Текст книги "PRO суверенную демократию"

Н. Нарочницкая
ПОРА ЛИ РОССИИ ДЕЛИТЬСЯ НЕДРАМИ С ЗАПАДОМ?

«ЧТО ТВОЕ – ТО МОЕ, А МОЕ – НЕ ТВОЕ?»

– Совсем недавно была озвучена мысль о превращении нашей страны в «энергетическую империю». И сразу лее на Россию начали оказывать беспрецедентное давление. Последний звонок – в западных изданиях, которые издаются на русском языке для бизнес-сообщества и класса обеспеченных людей, начали озвучиваться совершенно крамольные мысли. Еще десяток лет назад никто бы не посмел произносить их вслух: «У России слишком много ресурсов, и настало время делиться с остальным миром». Неужели это время действительно настало?

– Эта идея не нова. Европа хочет, чтобы страны, которые волей судьбы оказались над залежами полезных ископаемых, не были единственными собственниками этих ресурсов – аргументы вроде таких: не являются же страны, над которыми проходит геостационарная орбита спутников, собственниками этой орбиты! Этот тезис пару лет назад предложил юрист крупной неправительственной организации – Европейского радиовещательного союза. Всегда сначала идеи вбрасываются в общественное мнение, а потом уже их подхватывают политики и государства. Еще один звонок – антирусская кампания в западной прессе, которая усилилась давно – сразу после триумфального приема Путина в Букингемском дворце. Накал можно сравнить только с холодной войной – «авторитарное правление», «скатывание в тоталитаризм»… Почему же эта кампания развивается как по мановению режиссерской палочки?

У России, которую заставили на невыгодных для нее условиях встраиваться в мировую систему, было не так много козырей, которые позволяют сохранить конкурентоспособность. И мы их впервые за 15 лет начали использовать.

«ЕСЛИ НА НАС НАЖИМАЮТ, МЫ НА ПРАВИЛЬНОМ ПУТИ»

– Про один козырь знают все. Это энергоресурсы, полезные ископаемые, вода, территории. Откуда взялся второй?

– Да, мы богаты и самодостаточны в области ресурсов. Но если мы примем западные условия игры, три четверти территории окажутся вообще нерентабельны не только для экономической деятельности, но и для жизни – из-за глубины промерзания, краткого сельхозсезона, разнесенности центров производства и потребления на расстояния 1000 км даже до Урала, а в Европе это не более 200…

10 лет презрения к себе, всему своему опыту, подражание привели к огромным утратам и атомизации общества

Мы единственная нация, построившая промышленность и города-миллионники в таких широтах. Компенсируют это ресурсы. Причем их полный набор, который позволяет России теоретически производить ВСЕ и в автономном режиме. Хотя нас и называют отсталыми, но мы находимся в той же технологической цивилизации. Конечно, «труба у нас пониже, и дым пожиже», но производим ракеты, двигатели внутреннего сгорания, компьютеры, есть и передовые технологии, и на Западе не очень хотят их развития.

Козырь второй – восстановление национально-государственной воли и оздоровление национального самосознания. Заговорили о суверенной демократии ведь не случайно. Можно сколько угодно придираться к термину, но сверка с историческим компасом назрела давно, и это просто ответ на запрос общества. 10 лет презрения к себе, всему своему опыту, подражание привели к огромным утратам и атомизации общества. Вспомним, как настойчиво и долго нам пытались навязать ложную интерпретацию, что «прогрессивное и демократическое гражданское общество» – это не связанная общими ценностями и историческими переживаниями совокупность индивидов, объединенных отметкой в паспорте. В качестве мерила цивилизованности был провозглашен тезис «где хорошо, там и отечество», а в качестве образца демократа – «гражданин мира», который желает поражения собственного правительства в войне за неделимость Отечества. Интересно, что бы сказал либерал Джузеппе Гарибальди?

Для чего? А чтобы нация, состоящая из мнящих себя «свободными» индивидов, даже не почувствовала, что поставлена под «глобальное управление». Такой экспорт стереотипов сознания – то есть идеологическое программирование – необходим для успеха «глобального управления». Обывателю внушается псевдолиберальный идеал несопричастности к делам Отечества, а элите – иллюзия сопричастности к мировой олигархии. Такая нация не суверенна в выборе исторического пути, такая демократия – это охлократия – власть толпы, за спиной которой мировая олигархия. Нет, нам действительно нужна суверенная демократия, иначе и к нам может быть применена формула: «Мы управляем вами, так как это в ваших же лучших интересах, а те, кто отказывается это понимать, представляют собой зло, подлежащее искоренению».

Но мы как-то вопреки всем прогнозам выросли из той клеточки на шахматной доске, куда нас поторопились определить. Мы очень сильно изменились с начала 90-х годов и уже единодушны по поводу нашего дальнейшего исторического пути – он должен быть в гармонии с миром, но самостоятельным прежде всего. Это и есть интуитивное нащупывание суверенной демократии до того, как этот вполне условный термин был предложен для дискуссии. Все поняли и причину наших объятий и охлаждений с Западом – когда страна в 90-х годах находилась в хаосе и деградировала, когда расстреливали парламент, нас на Западе гладили по головке и говорили о торжестве демократии. Как только Россия показала, что собирает камни, как только стали высвобождаться из «объятий-тисков» Запада, нас стали обвинять в отступлении от демократии.

Мы не только выжили, мы «посмели» восстановить многовекторность своей внешней стратегии. Мы установили стратегическое партнерство не только с самовлюбленным до слепоты Западом, а с державами XXI века – Китаем и Индией. Мы поняли свой исторический шанс, который мы не должны упустить. Суверенитет России над природными ресурсами, прямая зависимость от них Запада, а также шанс использовать растущую потребность в ресурсах и интерес к нам на Востоке и есть причина недовольства и озлобления. Вот все эти факторы и стали причиной русофобской травли, невиданной со времен холодной войны.

«КТО КОМУ БОЛЬШЕ НУЖЕН? МЫ ЕВРОПЕ ИЛИ ОНА НАМ?»

– Объявленный курс на «суверенную демократию» и есть вот эта попытка проводить собственную и независимую внешнюю политику? Экономическую в первую очередь?

– Да, сейчас важнее всего то, что происходит внутри страны и не столько в экономике, как в головах и сердцах, в историческом сознании. Чтобы обратить в свою пользу мощь глобализации, надо действительно уметь говорить по-русски о свободе и справедливости. Но что это означает – эпигонство? Наверное, нет. Чтобы демократия воспринималась «самодержавием народа», необходимо «самодержавие духа» – способность к духовному самостоянию власти, элиты и общества, их взаимодействие и солидарность.

А вот внутри нашей политической элиты начавшаяся вроде дискуссия на эту тему, где высокую планку задали Зорькин, Третьяков, как-то иссякла. Одни устраивают забавную широковещательную кампанию одобрения и профанируют тему своей мировоззренческой пустотой. Другие – воинствующие западники розлива 90-х – лишь ерничают и беспомощно придираются к запятым и фразам. От них, впрочем, и ожидать было нечего – свой нехитрый «исторический проект» они уже пробормотали 15 лет назад: «Рынок, пепси-кола». Кто же спорит о достоинствах демократии и рынка? Но ведь это лишь средства, а где историческая цель – общая для бедного и богатого, для старого и молодого, для образованного и простого… Когда она была – Россия множилась и возрастала, объединяя многие народы.

Говорить по-русски о свободе и правах человека – это ведь не просто выговаривать чужие клише, но поставить вопрос о сути великих для всех, но по-разному понимаемых понятий

Так и хочется, признаюсь, воспользоваться поводом и действительно рассмотреть волновавшие меня еще в моей книге «Россия и русские в мировой истории» великие вопросы и поучаствовать в возбуждении общенациональной дискуссии, в ходе которой можно было бы нащупать исторический проект, связующий прошлое, настоящее и будущее, связующий Россию и мир. Но разве обойтись без оценки: что есть мы и что есть мир, куда он влечет нас, кто в нем учитель и «судьи кто?». Говорить по-русски о свободе и правах человека – это ведь не просто выговаривать чужие клише, но поставить вопрос о сути великих для всех, но по-разному понимаемых понятий. «Я свободен: никто мне не может дать пощечину» или «я свободен: я каждого могу оскорбить»?

Что есть демократия в ее замысле вчера, сегодня, завтра? Если это действительно «власть народа», то ведь народы разные – индусы, французы, китайцы, немцы, русские – они грешат и добродетельствуют по-разному, они могут и волить по-разному. Или демократия – это то, чего волят «историчные» народы для варваров?

Конечно, не обойти в этой дискуссии и беды, и несовершенства нашей наспех скроенной государственной машины, поиск равновесия и наиболее подходящего разделения полномочий между законодательной и исполнительной властями, о несовершенстве нашей Конституции, сделанной под конкретного человека в ситуации гражданского раскола…

Но хотя бы на международной арене Россия, слава богу, уже не объявляет «кампаний», как в советское время. Однако форум «большой восьмерки» в Петербурге, очевидно, зафиксировал новое соотношение сил и то, что мы этим воспользуемся, да еще в самой чувствительной для Запада сфере – мировой энергетической безопасности. Он показал, что Европа заинтересована в России не менее, если не более, чем мы в ней. Вспомним дело ЮКОСа, когда судьбу демократии на Западе не случайно отождествили с судьбой некоторых олигархов. Газета «Ди Вельт» открыто сокрушалась, что рухнула конечная цель планов Ходорковского – задумайтесь! – «интернационализация сибирской нефти», то есть перепродажа нефтяных активов в руки западных компаний и строительство собственных газопроводов! ЕС и сейчас не оставил таких претензий, на что мы на недавнем саммите сказали «нет». Нам бы осталось обслуживать на 50-градусном морозе энергетическую «безопасность» – комфорт и «радости жизни» Запада. Причем по нашей территории шла бы уже чужая нефть, а мы бы оплачивали саму возможность не умереть при ценах, которые бы нам диктовали, – по западным! Конец любой индустрии – «курная изба» – вот место, да еще за полярным кругом, подальше от выходов к теплым морям – туда придет НАТО…

При наших пространствах и климате не нужно ядерных бомб: достаточно отключить зимой на наделю тепло и электричество, и можно собирать миллионы трупов. Поэтому для нас топливно-энергетическая система не может быть вне государственного стратегического программирования, что не противоречит рынку.

А наши западные партнеры так надеялись, что ресурсы нашей страны будут целиком поставлены на службу исторического проекта «золотого миллиарда». Раздражает их и то, что Россия как-то умудрилась высвобождаться из диктата, не бросая им вызова, не дает поводов обвинять в конфронтации. Так «уж тем ты виноват, что хочется мне кушать»!

ТРЕТИЙ КОЗЫРЬ В РОССИЙСКОЙ КОЛОДЕ

– Ситуация понятна. Западному миру от России нужно только сырье. Желательно в виде полуфабрикатов, их закупать выгоднее, к тому лее загружаются собственные мощности и есть рабочие места. Как России порвать этот порочный круг?

– Выбор энергетической безопасности в качестве внешней стратегии только тогда будет иметь успех, когда мы будем развивать энергетический сектор, а не только торговать сырой нефтью. В годы холодной войны на Западе был список запрещенных товаров для продажи в СССР и в нем – запрет на поставку нефтеперерабатывающего оборудования – чтобы не дать нам развиваться. После краха СССР и деиндустриализации 90-х, чему Запад фарисейски рукоплескал, там хотели бы превратить нас в сырьевой придаток. В одночасье мы изменить структуру экспорта не сможем, да и для индустриализации нужны средства от экспорта. Но уже сейчас возможна диверсификация нашей экспортно-сырьевой политики, и это становится третьим козырем в наших руках.

Пора понять: динамизм мирового экономического развития уже переместился на Восток. Индия и Китай – нации-цивилизации с людским потенциалом в 2 миллиарда человек – опровергают тезис, будто модернизация и экономическое развитие возможны только при тотальной вестернизации, а это уже означает банкротство всего либерального проекта «глобального управления».

В этих условиях Россия с ее высокими технологиями и природными ресурсами есть естественный партнер мощных экономик Азии – Индии, Китая. Пора и Западу дать понять, что однополярный мир – это краткая переходная форма к многоцентричности. А в новом миропорядке Россия будет сама себя позиционировать и выстраивать треугольник США – Европа – Россия и треугольник Россия – Индия – Китай. Не упустить бы Центральную Азию. Иначе переломимся посредине.

Пора и Западу дать понять, что однополярный мир – это краткая переходная форма к многоцентричности. А в новом миропорядке Россия будет сама себя позиционировать

Значит, нам надо срочно осваивать и развивать Восточную Сибирь и Дальний Восток, что вполне можно и с дозированным привлечением западных инвестиций. Только осваивать ее нужно не так, как в б0-х годах: вахты, скважина, из которой за границу уходит труба. Освоение должно стать развитием полноценных центров жизни, дать демографический импульс для теряющих население сибирских регионов. Одновременно с нефтью надо вести газ, производить продукты нефтехимии – полимеры, высококачественное топливо. Это должен быть гигантский национальный стратегический проект. Вот тогда, поставляя ресурсы, сами начнем развитие и индустриализацию. А если просто бурить и качать, нас надолго не хватит.

Во всех закрытых выкладках западных аналитических центров, которые мне доводилось держать в руках, уже видна легкая паника: «Россия выходит из упадка, и если с ней ничего не случится в ближайшие два-три года, дальнейший ее рост будет не остановить. Энергетическая карта разыгрывается Россией успешно, и главная ее угроза – это демография». Но, полагаю, ждать радикального демографического прорыва в городах-мегаполисах нереально. Для женщины созидание семейного очага в панельной пятиэтажке не станет творческим актом. В индивидуальном доме, в органической связи с природой и мирозданием, но и с компьютером и Интернетом – да. Выход – коттеджное строительство, развитие малых городов.

«НАМ ПОВЕЗЛО: МЫ ПОКА НЕ ЖИВЕМ, ТОЛЬКО ЧТОБЫ ЕСТЬ»

– Для знающих историю не является секретом любопытный факт – во время Второй мировой войны против России воевала вся Европа, достаточно посмотреть список «национальных» дивизий СС и национальный состав вермахта. Если Россия займет жесткую и непримиримую позицию по какой-нибудь очередной «энергетической хартии», не попробует ли Запад в очередной раз взять наши ресурсы силой? Стоит только посмотреть на безостановочное «накачивание» НАТО последними, еще не охваченными этим блоком карликовыми государствами.

– Сейчас конечная цель нового передела мира – контроль за ресурсами и военно-морскими подступами к ним. Поэтому в кольце оказался «энергетический эллипс» – Аравийский полуостров, Персидский залив, Ближний Восток. Его северная кривая идет по Закавказью и южным рубежам России. Нас хотят оттеснить на северо-восток Евразии. Отсюда понятно, что происходит в Черном море, почему так любят чеченских террористов, понятны цели борьбы за Украину и Грузию… Мы не должны позволить себя вытеснить с Черного моря. Помимо осознания цели, нам нужно иметь атомное оружие и Вооруженные силы в таком объеме, чтобы исключить любое посягательство как на наши ресурсы, так и на выходы к морю.

– Запад, конечно, понять молено. Не хочет он зависеть от «варварской» России. Но и навстречу идти не хочет. Предложение Владимира Путина германскому канцлеру «нефть в обмен на технологии» было отвергнуто в циничной форме…

– Такой «прагматизм» типичен! Крупнейший историк Арнольд Тойнби весьма скептически отзывался о пагубной роли Запада в жизни других миров, ибо «западная цивилизация стремится овладеть всем, что есть в воздухе, на земле и в воде». Запад никогда не был демократичен в международной политике и, как писал еще Н. Я. Данилевский, «если посчитает выгодным, не задумываясь, будет бомбардировать столицу государства, с которым не находится в состоянии войны».

Разве нынешний Запад не изменяет своей собственной великой истории и культуре? И не потому ли он бессилен перед мигрантами, что утратил святыни и табу?

Однако уникальность нашего исторического спора и взаимодействия с Западом в том, что Россия и Запад, безусловно, принадлежат к той же христианской цивилизации. Но вот еще вопрос для дискуссии: разве нынешний Запад, где «родина там, где ниже налоги» и самая волнующая тема – «выбор зубной пасты», – не изменяет своей собственной великой истории и культуре? И не потому ли он бессилен перед мигрантами, что утратил святыни и табу? Права и свободы, которые рождены христианской культурой и 200 лет привлекали к Западу другие цивилизации, извращены до неузнаваемости и отвращают многих. Свобода – разве это свобода инстинктов? Неужели ради парадов содомитов великие европейцы всходили на эшафот?

Кстати, немало консервативных европейцев с надеждой смотрят на Россию, понимая, что вопрос уже стоит так – выстоит ли вообще западный христианский мир, не превратится ли он в скопище красивых, алчных, потребляющих животных, равнодушных к добру и злу. Таким не выдержать демографического и геополитического вызова других миров. Нам в некотором роде повезло – со всеми нашими грехами и несовершенствами мы все же еще не разложились от богатства и лени в том направлении, как на Западе, и способны еще вовремя одернуть себя: «Мы не живем, чтобы есть, а едим, чтобы жить!»

В. Плескачевский
ВАРИАНТ РОССИИ

В канун Нового года принято подводить итоги и строить планы на будущее. Председатель Комитета Госдумы по собственности Виктор Плескачевский в интервью «РГ» рассказал о том, какие ориентиры соответствуют российскому менталитету, что такое суверенная демократия и как ее принципы можно применять в экономике.

«Российская газета»: Виктор Семенович, наш народ всегда хотел иметь перед собой ясные цели. Но на протяжении последних нескольких лет чувствовалась неопределенность, которая угнетала, – кто мы, Восток, Запад, куда идем, что строим, на каком этапе находимся? Сейчас широко обсуждается новый ориентир – суверенная демократия. А вопросы все равно остаются.

Виктор Плескачевский: Во всех странах с переходной экономикой и обязательно при смене политического цикла естественны разговоры о национальной идее, об особенностях развития, о самоидентификации – политической, экономической или какой-то еще. Это естественный процесс и очень позитивный. Полезно пытаться определить свое местоположение в пространстве и во времени, уточнить направления развития в разных сферах – в экономике, политике, межгосударственных отношениях и так далее. Сейчас предложена к обсуждению парадигма суверенной демократии как вектор национального самосовершенствования и развития.

РГ: Но речь идет, насколько я понимаю, о политике. В экономике вектор как раз направлен в сторону глобализации, стандартизации, то есть к стиранию индивидуальных признаков.

Плескачевский: Не совсем так. Глобализация не абсолютна и как механизм снижения издержек через универсализацию базовых институтов всегда уравновешена принципом экономической демократии, который обеспечивает необходимую вариабельность, изменчивость, а значит, и лучшую адаптацию экономических субъектов в неопределенности рынка. Как пример: в Евросоюзе идет очень интересный процесс гармонизации права, выработки наднациональных рекомендаций по совершенствованию национальных правовых систем. Но никому в голову не приходит предложить Германии перестроить свою правовую систему на манер английской, или наоборот. При внимательном рассмотрении оказывается, что суверенная демократия, как принцип, не только интересна в политике, но и абсолютна в любой рыночной экономике. Это вообще основной принцип Рынка. Принцип независимости каждого субъекта в своем интересе, но равного перед Законом. Обратите внимание на отношения в корпорации.

Суверенная демократия, как принцип, не только интересна в политике, но и абсолютна в любой рыночной экономике РГ: А российская модель существует?

Корпорация – это модель демократичной суверенности – независимость интереса каждого акционера и одновременно условное равенство-неравенство в соответствии с Законом и Уставом.

РГ: Вы сказали об особенностях рыночных моделей.

Плескачевский: Модели корпоративных отношений в разных странах имеют специфические различия. Например, американская – сильно децентрализована, контрольный пакет может быть 7-10%; немецкая – основные акционеры – банки и крупные пакеты; южнокорейская – еще большая концентрация капитала, а сами корпорации, по сути, отраслевые монополии (чеболи).

Плескачевский: Российская модель – самая молодая, неопределенная, недостроенная, и контрольный пакет в 75% не гарантирует прав собственности. Именно поэтому принцип суверенности, на мой взгляд, необходим при обсуждении направлений совершенствования корпоративных отношений в России с учетом степени ее уникальности, специфичности. Фантазии наших оппонентов хватает только на предложения простого копирования чужих достижений без учета того, что корпоративные отношения регулируются на 80% обычаями делового оборота, а значит, связаны с менталитетом, уровнем развития экономических отношений.

РГ: В чем же, по-вашему, специфичность России и как она влияет на направление и скорость экономических преобразований?

Плескачевский: Формат вашей газеты не позволяет перечислить все, что важно. Я скажу лишь об основных, каждый образованный человек остальное назовет сам и сам же оценит влияние этих особенностей на темпы и тренды реформации.

Например, нас часто критикуют на Западе за якобы невысокую скорость реформирования по сравнению со странами Восточной Европы. Я готов доказать, что быстрее, чем в России, реформы нигде и никогда не шли. И скорее всего, этот рекорд никогда не будет побит. Чтобы понять этот парадокс, нужно для начала признать, что скорость преобразований как минимум зависит от готовности населения понять их и поддержать. Возможно, наши критики с Запада не знают, что в Восточной Европе общенародная собственность на землю была всего 40 лет, то есть сохранились не только основные рыночные институты (поземельная книга – Кадастр), но и живы еще те, кто родился в прошлой, рыночной стране. А в России за 80 лет сменилось несколько поколений, не знающих, что такое собственность и что такое свобода. И ныне живущее поколение после 15 лет рыночных реформ по-прежнему не может понять, в чем разница между землей как «основой жизнедеятельности народов, ее населяющих», то есть Родиной-матерью, и земельным участком как объектом гражданского оборота. 80% граждан России в принципе возражают против купли-продажи земли, потому что Родину не продают и тем более не сдают в аренду. Увы, это очень существенный фактор торможения реформ. Я надеюсь, что, поняв это, можно будет точнее ставить оценки нашим темпам экономических преобразований и точнее выбирать сравнения. При необходимости для специалистов и «специалистов» могу сравнить особенности реформирования земельных отношений в восточных землях Германии, в России, в Казахстане. И объяснить, почему операция залога недвижимости по кредиту в Казахстане занимает дни, а в России – месяцы.

РГ: И все же, с кем нас можно сравнивать?

Плескачевский: Уж если нас с кем-то нужно сравнивать, то скорее с Чили, Индией, Китаем, но ни в коем случае не со странами Восточной Европы.

Россия сейчас ищет свои варианты. И мне кажется, что смещение парадигмы суверенной демократии в экономику будет очень полезным, потому что это дает некую общую формулу построения наших внутренних законов.

РГ: Неужели все наши особенности, дающие основания говорить о суверенной демократии не только в политике, но и в экономике, со знаком «минус»?

Плескачевский: Категорически утверждать, «минус» это или «плюс», говоря об индивидуальных признаках страны, нельзя. Их просто надо признать. Надо признать, что мы, без сомнения, были самой образованной нацией. Поэтому технократическая культура, интеллектуальная составляющая нашего общества выше, чем во многих других странах, где, допустим, не было обязательного среднего образования.

Все вместе – менталитет, сформированный несколькими поколениями, и высокий уровень технократической культуры, – создает любопытную композицию, которую можно рассматривать как ресурс для развития

Все вместе – и определенно социально устроенный менталитет, сформированный несколькими поколениями, и высокий уровень технократической культуры, – создает любопытную композицию, которую можно рассматривать как ресурс для развития. Ну, скажем, финансовый рынок России – он весь построен не финансистами и не экономистами. Это сейчас пришли экономисты – я имею в виду профессиональных экономистов – и не дают ему развиваться.

Кстати, по моему глубокому убеждению, в социалистической экономике системных экономистов, за исключением отдельных конкретных личностей, не было и не могло быть. К счастью, я тоже принадлежу к той части технократов, которые в результате бурного начала девяностых годов прошлого века оказались в экономике и в последующем – в финансовой сфере. Мы не были связаны с догмами социалистической экономики. Мы не знали, что такое политэкономия, кроме как в рамках краткого вузовского курса. Мы мыслили очень свободно в вопросах построения моделей. К сожалению, некоторые – слишком свободно. И не только мыслили, но и действовали. И поэтому появились финансовые пирамиды. Но огромное число финансистов, известных на сегодняшний день, сохранили незапятнанную репутацию. Таким образом, у нас появились уникальные институты. Например: безналичная ценная бумага. В результате сегодня в Германии депозитарий – это подвалы с бетонными стенами, а в России – компьютер. Благодаря технократически устроенному интеллекту мы могли анализировать тенденции в мире, выбирать наилучшие, смотреть на возможность «привязки» к России и строить эти модели в нашей стране. И если далеко не все такие модели у нас до конца реализованы, то это по причине не до конца образованных чиновников – у них нет свободы мышления, они не знают, что такое Теория Решения Изобретательских Задач, не умеют принимать нестандартные решения в стандартных ситуациях.

РГ: Мы до сих пор говорили о суверенном. А как же с демократией в нынешней российской экономике?

Плескачевский: Экономическая демократия – это и есть суверенная демократия. Но если говорить о демократии в чистом виде применительно к экономическому устройству, то боюсь, что ее значение у нас иногда преувеличивают.

Скажем, некоторые наши «правые» утверждают, что инвестиционная привлекательность страны связана с демократичностью устройства. Но это абсолютная глупость. Для того чтобы понять упрощенную «ценность» этого основополагающего тезиса «правых», достаточно посмотреть на Саудовскую Аравию, Китай и Сингапур. Абсолютная инвестиционная привлекательность – и никакого демократического устройства. И потому требуется уточнение – именно стабильность экономического положения является главным фактором инвестиционной привлекательности. Тогда становится понятно, почему несогласие многих стран с позицией России в международных отношениях не снижает ее инвестиционной привлекательности – капитал сюда идет. Инвесторы поверили в неуклонность и либеральную направленность наших экономических реформ.

Один из главных принципов демократического права – разрешено все, что не запрещено. Но в рамках нашей экономики этот принцип нельзя использовать

Или другой пример. Можем ли мы сегодня при нашей – с особенностями – демократии использовать для решения экономической проблемы такой абсолютный институт демократии, как референдум? Скажем, обратиться к народу с вопросами по поводу приватизации и продажи земли? На фоне того, что в России, как я уже говорил, 70% населения не поддержало итогов приватизации, а 80% против продажи земли, можно представить последствия такого референдума. Но я хочу сделать еще один экскурс в политику. Как известно, основу демократии, хотя и суверенной (впрочем, суверенной – в первую очередь), составляют право, закон, общий для всех. Один из главных принципов демократического права – разрешено все, что не запрещено. Но в рамках нашей экономики этот принцип нельзя использовать. Приведу один пример: нигде в мире не закреплено законом, что только собственник имеет право принимать решения о выпуске акций предприятий. Никто, нигде, никогда не оспаривал этот тезис. Впервые в истории этот тезис был оспорен в современной России. Не так давно, в конкретном деле по Ленинградскому металлическому заводу. Арбитражный управляющий принял решение о выпуске ценных бумаг – «не запрещено, значит, можно». И что бы вы думали – арбитражный суд признал за ним это право. В итоге родилась совершенно идиотская модель, над которой хохотал весь мир (мы уже исправили эту ситуацию). В соответствии с этой моделью арбитражный управляющий, выступая как бы от имени должника, мог выпускать любое количество акций в целях погашения задолженности предприятия.

Последствия? Собственника «кидают» – извините за простоту выражения, размывается капитал, происходит захват предприятия. Вот почему мы считаем, что в России требование к детализации права выше, чем в любой другой стране с развитой экономикой. В противном случае наши изобретательные головы изобретут такое, что на Западе с его формировавшимися веками «обычаями делового оборота» никому и не снилось.

Нам не то чтобы не нужны стандарты права Европы, они могут быть опасны. Настоящие эксперты, и на Западе тоже, поймут и согласятся, что простая компиляция – не только удел двоечников, не только сдерживает обобщение (а значит, и развитие), но и просто опасна непредсказуемостью последствий применения в иных социально-экономических условиях.