Текст книги "Петр Конашевич Сагайдачный"

Леонид Тома
Петр Конашевич Сагайдачный

Украинская песня как своеобразная историческая летопись навсегда зафиксировала имя Петра Конашевича Сагайдачного как гетмана неосторожного, безрассудного – «необачного», который «проміняв жінку на тютюн та люльку». Песня восхваляет его рыцарские качества, представляет типичным запорожским военачальником, который пренебрегает соблазнами домашнего уюта из-за преданности военным походам и кочевой жизни: «Мне с женою не возиться, а табак и трубка казаку в дороге пригодится».

Однако Сагайдачный был совсем не таким, каким изображен в фольклоре. Этот «безрассудный» вояка сочетал в себе доблесть с расчетливостью, талант полководца – с одаренностью политика. Он умело руководил Запорожским Войском, но в личной жизни отнюдь не был сторонником сечевого образа жизни, человеком, полностью сосредоточенным лишь на военных делах. Война для Сагайдачного была, прежде всего, продолжением политики. Но чем же тогда была для него политика?

Чтобы ответить на подобный вопрос, жизнь этого человека следует рассматривать в контексте эпохи. Рожденный примерно в 1570 году, он был современником таких событий, как испано-нидерландские войны, религиозные войны во Франции, Московская смута. Ему был год, когда в битве при Лепанто объединенные силы христианских государств нанесли тяжелый удар Османской империи, 17 лет – когда была рассеяна испанская Непобедимая армада, 20 – когда началась русско-шведская война, 26 – когда была заключена Брестская уния, которая должна была бы объединить православных и католиков Речи Посполитой, а на самом деле лишь углубила раскол между ними. В год его рождения Иван Грозный разгромил Новгород, в год его совершеннолетия казнили Марию Стюарт, в год смерти – кардинал Ришелье встал к штурвалу большой политики. Вот какие события создали характер эпохи, в ряду исторических портретов которой мы видим и портрет Петра Сагайдачного.

При его жизни сменились династии в Англии и Франции, правление в России кардинально менялось несколько раз, в Европе шла Тридцатилетняя война, в Османской империи произошло несколько переворотов, в Китае пришла к власти династия Цинь, Япония на 300 лет закрыла свои территории для иностранцев, в Южной Америке было подавлено последнее индейское государство, а в Северной Америке переселенцы основали Плимутскую колонию, из которой впоследствии вырастут Соединенные Штаты. Эхо всех событий доносилось и до украинских земель: тогда, на рубеже XVI–XVII веков, весь мир бурлил невероятными переменами, заканчивался период, сейчас называемый Средневековьем, начиналось Новое время.

Речь Посполитая хотя и была тогда периферией Европы, однако «фронтирное» положение делало ее весьма важной территорией. Османская империя стремилась к полному контролю над Черным морем, Московское царство оспаривало эти претензии, одновременно соперничая с Литвой и Швецией за выход к Балтике, и именно в Украине, на границе с Диким Полем, в постоянном противодействии нападениям татар с одной стороны и экспансии польской Короны с другой, выковывалась и закалялась такая сила как Запорожская Сечь.

И не кто иной, как Петр Сагайдачный, превратил эту силу, буйную и неупорядоченную, в фактор большой политики. Именно в этом заключается его основная заслуга перед Украиной, его самое большое достижение как политика и государственного деятеля.

Деятельность гетмана Сагайдачного – это первая реальная попытка возродить государственность Украины после княжеских времен. Если бы не его преждевременная смерть, возможно, Украина могла бы войти в круг европейских государств. В политической борьбе он умело играл как на популистских лозунгах с запорожцами и низовым казачеством, так и на струнах честолюбия, когда имел дело с реестровым казачеством, шляхтой и старшиной. Он безжалостно расправлялся с политическими противниками, такими, как, например, гетман Неродич-Бородавка; жестоко наказывал за нарушение воинской дисциплины, устроил кровавую резню в нескольких российских городах, чтобы сломить моральный дух московского войска, но при этом без колебаний провозглашал себя защитником Церкви, вел переговоры с московским царем, с которым только что воевал, предлагая ему верность тех самых казаков, которые еще два года назад осаждали Москву.

Такие политические кульбиты были свойственны большинству тогдашних деятелей. Гетман Сагайдачный в своих худших проявлениях был не хуже большинства прочих, но зато в лучших – предстает человеком великого благородства и истинного благочестия.

Переходя от предисловия к собственно жизнеописанию Сагайдачного, следует заметить, что перед любым биографом Петра Конашевича возникает, прежде всего, проблема источников – их мало, особенно когда речь идет о его ранних годах. Поэтому книга – своеобразный портрет на фоне эпохи, очень бурной и поэтому очень интересной. А портрет можно создать, или изобразив самого человека, или изобразив все вокруг него, очертив своего рода силуэт. Недостаток сведений о самом Сагайдачном можно компенсировать освещением среды, в которой он жил и действовал, создавая таким образом этюды «Сагайдачный и Острожская академия», «Сагайдачный и Сечь», «Сагайдачный и Киевское братство», чтобы совместить все в конце концов в большом полотне «Сагайдачный и Украина».

В вихре творения

 
Плем’я те із насіння іде Іафета,
Що батьківського з Симом ховає секрета.
За Олега Роського монархи гуляли
І по морю човнами Царград штурмували,
Їхні предки із роським монархом хрестились –
З Володимиром, – стійко у вірі лишились
І ту віру несхитно тримають, статечно,
Бо за неї вмирати готові конечно.
У тім війську стрічали і князя, і пана,
Не одного з них мали провідцю-гетьмана.
І Петро Конашевич гетьманив на славу,
Його лицарство знають усюди по праву.
 

Из «Віршів на жалісний погреб гетьмана Сагайдачного»

Появление на исторической арене великого человека можно назвать игрой судьбы, а можно – объективными законами истории, согласно которым народ, определяя свое историческое лицо, выдвигает вождя и выразителя своих интересов. Именно так появился в бурном вихре творения Петр Конашевич Сагайдачный, которому суждено было изменить ход истории, дать шанс родному народу выйти на авансцену европейского соперничества. Об этом вихре сотворения нового этноса прекрасно высказался в историческом труде «Взгляд на составление Малороссии» Н. В. Гоголь, предки которого (полковник Остап Гоголь) присоединились к происходящему: «И вот южная Россия, под могущественным покровительством литовских князей, совершенно отделилась от северной. Всякая связь между ними разорвалась; составились два государства, называвшиеся одним именем – Русью. Одно под татарским игом, другое под одним скипетром с литовцами. Но уже сношений между ними не было. Другие законы, другие обычаи, другая цель, другие связи, другие подвиги составили на время два совершенно различных характера».

Чтобы вникнуть в непростые украинско-польские и литовско-украинские отношения, надо ретроспективно обозреть историю руськую (украинскую) и историю Польши и Литвы.

За год до рождения Сагайдачного, в 1569-м, была заключена Люблинская уния. Отныне династический союз между Польским королевством и Литвой переходил в полное объединение двух держав под названием Речь Посполитая (то есть Республика). Но с самого момента основания этого государства в нем существовали внутренние противоречия, которые впоследствии вылились в казацкие войны и привели к упадку и разделению.

Литовская династия Ягеллонов, завладевшая короной Польши путем династического брака князя Ягайла и королевы Ядвиги (1386 г.), склонялась к польскому образу жизни и католической конфессии. Городельский привилей 1413 года уравнивал права литовской и польской аристократии – но только шляхты и магнатов католического вероисповедания. В среде православной знати в связи с этим усиливались промосковские симпатии. К тому же польский сейм (парламент) имел больше влияния на короля, чем литовский.

Это укрепляло промосковское движение в Великом княжестве Литовском. Несколько магнатов, объединившись, перешли под руку царя московского. Полумеры ничего не дали – и в конце концов, Сигизмунд II Август вынужден был пойти на отмену Городельского привилея, уравняв в правах всю шляхту христианской веры. И в то же время, в 1566 году, он принял в новой редакции Литовский статут – «Права писаные даны панству Великому князьству Литовскому, Русскому, Жомойтскому и иных через наяснейшого пана Жикгимонта, з бо-жее милости Короля Польского, великого князя Литовского, Русского, Прусского, Жомойтского, Мазовецкого и иных».

Все эти акты были подготовкой к Люблинской унии 1569 года. Низовая знать приветствовала эту унию, так как она обеспечивала ей равенство в правах с польской шляхтой, а литовские магнаты, наоборот, видели в ней угрозу своей автономии и своим широким привилегиям (например, судебным).

Люблинский сейм, на котором определялись правовые основы Унии, проходил не гладко. Литовская оппозиция и упрямство польского сейма не раз ставили под угрозу саму возможность заключения Унии, поэтому король приложил много усилий, чтобы перетянуть на свою сторону украинских магнатов. С помощью Волынского привилея ему это удалось, а уже по совету украинской шляхты он присоединил к Короне и Киевские земли. Таким образом, он добился необходимого большинства голосов, которое и провозгласило Унию.

Итак, украинская аристократия возлагала на Речь Посполитую большие надежды, и с первого взгляда могло показаться, что эти надежды имели шанс сбыться. Волынский привилей предоставлял украинским землям в составе Речи Посполитой широкую автономию, хотя и не признавал Украину равноправным субъектом этой феодальной федерации, какими были Польша и Литва. Согласно Люблинскому акту, сохранялись границы всех уездов Украины, главным органом власти был местный сеймик, который посылал делегатов на общие сеймы. Сеймик обладал властью решать все локальные вопросы, вплоть до внесения изменений в Устав. Украинская шляхта, уравненная в правах со шляхтой коронной, сохраняла при этом местные права и вольности, например, исключительное право на занятие должностей в местных органах власти. К тому же Люблинский сейм подтвердил равноправие православных и католиков.

Так Украина впервые выступила на политической арене как самостоятельная территориально-правовая единица. С этого времени Великое княжество Литовское и Корона находились в неуравновешенном состоянии: расположение украинских магнатов и шляхты могло укрепить ту или иную сторону в политической борьбе.

Но при заключении Люблинской унии украинская аристократия не учла нескольких моментов.

Во-первых, согласно польским законам, католическое духовенство имело равные права со шляхтой, а православное духовенство в Литовском уставе, за исключением епископата, принадлежало к тягловому сословию. Во-вторых, польской шляхты было значительно больше, чем украинской. В-третьих, была еще одна категория населения, правовой статус которой оставался неопределенным: казачество. Польско-литовское правительство не знало, куда отнести это сословие. Украинское казачество с его независимым устройством и демократическими традициями нельзя было счесть ни шляхтой, ни мещанством, ни тем более крестьянством.

Вот таково было положение в украинских землях к 1570-м годам, ко времени рождения Петра Сагайдачного.

Такие города, как Самбор, где он родился, и Острог, где учился, играли важную роль в интеграции украинских земель. Их жизнь и развитие регулировались системой норм, известных как Магдебургское право, пришедшее в Украину со времен Литовского государства и определявшееся уставными грамотами великих князей литовских. Существовал орган местного самоуправления – магистрат, состоявший из старосты, бургомистров, двух коллегий, нескольких советников и заседателей-лавочников. В компетенцию магистрата входили дела городской администрации, хозяйства, финансов, суда.

Замок-крепость Дубно, где проводил большую часть времени Константин-Василий Острожский (1526–1608), был мощным культурно-религиозным центром. В тот период здесь работали три известных деятеля украинской культуры – Иов Почаевский, Виталий Дубенский и Касьян Сакович – тот Касьян Сакович, который впоследствии станет влиятельным деятелем культурно-религиозного ренессанса в Киеве и напишет «Вірші на жалісний погреб гетьмана Сагайдачного». Иов Почаевский вскоре стал самым известным игуменом монастыря на Почаевской горе – Свято-Успенской лавры. В это же время Дубно посещают известные полемисты Иван Вышенский и Мелетий Смотрицкий.

Именно в это время в городе было написано одно из популярных произведений того периода «Диоптра», составителем и автором которого был отец Виталий. Он принадлежал к образованным людям своего времени, знал несколько языков. В книге «Диоптра, то есть зеркало, или отражение истинное человеческой жизни в мире» этот священник изложил общефилософские и этические размышления и выражения, собственные и переведенные с греческого и латинского языков. Книга вышла на староукраинском книжном языке с ощутимой старославянской основой. В прозаический текст отец Виталий вводил собственные стихотворные строки и вошел в историю литературы как первый в Украине мастер афористической поэзии.

 
Блажен, хто на марнотне ніяк на вповає
Та добреє він діло закінчити жадає.
Такого злопригоди не можуть ухопити,
Хоч смерть і роз’ятриться, і схоче убити.
 

Это строки «забытого украинского стихописца», как назвал отца Виталия Иван Франко.

К современникам отца Виталия принадлежал и Касьян Сакович. Образование он получил в Замойской академии. Был домашним учителем Адама Киселя (известного политического и государственного деятеля), служил диаконом церкви в Перемышле, откуда прибыл в Киев, принял монашество и стал ректором школы Киевского братства. Затем он попадает в Дубно, где становится архимандритом, путешествует по различным монастырям – в Дермани, Холме, Люблине, Вильно. В Кракове пишет полемическое сочинение «Перспектива», в котором нашли отражение впечатления и события его дубенского периода. Произведение это вызвало новый всплеск религиозной полемики в Речи Посполитой.

Одним из крупнейших достижений в духовном развитии общества того времени было осознание собственных исторических корней. Историографические изыскания украинских мыслителей можно в основных чертах свести к установлению историко-генетической связи с прошлым через прослеживание непрерывности истории от Киевского государства до Украины-Руси для доказательства легитимности претензий тогдашнего Киева на наследие Киева княжеского. «Порослью Владимира Великого, который землю Руси окрестил», назвал Константина-Василия Острожского в 1598 году Ипатий Потий. Князь Константин-Василий был сыном влиятельного государственного деятеля своего времени гетмана и литовского князя Константина Ивановича Острожского (1460–1530), и так же занимая значительные государственные посты, принадлежал к высшему придворному чиновничеству.

В 1559 году Константин-Василий получает звание киевского воеводы и становится «некоронованным королем Руси». Именно он был одним из ведущих архитекторов Люблинской и Брестской уний. Основанная им Острожская академия, «трехъязычный лицей» и «храм муз», становится крупнейшим культурным центром края. Из стен Острожской академии вышли в жизнь такие замечательные деятели первого украинского национального возрождения, как Захарий Копыстенский и Мелетий Смотрицкий, церковный лидер Иов Борецкий и Иов Княгиницкий. Именно они стали соратниками Петра Сагайдачного в деле возрождения православия, развития Украинского государства и возвращения Киеву его политического и культурного значения.

Острожский замок вызывал восхищение современников. Построенный на высоком холме над обрывом по проекту итальянского архитектора, он возвышался над живописной извилистой рекой Горынь и доминировал над всеми зданиями и церквями в Остроге. Посетители и горожане любовались замковыми башнями и высокими тополями, прочными кровлями и зубчатыми стенами с прорезями, узкими, свободно расположенными окнами, тяжелыми массивными воротами под башнями. Черные жерла пушек, торчавшие в стенных проемах, вызывали страх и почтение. А внутри, в ярких освещенных залах или среди зелени замкового парка, пировали короли и влиятельные магнаты Речи Посполитой.

Здесь месяцами гостили путешественники из разных стран мира: высшие духовные сановники Рима, выдающиеся духовные лица Востока. В замке можно было встретить и первого русского эмигранта, врага царя Ивана Грозного князя Андрея Курбского, и велеречивого поляка Иоанна Златоуста, и знаменитого иезуита Петра Скаргу. Сооружение, окруженное мощными стенами с башнями, занимало огромную площадь. Это был, по сути, отдельный город, где кроме дворца находились и храм, и другие здания – для шляхты, музыкантов, печатников.

А печатником у князя Острожского был не кто иной, как славянский первопечатник Иван Федорович. Федорович (Федоров) основал типографию в Москве в 1550-х годах, но столкнулся в этом деле с опасностями, потому что в московских землях в литературе тогда видели признак бесовщины. Поэтому проработавшую несколько лет типографию Федорова сожгли, а ему самому около 1565 года пришлось уехать. Он был любезно принят королем Сигизмундом II Августом, организовал книгоиздание во Львове. А затем по приглашению князя Константина-Василия создал типографию в Остроге, где в 1581 году напечатал «Острожскую Библию» – первую полную Библию на церковнославянском языке. В предисловии к этой книге от имени князя Острожского было написано, что он пришел к этому труду из-за печального положения православной церкви, у которой не было «духовного оружия». Константин-Василий активно поддерживал связи с Римом, духовными центрами Греческого архипелага, константинопольским патриархом Иеремией, а также с греческими, болгарскими, сербскими монастырями. После Библии в Остроге издавались как церковные книги, так и всевозможные произведения религиозного содержания. Среди них важное место принадлежит сочинению «О единой истинной и православной вере и святой апостольской Церкви», изданному в 1588 году – в нем опровергались постулаты иезуита Петра Скарги, произведение которого вышло незадолго перед тем на польском языке. Книга защищала восточную православную церковь от упреков латинского учения, она была необходима православным читателям для защиты родной веры и обычаев.

Ректором главной Острожской школы, праматери высших учебных заведений в украинской земле, был грек Кирилл Лукарис, впоследствии патриарх константинопольский.

И вширь, и вглубь

 
Він пішов до Острога для наук поштивих,
Що там квітли, як ніде, за благочестивих
Тих князів, которі там мудрість покохали
І майно, і кошт на ті школи віддавали.
Щоби юні до наук схильності набрали
І для рідної землі корисні ставали.
Хай фундація б ота, Боже, в нас не зникла,
Славу нашу підняла б, як чинити звикла!
 

Из «Віршів на жалісний погреб гетьмана Сагайдачного»

Итак, как видим, край, где родился Петр Конашевич Сагайдачный и проходило его становление, был, по сути, «островом культуры» тогдашней Украины: здесь начинались важнейшие сдвиги в культурном, религиозном и государствообразующем процессе руськой-украинской нации. Здесь в то время рождались идеи национальной политической автономии Украины, и отсюда распространялось интеллектуальное движение национального самосознания.

О происхождении и юношеских годах Сагайдачного сохранились скупые свидетельства. Украинский шляхтич Иоаким Ерлич, соратник Петра в битве под Хотином, сообщает, что «он был шляхтич из Самбора». Из панегирика Саковича «Вірші на жалісний погреб гетьмана Сагайдачного» узнаем:

 
Уродился он в краях подгорских премисских.
Выхован в вере церкви всходнеи з лет детинских.
 

Хотя у Саковича нет непосредственных сведений о происхождении гетмана, в книге помещена характерная гравюра: портрет гетмана на коне. В левой верхней части рисунка изображен его герб, имеющий форму перевернутой вниз подковы, увенчанной крестом (в геральдике такой крест называют «Побог»). Вне всякого сомнения, Касьян Сакович, выпускник Замойской и Краковской академий, хорошо осознавал историческое значение фигуры Сагайдачного. Поэтому рисунок несет важную информацию.

Историк Петр Сас поддерживает мнение о том, что родовая фамилия Сагайдачного – Конашевич. Она идет от мелкопоместного шляхетского рода из Подгорья Конашевичей-Попелов. Шляхтичи Попелы не имели какой-то устоявшейся гербовой традиции и употребляли различные гербы, прежде всего «Сас» и «Сулима». А «Побог» перешел к ветке Конашевичей-Попелов от рода магнатов Конецпольских. По древней королевской привилегии юношам из рода Попелов следовало выставлять на войну четырех конных воинов-лучников. Пожалуй, здесь следует искать истоки славы Сагайдачного как искусного лучника.

Прозвище/фамилия Сагайдачный происходит от татарского слова «колчан», или «саадак», что означает «дикий козел», а в переносном смысле – колчан для стрел, обтянутый кожей дикого козла.

По одним сведениям, Сагайдачный родился вблизи Самбора, по другим – около Перемышля, в Подгорье. Отца Сагайдачного – православного шляхтича – звали Конон, или, по-украински, Конаш. Отсюда и Конашевич.

Известный украинский писатель Андрей Чайковский, автор романа «Сагайдачный» (1924–1929), так описывает свои поиски: «Я проверил, что в шляхетском селе Кульчицах, под Самбором, есть часть, где живут крестьяне. Есть здесь род Кинашей. В древности они, вероятно, назывались Конашами, или Кунашами. Вся Самборщина была королевским имением. В королевских имениях крестьянам жилось гораздо лучше, чем крестьянам – помещичьим подданным. Крестьяне королевские отрабатывали немного и служили в армии. Из такого мальчика Петра Конаша легко было сделать Конашевича. а что Конашевич, до того как добрался до Острожской высшей школы, должен был учиться в какой-то школе простой, церковной, не может подлежать сомнению. В этих Кульчицах, к югу от Самбора, живет меж тамошней мелкой шляхты память о гетмане Петре Конашевиче. Говорят, что он действительно происходил из Кульчиц, показывают место, где стоял его дом, и старую церковь, где его крестили».

Итак, Чайковский видит в Сагайдачном человека простого, а не шляхетского происхождения, что вполне естественно для советского писателя, который вынужден был добавлять к национальным соображениям классовые. Чтобы подтвердить, в первую очередь, тезис о классовой природе казацкого движения, автору следовало вывести родословную Сагайдачного от крестьян.

Еще одну версию происхождения Сагайдачного находим в романе Данила Мордовца (1882 г.): «На Днестре, в городе Самборе, жила женщина благочестивая, старая вдова, по прозвищу Сагайдачиха. Было у нее единственное чадо любимое – сынок Петрусь. Это был мальчик тихий, послушный, хотя и нередко огорчавший мать странными выходками, которые заключались в том, что он частенько пропадал целыми днями и неделями, а потом появлялся верст за сто, а то и больше от родного города и возвращался оттуда или с чумаками или с почаевскими и киевскими паломниками… Его школьные наставники не могли не видеть, что он был очень богомольный, много читал священных книг. Надеялись, что получится из него монах-отшельник. То на то и получилось – юный Сагайдачный пропал, просто пропал без вести. Где он пропадал – никто не знал: одни думали, что из-за своей грамотности и необычайной набожности он ушел на Афон, где издавна спасался его земляк Иоанн из Вишни; другие, более смелые, подозревали, что он отправился на Запорожье».

Так досоветский роман подчеркивает прежде всего благочестие будущего гетмана, выдвигая на передний план такой важный аспект его жизни, как защиту православия, к которому Петр Конашевич с детства готовился как к священной миссии.

Мы должны принять во внимание эти две версии – и мы приводим их в этой книге. Не доверять им нет смысла: они имеют достаточную долю достоверности, а в уточнении нуждаются лишь детали (например, год рождения), что не является решающим фактом, поскольку погрешность не превышает 5–10 лет. Благочестие Петра Сагайдачного в последние годы жизни носило характер скорее показательный, нарочитый: оно не мешало ему грабить в Московии православные церкви. Что касается версии о его простонародном происхождении – даже если она правдива, то Сагайдачный отнюдь не стремился это афишировать: наоборот, подчеркивал свое шляхетство.

Напомним, что неизвестен даже точный год его рождения (приведенная нами дата принята с определенной степенью условности, историк Петр Сас полагает, что Сагайдачный родился где-то около 1678 года). Чуть больше известно о годах его учебы. Есть свидетельства, что сначала Петр Сагайдачный учился в Галиции, а уже потом в Острожской академии.

Учебное заведение, студентом которого посчастливилось быть Петру Конашевичу, современники называли по-разному: коллегия, трехъязычный лицей, академия. По сути, он совмещал элементарную, среднюю и начала высшей школы. В Острожской академии, как в любой школе Средневековья, излагались предметы «тривиума» – грамматика, риторика, диалектика, а также «квадривиума» – арифметика, геометрия, музыка, астрономия. Большое внимание уделялось изучению языков – греческого, латыни, старославянского. Изучался и украинский книжный язык. К преподаванию привлекались квалифицированные учителя: Никифор Парасхес, который перед этим десять лет преподавал в Падуанском университете, уже упоминавшийся будущий константинопольский патриарх Кирилл Лукарис. Вокруг академии сложился кружок ученых и литераторов. Студенты имели возможность быть самыми первыми читателями полемических произведений антикатолического направления Герасима Смотрицкого «Ключ царства небесного» и «Календарь римский новый», Василия Суражского «О единой истинной православной вере». Синтетичные и широкие гуманитарный и научный циклы академии предлагали студентам не только традиционалистские ценности, опиравшиеся на византийскую образованность и идейное наследие Киевской Руси. В XVI веке на украинских землях достаточно ощутимо заявила о себе культура Возрождения с характерным для нее гуманистическим мировоззрением и обращением к античному наследию. Идеи Возрождения развивали ранние украинские гуманисты – Юрий Дрогобыч (1450–1494), Павел Русин (1470–1517), украинско-польский поэт из Самбора Григорий Русин-Самборчик (1523–1573). Известным в Европе стал и украинско-польский мыслитель и писатель Станислав Ореховский (1513–1566).

Такая атмосфера, естественно, не могла не сказаться на формировании мировоззрения Петра Конашевича. С одной стороны, это была острая религиозная полемика (в которой впоследствии принял участие сам Сагайдачный), с другой – открытость для восприятия западных культурных ценностей. Восточный культ православия и западный культ рыцарства формировали своеобразное мировоззрение, не тождественное ни польскому, ни московскому.

Руськие православные шляхтичи чувствовали себя подданными Короны, гражданами Речи Посполитой, и именно так себя идентифицировали. Однако эту идентичность надо было отстаивать: польский менталитет не признавал их права быть одновременно руськими, православными и шляхтичами, подданными Короны, верными ей рыцарями. В этой ментальности было только одно место для православного человека – место холопа, неотесанного крестьянина. Униженное социальное положение холопа оправдывалось его принадлежностью к «схизматской» церкви – таким образом, своим униженным состоянием «схизматики» как бы отбывали наказание за свою принадлежность к раскольникам церкви. Отрицалась сама возможность руськой учености, автономного существования руськой церкви, достоинство славянского богослужебного языка: католики служили на латыни и были уверены, что только три языка пригодны для несения Слова Божьего – древнееврейский, древнегреческий (койне) и латынь.

Конечно, мириться с этим было невозможно. Люблинская уния (1569), создавшая государство Речь Посполитая, была направлена на то, чтобы уравнять в правах поляков, литовцев и русинов, а на уравнивание в правах католиков и православных была нацелена Брестская уния (1596): согласно ей, православные иерархи Украины должны были признать вероучительные постановления Ферраро-Флорентийской унии (1439).

Таким образом, православные признавали над собой власть Римского Папы, а взамен сохраняли право богослужения на церковнославянском языке по восточному обряду, собственную иерархию и, что самое важное, получали равные с католиками права, то есть православное священство уравнивалось с католическим и со шляхтой.

Во время пребывания в Остроге Петр Сагайдачный высказал свое мнение по актуальным общественно-религиозным вопросам в труде «Пояснение про унию». Литовский канцлер Лев Сапега в письме к полоцкому униатскому архиепископу Иосафату Кунцевичу назвал его «предрагоценнейшим». Исходя из того, что эту работу католик хвалил католику, труд Петра Сагайдачного имел униатскую направленность. Итак, ореол защитника православия, который окружал Сагайдачного в зените его славы, так же затемнен облаком сомнений, как и его благородное происхождение.

Впрочем, то, что Сагайдачный мог в молодости восхищаться Унией и ее идеями, нисколько не пятнает его. На этот акт возлагало очень большие надежды целое поколение, и даже князь Константин-Василий Острожский, последователем которого был Сагайдачный, очевидно, сначала отстаивал ее, а затем, после того как надежды не оправдались, стал ее ярым противником.

Почему же они не оправдались?

Как уже говорилось, польская аристократия была более многочисленной, чем украинская. Когда украинские магнаты охотно согласились на присоединение Волыни, Киевщины и Подолии к Короне, они широко открыли двери польской шляхте – и та стала закрепощать коренное население и притеснять местную знать. За шляхтой шло католическое духовенство с системой бенефициев, иммунитетов и землевладения, которой не имело православие. И наконец, сами православные нередко не могли найти общего языка со своим духовенством: православные «братства», формировавшиеся в городах Украины, частенько обращались со священниками по принципу «кто платит, тот и заказывает музыку». Община воспринимала батюшку не как своего пастыря, а как наемного служащего, которого при желании можно и «попросить».

И хотя Люблинская уния и сохраняла предыдущие границы уездов, она воздвигла стену между украинскими землями, которые принадлежали Короне, и теми, что отошли Литве, так как при наличии в Речи Посполитой единого государственного устройства Королевство Польское и Великое княжество Литовское имели каждое свой собственный административный аппарат, казну, войско и законы. Люди одного языка и одной веры жили по разным законам и судились по разным статутам; часть украинских шляхтичей, мещан и простонародья были подданными Короны, часть – литовских князей.