Текст книги "Изберу себе казнь"

Рука верзилы скользнула в карман, но Флавий одним прыжком преодолел разделявшее их расстояние и ударил его головой в челюсть. Остальные не медля набросились на него, и тут Максим впервые за долгие годы взбеленился. Всю свою ненависть к Рогову, Картофлину, ланисте и его компании вложил он в свои удары. Он дрался долго, и с наслаждением бил по тупым физиономиям наемников. Однажды он почувствовал спиной нож и, нырнув под удар, с удовольствием сломал руку, державшую его.

Потом он еще поднимал с полу их безжизненные тела и вкладывал всю силу в полновесные удары.

На допросе в милиции он заявил, что защищал честь дамы, и вопросительно поглядел на Стеблина.

– О, да, – подтвердил тот, запрокинув вверх голову и прикладывая к носу окровавленный платочек, – эти негодяи посмели оскорбить мисс Картофлин.

Жанна подтвердила эти показания.

Негодяи – тоже.

В таком виде эта история попала во все вечерние и утренние газеты.

Глава шестая

Старик Картофлин был удивительно похож на дядюшку Сэма, каким его изображают во всех политических карикатурах всех газет мира.

Он был тощ, сед и имел глаза немного на выкате. Для полного сходства не хватало только реденькой бородки клинышком, фрака с фалдами и цилиндра со звездно-полосатой тульей.

На Флавия он поглядел так же, как Флавий обычно глядел на гадюк: с едва уловимой брезгливостью и некоторым опасением.

– Вы и есть тот самый Максим, по прозвищу Флавий?

– Да.

– Давно выслужите в моей фирме?

– С марта прошлого года.

– Когда вы начали встречаться с моей внучкой?

– Мы случайно увиделись в мае месяце, и после этого виделись еще два раза.

– А потом?

– Потом она перестала приезжать.

– Вас свободно отпускали с ней на прогулки?

– Да, несмотря на то, что я был против. Я хорошо сознавал разницу в нашем положении, но меня заставляли отправляться с ней.

– Кто?

– Ланиста Боб. Это может подтвердить Бомба… и все члены моей команды. Они слышали, как я отказывался.

– Значит она вас сама соблазняла?

– Ни в коей мере, я этого не говорил. Она очень порядочная девушка.

– Так чем же вы с ней занимались в горах?

– Она расспрашивала о школе, о наших занятиях, о моих товарищах по команде, о моем прошлом… – ответил Максим, максимально искренне глядя в глаза старику.

– Где ты научился так вдохновенно и убедительно врать? – осведомился старик.

– Простите, но я не умею лгать. Я или говорю правду, или же вообще ничего не говорю.

– Ну, так вот, – старик поднялся и прошелся по комнате. – Я естественно считаю, что моя внучка тебе, голодранцу, не пара.

– Да.

– Не перебивай… На чем я остановился? Да, так вот, ваши встречи с ней естественно должны быть прекращены. Отныне ей запрещено будет являться в школу. Тебе я тоже не советую пытаться увидеть ее. Тот досадный случай, когда твое имя попало в газеты рядом с ее именем, ты, разумеется, постараешься забыть. Отмечая твою храбрость, я премирую тебя чеком на пять тысяч долларов. – Он выписал и протянул Флавию чек, который Флавий с благодарностью принял и спрятал в карман.

– Ты, разумеется, одобряешь мои предложения?

– Да!

– Ну и прекрасно. Иди. И помни, – добавил он, когда Флавий стоял на пороге, – день, когда ты еще раз увидишься с Жанной или, не дай Бог, скомпрометируешь ее, будет для тебя роковым.

Он взглянул на Флавия внимательным взглядом своих выцветших пустых глаз, и Флавий понял, что этот человек ни на мгновение не задумается перед тем, чтобы уничтожить его. Он знал, что людей, обладающих таким взглядом немного, но именно они правят миром. По их велению совершаются перевороты, начинаются войны и сотни тысяч людей гибнут в братоубийственных бойнях. Они никому не уступали своего права вершить судьбами планеты, и если им мешали такие, как Флавий, то их давили как мокриц, быстро и не задумываясь.

Он поклонился и быстро вышел.

* * *

По возвращении в казарму, его в коридоре поймал Марциал и поманил за собой. Флавий прошел вслед за ним в душевую, где Марциал запер за ним дверь и открыл краны.

– Мочи голову, – сухо сказал он.

– Что еще за доморощенная конспирация? – криво усмехнулся Флавий, но сунул голову под кран. – Ну, что там у тебя?

Марциал протянул ему смятый листок от ученической тетради, где было написано следующее.

"Парламентариям, депутатам

и всем честным людям нашей страны"

ПЕТИЦИЯ

Милостивые государи! К вам обращаются служащие СП «Рогов и Картофлин инкорпорейтед», занятые в гнусном и противном человеческой природе зрелище, прозванном «фит-файтингом». Ни один порядочный человек не сможет без возмущения смотреть на эту кровавую бойню. Нас заставляют убивать друг друга во имя наживы боссов. Всем нам предложили подписать контракт, обещающий нам, безработным и обездоленным людям, золотые горы, не объяснив условий работы. Когда же мы поняли, на что хотят нас толкнуть господа из кампании и попытались отказаться, они пригрозили взыскать с нас огромную неустойку. Так как больших денег ни у кого из нас не было, нам грозило пожизненное тюремное заключение. Так появились гладиаторские команды, все эти «бессмертные» «львы», «бизоны»!

Мы оказались в фактическом рабстве у компании. Нас плохо кормят и изнуряют постоянными тренировками. Нас заставляют выступать через день или каждый день и после каждой схватки мы не досчитываемся многих наших товарищей. Но мы считаем, что тем, кто умер на арене, еще повезло. Ведь раненым и заболевшим приходится намного тяжелее. Их, на скорую руку подлечив, выпускают драться с аутсайдерами. И в этих схватках они почти неминуемо погибают.

К вам, господам, уверяющим нас, что все мы живем в свободном демократическом мире, к вам, заверяющим нас в том, что мы живем в обществе равных возможностей, к вам, господам, вершащим судьбы нашего мира, обращаемся мы с вопросом: как соотносится наше рабство с конституцией нашей страны?

Мы, гладиаторы и невольники кампании «Рогов и Картофлин инк» требуем у правительства защиты и восстановления наших демократических свобод. Мы требуем отмены грабительской неустойки и свободы для нас и наших раненых товарищей!

От имени трех тысяч гладиаторов подписываются…"

Ниже Флавий увидел подписи всех двадцати пяти человек, состоявших в к команде и еще около полусотни подписей.

– А эти, кто такие?

– Нам удалось собрать подписи у «Лернейских гидр», «Молосских псов» и «Молниеносного легиона». Ну? ты подпишешь? – Марциал протянул ему ручку.

– Мой тебе хороший совет, – сказал Флавий. – Спрячь эту бумажку, а лучше сходи с нею в богоугодное заведение. И больше никому ее не показывай, если не хочешь попасть в бестиарии.

– Ты трус, Флавий, – сказал Марциал. – Все подписали, кроме тебя. Или ты стал гладиатором по идейным соображениям?

– Пока господа будут судить да рядить, всех нас спокойно передушат, как котят.

– Не смогут, если мы будем вместе!

– Ты плохо знаешь этих людей, юноша, – с грустью сказал Флавий.

* * *

На следующее утро после этого разговора Флавий валялся в кровати и глазел в потолок. На тренировку он не пошел, завтракать не стал. Когда Публий принес ему завтрак в постель, он его обругал и выгнал вон. На Цицерона, насмешливо осведомившегося насчет несварения желудка, он так зыркнул, что тот поспешил убраться.

В перерыв к нему подошел Цезарь, сел напротив и сказал:

– Ребята говорят, что вчера тебя вызывал Старик?

– А я и не знал, что у тебя так много друзей в КГБ.

– КГБ тут ни при чем, просто кое-кто слышал, как тебя звал ланиста.

– Передай этому парню, что у него слишком хорошие уши. Если он будет так беспечно с ними обращаться, их срежут на паштет.

– Дед говорил с тобой об этой малышке?

– С чего ты взял? – удивился Флавий. – Просто он захотел обсудить со мной падение английского фунта на Стокгольмской бирже.

Послушай, старина, ты знаешь, как мы все тебя уважаем. Но мы думаем, что вся эта история до добра тебя не доведет, – сказал Цезарь, положив руку на его плечо. – Эти пташки слишком веского полета. И грязь к ним не прилипает. Тебя же смешают с дерьмом. Послушай моего совета, брось ее!

– Знаешь, старина, – сказал Флавий со злостью. – Я знал одного парня, который дожил до преклонного возраста и сколотил приличное состояние только потому, что никогда ни к кому не лез со своими советами и не слушал чужих.

– Ну, как знаешь, – поднялся Цезарь. – Подумай хорошенько об этом деле. На ней одной свет клином не сошелся. А если ты будешь упорствовать, эти тигры сожрут тебя и даже не подавятся.

– Выступи на следующем благотворительном базаре, – посоветовал ему Флавий. – У тебя это неплохо получается – взывать к милосердию.

Махнув рукой, Цезарь отошел.

– Масса Флавий, – подойдя к нему, шепотом сказал Джуп, – вас хочет видеть одна молодая леди.

– Скажи, что у меня тренировка. Я занят.

– Я говорил, но она очень хочет!

– Скажи, что я болен, умер, что меня похоронили и закопали на Новодевичьем кладбище!

Джуп, хромая, отошел. Он отсутствовал несколько минут, затем в коридоре послышался шум, чьи-то возгласы, и в комнату решительно вошла Жанна. За ней с отчаянным видом спешил Джуп. Ребята умолкли и уставились на нее. Не обращая на них внимания, она подошла к Флавию и сказала:

– Привет.

– Привет, – ответил он, не глядя на нее.

– Мне сказали, что ты болен. Я решила проведать тебя.

– Я и в самом деле сильно болен. Старина Джуп никогда не врет.

– А еще раньше, он сказал, что ты на тренировке.

Значит, я и в самом деле был на тренировке. Старина Джуп – самый правдивый негр во всей Алабаме и, может быть, даже во всех южных штатах, включая Пуэрто-Рику и Гавайи.

– Твой Джуп – самый нахальный мерзкий лжец во всем мире, исключая, разве что, тебя. И долго ты собираешься здесь валяться?

– До тех пор, пока мне это не осточертеет.

– Когда тебе осточертеет, мы с тобой выйдем и потолкуем, – сказала она, усевшись на соседнюю койку и, достав из сумочки зеркальце и помаду, принялась подводить свои и без того сильно накрашенные губы.

В комнату заскочил Валерьяныч.

– О! Мисс Картофлин! Какое счастье, что вы посетили нас! Чем обязаны столь раннему визиту? – его крохотные свиные глазки оживленно перебегали с ее лица на лицо Флавия. – Не желаете ли осмотреть учебные бои?

– Я пришла сюда, чтобы поболтать со своим другом, и если нам потребуется третий собеседник, мы тебя позовем, а пока, можешь выйти вон и закрыть за собой дверь, – с ледяной улыбкой отрезала Жанна и снова обернулась к Флавию. – Тебе еще не осточертело натирать крестец, милый?

– Нет, – ответил Флавий.

– Жаль, говорят, что он слишком долгого резания на одном месте застаивается кровь и падает потенция. – Она достала из сумочки пачку «Сент-Моритц», выбрала сигаретку, зажгла ее крохотной золотой зажигалкой и, затянувшись, изящно выпустила дым из ноздрей.

Цезарь встал и подошел к ней.

– Послушайте, мисс…

– Я не желаю с вами разговаривать.

– Это не имеет значения. Я капитан нашей команды. Я и мои ребята, мы не хотим, чтобы вы больше приходили сюда. И оставьте в покое парня…

– Я буду ходить сюда столько, сколько захочу! – отрезала Жанна, и ее ноздри гневно раздулись. – И не тебе делать мне замечания, ирландская свинья!

Цезарь побагровел и сделал шаг вперед.

Флавий вскочил и заорал:

– Сколько раз тебе говорить, чтобы ты не совал нос в мои дела?! Сколько?! И ты перестань сюда таскаться! – крикнул он девушке. – Я не хочу тебя больше видеть! Вставай и уматывай отсюда! – он схватил ее на руки и рывком поднял.

Она вырвала руку и влепила ему звонкую пощечину.

– Я явилась сюда не для того, чтобы глазеть на твою похабную морду и выслушивать нотации твоих ирландских дружков! Я хотела спросить тебя, что мне делать с ребенком?

– С каким ребенком? – опешил Флавий.

– Который у меня родится через шесть месяцев?! Или ты сейчас начнешь уверять всех, что не причастен к его появлению, старый потаскун?! – Размахнувшись, она наградила его еще одной пощечиной и, подхватив под мышку сумочку, выбежала из комнаты.

– Что ты говоришь, Жанна? – растерялся Флавий. – Эй, остановись! Подожди! – он выскочил за ней следом.

В наступившей тишине Цицерон многозначительно присвистнул и, проведя указательным пальцем по горлу от уха до уха, высунул язык, вытаращил глаза и захрипел, как удавленник.

Никто ему не ответил, но все были согласны с этим красноречивым жестом.

* * *

Она остановилась у ограды, нервно теребя в руках сумочку.

– Жанна, подожди! – подбежав к ней, заговорил Флавий. – Ну зачем ты так? Когда это произошло?

– В бунгало. Я свои таблетки забыла дома, когда собиралась к деду. А в городишке покупать не хотелось. Там меня все прекрасно знают. Потом… я хотела пойти к врачу… на следующий день после матча и… увидела тебя… я думала, что тебя убьют, но тебя не убили… а потом… я подумала… мне стало наплевать… – она заплакала.

Увидев подбирающегося к ним репортера, Флавий нерешительно взял ее под руку.

– Уйдем отсюда, на нас смотрят.

– А ты, оказывается, трус, Бесстрашный Флавий, – сказала она, подняв на него глаза. – Какой же ты, все-таки трус! О чем вы говорили с дедом?

– Он сказал, чтобы я отстал от тебя, что эта связь тебя компрометирует.

– Ну, положим, в большей степени его. Что он еще говорил?

– Больше ничего.

– Угрожал?

– Нет.

– Лжешь!

– Клянусь тебе – нет! Но я увидел… я, случайно, столкнулся в дверях с одним парнем… мне его однажды показывали в баре… Это парень из семьи Розновых. Их нанимают специально для этих дел. Они мастера своего ремесла. Он посмотрел на меня так… что я понял – они ждут только сигнала, пойми меня, я не боюсь ни ножа, ни меча, ни копья… Но ведь они изверги. Они могут вполне прикончить меня из винтовки, могут подсыпать яду или пристрелить из пистолета…

– И все-таки, ты трус, Бесстрашный Флавий! – сказала она, грустно улыбнувшись. – Мы с тобой, конечно, расстанемся без лишних слов и праведных нотаций. Можешь не беспокоиться о малыше, я найду от него избавление…

– Жанна, я прошу тебя…

– Больше я к тебе не приду. Поцелуй меня на прощание…

– Но… но… не здесь же!

– Почему бы и нет? – она обвила его шею руками и поцеловала.

За оградой вспыхнули блицы. Он попытался оторваться от нее, но она крепко держала его и с какой-то показной страстью целовала его…

Она вышла за калитку.

Он провожал ее взглядом.

Навстречу ей бросился репортер.

– Мисс Картофлин, только что мы были очевидцами волнующей встречи…

– Вы правы, я очень разнервничалась, провожая моего жениха на поединок.

* * *

– Х-Хек… и еще раз… х-хек!..

Топорик с хрустом врезался в молоденькое деревце, росшее в саду Картофлин-Хауса.

– Чем это вы тут занимаетесь? – с удивлением спросил Рогов, подойдя к старику Картофлину. Не обращая на него внимания, тот продолжал орудовать топориком. Потом остановился, отдуваясь, и, переведя дух, сказал:

– Эту вишню я посадил в день рождения моей маленькой внучки Жанны. Регулярно из года в год я клал на ее счет в Коммерческом банке столько тысяч зелененьких, сколько было на этой вишенке листиков. И как же я радовался, когда она стала приносить не только цветочки, но и ягодки…

Скрипнув зубами, он вновь взялся за топор.

– Но, для чего вы его теперь рубите?

– Вы не понимаете? Да для того лишь, чтобы вытравить из своей памяти даже самое ее имя! Я уже лишил ее наследства и отменил стипендию ее имени в университете.

– Напрасно вы так суровы к ошибкам молодости. Малютка сделала ошеломляющую рекламу. Ее имя теперь на устах у всей страны, а значит, и у всего мира! Этого молодчика просто раздирают на части!

– Вот она, людская благодарность! И это за то, что я выволок его из дерьма, одел, обогрел, плачу ему, как президенту! А он, подонок, нагло соблазняет мою девочку на глазах у тысячи человек!

– Сказать по правде, малый не промах. Говорят, что он еще в лагере начал с ней крутить. Это правда?

– Правда, – хмуро ответил Картофлин. – Сегодня утром я рассчитал Боба. Пусть катится ко всем чертям.

– Напрасно. Его школа еще могла бы нам пригодиться. Кроме того моя агентура понюхала, что «Иллюзион» собираются запатентовать организацию рыцарских турниров… За Боба они ухватятся, как утопающий за соломинку.

– Хм. Возможно я и в самом деле погорячился, – уклончиво признал старик. – А что, мы уже ничего не сможем сделать с этими турнирами. Жалко, что пропадает такая хорошая идея. «Иллюзион» не сможет придать ей достаточного шику. Сделайте что-нибудь, Рогов, ладно?

– Не беспокойся, старина, – похлопал его по плечу Рогов. – Эту идею запатентовали еще пять лет тому назад в Англии. Я тогда же перекупил патент и заморозил его, потому что вовсю шла подготовка к фит-файтингу. Когда придет время я объявлю об этом.

– Уже можно начинать рекламную кампанию. Я боюсь, что нашу идею все же запретят.

– А как же наш депутат?

– Боюсь, что даже он не сможет ничего сделать. Большинство в Совете против нас. На будущей неделе начнутся дебаты, а у нас на руках двоечная «пара» против тузового «паре».

– Но ведь мы живем в свободной демократической стране, где никто не запрещает людям зарабатывать деньги, кто как умеет! – возмутился Рогов. – Чем наши матчи опаснее кетча или прыжков на мотоцикле через горящие автобусы?

– Они придираются к условиям контракта. Вы же читали статью Стеблина.

– «Невольники XX века»? Читал. Но ведь это вполне естественно, что лицо, отказавшееся от контракта, должно платить неустойку!

– Весь вопрос в ее сумме! Вчера мне принесли петицию. Эти мерзавцы требуют снижения неустойки до смехотворной цифры пять тысяч долларов! А сегодня эта петиция появится во всех газетах. И авторы, между прочим, ваши любимые «Бессмертные» во главе с Цезарем и этим вечным студентом Марциалом! И я имею очень сильные опасения, что нам придется признать эту петицию.

– Какого черта!

– Если нам и разрешать дальше устраивать наши игры, то только после этой поправки.

– Им это даром не пройдет! – скрипнул зубами Рогов. – Послушайте, старина, как вы смотрите на то, что мы вывезем ребят на экскурсию в горы и… Сами понимаете, горная дорога, ливень…

– Меня и самого привлекает эта мысль. С каким наслаждением я запихнул бы в этот автобус негодяя Флавия!.. Однако это слишком рискованно.

– Поручим дело профессионалам.

– Думаете, профессионалы не оставляют следов? А впрочем, это, пожалуй, дельная мысль. Это, чертовски, дельная мысль – поручить дело устранения неугодных профессионалам. Но не вашим! – Хихикнув, старик потер руки. – Вы даже не представляете себе, Рогов, какие у меня есть превосходные профессионалы!

Глава седьмая

И, наконец, наступил вечер судного дня.

– Ну, так вы поняли? – наставлял их Марциал в раздевалке, – убивать ни кого не будем. Просто выбиваем мечи! Попытаемся объяснить им, чего мы добиваемся.

– Ну да! – хихикнул Цицерон, – я буду вести с ним душеспасительную беседу, а он в это время ррраз! и мечом по кумполу! И я помру смертью праведника.

– Лучше помереть праведником, чем подонком. Или ты забыл, что тебя опекают Архимед и Куриаций? Без них ты давно бы гнил в могиле. Я не понимаю, что мешает нам снять их и поставить на другой участок?

– Но послушайте! – забеспокоился Цицерон. – Я же подписал ваш манифест! Кто сказал, что я против? Я «за» обеими руками! Я просто опасаюсь, что эти ослы, нас не поймут…

– Геркулес из «Бизонов» говорил мне, – сказал Нерон, – что против них выпустили целое стадо африканских негров, вооруженных бумерангами и этими… такими длинными копьями…

– Ассегаями, – сказал Флавий, прилаживая поножи.

– Точно! Попробуй договорись с ними, если они не бельмеса по нашему не разумеют!..

– Возможно, что и сейчас то же самое будет, – сказал Цезарь. – От этих мерзавцев всего что хочешь можно ожидать. Вот, когда «собаки» дрались с «центурионами», на арену в самый разгар боя хлынула вода и, когда она стала им по грудь, туда выпустили крокодилов. Ну, правда, ребята, там быстро прекратили драчку и, собравшись, отделали этих ящериц за милую душу.

– Представляю! – заржал Цицерон, – какого будет ощущение, когда подобная крошка тяпнет тебя за яички, Публий!

– Уж скорее тебя, – бросил Публий. – Тогда ты живо перестанешь хвастать своими любовными победами.

– Говорят, что таких фокусов больше не будет, – вставил Флавий, – поскольку вмешалось Общество защиты животных, да и крокодилы, говорят, были контрабандные.

– Черт побери, а почему нет общества защиты человека? – огрызнулся кто-то. – Чем мы хуже кошек и собак?

– Это еще что! – вмешался Архимед. – Вот мне говорили, что где-то на нашего брата особым устройством начали бросать здоровенные бревна. Туговато пришлось парням!

– Это-то и называется у них «коэффициентом спонтанности», за них начисляют дополнительные очки, – возразил Флавий. – И премии.

– Эх, самих бы их так… спонтанно!

– В любом случае мы должны сохранять спокойствие! – сказал Марциал. – На нашей стороне правда, а, значит, и сила!

– Я бы сейчас отдал бы полжизни за одну сегодняшнюю газету, – вздохнул Вергилий.

– А они специально наружу нас не пускали и газет не давали, чтобы мы не знали условий схватки, – сказал Консул, – да и здесь акустика нулевая, как в подводной лодке. – Раньше он был моряком и еще не успел освоиться на суше.

– Это значит, что еще один сюрприз готовится, – сказал Нерон, – и я все основания имею подозревать, что это ответ на нашу петицию.

– Никто про нее не знал, – сказал Марциал. – Я отдал ее своему парню и он пронесет ее куда надо.

– А ты твердо уверен, что среди нас нет стукача? – спросил Цезарь.

Марциал оглядел всех присутствующих:

– Я стараюсь верить людям.

– А я нет. И где гарантия, что милостивые государи не передали ее текст нашим хозяевам?

– Ты думаешь? – с сомнением спросил Марциал.

– Уверен. Иначе для чего же вся эта таинственность. Я уверен, что с нами хотят сегодня покончить, – Цезарь сплюнул.

– Это можно было бы сделать проще.

– Зачем проще, когда можно сложнее и значительно прибыльнее?

– Ну, как настроение? – спросил Марциал, подойдя к Флавию.

– Бодрое.

– Ты согласен с моими предложениями?

– Я не буду давать себя убить.

– Но и убивать ты тоже не будешь.

– Я сказал, что не буду давать себя убить, – повторил Флавий. – Если я и задену кого, то только по его вине. Драться буду вполсилы. Тебе достаточно?

– Мне достаточно, – сказал Марциал. – И все же мне бы хотелось, чтобы сегодня ты никого не убил.

– Все! – сказал, улыбнувшись, пошедший Бомба, – девочки свое отпели. Милости прошу на арену.

– Спрячь зубы, ублюдок! – посоветовал ему Цезарь. – Если вы готовите нам какую-нибудь подлость, то знай, что вернувшись, я выпущу тебе кишки. За мной.

Они прошли по пустынному коридору. У стойки с оружием их встретили Одуванчик и ланиста Боб.

– Готовы? – весело спросил ланиста. – Тогда с Богом! Желаю удачи!

– Ланиста весел, это не к добру, – зашептал Публий.

– Ничего, – успокоил его Флавий, – мы тоже повеселимся на свободе…

* * *

На арене их встречало солнце и оглушительный гвалт трибун. Парадным шагом они пошли по дорожке, навстречу им никто не двигался. Встречной команды не было.

– Так я и знал! – отчаянно воскликнул Нерон. – Они выпустят на нас зверей! Подонки!

– Не отставать! – негромко скомандовал Цезарь. – Держать дистанцию. Перед центральной трибуной не останавливаться!

На центральной трибуне Флавий увидел самих Рогова и Картофлина. Вокруг них крутил Валерьяныч. В глубине трибуны, затихнув, сидела Жанна. Внезапно он перехватил взгляд старика, направленный прямо на него и его передернуло – столько неприкрытой ненависти и чудовищной злобы было во взгляде Картофлина.

– Ну, погоди, дед! – сказал он себе с яростью. – Мы еще поглядим кто кого! Я еще тебе покажу! Я буду открыто пахать твою внучку сколько мне влезет и тебе придется скалиться перед зятьком. Я еще подумаю, не сказаться ли мне занятым, когда ты запишешься ко мне на прием! Мы с тобой еще повоюем!..»

Недрогнувшим шагом «Легион Бессмертных» прошел мимо центральной трибуны и вышел на центр поля: Цезарь переложил в левую руку меч и протянул правую руку к палящему солнцу:

– Здравствуй, Солнце! – загремел его голос над притихшем стадионом. – Идущие на смерть тебя приветствуют!

Стадион разразился рукоплесканиями.

– Дамы и господа! – торжественно сказал диктор. – Наши гладиаторы еще не догадываются об условиях схватки, которые будут для них весьма и весьма заманчивыми. Согласно щедрому и благородному условию гладиаторы будут биться между собой за штандарт с золотым орлом в центре поля. Бой ведется до последнего человека! Победитель – станет обладателем приза в сумме двух миллионов золотых конвертируемых рублей! К этой сумме Союз букмекеров по соглашению с болельщиками добавляет половину суммы общего пари! А владельцы стадиона, ректорат и попечительский совет университета к той же сумме добавляет еще и приз размером в четыре процента общего сегодняшнего сбора, Победитель сегодняшнего турнира награждается почетным званием «Гладиатор Века»! Вот каковы условия нашей сегодняшней схватки сильнейших! Деритесь же! И, да поможет вам Бог!

Последние слова диктора потонули в оглушительном реве стадиона. Они стояли, будто оцепенев. «Что это? – молнией пронеслось в голове Флавия. – Два миллиона!.. Это свобода!.. Неужели по-настоящему? Я свободен?! Навеки!.. Но нет… это чудовищно! Я не смогу этого сделать! Ведь мы столько времени были вместе… Два миллиона! Два миллиона! Свобода…

К жизни его пробудил истошный крик Публия.

Публий стоял неподалеку от него, пытаясь зажать руками ужасную рану в левом богу, где стальные пластины были скреплены между собой нейлоновыми ремешками. Глаза его были полны слез и боли. Он упал.

Флавий бросился к нему и поднял его голову.

– Джовани! Малыш! Очнись! Очнись же! Что с тобой!.. Кто?!

Губы Публия задрожали.

– Цицерон… – выдохнул он. Предсмертная дрожь пробежала по его телу, и он затих, весь такой хрупкий и беспомощный, устремив невидящий взгляд в бездонную пустоту неба.

Флавий обернулся. Вокруг него кипел яростный и беспощадный бой. Марциал стоял посередине с растерянным видом.

– Остановитесь!.. кричал он. – Что вы делаете?!.. Не убивайте друг друга!

Он схватил за левую руку Цезаря, дерущегося с Архимедом, но Цезарь отшвырнул его прочь.

– Флавий! – взмолился Марциал. – Сделай что-нибудь!.. Останови их!.. Мы же братья! Не дай нам перебить друг друга!

Не глядя на него, Флавий отстранил его. Взгляд его был устремлен на Цицерона.

С тем произошло поразительное перевоплощение. От роду злобный и трусоватый, в атаке державшийся позади всех, спасавшийся от гибели только благодаря прикрытию товарищей, он напоминал сейчас сорвавшегося с цепи взбесившегося волкодава. Как безумный носился он по полю, атакуя то одного, то другого, нанося сильные удары, сражающие всех, кто попадался ему по пути. Глаза его были налиты кровью, с губ, как у берсеркера, срывались клочья пены.

Он всадил меч в спину Нерону, сражавшемуся с Гракхом. Гракх опешил от неожиданной удачи, но спустя мгновение упал с рассеченным черепом. В эту секунду Цицерон встретился глазами с Флавием, и в его суровом и спокойном взгляде прочитал свою гибель. На секунду его переполнил животный страх. Он съежился и задрожал. Но в следующий момент вдруг отчаянно завизжал и бросился в атаку.

Флавий ждал его, стоя на месте и не двигаясь. Когда Цицерон приблизился на расстояние полуметра, Флавий отвел его щитом, как в корриде отводят быка мулетой, и, пропуская мимо себя, рубанул его мечом по шее. Голова Цицерона отделилась от туловища и, подпрыгивая, покатилась по песку, орошая арену фонтанами алой крови.

Дальнейшее происходило, как в кошмарном сне. Он отражал атаки нападавших на него со всех сторон, рубил и колол направо и налево. И часто меч его погружался в мягкое и податливое тело и орошался свежей кровью, которая стекала по ложбинкам клинка и при каждом взмахе брызгала на его лицо.

Внезапно его оглушила тишина. Он осмотрелся. Арена вокруг него была устлана трупами. Иногда тишину разрывал тонкий стон, похожий на вздох. Медленными неуверенными шагами к нему приближался Цезарь. Вид его был ужасен. Он был без шлема и щита. Лямки доспеха порвались и панцирь болтался из стороны в сторону. Он шел, сильно припадая на левую ногу. На бедре его зияла страшная рубленая рана. Сильный удар распорол ногу от пашины до колена, проникнув до самой кости, открыв трепещущие мышцы. Он приближался, глядя на Флавия мутным взором.

– Не делай этого, Цезарь! – закричал Марциал, бросившись к нему.

Цезарь стряхнул его с плеч и, взяв меч обеими руками, с каким-то животным рыком бросился на Флавия.

Флавий принял удар и несколько мгновений они стояли, сцепившись печами, глядя друг другу в глаза. Но внезапно страшное давление Цезаря начало ослабевать, он навалился на Флавия всем телом, и Флавий отбросил его, ударив мечом по лицу. Обоюдоострый клинок рассек скулу Цезаря и, разрубив челюсть, остановился в гортани.

Цезарь рухнул на землю, и тогда Флавий встретился с пристальным упорным взглядом Мрциала.

– Не смотри на меня! – крикнул Флавий.

Марциал не отрывал от него взгляда.

– не смотри на меня!..

Марциал стоял перед ним в своем незапятнанном пурпурном плаще, в сверкающих доспехах, без оружия и не отрываясь, с легким удивлением смотрел на Флавия, как-будто пронизал его насквозь своим спокойным взглядом чистых голубых глаз. Этот взгляд выворачивал наружу душу Флавия, пронзал нестерпимой болью, жег его, как угольями…

– Не смотри на меня! – заревел Флавий, вкладывая всю силу в последний удар…

* * *

Пошатываясь, он брел по коридору. Ноги его подкашивались и противно дрожали. Его мотало от одной стены к другой. Он остановился и провел рукой по шершавому бетону. Пальцы неприятно закололо. Он тупо уставился на них. В складках грязной кожи запеклась кровь. Она густой бурой грязью забилась под ногти. К горлу подкатился комок, и, как в детстве, защипало в носу. Глаза стали противно влажными. Флавий бессильно опустился на пол и уткнулся лицом в колени, тут он заметил, что до сих пор сжимает в руках меч и с яростью швырнул его в глубину коридора. Слезы брызнули из глаз. Во рту стало горько, он ловил губами соленые икринки.

Ощущение тоски и одиночества переполнили его своей звенящей пустотой. Это было нестерпимо. Флавий жутко завыл, завыл страшно, по-волчьи, и, словно резонансом внутри него, где-то в груди заиграл клавесин. Звонкие капли нот, казалось, падали прямо на обожженные болью нервы. Его плечи содрогали рыданья, переходящие в какую-то судорожную икоту. А клавесин продолжал безучастно ронять гроздья колючих звуков.

Он вдруг почувствовал в голове тупую пульсацию. Такое ощущение было у него, когда он впервые услышал священный тамтам в ночных джунглях. Удары учащались, казалось, обрывая что-то внутри, наполняли его тихой яростью, которая начала усиливаться, разворачиваться и переполнила его лютой злобой. К клавесину присоединился скрипичный квартет. Винегрет звуков закружился в непонятном вихре. Флавий больше не мог продолжать сидеть. Он испустил вопль и вскочил на ноги. В коридор заглянул кто-то и тут же испуганно исчез. Подобрав меч, он бросился следом. Он всей тяжестью тела налег на дверь, за которой скрылся беглец. Но дверь держали. Он слышал судорожное сдавленное дыхание насмерть перепуганного человека.