровь гулко застучала в висках. Как сомнамбула, он двинулся навстречу ей, не в силах отвести взгляда от ее сияющей девичьей наготы, которой она дарила его со столь восхитительным бесстыдством, граничащим с наивностью.

Обнявшись, они упали в молочно-теплую реку и забились в ней, как две громадные нерестящиеся рыбы, сопрягаясь в неистовой любовной схватке, то набрасываясь друг на друга, то остывая и отстраняясь, что бы полюбоваться своими переплетенными членами и вновь накинуться друг на друга и любить еще неистовее и изощреннее, как только подсказывало им раскаленное страстью воображение.

* * *

Каждое утро их поднимали в пять утра и гнали на реку, оттуда бегом двадцать километров по пересеченной местности. Возвращались они в мыле. Их хорошо кормили, делали массаж. После этого начиналось фехтование, учебные бои. Потом обед, после него – церемониал и прочая шагистика. Легкий полдник и снова бег, чтобы порастрясти жирок, в восемь – ужин и, после просмотра очередного фильма из греко-римской жизни, – спать.

Последние три недели тренировки проходили на стадионе, который кампании арендовала якобы для проведения съемок. Над стадионом все время висел вертолет, чтобы оградить аттракцион от попыток заснять его с воздуха. Доступ туда был запрещен для всех. Человек с фотоаппаратом, попытавшийся было пройти на стадион, был бы растерзан собаками.

Максим попал в группу мирмиллионов. В панцирях и шлемах, вооруженные короткими мечами-гладиусами они должны были драться против ретиариев, оружием которых была сеть и трезубец.

Он довольно быстро овладел приемами уклонения от сети, к концу первого месяца уже прилично фехтовал и уверенно переходил в атаку.

День, когда им впервые выдали настоящее оружие и доспехи вылился в большой гладиаторский праздник. На церемонию приехал сам Рогов и лично вручил каждому оружие и конвертик с приличной суммой. Мечи и трезубцы были изготовлены из легированной стали и являлись точной копией древнеримского оружия. Доспехи были из плотной жести, которая пружинила под легкими ударами, но прогибалась, если удар попадал в самый центр. Сети были грубые, наподобие рыбачьих. Сквозь бечеву была пропущена тонкая металлическая нить. Но хороший удар мог перерубить и ее.

В тот день они устроили вылазку на природу. Изжарили на вертеле двух баранов и залили все это канистрой молодого терпкого вина.

К вечеру их привезли обратно. И там уже виски полилось рекой. Публий предложил смотаться за девками, он знал поблизости один приличный бордель. Но тут поднялся вопрос, как протащить их сквозь охрану. Антоний внезапно обнаружил широкую натуру и вытащив из матраца смятые в шарик деньги положил их на подкуп охраны, на воротах в ту ночь стоял косой Торричелли, прозванный так за удивительно тупую башку, в которой, по словам Цезаря, царил вечный космический вакуум.

Публий и за ним все остальные со всеми предосторожностями вышли из дому и остановились.

– Ждите меня здесь, – шепнул Публий. – И, ради Мадонны, не поднимайте шума.

В это мгновение раздался истошный рев, от которого похолодело в груди. Охранники у ворот засуетились. Ворота отворились. В них один за другим въехали три грузовика, на которых стояли клетки. Они проехали на задний двор и там остановились. Тогда рев вновь повторился.

– Р-ребят-та… – сдавленно сказал Публий, – эт-то за ннами…

– Это лев, – сказал Флавий. – Африканский лев. Я слышал его в Конго.

– Это не за нами, – сказал японец Клавдий. – Бомба гаварира, это бастиями. Они худой. Совсем больной. Ранетый. Они будут зверяться.

– Все верно, – сказал Цезарь. – Со зверюгами будут драться те, кто ни черта не умеет. Они и не должны ни черта уметь. Они же будут выходить безоружными. Поэтому фирма наберет их в последнюю очередь.

– Ты думаешь? – насмешливо осведомился Цицерон, – а ты не забыл пункта, по которому в случае ранения или болезни, контракт остается в силе?

– Ну так вот, ребята, – решительно сказал Цезарь, – упаси вас Бог, ежели кто меня ранит, оставлять меня в живых. Сразу кончайте! Поняли!

– Аве, Цезарь, – насмешливо согласился Цицерон.

И никого из них уже не поражала, как в начале, мысль о том, что все, что свершится с ними завтра, произойдет в просвященнейшем из веков, на гребне развития человеческой цивилизации. Стартовал уже к Марсу космический корабль, уникальная станция на орбите дважды контактировала с инопланетянами на извечных своих «тарелках», новоявленный мессия проявил перед всеми неверующими свою способность к левитации и в доказательство того летал на Эверест и принес с вершины кусок льда. Но все это происходило в центре огромной страны, только начавшей возрождаться из длительного экономического и духовного кризиса. Теперь ей предстояло преодолеть путь, давным-давно уже пройденный сопредельными странами, и теперь она тщилась доказать всему миру, что и ее жителям не чужды алчность, свирепость, хищничество, разврат, пошлость и скотство… И старания эти увенчались полным успехом. Беспрестанно воевали друг с другом отделившиеся от необозримого тела бывшей «империи зла» мелкие ханства, тирании и республики, насаждая господство своей нации и обрекая инородцев на жалкое существование в гетто и концлагерях. Потоки эмигрантов ежегодно выплескивались за пределы страны в поисках хоть какой-нибудь работы и более или менее сносного существования. Иностранцы, туристы и просто бродяги, наводнили полуопустевшие города в поисках забав, наживы и приключений. И того и другого, и третьего вдосталь находилось для них на необъятных просторах «четвертого Рима…»