Текст книги "Львов под русской властью. 1914–1915"

Пока в нескольких десятках километров от границы шло сосредоточение основных сил, непосредственно на границе завязывались первые бои. В целом это были небольшие столкновения, хотя в отдельных случаях австрийцам удалось захватить некоторые приграничные русские города. Так 4 (17) августа австрийцы силами одной пехотной бригады с артиллерией и двумя-тремя эскадронами кавалерии заняли губернский город Каменец-Подольск, а семь рот ополчения, находившиеся там, отошли без боя к Новой Ушице. Но когда 5 (18) августа войска Юго-Западного фронта начали наступление, то, как писал генерал Брусилов: «австрийцы же 6 го числа, узнав о нашем переходе через Збруч, спешно покинули Каменец Подольск и полностью вернули контрибуцию, которую собрали с жителей города».

Незначительное сопротивление застав австрийской пехоты на Збруче не могло воспрепятствовать продвижению русских войск.

«Несколько большее сопротивление, – отмечал Брусилов, – встретили мы при форсировании реки Серет, а особенно у городов Тарнополь и Чортков. Немногочисленные австрийские войска, оказавшиеся тут, были разбиты наголову, и было взято несколько орудий, пулеметов и пленные».

7 (20) августа 1-я австро-венгерская армия генерала Данкля двинулась с рубежа реки Сан в северо-восточном направлении. 10 (23) августа начала наступление 4-я русская армия, что привело к ожесточенному встречному сражению в районе южнее Красника. После трехдневных боев у Красника 4-я русская армия была вынуждена отойти к Люблину. Престарелый генерал Зальц был заменен А.Е.Эвертом.

Русское командование поставило задачу 5-й армии нанести удар во фланг и тыл наступавшей к Люблину 1-й австро-венгерской армии. В это же время 4-я австро-венгерская армия получила задачу наступать в северном направлении во фланг корпусам 5-й русской армии, в результате чего развернулось сражение между войсками 4-й австро-венгерской и 5-й русской армии в районе Замостье-Комаров-Томашов. Австрийцы пытались окружить всю южную группу войск 5-й армии, но в ходе упорных боев 5-я армия генерала Плеве ликвидировала угрозу окружения. Однако затем Плеве, опасаясь 30–35-километрового разрыва между 5-й и 4-й русскими армиями, 19–21 августа (1–3 сентября) отвел войска на линию Войславицы, Грубешов, Владимир-Волынский.

Таким образом, ни русские 4-я и 5-я армии, ни австро-венгерские 1-я и 4-я армии не смогли достичь первоначально поставленных перед ними целей. Вместе с тем, несмотря на отход русских 4-й и 5-й армий, они, сковав главные силы противника на Люблин-Холмском направлении, обеспечили успех 3-й и 8-й русских армий, которые стремительно наступали на Львов и Галич.

Наступление 3-й русской армии, начавшееся 6 (19) августа, развивалось почти беспрепятственно. Слабые части войск прикрытия противника поспешно отходили, и боевые столкновения были редкими. За шесть дней армия продвинулась на 90–100 километров.

Наступавшая на левом фланге 8-я армия лишь на реке Коропец 12 (25) августа вступила в серьезные бои. На этом рубеже австрийцы попытались задержать войска Брусилова, но и тут их сопротивление было сломлено. За восемь дней марша 8-я армия прошла 130–150 километров.

* * *

Представители галицко-русских общественных и культурных организаций, волею счастливого стечения обстоятельств, оказавшиеся в момент начала войны на территории России, собрались в Киеве, где основали 11 августа 1914 года комитет, получивший название “Карпато-Русский Освободительный Комитет” (КРОК). Председателем комитета стал д-р Ю.А. Яворский, секретарем – редактор газеты “Прикарпатская Русь” и член “Народного Совета Галицкой Руси” С.А. Лабенский. В состав комитета вошли члены “Народного Совета” М.Ф. Глушкевич, М.Е. Сохоцкий, уездный организатор Ю.И. Секало.

Цель и задачи комитета состояли в следующем:

1. Осведомлять русское общество и русскую армию о историческом прошлом и нынешнем национально-культурном положении русского Прикарпатья.

2. Оказывать помощь военным беженцам и пленным русским галичанам.

Средствами к этому должны были служить: издание периодического органа – газеты “Прикарпатская Русь” и листовок, а также проведение публичных собраний и лекций.

В случае занятия восточной Галиции русскими войсками предполагалось, что КРОК переместится во Львов и передаст свои полномочия “Народному Совету”.

В эти первые дни после объявления войны, когда еще только шло сосредоточение войск в приграничных районах, невозможно было предвидеть, как станут развиваться события дальше, когда в борьбу вступят основные силы воюющих сторон. Но естественно, что каждая из этих сторон рассчитывала на успех своих войск.

Австро-Венгрия намеревалась после своей победы отторгнуть от России всю Украину, Причерноморье и земли далее до Кавказа, в чем ей готовы были помогать галицкие украинцы – политическое движение, основанное в 60-х годах XIX века как “анти-московская Русь в Галиции”, призванная послужить основой для будущей политики Австрии, устремленной на восток. Теперь, в эти августовские дни 1914 года, наступил тот момент, для которого полсотни лет готовили это движение.

Те же галичане, которые исповедовали русскую национальную идею, в течение десятилетий отстаивали ее в неравной политической борьбе, и которые после начала войны подверглись жестоким, кровавым репрессиям со стороны австро-венгерских властей, теперь возлагали все свои надежды на победу русской армии и на воссоединение Галицкой Руси с державной Русью.

Галицкая или Червонная Русь попала под власть Австрии в 1772 году, когда в ходе первого раздела Польши императрица Екатерина II вынуждена была уступить Австрии эту часть древних русских земель. Международная обстановка того времени не позволяла России вступить в конфликт с Австрией и Пруссией, уже находясь в конфликте с Турцией. Впоследствии Екатерина II не раз думала о воссоединении Галицкой Руси. В 1794 году она писала А.В. Храповицкому: «…со временем, обменяем у австрийского императора польские губернии на Галицкую Русь, благо Галиция ему совсем не кстати».

Реальная возможность совершить такой обмен возникла после наполеоновских войн, во время Венского конгресса. Однако император Александр I, увлеченный идеей воссоздания Польского государства под эгидой России, не использовал эту возможность. Он согласился на оставление Галицкой Руси за Австрией и даже вернул ей Тарнопольский край, переданный России в 1809 году. Это, несомненно, было серьезной ошибкой, создавшей значительные проблемы для дальнейшей политики России.

Хотя власти Австрии постоянно опасались, что Россия может предъявить свои претензии на Галицкую Русь, российское правительство не предпринимало никаких мер для возвращения этих земель. Ничего не было сделано в этом направлении в 1849 году, при императоре Николае I, когда Россия фактически спасла Австрию от полного развала. Император Александр II часто высказывал мысль, что прежде чем освобождать южных славян, следовало бы завершить собирание русских земель. При императоре Александре III графом Игнатьевым в 1888 году был поднят вопрос об обмене восточной Галиции на некоторые губернии Царства Польского. Но никаких реальных действий за этим не последовало.

Однако теперь, когда сама Австрия объявила войну России, вопрос о возвращении Галицкой Руси мог найти свое решение. Стратегический план России, вынужденной начать военные действия и вступить на территорию Австрии, совпадал с задачей объединения русских народностей, к одной из которых принадлежало большинство населения Галиции. Уже в самом начале войны имелось в виду воссоединение Галицкой Руси с Россией, что вытекало из общего принципа объединения всех русских народностей в их этнографических границах и являлось “завершением дела великого князя Ивана Калиты”.

Такое решение галицко-русского вопроса полностью отвечало чаяниям русских галичан, представленных Карпато-Русским Освободительным Комитетом. Поэтому 2 (15) августа комитет выслал на имя государя императора Николая II телеграмму следующего содержания:

«Его Императорскому Величеству Государю Императору. Петергоф.

Председатель бюро Карпаторусского освободительного комитета Юлиан Яворский и члены Мариан Глушкевич, Семен Лабенский, Юлиан Секало, Михаил Сохоцкий от имени собравшихся в матери городов русских, древне престольном Киеве, жителей и народных деятелей Карпатской Руси повергают к стопам Вашего Императорского Величества чувства беспредельной верноподданнической преданности и, моля Всевышнего о даровании славной победы русскому освободительному оружию, всеподданнейше просят Ваше Императорское Величество всемилостивейше принять исстрадавшуюся в многовековой лютой чужеплеменной неволе Карпатскую Русь в родное лоно Великой Русской Семьи и завершить святое историческое посланничество собирания Земли Русской».

Телеграмма была заверена подписью киевского генерал-губернатора Трепова.

Вскоре по адресу генерал-губернатора пришел ответ государя: «Передайте Мою благодарность Карпаторусскому освободительному комитету за выраженные им чувства. Всею душою разделяю его сокровенную надежду, если на то будет Господня Воля, увидеть наших зарубежных русских братьев, свободно слившихся с Великой Русью. Николай».

Мысли, высказанные в телеграмме Карпато-Русского Освободительного Комитета, нашли свой отзвук в манифесте верховного главнокомандующего русской армией великого князя Николая Николаевича к русским галичанам, изданном 5 (18) августа 1914 года.

«Русскому народу!

Братья! Творится суд Божий! Терпеливо, с христианским смирением в течение веков томился русский народ под чужеземным игом, но ни лестью, ни гонением нельзя было сломить в нем чаяний свободы. Как бурный поток рвет камни, чтобы слиться с морем, так нет силы, которая остановила бы русский народ в его порыве к объединению. Да не будет больше Подъяремной Руси! Достояние Владимира Святого, земля Ярослава Осмомысла и князей Даниила и Романа, сбросив иго, да водрузит стяг единой, великой и нераздельной России. Да свершится Промысел Божий, благословивший дело великих собирателей земли Русской. Да поможет Господь Царственному Своему Помазаннику, Императору Николаю Александровичу всея России, завершить дело великого князя Ивана Калиты. А ты, многострадальная братская Русь, встань на стретение русской рати. Освобождаемые русские братья! Всем вам найдется место на лоне матери России. Не обижая мирных людей, какой бы они ни были народности, не полагая своего счастья на притеснении иноземцев, как это делали швабы, обратите меч свой на врага, а сердца к Богу, с молитвой за Россию и за Русского Царя.

Верховный Главнокомандующий генерал адъютант

Николай.

5 августа 1914 года».

“Мы готовы!”

Австрийский плакат 1914 г.

Чугунная доска с австрийского пограничного столба на границе Галиции

Юзеф Нойман

Русские войска вступали в Галицию не как на вражескую территорию, а как на древнюю русскую землю, которой предстояло после войны воссоединиться с Россией. Для разъяснения в войсках этого обстоятельства выпускались листовки и брошюры соответствующего содержания. Так, например, для ознакомления офицеров Действующей армии с условиями Галиции была издана при Управлении генерал-квартирмейстера штаба главнокомандующего армиями Юго-Западного фронта брошюра под заглавием: “Современная Галичина. Этнографическое и культурно-политическое состояние ее в связи с национально-общественными настроениями”.

Хотя исторически восточная Галиция и была древней русской землей, но почти шестисотлетнее господство иноземцев не могло не наложить на нее свой отпечаток. Галиция в начале XX века представляла собой многонациональный край со значительной долей польского и еврейского населения. Кроме того, за последние десятилетия усилиями поляков и австрийских властей в Галиции было создано украинское (украинофильское) движение, сторонники которого были воспитаны в духе лютой ненависти к России. Со всем этим следовало считаться.

Что касается отношения к украинофилам, то здесь офицерам русской армии рекомендовалось: к крестьянам, привлеченным украинофилами в свой лагерь, относиться, пока нет открытых выступлений, приветливо и даже предупредительно, учитывая, что их грубо обманывала их властолюбивая интеллигенция и они не могли сориентироваться в этом, поскольку не знали великорусской и малорусской исторической и бытовой правды; к интеллигенции следовало относиться выжидательно, так как, возможно, что она своим поведением и осознанием реального положения дел, позволит забыть прошлое и представителям русской армии не придется применять суровых законов военного времени.

* * *

Когда деятели Союза Освобождения Украины в своем первом воззвании заявляли, что на их счастье австро-германское войско сильнее царского, они явно поторопились, сделав, вероятно, поспешные выводы из сообщений о переходе российской границы отдельными австрийскими подразделениями в ходе приграничных столкновений в первые дни после объявления войны. Когда же всей своей силой 3-я и 8-я русские армии обрушились на австрийские позиции, обстановка на театре военных действий начала складываться далеко не в пользу австрийцев.

Львов стали спешно готовить к обороне. Вокруг города рыли окопы, ставили заграждения, под Брюховичами и Винниками сооружали земляные форты, валили лес, расширяя сектора обстрела, подвозили артиллерию.

Была введена военная цензура газет и других изданий. Официальные сводки тех дней постоянно сообщали о боях на территории России, об успешных наступлениях, но весь город знал, что русская армия вторглась в пределы Галиции. Из рассказов беженцев и раненых жители узнавали о сдаче Гусятина, Чорткова, Тарнополя, о боях под Зборовом и Злочевом. Но передавались эти сведения под большим секретом, потому что за каждое неосторожно сказанное слово можно было тут же угодить в тюрьму. В газете “Słowo Polskie” была в те дни помещена такая заметка:

«За болтливость. Вчера посажен под арест Ежи Керч, гостиничный слуга, за то, что в одном ресторане за пивом рассказывал сказки о вторжении москалей в Галицию. Лучше поэтому держать язык за зубами».

А все львовские тюрьмы были уже переполнены арестованными “русофилами”. Но из прифронтовых районов прибывали все новые и новые транспорты узников. Теперь, когда вместо ожидаемого наступления на Украину, австрийская армия с каждым днем все дальше откатывалась на запад, репрессии против галицких русинов приобрели особенно массовый и жестокий характер. Бывали случаи ареста целых сел с войтом и греко-католическим священником во главе.

Широко проводимая галицкими украинофилами политика доносительства, обвинения русского движения в государственной измене сейчас обернулась против всех галицких русинов, в том числе и против рядовых украинофилов. Если верхушка украинофилов находилась в полной безопасности под покровительством высших властей, то на местах все решали командиры войсковых подразделений, зачастую весьма далекие от понимания национальных особенностей Галиции.

Озлобленное неудачами военное командование охотно подхватило поданную украинофилами версию об измене галицких “русофилов”, как оправдание своих поражений, и в ходе отступления самым беспощадным образом срывало всю злость на ни в чем неповинном мирном населении. И чего можно было ожидать от какого-нибудь немца из альпийских краев Австрии, понятия не имевшего о том, что за люди живут в Галиции, или от венгра, стремящегося отомстить русским за 1849 год. Они знали одно – что русские это враги, тем более, что об этом столько раз писали и говорили еще до войны, а галицкие русины в их понимании были так же русскими и значит – врагами. Такие детали, что среди галицких русинов существует движение украинофилов, которые отреклись от того, что они русские, и прониклись духом вражды к России, были этим немцам и венграм совершенно неизвестны. И когда простой крестьянин на вопрос: “Ты кто?” отвечал: “Русин”, этого было достаточно для ареста, а то и для немедленного расстрела или повешения.

Известен случай, когда священник-украинофил, ярый ненавистник России, желая это подчеркнуть, похвастался, что он является сотрудником газеты “Руслан”, одного из украинофильских печатных органов, известного своей антирусской направленностью. Однако венгерский офицер, не разбиравшийся в галицких делах и плохо понимавший язык, вообразил, что тот является сотрудником газеты “Руссланд”, т. е. “Россия” и приказал этого священника казнить.

Во второй половине августа 1914 года глава Головной Украинской Рады К. Левицкий получил уведомление от австро-венгерского министра иностранных дел графа Берхтольда о том, что германское правительство в Берлине желает провести с ним встречу как с политическим руководителем австрийских украинцев.

К. Левицкий прибыл в Берлин 24 августа и встречался в министерстве иностранных дел с заместителем государственного секретаря Циммерманом, и в генеральном штабе с полковником Брозе. Полковнику К. Левицкий предложил для информации большую карту Украины, подготовленную для этого собственноручно профессором Степаном Рудницким. Как вспоминал К. Левицкий: «Немцы в Берлине поняли меня, для сведения написали соответствующий протокол в министерстве иностранных дел при участии советника Бергена, который наше дело знал подробно, и заявили мне, что будут поддерживать наши освободительные стремления».

* * *

26 августа “Kurjer Lwowski” в чрезвычайном дополнении, помеченном “2 часа пополудни”, публиковал под заголовком “Большая победа австрийских войск” официальное сообщение военного пресс-бюро:

«Трехдневная битва под Красником завершилась вчера полной победой наших войск. Русские были отброшены по всему фронту, шириной около 70 километров и начали в форме бегства отступление на Люблин».

Из Львова по улицам Жолкевской, Лычаковской, Зеленой уходили на недалекий уже фронт венгерские, тирольские, хорватские, боснийские полки, а обратно шли нескончаемые транспорты с ранеными. Жители Львова читали в газетах об успешных боях под Красником, а ночами, тихими августовскими ночами все явственнее доносился до города глухой гул канонады.

Копившееся на протяжении нескольких дней нервное напряжение прорвалось вечером 27 августа. Около половины седьмого на Лычакове кто-то крикнул: “Казаки идут!” Вспыхнула паника, толпы перепуганных людей бросились с восточных окраин к центру города. Паника охватила не только гражданское население, но и военных.

Вероятной причиной паники стали бои в окрестностях Буска и Красне, в ходе которых русская разведка дошла до Лисинич.

В 9 часов вечера военная комендатура издала следующее сообщение:

«Учитывая легкомысленно распространяемые фальшивые слухи, вызывающие определенное беспокойство среди населения города Львова, уведомляем, что войска наши стоят на занятых ими сильных позициях, и что городу безусловно не грозит никакая опасность».

Но возникшие опасения не утихали. Несмотря на успокоительные заверения властей некоторые жители стали покидать город, спеша уехать подальше от приближающегося фронта. Всевозможные повозки, заполненные людьми и багажом, непрерывно курсировали в направлении главного вокзала. Можно было видеть даже людей из высших сфер общества на грузовых телегах, сидящих на чемоданах и узлах. За проезд и доставку багажа на вокзал приходилось платить огромные деньги, так что извозчики и владельцы частных повозок в те дни неплохо подзаработали.

Если эти люди уезжали сами, то другим предстояло покинуть Львов под конвоем – перед властями встала необходимость вывезти из львовских тюрем находившихся там заключенных. Новых арестованных тюрьмы уже не могли вместить. К тому же к городу приближался фронт, и перспектива освобождения заключенных русскими войсками представлялась для властей нежелательной. Начальник полиции во Львове неоднократно обращался в наместничество с просьбами вывезти из города арестованных, находившихся во львовских тюрьмах. В конце августа в наместничество был направлен документ следующего содержания:

«Президиум ц.к. Дирекции полиции во Львове, отправлено 28 августа 1914 г. № 4926.

В Президиум ц.к. Наместничества.

Уже несколько раз я имел честь обратить внимание ц.к. Наместничества на необходимость вывезти из Львова арестованных опасных для государства москвофилов, которые, в числе около 2000, с большим трудом размещены в местной тюрьме, в тюрьме местного краевого суда и в полицейском арестном доме.

Уже само размещение, в виду недостатка места, по санитарным соображениям угрожает взрывом эпидемических болезней и в еще большей степени становится опасным в виду возможности вспышки бунта, вследствие возмущения тех заключенных, которые уже теперь выражают громкие угрозы, что они, мол, посчитаются.

Эти угрозы, в случае неблагоприятной перемены военных обстоятельств, наверное, могли бы отразиться кровавой резней на польском населении города.

Поэтому настойчиво прошу ц.к. Наместничество безотлагательно приступить к увозу этого крайне опасного для государства и общества элемента из Львова в глубь страны.

Львов, 27 августа 1914 г.

Рейнлендер».

Солдаты австро-венгерской армии отправляются на фронт

Под конвоем

И снова повели конвоиры по улицам Львова колонны заключенных, но теперь в обратном направлении – из тюрьмы на вокзал. По свидетельству Ивана Кузьмы:

«…когда русские войска находились на расстоянии четырех миль от Львова, тюремное начальство поручило мазепинским “сичовикам” отвести нас на вокзал для погрузки в вагоны и дальнейшего следования на запад. Конечно, “сичовики” исполнили свою задачу отлично. По пути они все время подталкивали нас прикладами, а когда уличная толпа бросала в нас камнями, они не только не мешали ей в этом, но даже всякий раз предупредительно расступались, когда кто-нибудь из толпы намеревался нанести нам непосредственно палкой или кулаком удары».

Таким же образом вывозили узников из тюрем Станиславова, Дрогобыча и других городов Галиции. Как вспоминал священник Иосиф Винницкий:

«Нас вывели из камер дрогобычской тюрьмы для следования на вокзал. Камеры, предназначенные для четверых, вмещали по двадцати и более человек, так что мы были рады, увидев дневной свет и вздохнув свежим воздухом. Под воротами тюрьмы стояла уже заранее предупрежденная толпа и неистово ревела: “смерть изменникам!”, причем сразу же посыпался на наши головы град камней; затем запруженная народом улица всколыхнулась, подалась немного назад и, пропустив нас, окруженных значительным конвоем, вперед, двинулась вслед за нами по направлению к вокзалу».

В субботу 29 августа под заголовком “Успехи австрийской армии” львовские газеты публиковали официальное сообщение:

«С 26 сего месяца завязались бои между нашими войсками и русскими. Идут они ныне на всем пространстве между Вислой и Днестром. Наше левое крыло продвигается вперед в успешном наступлении».

На следующий день экстренный выпуск газеты “Kurjer Lwowski” вышел с аршинным заголовком: “Побеждаем!” В сводке говорилось:

«Под Бродами и Равой Русской одержали мы решительные победы. На всей линии фронта в восточной и северо-восточной Галиции положение очень благоприятное. Вероятно, в ближайшие сутки не будет уже ни одного русского солдата на галицийской территории».

В тот же день военное пресс-бюро сообщало официально:

«Большая битва, которая началась 26 августа, продолжается далее. Положение наших войск благоприятное. Тепло и солнечно».

«И как бы в подтверждение правильности этих сведений, – писал польский автор Юзеф Бялыня-Холодецкий, – заседал в обычном порядке военный суд, выносил и исполнял смертные приговоры. Массы русофилов были вывезены в концентрационные лагеря».

А тем временем наместник Галиции В.Корытовский распорядился, чтобы правительственные учреждения приготовились к немедленному отъезду. В воскресенье 30 августа государственным чиновникам выплатили жалование за сентябрь. Железной дороге было приказано подготовить эвакуационные поезда. Всю ночь в президиуме наместничества выдавали проездные документы, и в 4 часа утра 31 августа отправился первый большой состав с военными и членами их семей, а через полчаса – поезд с чиновниками. Уехали чины наместничества во главе с наместником, опустели также здания Сейма и Краевого отдела, персонал которых направился в Новы-Сонч.

Уехали из Львова и члены Головной Украинской Рады – одни поехали прямо в Вену, другие в Стрый, где тогда формировался легион Украинских Сечевых Стрельцов, а затем вместе с ним в Венгрию, третьи вместе с краевыми властями поехали в Западную Галицию.

В те дни был вывезен из Львова последний транспорт арестованных русских галичан, насчитывавший свыше 700 человек. По пути из тюрьмы на вокзал уличная толпа все время зверски издевалась над ними и избивала их чем попало. Священника лет 70–80, который вследствие побоев не был в состоянии идти дальше и упал, солдаты тут же прокололи штыком и, прикрыв соломой, оставили на улице.

В понедельник 31 августа ранним утром, не известно по чьему распоряжению, полицейские и жандармы ходили от дома к дому, запрещая дворникам открывать двери домов и выпускать жильцов, также было запрещено выпускать газеты и открывать магазины. Но вскоре городские власти отменили этот нелепый приказ.

Когда весть об эвакуации представителей государственной и краевой власти разнеслась по городу, жителей Львова опять, как и три дня назад, охватила паника. Многотысячные толпы устремились к железнодорожному вокзалу. Чем ближе к вокзалу, тем плотнее становился этот поток. В общей массе двигались конные повозки, автомобили, люди везли тележки, тачки с вещами. Те, у кого не нашлось тележки, несли свои вещи сами. Но все эти труды в итоге оказывались напрасными. Добравшись до вокзала, вещи приходилось бросать, чтобы самому протиснуться в вагон или занять место хотя бы на его ступеньках. После отхода каждого поезда на перроне оставались груды брошенных чемоданов, ящиков, мешков. Оставались и тысячи людей, которым не хватило места в вагонах. В ожидании новых поездов они располагались огромным табором тут же у вокзала на прилегающей площади. Подавали очередной состав, и толпа бросалась на штурм вагонов, оттесняя женщин и детей. На перроне царила неимоверная давка, слышались крики, вопли, детский плач. Редко кому удавалось всей семьей попасть в один поезд. Многие уезжали, даже не зная, где смогут найти себе пристанище. Один за другим отходили переполненные поезда, а тысячи людей оставались на перроне, завидуя тем, кто уехал.

Во вторник 1 сентября газета “Słowo Polskie” обратилась к жителям Львова, убеждая их не поддаваться панике. Приведя описание сцен, которые разыгрывались минувшим днем на железнодорожном вокзале, и разъяснив, что беженцев, если они не располагают значительными средствами, ожидают большие трудности, ибо цены в Вене и других городах уже сильно выросли, газета отмечала:

«Во имя чего, по какой причине люди обрекают себя и свои семьи на участь совершенно неизвестную, возможно на нужду и голод, бросают удобные жилища, чтобы вести где то жизнь кочевников. Будем говорить прямо, опасаются вступления российских войск.

Никто не может сейчас сказать, обоснованы ли эти опасения. Но допустим, что действительно российские войска вступят во Львов – ну и что случится? Надо ведь хоть немного подумать и понять, что целью воюющих сторон не является резня или разрушение городов. Мы знаем, что определенная часть края уже занята некоторое время российскими войсками и знаем из поступающих оттуда известий, что войска эти ведут себя по отношению к гражданскому населению вполне прилично. Не следует позволять обманывать себя всякими небылицами, хотя, правда то, что мужчины сейчас сплетничают едва ли не больше чем женщины».

Естественно, что те, кто еще недавно посылал доносы на мнимых изменников, с остервенением набрасывался на несчастных узников, которых вели по улицам Львова, теперь почувствовали себя весьма неуютно, и вполне понятно охватившее их чувство страха перед возможным приходом во Львов русских войск. Они могли опасаться, что теперь с ними поступят так же, как они поступали с галицкими “русофилами”, что теперь их погонят по улицам города под градом камней и палочными ударами, станут вешать и расстреливать.

Стремились уехать из Львова и евреи, которые знали, что в России их соплеменники не пользуются всеми гражданскими правами как в Австрии. Поэтому все относительно зажиточные евреи постарались покинуть Львов. Осталось в городе около 20 тысяч евреев, в большинстве своем малоимущих, что составляло примерно третью часть довоенного еврейского населения Львова.

Но среди поддавшихся панике людей было много и простых обывателей, ни в чем предосудительном не замешанных. Когда этим людям не удалось попасть в поезд, и они вынуждены были остаться во Львове, то через несколько дней они уже считали, что это им повезло – все-таки они остались дома, а не пустились куда-то в неизвестность, бросив все свое имущество.

После отъезда государственной и краевой администрации вся полнота власти во Львове перешла к городскому Совету. Президент города Юзеф Нойман в воскресенье ночью тайно выехал магистратскими лошадьми галопом в Гродек, где сел в поезд и отправился в Краков. Лошадей отослал обратно, а кучеру вручил адресованное вице-президенту города Тадеушу Рутовскому письмо, в котором поручал Рутовскому руководство городскими делами. В понедельник пришла по адресу Ю. Ноймана телеграмма из Жешова от наместника В. Корытовского, который просил президента, чтобы тот остался во Львове и взял на себя заботу о безопасности города, жизни и имущества его жителей. Но телеграмма эта уже не застала Ю. Ноймана во Львове. Находившийся тогда в Кракове Ю. Нойман, вместо того, чтобы пробираться во Львов, которому угрожало занятие русскими войсками, предпочел направиться в Вену, где было, конечно, спокойнее. Поэтому возглавить городской Совет и взять на себя ответственность за жизнь города в этот сложный момент довелось первому вице-президенту Львова Т. Рутовскому.

В 5 часов пополудни 31 августа в ратуше состоялось заседание городского Совета, где обсуждался вопрос о создании Городской гражданской стражи, которая должна была обеспечивать порядок в городе, так как чины австрийской полиции почти все уехали.

А улицами Львова все шли и шли отступающие австрийские части, тянулись обозы, гнали стада скота…

1 сентября, во вторник, жизнь города стала понемногу возвращаться в нормальное русло. Открылись магазины. Поступали сведения, что русские войска отброшены к северу от Львова, говорили о прибытии многочисленных подкреплений. Хотя сведения эти передавались в виде слухов, они заметно успокоили людей. Любопытные спешили на Высокий Замок, Песчаную гору и другие возвышенности, чтобы “посмотреть битву”, но местность была пустынной, только над горизонтом время от времени возникали белые облачка шрапнельных разрывов и поднимались дымы далеких пожаров.