Текст книги "Республика Шкид"
Автор книги: Леонид Пантелеев
Жанр: Повести, Малая форма
Возрастные ограничения: +6
сообщить о неприемлемом содержимом
Текущая страница: 14 (всего у книги 22 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]
Затрещал звонок. Асси, не докончив фразы, поднялся и выкатился из классной.
– Компания, сюда! – закричал Японец.
Четверка собралась у пантелеевской парты. Янкель притащил свой пакет и, развернув его, выложил десятка два разных книг, уйму вставочек, статуэток, палитру красок и комплект «Нивы» за 1909 год. Притащил свои вещи к пантелеевской парте и Японец. Дал он сто двадцать листов писчей бумаги, которую копил в течение целого года, и дюжину фаберовских карандашей.
Джапаридзе снял и отдал обмотки. Носить обмотки в Шкиде считалось верхом изящества и франтовства; взнос Джапаридзе поэтому был очень ценен.
Когда все вещи были собраны, Янкель предложил:
– Приступим к технической части. Надо составить каталог.
Стали составлять список вещей. Первым номером записали коньки:
1. Первосортные беговые коньки «Джексон».
Вторым записали обмотки Дзе:
2. Прекрасные суконные обмотки последнего лондонского образца.
Третьим прошел трехсантиметровый бюст Толстого «почти в натуральную величину»…
Дальше оценка вещей стала затруднительна.
Вынули будильник. Будильник оказался лишь пустой жестяной коробкой с циферблатом, но без механизма.
– Идея, – сказал Японец. – Пиши: «Изящные часы-будильник „Ohne Mechanismus“».
– Это что значит? – спросил Дзе. – Уж больно звучно.
– Это значит, что часы без механизма… А ребята не поймут – подумают, что фирма «Оне Механизмус».
Потом записали «Полный комплект журнала „Нива“ за 1909 год в роскошном коленкоровом переплете», ломаный десертный ножик под громким названием «дамасский кинжал вороненой стали», зажигалку и «Пошехонскую старину».
Затем стали записывать мелочь – статуэтки, карандаши, вставочки. Под конец пустили бумагу:
51. Прекрасная веленевая бумага 5 л.
52. ……………………………
53. ……………………………
Всего набралось 70 номеров.
– Почем же будем продавать билеты? – спросил Пантелеев.
– Я думаю, две порции песку, или полфунта хлеба, или пять копеек золотом, – сказал Японец.
Янкель подсчитал в уме и заявил:
– Невыгодно… Три рубля пятьдесят копеек золотом всего получается. Не окупит дела. Одни коньки два рубля стоят.
– Пустых ведь не будем делать, – сказал Дзе.
– Нет, пустых не надо.
Решили устроить маленькую перетасовку. Вместо пяти листов бумаги написали два листа. Получилось сто тридцать номеров.
Составив каталог, начали изготовлять билеты. Янкель сделал образец:
БИЛЕТ
№ 1
на право участия в розыгрыше
ЛОТЕРЕИ-АЛЛЕГРИ
Казначей
При помощи Пантелеева и Дзе Янкель отпечатал их сто тридцать штук.
– А кто у нас будет казначеем? – спросил Пантелеев. – Я думаю – Янкель…
– К черту! – заявил Японец. – Лучше Дзе.
Согласились на Дзе. Новоиспеченный казначей принялся подписывать билеты. До вечера работали – описали билеты, наклеивали номерки к вещам и, отгородив кафедрой угол класса, расставляли вещи по полкам пустующего книжного шкафа.
А утром во вторник улигане, явившись после чая в класс, узрели на остове кафедры огромный плакат:
ВНИМАНИЕ!!!
КАЖДЫЙ СОЗНАТЕЛЬНЫЙ
ШКИДЕЦ
МОЖЕТ ВЫИГРАТЬ:
КОНЬКИ «ДЖЕКСОН»,
СУКОННЫЕ ОБМОТКИ,
БУДИЛЬНИК «OHNE MECHANISMUS»
и
массу других полезных и дорогих вещей, если он
приобретет БИЛЕТ на право участия в
ЛОТЕРЕЕ-АЛЛЕГРИ
Билет стоит:
2 песка
1/2 ф. хлеба
5 коп. золотом
Билеты продаются у казначея Тиражной комиссии Г. ДЖАПАРИДЗЕ
ТАМ ЖЕ ПОЛНЫЙ СПИСОК ВЕЩЕЙ
Тиражная Комиссия Еонин, Пантелеев, Джапаридзе и Черных
У плаката собралась огромная толпа. Весть о лотерее облетела всю республику. Сашкецу, пришедшему в четвертое отделение читать лекцию, с трудом удалось разогнать орду кипчаков, волынян и бужан.
На уроках царило возбуждение, и даже Викниксору, читавшему улиганам древнюю историю, трудно было подчинить дисциплине возбужденную массу. После звонка, Викниксор полюбопытствовал, чем взбудоражен класс. Кто-то молча указал на кафедру, кричащую плакатом.
Викниксор, читая плакат, улыбался, прочитав, нахмурился.
– Надо было у меня разрешение взять, а потом уже объявление вешать, – сказал он.
Выскочил Янкель.
– Извините, Виктор Николаич… Не подумали…
– Ну ладно, – добродушно улыбнулся завшколой, – бог с вами… Развлекитесь.
Потом, подумав, вынул из кармана портмоне и сказал:
– Дайте-ка мне на счастье парочку билетов.
Класс дружно загромыхал аплодисментами. Джапаридзе вручил Викниксору два первых билета.
После уроков класс снова заполнился шкидцами. Приходили уже с продуктами: хлебом, сахарным песком, а кто и с деньгами, принесенными из дому. Большинство покупало по одному-два билета, некоторые платили по соглашению с комиссией сахарином, папиросами или чем другим; кухонный староста Громоносцев, обладавший хлебными излишками, ухлопал десять фунтов хлеба, купив двадцать билетов.
– Коньки выиграть хочу, – заявил он. – И обмотки выиграю.
Пришедшего после обеда Асси насильно заставили купить пять билетов. К вечеру было продано сто два билета. Парта Джапаридзе разбухла от скопившихся в ней, на ней и под ней хлеба и сахарного песку. Кроме того, в кармане у Дзе похрустывало лимонов сорок денег.
На другой день вечером в Белом зале должен был состояться тираж.
* * *
В Белом зале собралась вся Шкида.
Посреди зала стоял стол, уставленный разыгрываемыми вещами, рядом другой стол, и на нем ящик со свернутыми в трубочки номерами. Шкида облепила столы и стоящую около них Тиражную комиссию.
– В очередь! – закричал Японец.
Шкида вытянулась в очередь. Первым стал Викниксор, за ним халдеи, потом воспитанники.
– Тираж лотереи-аллегри считаем открытым, – объявил Джапаридзе.
Викниксор, улыбаясь, засунул руку в ящик и вынул два билета. Развернули, оказались номера шесть и шестьдесят девять.
Джапаридзе посмотрел в список:
– Дамасский кинжал вороненой стали и лист бумаги.
Бумагу Викниксор взял, от «кинжала» же отказался, как только взглянул на него.
Потом вынимал билет Сашкец. Вытянул он два листа бумаги. Асси вытянул четыре порции бумаги и книгу «Как разводить опенки в сухой местности». Косталмеду достался карандаш, которым он тотчас же записал расшалившегося в торжественный момент тиража второклассника Рабиндина, носившего прозвище Рабиндранат Тагор.
Потом стали вытягивать билеты воспитанники.
Купец, мечтавший выиграть обмотки, вытянул будильник «оне механизмус». В первый момент он было обрадовался… Но, получив в руки часы и осмотрев их, он пришел в неописуемую ярость.
– Убью! – закричал он. – Аферисты, жулики, мошенники!..
Тираж на время приостановился. Тиражная комиссия, сгрудившись у стены, мелко дрожала, как в лихорадке. Накричавшись, Купец с остервенением бросил «оне механизмус» на пол и вышел из зала.
Тираж возобновился.
Коньки выиграл Якушка, самый крохотный гражданин республики. Обмотки достались Голому Барину.
Тираж подходил к концу, когда в зал ворвался Цыган. Как староста, он был занят на кухне и только что освободился.
– Даешь коньки! – закричал он.
– Уже… готовы, – ответил кто-то.
– Как то есть готовы?
– Выиграны.
– А обмотки?
– Выиграны.
– А, сволочи!.. – закричал Цыган и подскочил к столу с намерением вытащить двадцать билетов.
Но билетов в ящике оказалось лишь двенадцать – восемь штук загадочным образом исчезли.
И все доставшиеся Цыгану билеты оказались барахлом: десять – бумага, один – книжка «Кузьма Крючков» и один – безделушка – слон с отбитым хоботом.
– Сволочи! – закричал Цыган. – Сволочи, мерзавцы!.. Жульничать вздумали!.. Аферу провели!.. Хлеб у людей ограбили!..
Он схватил стол, с силой кинул его на пол и бросился к Тиражной комиссии. Комиссия рассыпалась. Лишь один Янкель, не успевший убежать, прижался к стене. Громоносцев кинулся на него и так избил, что Янкель два часа после этого ходил с завязанной щекой и вспухшими глазами. Но только два часа.
Через два часа Янкель уже разгуливал веселый и бодрый. В Янкелевой голове назревала блестящая, по его мнению, мысль. Он решил возместить убытки, понесенные им от Цыгана. Для этой цели он о чем-то долго шептался с Джапаридзе.
Японец и Пантелеев убирали зал; убрав, пошли в класс. Первое, что поразило их при входе, это лицо Джапаридзе – бледное, искаженное страданием.
– Что такое? Говори! – закричал Японец, почувствовав беду.
– Хлеб, – прошептал Дзе, – хлеб, сахар… все…
– Что?
– Похитили… украли…
– Как… Дочиста?
– Нет… вот кальмот.
Джапаридзе вынул из парты горбушку хлеба фунтов в пять.
Пантелеев и Японец переглянулись и вздохнули.
– А деньги? – спросил Японец.
Дзе на мгновение задумался. Потом вывернул почему-то один правый карман и ответил:
– И деньги тоже украли.
Пантелеев и Японец взяли горбушку хлеба и вышли из класса.
– Ну и сволочи же, – вздохнул Японец.
– Д-да. – поддакнул Пантелеев.
Растратчик Джапаридзе тем временем давал взятку изобретательному Янкелю, или, проще, делился с ним растраченным капиталом – хлебом, сахаром – и лимонами.
Так кончилась первая «лотерея-аллегри».
* * *
Но пример нашел отклик…
Скоро Купец в компании с Цыганом и Воробьем устроили такую же лотерею. Лотерея прошла слабо, но все же дала прибыль. Это послужило поводом к развитию игорного промысла в четвертом отделении.
Новичок Ельховский – Саша Пыльников – придумал новую игру – рулетку, или «колесо фортуны». Пантелеев, имевший по прошлому знакомство с марафетными играми, научил товарищей играть в «кручу-верчу» и в «наперсточек». Четвертое отделение превратилось в настоящий игорный притон. Дошло до того, что не стало хватать игроков, все сделались владельцами «игорных домов». Сидит каждый у своей игры и ждет «клиентов». Наскучит – подойдет к соседу, сыгранет и зовет его к себе… За старшими потянулись и младшие. Игры стали устраивать и в младших отделениях…
Но скоро лотерейная горячка в Шкиде прошла. Потянуло к более разумному времяпрепровождению.
Кончился период бузы, на Шкиду нашло желание учиться.
«Даешь политграмоту»
О комсомоле. – «Даешь политграмоту». – Человек в крагах. – Богородица. – Конституция 1871 года. – В клубах табачных. – Настоящий политграмщик.
Часто улигане спрашивали президента своей республики Викниксора:
– Виктор Николаевич, почему у нас в школе нельзя организовать комсомол? Объясните…
Президент хмурил брови и отвечал, растягивая слова;
– Очень просто… Наша школа дефективная, почти что с тюремным режимом, а в тюрьмах и дефективных детдомах ячейки комсомола организовывать не разрешается…
– Так мы же не бузим!
– Все равно… Пока полного исправления не достигнете, нельзя. Выйдете из школы, равноправными гражданами станете – можете и в комсомол, и в партию записываться.
Вздыхали граждане дефективной республики Шкид и мечтали о днях, когда станут равноправными гражданами другой республики – большой Республики Советов.
А пока занимались политическим самообразованием. Читали Энгельса и Каутского, Ленина и Адама Смита. Некоторое время все шло тихо.
Но вот однажды поднялась буря, Шкида выкинула лозунг: «Даешь политграмоту!»
Послали к Викниксору делегацию.
– Хотим политграмоту как предмет преподавания наряду с прочими – историей, географией и геометрией.
Викниксор почесал бровь и спросил:
– Очень хотите?
– Очень, Виктор Николаевич… И думаем, что это возможно.
– Возможно, да не просто, – сказал он.
– Вы уж нажмите там, где требуется…
– Хорошо, – пообещал Викниксор, – нажму, подумаю и постараюсь устроить.
* * *
Тянулись дни, серые школьные будни. Осень лизала стекла окон дождевыми каплями, и вечерами в трубах печей ветер пел дикие и унылые песни…
В эти дни уставшие от лета и бузы шкидцы искали покоя в учебе, в долгих часах классных уроков и в книгах, толстых и тонких, что выдавала Марья Федоровна – библиотекарша – по вторникам и четвергам.
А политграмота, обещанная Викниксором и не забытая шкидцами, знать о себе ничего не давала; молчал Викниксор, и не знали ребята, хлопочет он или нет.
Но однажды пришла политграмота. Она пришла в образе серого заикающегося человечка. У человечка была бритая узкая голова, френчик синий с висящими нитками вместо пуговиц и на ногах желтые потрескавшиеся краги.
Человек вошел к улиганам в класс и сказал, заикаясь:
– Б-буду у вас читать п-политграмоту.
Дружным «ура» и ладошными всплесками встретила человечка в крагах Улигания. Долгожданная политграмота явилась.
Человечек назвался:
– Виссарион Венедиктович Богородицын.
Это рассмешило.
– Политграмота – и вдруг Богородицын!
– Богородица…
Стал человек в крагах Богородицей с первого же урока в Шкиде.
Начал урок с расспросов:
– Что знаете?
Большинство молчало. Японец же, встав, сказал, шмыгнув носом:
– Порядочно.
– Что есть Ресефесере?
– Российская социальная федеративная республика! – крикнул Воробей.
– Правда, молодец, – похвалил, заикаясь, лектор.
Ребята засмеялись.
– А что есть Совет?
– Власть коммунистическая.
– Правда, – опять сказал халдей.
А Японец, уже переглянувшись с Кобчиком, шептал:
– Липа… Лектор хреновый!
Потом обратился к Богородице:
– Можно вам вопросы задавать? Такая система лучше, я думаю, будет.
– Правда. Задавайте.
Японец, подумав, спросил:
– Когда принята наша конституция?
Сжались брови на узком лбу Богородицы, задумался он… Сразу же поняли все, что и в самом деле «липа» он, что случайно попал в Шкиду и политграмоты сам не знает.
– Конституция? – переспросил он. – А разве вы сами не знаете?
– Знали бы, так не спрашивали.
– Конституция принята в тысяча восемьсот семьдесят первом году в Стокгольме.
Прыснул Японец, прыснули за ним и многие другие.
– А когда Пятый съезд Советов был?
– Ну, уж это-то вы должны знать.
– Не знаем.
– В девятнадцатом году.
– А не в восемнадцатом?
Покраснел Богородица-политграмщик, опустил глаза.
– Знаете, так нечего спрашивать.
– А конституция не на Пятом съезде была принята?
Еще больше покраснел Богородица, съежился весь… Потом выпрямился вдруг.
– Какая конституция?
– Эрэсэфэсэрская.
– Так бы и говорили. Я думал, вы не про эту конституцию говорите, а про первую, что в девятьсот пятом году…
Понятно стало, что Богородица – не политграмота, что снова отходит от Шкиды заветная мечта. Стали бузить, вопросы задавать разные по политграмоте, издеваться.
– Что такое империализм?
– Не знаете?! Всякий ребенок империализм знает. Это – когда император.
– А кто такой Хрусталев-Носарь?
– Генерал, сейчас за границей вместе с Николаем Николаевичем.
До звонка потешались улигане над Богородицей, человечком в потрепанных крагах, а когда вышел он под зюканье и хохот из класса, загрустили:
– Дело – буза… Политграмота-то хреновая.
– Да… Порадовались раненько.
А вечером Викниксор, зайдя в класс, выслушивал ребят.
– Плох, говорите?
– Безнадежен, Виктор Николаевич.
– Слабы знания политические?
– Совсем нет.
Задумался Викниксор.
– Дело неважно.
– Где вы его только выкопали? – полюбопытствовал Ленька Пантелеев.
– В Наробе… случайно. Спрашивал я там о политграмоте – нет ли педагога на учете. А тут он, Богородицын этот, подходит: могу, говорит, политграмоту читать… Ну, я и взял на пробу.
– Пробы не выдержал, – ухмыльнулся Янкель.
– Да, – согласился завшколой. – Пробы не выдержал… Поищем другого.
Больше Богородицын не читал в Шкиде политграмоту. Ушел он, не попрощавшись ни с кем, метнулся желтыми потрескавшимися крагами и исчез…
Может быть, сейчас он читает где-нибудь лекции по фарадизации или по прикладной космографии… А может быть, умер от голода, не найдя для себя подходящей профессии.
* * *
В табачном дыму расплывались силуэты людей.
Пулеметом стучал ремингтон, и ундервуд, как эхо, тарахтел в соседней комнате.
Кто-то веселым, картавящим на букве «л» голосом кричал кому-то:
– Товарищ, вы слушаете?.. Отдайте, пожалуйста, в комнату два. Товарищ…
А тот, другой, таким же веселым голосом отвечал издалека:
– Два? Спасибо…
В комсомольском райкоме работа кипела.
В табачном дыму мелькали силуэты людей. На стенах с ободранными гобеленами белели маленькие, написанные от руки плакатики:
СЕКРЕТАРЬ
АГИТОТДЕЛ
КЛУБКОМИССИЯ
Викниксор шел по плакатикам, хватаясь руками за стены, потонув в клубах дыма. Но все же отыскал плакатик с надписью: «Политпросвет».
Под плакатиком сидел человек в кожаной тужурке, с бритой головой, молодой и безусый.
– Меня, товарищ?
– Да, вас. Вы по политпросвету?
– Я. В чем дело?
– Видите ли… Я заведующий детдомом… У нас ребята – шестьдесят человек… хотят политграмоту. Не найдется ли у вас в комитете человечка такого – лектора?
Политпросветчик провел рукой по высокому, гладкому лбу.
– Ячейка или коллектив у вас есть?
– Нет. В том-то и дело, что нет… У нас, надо вам сказать, школа тюремного, исправительного типа – для дефективных.
– Ага, понимаю… Беспризорные, стало быть, ребята, с улицы?..
– Да. Но все же хотят учиться.
– Минутку.
Политпросветчик обернулся, снял телефонную трубку, нажал кнопку.
– Политшкола? Товарищ Федоров, нет ли у тебя человека инструктором в беспризорный детдом? Найдется? Что? Прекрасно…
Повесил трубку.
– Готово. Оставьте адрес, завтра пришлем.
* * *
Пришел он в Шкиду вечером.
В классе улиган, погасив огонь, сидели все у топившейся печки; отсвет пламени прыгал по стенам и закоптелому после пожара потолку… Из печки красным жаром жгло щеки и колени сидевших…
Он вошел в класс, незаметно подошел к печке и спросил:
– Греетесь, товарищи?
Обернулись, увидели: человек молодой, невысокий, волосы назад зачесаны, в руках парусиновый портфель.
– Греемся.
– Так… А я к вам читать политграмоту пришел… Инструктором от райкома.
Не кричали «ура» теперь шкидцы, знали – обманчива политграмота бывает…
– Садитесь, – сказал Янкель, освободив место на кривобоком табурете.
– Спасибо, – ответил инструктор. – Усядемся вместе.
Сел, погрел руки.
– Газеты читаете?
– Редко. Случайно попадет – прочтем, а выписывать – бюджет не позволяет.
– Все-таки в курсе дел хоть немножко? О четвертом съезде молодежи читали?
– Читали немного.
– Так. А о приглашении на Генуэзскую конференцию делегации от нашей республики?
– Читали.
– Ну а как ваше мнение: стоит посылать?
Разговорились этак незаметно, разгорячились ребята – отвечают, спорят, расспрашивают… Не заметили, как время ко сну подошло…
Уходя, инструктор сказал:
– Я у вас и воспитателем буду, заведующий попросил.
Вот теперь закричали «ура» улигане, искренне и дружно.
А потом уже в спальне, раздеваясь, делились впечатлениями…
– Вот это – парень! Не Богородица, а настоящий политграмщик.
Мечта шкидская осуществилась – политграмоту долгожданную получили.
Учет
Десять часов учебы. – Новогодний банкет. – Шампанское-морс, – Спичи и тосты. – Конференция издательств. – Учет. – Оригинальный репортаж. – Гулять!
В этом году зима выдалась поздняя. Долго стояла мокрая осень, брызгалась грязью, отбивалась, но все же не устояла – сдалась. По первопутку неисправимые обыватели тащили по домам рождественские елки. Елочные ветки куриным следом рассыпались по белому снегу; казалось, что в городе умерло много людей и их хоронили.
На рождество осень дала последний бой – была оттепель. В сочельник, канун рождества, колокола гудели не по-зимнему, громыхали разухабистым плясом. Не верилось, что декабрь на исходе, казалось, что пасха – апрель или май.
А двадцать пятого декабря, на рождество, ртуть в Реомюре опустилась на десять черточек вниз, ночью метелью занесло трамвайные пути и улицы побелели.
В Шкиде рождества не справляли, но зиму встретили по-ребячьи радостно. Во дворе малыши, бужане и волыняне, играли в снежки, лепили бабу. И даже улигане, «гаванские чиновники», как звала их уборщица Аннушка, даже улигане не усидели в классе и вырвались на воздух, чтобы залепить друг другу лицо холодным и приятным с непривычки снегом.
Вечером за ужином Викниксор говорил речь:
– Наступила зима, а вместе с нею и новый учебный год. С завтрашнего дня мы кончаем вакационный период учебы и переходим к настоящим занятиям С завтрашнего дня ежедневно будет по десять уроков. С десяти часов утра до обеда – четыре, после обеда отдых, потом опять четыре урока до ужина и после ужина два урока.
Лентяи вздохнули, четвертое же отделение рвалось к учебе и было радо.
Викниксор походил, заложив руки за спину, по столовой, собрался уже уходить, потом, вспомнив, вернулся.
– Да. Первого января у нас учет…
Это сообщение вызвало всеобщие радостные возгласы.
«Учетом» в Шкиде называлась устраиваемая несколько раз в году проверка знаний, полученных в классе.
Обычно к учету готовились заблаговременно. Преподаватели каждого предмета давали ученикам задания, по этим заданиям составлялись диаграммы, схемы, конспекты, устраивались подготовительные учеты-репетиции. Но спешное зазубривание курса не практиковалось, и вообще подготовка к учету не носила характера разучиваемого спектакля. Просто как следует готовились к торжеству.
То же самое было и на этот раз.
Уже на следующее утро, составив план выступлений по своим предметам, воспитатели ознакомили с ним учеников.
Шкида крякнула, поплевала на руки и засела за работу.
В четвертом отделении ребята с разрешения Викниксора сидели в классе до двенадцати часов.
Японец, Цыган и Кобчик по заданию Эланлюм переписывали готическим шрифтом на цветных картонах переведенный ими коллективно отрывок из гетевского «Фауста».
Янкель делал плакаты для украшения зала в день торжества. Воробей, Горбушка и еще несколько человек ему помогали.
Пантелеев писал конспект на тему «Законы Дракона» по древней истории, Кальмот и Дзе – о Фермопильской битве, о Фемистокле и Аристиде.
Саша Пыльников разрабатывал диаграмму творчества М. Ю. Лермонтова в период с 1837 по 1840 год и писал о байроновском направлении в его творчестве. Тихиков и Старолинский рисовали географические, экономические и политические карты РСФСР.
Все были заняты.
Подготовка тянулась целую неделю.
* * *
Новый год, по неокрепшей традиции, встречали торжественно всей школой.
В большой спальне днем были убраны койки, поставлены столы и скамейки. Вечером в одиннадцать с половиной часов все отделения под руководством классных надзирателей поднялись наверх в спальню.
На столах, покрытых белыми скатертями, уже стояли яства: яблочная шарлотка, бутерброды с колбасой и клюквенный морс, которым изобретательный Викниксор заменил новогоднее шампанское.
Отделения разместились за четырьмя столами. Дежурные разлили по кружкам «шампанское-морс» и уселись сами. Скромное угощение казалось изголодавшимся шкидцам настоящим пиром.
Викниксор в своей речи отметил успехи за год и пожелал, чтобы к следующему году школа смогла выпустить первый кадр исправившихся воспитанников.
Обыкновенно к ораторским способностям Викниксора шкидцы относились сухо, сейчас же растрогались и долго кричали «ура».
Затем выступили с ответными тостами воспитанники. От улиган говорили Японец и Янкель.
Когда первое возбуждение улеглось, выступил новый халдей, политграмщик Кондуктор. Настоящее имя его было Сергей Семенович Васин. Кондуктором прозвали его за костюм – полушубок цвета хаки, какие носили в то время кондукторы городских железных дорог.
Кондуктор встал, откашлялся и сказал:
– Товарищи, я здесь в школе работаю недавно, я плохо знаю ее. Но все-таки я уже почувствовал главное. Я понял, что школа исправила, перевела на другие рельсы многих индивидуумов. Мое пожелание, чтобы в будущем году школа Достоевского смогла организовать у себя ячейку комсомола из воспитанников, уже исправившихся, нашедших дорогу.
Этот спич, произнесенный наскоро и несвязно, был встречен буквально громом аплодисментов и ревом «ура».
В час ночи банкет закрылся. Вмиг были убраны столы, расставлены кровати, и шкидцы стали укладываться спать. Японец пригласил на свою постель Янкеля, Пантелеева и Пыльникова.
– Мне нужно с вами поговорить, – сказал он.
– Вали.
– Завтра учет, – начал Японец. – Мы должны выпустить учетный номер какого-либо издания.
В четвертом отделении в то время выходило четыре печатных органа: журналы «Вперед», «Вестник техники», «Зеркало» и газета «Будни».
– Согласны, ребята, что экстренный номер нужен?
– Согласны, – ответил Янкель. – Я предлагаю выпустить однодневку сообща.
– Идея! – воскликнул Пантелеев.
– Никому и обидно не будет, – подтвердил Сашка Пыльников, соредактор «Будней».
Решили выпустить газету «Шкид». Ответственным редактором назначили Янкеля, секретарские и репортерские обязанности взял на себя Пантелеев.
* * *
Утром занятий в классах не было. Вся школа под руководством Косталмеда и Кондуктора работала над украшением здания к торжеству. Из столовой и спален стаскивали в Белый зал скамейки, украшали зеленью портики сцены; зеленью же увили портреты вождей революции, развешенные по стенам, громадный портрет Достоевского и герб школы – желтый подсолнух с инициалами «ШД» в центре круга. Вдоль стен расставили классные доски, оклеенные диаграммами и плакатами, на длинных пюпитрах раскладывались рукописи, журналы, тетради и другие экспонаты учета.
В двенадцать часов прозвенел звонок на обед. Обедали торопливо, без бузы и обычных скандалов. Когда кончили обед, в столовую вошел Викниксор и скомандовал: «Встать!»
Ребята поднялись. В столовую торопливыми шагами вошла пожилая невысокая женщина, закутанная в серую пуховую шаль.
– Лилина, – шепотом пронеслось по скамьям.
– Здорово, ребята! – поздоровалась заведующая губоно. – Садитесь. Хлеб да соль.
– Спасибо! – ответил хор голосов.
Ребята уселись. Лилина походила по столовой, потом присела у стола первого отделения и завязала с малышами разговор.
– Сколько тебе лет? – спросила она у Якушки.
– Десять, – ответил тот.
– За что попал в школу?
– Воровал, – сказал Якушка и покраснел.
Лилина минуту подумала.
– А сейчас ты что делаешь в школе?
– Учусь, – ответил Якушка, еще больше краснея. Лилина улыбнулась и потрепала его, как девочку, по щеке.
– А ты за что? – обратилась она к Кондрушкину, тринадцатилетнему дегенерату с квадратным лбом и отвисшей нижней челюстью.
– Избу поджег, – хмуро ответил он.
– Зачем же ты ее поджег?
Кондрушкин, носивший кличку Квадрат, тупо посмотрел в лицо Лилиной и ответил:
– Так. Захотелось и поджег.
Подошел Викниксор.
– Этот у нас всего два месяца, – сказал он. – Еще совсем не обтесан. Да ничего, отделаем. Вот тоже поджигатель, – указал он на другого первоклассника – Калину. – Этот уже больше года у нас. За поджог в интернате переведен.
– Зачем ты сделал это? – спросила Лилина.
Калина покраснел.
– Дурной был, – ответил он, потупясь.
Поговорив немного, Лилина вместе с Викниксором вышла из столовой. Немного погодя к столу четвертого отделения подсел Воробей, бывший в то время кухонным старостой.
Он был красен, как свекла, и видно было, что ему не терпится что-то рассказать.
– Здорово! – проговорил он наконец. – Чуть не влип.
– Что такое? – спросил Японец.
– Да Лилина… Не успел дежурный дверь отворить – влетает на кухню:
– Староста?
– Староста, говорю.
– Сколько сегодня получено на день хлеба?
А я, признаться, точно не помню, хотя в тетрадке и записано.
– Два пуда восемь фунтов с половиной, говорю – наобум, конечно.
Она дальше:
– А мяса сколько?
– Пуд десять, говорю.
– Сахару?
– Фунт три четверти.
– Молодец, говорит, – и пошла.
Все расхохотались.
– Ловко! – воскликнул Янкель. – Ай да Воробышек!
После обеда воспитатели скомандовали классам «построиться» и отделениями провели их в Белый зал. Там уже находилось человек десять гостей.
От губоно, кроме Лилиной, присутствовали еще два человека – от комиссии по делам несовершеннолетних и от соцвоса. Кроме того, были представители от шефов – Петропорта, от Института профессора Грибоедова и несколько студентов из Института Лесгафта.
Шкидцы, соблюдая порядок, расселись по местам. Впереди уселись малыши; четвертое отделение оказалось самым последним. Янкель и Пантелеев притащили из класса бумагу и чернила и засели за отдельным столом редакции.
На сцену вышел Викниксор.
– Товарищи! – сказал он. – Сейчас у нас состоится учет, учет знаний наших, учет проделанной работы. Давайте покажем присутствующим здесь дорогим гостям, что мы не даром провели время, что нами что-то сделано… Откроем учет.
Слова Викниксора были встречены аплодисментами со всех скамеек.
– Первым будет немецкий язык, – объявил Викниксор, уже спустившись со сцены и заняв место в первом ряду, по соседству с гостями.
На сцену поднялась Эланлюм.
– Сейчас мы продемонстрируем наши маленькие успехи в разговорном немецком языке, потом покажем сценку из «Вильгельма Телля». Ребята, – обратилась она к четвертому отделению, – пройдите сюда.
Японец, Цыган, Кобчик, Купец и Воробей гуськом прошли на сцену и стали лицом к залу.
Эланлюм обвела взором вокруг себя и, не найдя, по-видимому, ничего более подходящего, ткнула себя пальцем в нос и спросила у Купца:
– Вас ист дас?
Купец ухмыльнулся, смутился. Он был по немецкому языку последним в классе.
– Нос, – ответил он, покраснев.
Гости, а за ними и весь зал расхохотались. Эланлюм расстроилась.
– Хорошо, что хоть вопрос понял, – сказала она. – Еонин, – обратилась она к Японцу. – Вас ист даст? Антворте.
– Дас ист ди назе, Элла Андреевна.
– Гут. Вас ист дас? – обратилась она к Цыгану, указав на окно.
– Дас ист дас фенстер, Элла Андреевна, – ответил Цыган, снисходительно улыбнувшись. – Вы что-нибудь посерьезнее, – шепнул он.
– Нун гут… Вохин геест ду ам зоннабенд? – обернулась Эланлюм к Воробью.
Воробей знал, что Эланлюм спрашивает, куда он пойдет в субботу, знал, что пойдет в отпуск, но ответить не смог. За него ответил Еонин.
– Эр гейт ин урлауб.
– Гут, – удовлетворившись, похвалила немка.
Так, перебрасывая с одного на другого вопросы, она демонстрировала в течение пятнадцати минут «успехи в разговорном немецком языке».
Потом тем же составом воспитанников была показана сценка из пьесы «Вильгельм Телль» на немецком языке. Гости от «Вильгельма Телля» пришли в восторг, долго аплодировали.
За немецким языком шел русский язык. Гости и педагоги задавали воспитанникам вопросы, те отвечали.
Потом шли древняя и русская истории, политграмота, география и математика.
Пантелеев и Янкель все это время усиленно работали у себя в «походной редакции». Когда Викниксор объявил о перерыве и все собрались вставать, на сцене появился Янкель.
– Минутку, – сказал он. – Только что вышел экстренный номер газеты, висит у задней стены, желающие могут прочесть.
Все обернулись. На противоположной стене прилепился исписанный печатными синими буквами лист бумаги. Наверху, разрисованный красной краской, красовался заголовок:
«Шкид»
Однодневная газета, посвященная учету
Гости и шкидцы обступили газету. Передовица, написанная Японцем, разбирала учет как явление нового метода педагогики.
Дальше шел портрет Лилиной в профиль и стихи Пыльникова, посвященные учету:
Мы в учете видим себя,
Учет – термометр наш.
Науку, учебу любя,
Мы грызем карандаш.
Кто плохо учился год,
Тому позор и стыд.
Эй, шкидский народ,
Не осрами республику Шкид!
За стихами шла хроника учета. О каждом предмете был дан отдельный отзыв. Читающие были поражены последней рецензией:
Правообладателям!
Данное произведение размещено по согласованию с ООО "ЛитРес" (20% исходного текста). Если размещение книги нарушает чьи-либо права, то сообщите об этом.Читателям!
Оплатили, но не знаете что делать дальше?