Текст книги "Моисей. Ответ Каину"

«И вот теперь рассказ достигает своего апогея, достойного всяческого удивления. На следующий день Моисей возвращается обратно. Это его земля и его дело, и, следовательно, он должен вернуться, но он видит, как один из его собратьев бьет другого. Это было для него открытием: оказывается, не только надсмотрщики бьют рабов, но и сами рабы могут бить своих товарищей. Когда Моисей сделал ему замечание, тот проворчал ему в ответ с негодованием, смыслом которого был намек на предательство и скрытый протест спасаемого против всякого спасителя: „Кто поставил тебя начальником и судьей над нами?“ И еще громче, скорее прорычал, чем проворчал: „Может быть, ты хочешь убить и меня, как убил египтянина?“ И вот здесь, впервые, Моисей испугался. Но пока еще не обратился в бегство. Только после того, как фараон стал „искать его, чтобы убить“ (реакция более естественная для семитской кровной мести, чем для египетского правосудия), он бежит от фараона» [71].

И, в самом деле, известие о случившемся уже дошло до фараона, и он отдал приказ предать Моисея смерти. Далее эта легенда повествует о том, как Бог в третий раз спас Моисею жизнь:

«И послал Бог своего Ангела, который предстал перед фараоном в образе его палача. А перед этим Ангел отнял у палача меч, придал ему облик Моисея. Затем он привел палача к фараону, и тут же отрубил ему голову. После этого Ангел, взяв за правую руку настоящего Моисея, выводит его из страны египетской на 40 дней пути от ее границы» [72].

Так Моисей пришел в Мадиам.

Для судьбоаналитической психологии нет никакой разницы в том, убил ли Моисей египтянина, или только бил его. Для судьбоанализа в Моисее – как учредителе религии – имеет значение лишь то обстоятельство, что рассказчик легенды, то есть народ, спроецировал на учредителя религии такие грубые аффекты как ярость, гнев и насилие, в виде каинистической готовности к убийству.

Гресман далее пишет:

«Второй чертой в характере юного Моисея является страстная вспыльчивость, внезапные зарницы которой будут озарять нас в течение его жизни еще не раз» [73]. Другими словами: еще на заре истории народ уже полагал, что между Каином и учредителем религии Моисеем существует общность характеров. То же самое и с Мухаммедом, Савлом, Павлом, Лютером и др.

Как говорится в библейском рассказе (2. Исх. 12), Моисей огляделся вокруг себя и, убедившись, что поблизости никого нет, убил египетского надсмотрщика. Такая странная предусмотрительность в ходе убийства, с точки зрения Гресмана, наряду с чувством справедливости и неуемностью в борьбе с рабством и несправедливостью, являются чертами, характерными для Моисея. Этому мнению противостоит точка зрения Э. Майера, который хотел бы оспорить принадлежность 12-го стиха к первому Яхвисту.

Моисей – беглец

Эта легенда выполняет особую миссию при выяснении вопроса, почему же юный Моисей должен был покинуть Египет и спасаться бегством в Мадиам.

Наряду с легендой о рождении, легенда о бегстве является той легендой, в которой также утверждается, что Моисей провел свою молодость в Египте. Обе легенды древнего происхождения. Гресман предполагает, что собиратель легенд должен был согласовывать легенду о бегстве с легендой о рождении, так как вся последующая жизнь Моисея была наполнена историческими событиями. Таким образом, пребывание юного Моисея в Египте оказалось связанным с его пребыванием в Мадиаме благодаря этому бегству.

Моисей становится зятем мадиамского первосвященника Иофора (Рагуэля). В этом месте легенда повествует только о людях. Моисей берет в жены Сепфору. После того как он – как когда-то Иаков Рахиль – защитил ее у колодца от грубости и назойливости пастухов. И, подобно Иакову у Лавана, Моисей также служил у Иофора пастухом. Здесь же получил он и свою миссию.

Моисей – избранник

В библейском повествовании говорится:

«Моисей пас овец у Иофора, тестя своего, священника Мадиамского. Однажды провел он стадо далеко в пустыню и пришел к горе Божией Хориву. И явился ему Ангел Господень в пламени огня из среды тернового куста. И увидел он, что терновый куст горит огнем, но куст не сгорает. Моисей сказал: пойду и посмотрю на сие великое явление, отчего куст не сгорает. Господь увидел, что он идет смотреть, и воззвал к нему Бог из среды куста, и сказал: Моисей! Моисей! Он сказал: вот я! И сказал Бог: не подходи сюда; сними обувь твою с ног твоих; ибо место, на котором ты стоишь, есть земля святая. И сказал: Я Бог отца твоего, Бог Авраама, Бог Исаака, и Бог Иакова. Моисей закрыл лицо свое; потому что боялся воззреть на Бога. И сказал Господь: Я увидел страдание народа Моего в Египте, и услышал вопль его от приставников его; Я знаю скорби его, И иду избавить его от руки Египтян, и вывести его из земли сей в землю хорошую и пространную, где течет молоко и мед, в землю Хананеев, Хеттеев, Аморреев, Ферезеев, Евеев и Иевусеев. И вот уже вопль сынов Израилевых дошел до Меня, и Я вижу угнетение, каким угнетают их Египтяне. Итак, пойди: Я пошлю тебя к фараону; и выведи из Египта народ Мой, сынов Израилевых!» (2. Исх. 3, 1–10) [74].

Если говорить кратко, миссия Моисея заключалась в следующем: давай иди, я отправляю тебя к фараону, выводи мой народ из Египта.

Способ, где и как Моисей получает свою миссию, подталкивает религиозных историков к частым дискуссиям. Мы приведем здесь лишь одну из них, состоявшуюся между Гресманом и Бубером.

Прежде всего, Х. Гресман обратил свое внимание на различия в получении миссии от Бога Моисеем и другими пророками. В то время как последние получали свое призвание во сне или грезя наяву, то есть «психологически», Моисей воспринимает Бога «реально». А если не внутренние переживания, а реально происходящее вовне сообщает Моисею о его миссии, то здесь следует говорить уже о мифологии.

Легенду о посвящении Моисея в целом Гресман считает пестрой неразберихой, включение в нее различных редакций, вариантов и дополнений стало причиной настоящего хаоса, поэтому он и пытается разделить легенду на три слоя [75]. Он пишет:

«Наиболее древний, первый слой легенды еще лишен печати еврейской специфики; она может быть одинаково хорошо пересказана как мадиамнитянами, так и евреями. Но так как Синай находился в Мадиаме и, следовательно, Бог (Яхве) пребывавший на этой горе должен был быть мадиамским Богом, то можно отважиться на предположение, что первосказатели легенды первоначально почитали мадиамского героя, и только потом, через израильтян, они открыли для себя Моисея. И это очень похоже на правду, ибо Синай, о чем говорилось уже много раз, был священной горой задолго до появления Моисея. Но здесь понадобится разъяснить, почему именно эта легенда была позаимствована у мадианитян и почему она была связана с именем Моисея. Этот интерес можно объяснить лишь тем, что для евреев это было действительно открытием Яхве, ведь Бог мог такое же длительное время почитаться и мадианитянами» [76].

С точки зрения литературной критики и историко-стилистического анализа, проведенного Гресманом, древнейший, так называемый еврейский слой простирался до времен Моисея (ок. 1260 лет до н. э.), а его самые глубокие корни проникают даже в глубь мадиамского народа. Это время «ростков и побегов».

Вторым слоем является классический период рассказа легенды. Он представляет собой относительно ранний, «израильский слой», в котором собирались и распространялись древние легенды. Во временном отношении это происходило в более близкие нам четыре столетия, 850–750 годы до н. э.

Третий, новейший или, можно сказать, «иудейский слой» совпадает по времени со «Жреческим Кодексом» (прим. 450 лет до н. э.); в нем, по мнению Гресмана, легенда должна освободиться от ее конкретного содержания и наполниться «исторической философией». И находится она ближе всего к современному восприятию.

Против подобной интерпретации и расчленения легенды о миссии Моисея на слои энергично выступает М. Бубер.

Во-первых, Моисей «не обнаружил место пребывания» Яхве, так как тот сам сказал (Исх. 3, 8:19, 18, 20), что Он «сошел» с небес. Таким образом, Яхве не «пребывал», на горе Синай, а лишь только «спустился» на нее с небес для кратковременного пребывания.

Во-вторых, различие, которое выдвигает Гресман, между получением посвящения Моисем и другими пророками, нельзя обосновывать материалами текстов. Моисей не мог телесно лицезреть образ Яхве. В «пламени огня» к нему явился только посланник Бога. Он видел только то, что терновый куст горит в огне, оставаясь при этом невредимым. Таким образом, «в пламени» он видел лишь посланника, а это уже не мифология.

И в-третьих, Яхве нельзя считать «Богом гор», пребывающим на Синае. Его нельзя понимать также и как «Бога деревьев» лишь потому, что Моисея позвал голос «из среды тернового куста». Он не был и «Богом огня» – он тот, кто пришел к нему на чужбине, и есть не кто иной, как Бог его отцов, Бог его предков, о котором, как мы можем предположить, Моисей слышал еще и в Египте, и когда дни и ночи напролет шел к своим братьям [77].

О том, что Моисей «обнаружил Яхве», или о «приобретении веры в чужого Бога» – от мадианетян, или кенитов, – по мнению Бубера, не может быть и речи. Яхве – это Бог его предков.

Для психологии судьбы в легенде о посвящении важным является прежде всего то, как настойчиво пытается отказаться Моисей от своей миссии: «О Господи! Человек я не речистый, и таков был и вчера, и третьего дня, и когда Ты начал говорить с рабом Твоим, я тяжело говорю и косноязычен» (2. Исх. 4, 10).

Для лучшего понимания легенды о Моисее мы должны разобраться в родословной Моисея, его семьи и детей.

Род Моисея

О родословной Моисея в Библии говорится только то, что его отец был из рода Левитов, и он взял себе жену из того же племени. Имена родителей не называются (2. Исх. 2, 1). Другие легенды, которые не вошли в состав Библии, могут предоставить более точные сведения.

Бин Горион (Berdyczewsky/Бердычевский) заимствует у Зефера Хайашара следующую легенду.

Амрам и Иохаведа

Он был муж в стране Египетской от семени Левия, сына Израилева. Этот муж пришел и взял в жены Иохаведу, сестру своего отца, которой было 120 лет отроду, и взошел к ней. Скоро женщина забеременела и родила дочь, которую назвала Мариамь[8]8
  От Мар – горький. – Прим. автора.


[Закрыть], так как в то время египтяне сделали горькой жизнь Иудеев. Через некоторое время она снова забеременела и родила сына, которому дала имя Аарон[9]9
  «Аарон» происходит от слова «хераион», то есть беременность. – Прим. автора.


[Закрыть], так как в то время, когда она носила его в себе, фараон начал проливать кровь невинных младенцев [78].

Из того же источника, Зефера Хайашара, но уже из другой легенды мы узнаем, что его дед по отцовской линии носил имя Кааф. И называл он Моисея – Абигедор, так как ради него Бог, словно стеной, окружил дом Иакова, чтобы никто больше не бросал младенцев в воду [79]. Род Каафа находился в родственных отношениях с родом Левия. У Каафа было четверо сыновей: Амрам, Ицгар, Хеврон и Узиил. Амрам взял жену – как уже было сказано – из рода Левия, по имени Иохаведа, сестру Каафа [78], и родил с ней троих детей: Мариамь, Аарона и Моисея.

Согласно Библии (2. Исх. 2, 21–22), Иофор отдал в жены Моисею свою дочь Сепфору. Она родила ему сына, которого он назвал Гирсам[10]10
  Потому что, говорил он, я стал пришельцем в чужой земле. – Прим. автора.


[Закрыть]. Этому сыну Моисей не дал обрезание, так как Иофор (Рагуэль) запретил ему это делать. Но Елиезеру, второму сыну, обрезание было сделано.

На основе Библии родословную Моисея можно представить так, как это сделано на рисунке 1. А теперь перейдем к легенде, о которой идет очень много споров.

Обрезание

В Библии об этом сказано сразу же после легенды о посвящении (2. Исх. 3, 3–16).

После посвящения Моисей возвратился к своему тестю Иофору и рассказал ему о своей миссии. Иофор отпустил его в Египет вместе с женой и сыном (Гирсамом). Далее Библия сообщает:

Рисунок 1. Семья Моисея, согласно Библии (2. Исх. 2, 21–22, 6, 20; 4. Числ. 3, 1) и различным легендам

«Дорóгой на ночлеге случилось, что встретил его Господь и хотел умертвить его. Тогда Сепфора, взявши каменный нож, обрезала крайнюю плоть сына своего и, бросив к ногам его, сказала: ты жених крови у меня. И отошел от него Господь. Тогда сказала она: жених крови – по обрезанию» (2. Исх. 4, 24–26). Эта легенда вплоть до настоящего времени не подвергалась никаким искажениям и ложному истолкованию. Гресман это же самое место из Библии приводит уже в совершенно искаженном виде:

«Однажды случилось так, что Яхве напал на Моисея, который по дороге в Египет задержался в лагере на ночлег, и пытался его убить. И тогда Сепфора схватила кремниевый нож и отсекла крайнюю плоть своего мужа (!) и, коснувшись его ног, сказала: ты мне – жених крови. И тогда он оставил их. Обрезанных в то время называли „женихами крови“» [80].

Прежде всего, довольно странным выглядит то, что Бог, ранее возложивший на Моисея миссию стать вождем своего народа и пославший его в Египет, напал на него в пути и даже пытался его убить. Ссылаясь на предрасположенность Яхве к убийству, делается попытка подтвердить предположение о том, что Яхве – это бог Каина (cр. В. Фишер). Но под влиянием Кюхлера Гресман предпочитает в этом месте Библии читать вместо «сын» – «муж». Он считает, что Сепфора сделала сначала обрезание своему мужу Моисею, а не сыну Гирсаму. И только спустя некоторое время муж был заменен на сына, так как обрезание делалось только детям [81]. Но из такой произвольной перестановки вытекает целый ряд ложных переистолкований. Во-первых, по Гресману получается, что женитьба на Сепфоре и рождение Гирсама не могли произойти до этого обрезания [82]. Во-вторых, он придерживается той точки зрения, что действие легенды разыгрывается в их брачную ночь. В связи с этим он пишет:

«Примитивный человек верит, что jus primae noctis[11]11
  Право первой ночи (лат.). – Прим. пер.


[Закрыть] является привилегией богов; отсюда и получившая широкое распространение жертва девственности в святилищах; отсюда и необходимые запреты (табу), которые налагаются на новобрачных, поскольку они могут быть подвержены нападению со стороны сверхчеловеческих существ. Отсюда и сохранившийся у нас до сих пор обычай устраивать вечеринки накануне свадьбы, шум которых должен отпугнуть злых духов. В Израиле был обычай отпускать из лагеря всех тех, кто посватался к девушке, но еще не привел ее в свой дом. По-видимому, считалось, что божество должно посягать на жизнь молодых мужчин, которые вознамерились оспорить это их право, и поэтому присутствие таких мужчин в лагере представляет угрозу остальной массе» [83].

Поэтому Гресман и делает предположение, что Яхве хотел убить Моисея именно потому, что тот хотел оспорить его право jus primae noctis. И, когда Яхве, как «дикий демон», нападает на Моисея, Сепфора хватает осколок кремния и отрезает своему мужу Моисею (!) крайнюю плоть, а потом касается – именно так следует понимать эвфемистическое выражение, по мнению Гресмана, – места, расположенного ниже пояса Яхве. И смысл этого действия объясняется словами: «Ты мне жених крови».

Тем самым Сепфора сделала себя – так трактует это Гресман – с помощью этого деяния и мистической словесной формулы супругой Бога. Логическим завершением этой этиологической легенды – продолжает Гресман – стало то, что с тех пор молодым представителям мужского населения Израиля перед свадьбой делается обрезание, чтобы в брачную ночь защитить себя от подобных нападений со стороны демонических сил [84].

Гресман также соглашается и с тем, что ранее это Божество было подобным Яхве, боящимся света, жаждущим убийства и крови, сладострастным демоном ночи. Позднее он считал более возможным то, что «обрезанной крайней плотью нужно было коснуться священного камня или святилища Яхве, подобно тому, как обливали и окропляли кровью масебен[12]12
  Масебен – так сначала называли считающихся священными камни, игравшие немаловажную роль в культовой практике жителей Ханаана. Они выполняли функцию символа, а чаще всего святилища Божества. – Прим. автора.


[Закрыть]» [85].

Гресман даже предположил, что содержание этой легенды взято из Мадиамских источников, так как именно мадианитянка Сепфора нашла средство умиротворения Яхве. В дальнейшем Гресман придерживался мнения, что введение Моисеем обряда обрезания должно было быть историческим фактом применительно к мадиамским обычаям, имевшим место в той части Синая. Таким образом, как он считает, Израиль позаимствовал обычай обрезания у мадианитян. Гресман идет еще дальше, он хочет объяснить ритуал не из гигиенических, а из мистических соображений. По его мнению, ритуал самым тесным образом связан не с родом, а с пубертатом. Уже потом, гораздо позже, обрезание стали делать детям на 8-й день после рождения, а название «жених крови» для обрезанного полностью исчезло из речевого оборота.

Вышеупомянутое фантастическое изложение легенды, связанной с обрезанием, с огромным негодованием было отвергнуто М. Бубером (1948). В своей книге о Моисее (1948) он пишет:

«Это едва ли не самый убедительный пример опустошения в лагере религиозных историков, произведенного в нем увлечением соблазнительной этнологией» [86]. Бубер в связи с этим цитирует Фольца и вместе с ним утверждает, что Яхве давно уже «отказался от всего демонического» и с тех пор Израиль надобности в демонах уже не испытывает [87].

Бубер искренне верит в то, что традиция обнаружила Яхве среди бывших демонов, и никто уже не отважится что-либо здесь изменить. «Страшные места» из Библии имеют для Бубера значение постольку, поскольку они имеют отношению к первоначальной сущности этого Бога, «что от того, кого Он избрал, Он требует отдачи всего, без остатка, а того, к кому он обратился, он отправляет в путь» [88]. Он также акцентирует внимание и на том, что жена Сепфора, благодаря совершенному ею, становится главным действующим лицом; и не просто лицом, а кровным родственником как таковым. Поэтому «отметина» делается ею именно на детородном органе. Тем самым жена и добивается примирения с Богом через установление с Ним кровнородственных отношений.

Так как ранние формы религии израильтян не знали никакого Сатаны, то в ужасном, нападающем ночью существе следует видеть не демона, а самого Яхве. Для подтверждения этого положения Бубер цитирует пророка Исаию (45, 7): «Я образую свет и творю тьму, делаю мир и произвожу бедствия; Я, Господь, делаю все это».

В своем понимании судьбы основателя религии М. Бубер выделяет четыре стадии личностного пути Моисея, которые, по его мнению, «конкретно уникальны», а не «типологически вымышлены».

1. Бегство и дальнейшее пребывание на чужбине; в случае с Моисеем оно мотивировано конкретным убийством.

2. Прием мадианитянами и работа пастухом у Иофора. «Никто не станет пророком, если до этого он не был пастухом», – сказал Мухаммед.

3. Зрительное и слуховое восприятие на горе, при этом содержание речи Бога существенно отличалось от всех аналогичных случаев.

4. Встреча с демоническим, ведь Божественное здесь содержит в себе и демоническое, «все склонности которого, являются дуалистически спаренными изначально» [89].

Моисей – чудотворец. Исход

Египетские чудеса и казни

То давление на фараона, которым пробовали заставить его отпустить евреев из Египта, в Библии (2. Исх. 3–12) дано в таком виде, в котором его никак нельзя рассматривать в качестве исторической реальности.

Чудеса, совершенные Богом и его пророком Моисеем перед лицом фараона и евреями, являются не только сказочно фантастическими, но и откровенно брутальными, без какого-либо проявления Божественного могущества и величия. Хотя и с большой натяжкой, но все же можно согласиться с Бубером, что здесь «чувствуется влияние прошедших событий, поддержать которые уже не в состоянии содержание никаких воспоминаний, разве что сила самих трансформированных мистифицированных воспоминаний, сохранивших в этом повествовании, а равным образом и во всей этой фантастике некоторые легко узнаваемые черты». По мнению Бубера, это, конечно, не летопись или произвольное, поэтическое творчество, а – как он это называет – «историческая легенда», которая довольствуется тем, что получились хотя бы контуры возможного хода истории [90].

Но совсем по-другому смотрит на все эти легенды о чудесах и казнях глубинный психолог, который пытается пролить свет на судьбу основателя религии. У него возникают, прежде всего, подозрения относительно характера Яхве и его пророка. Позже мы сообщим об этих подозрениях более подробно.

Предпринимались попытки понять казни и как природные катаклизмы с преувеличением их последствий. Гресман, однако, указывает на то, что Яхве накинулся на людей (смерть первенцев), так как лишь это задело сердце фараона, непреклонного к просьбе отпустить евреев, несмотря ни на водные казни (рыбы и жабы), ни на казни скота (оводы и чума), ни на казни растительности (град и саранча) [91]. Лишь после того как Яхве истребил всех египетских первенцев, сопротивление фараона было сломлено и тут же стал возможен и требуемый Исход евреев.

Чудеса в Чермном море

И вот начался длинный переход евреев в Палестину, который, согласно легенде, продолжался в течение 40 лет. Его ближайшей целью, разумеется, был Синай, откуда их и звал голос Яхве. Дорога проходила через пустыню на востоке Египта, по дну Чермного моря, и дальше, длинным обходным путем, в Палестину. В одном из древних текстов написано, что такая дорога была выбрана для того, чтобы обмануть фараона, чтобы он подумал, что евреи заблудились в пустыне (2. Исх. 14, 3). Их вождем – согласно логике этого древнего текста – должен быть сам Яхве, который ночью шел в огненном столпе, а днем свой народ вел в столпе облачном и, в буквальном смысле, руководил им (2. Исх. 13, 21). Когда облако опускалось к земле, тогда народ отдыхал, когда же облако снова поднималось вверх, тогда народ продолжал идти дальше. В более поздних повествованиях Яхве был заменен на ангела. Гресман убежден, что, шествие «столпного Божества» во главе всего еврейского народа, является плодом фантазии повествователя легенды и считается, что эта легенда является более ранней, чем легенда о бегстве Моисея в Мадиам. «Ведь Моисей пришел с того же Синая, чтобы потом привести туда Евреев; следовательно, он должен был хорошо знать эту дорогу, по которой проходил, по крайней мере, два раза. Даже персонального присутствия Яхве ему не требовалось» [92]. А вот Гресман не исключает того, что руководящая роль Яхве, явившегося к ним в виде облачного или огненного столпа, имеет под собой реальную историческую основу, так как именно в то время должно было состояться извержение вулканов (?). Но как только евреи отправились в путь, фараоном – несмотря на чудеса и казни – после того, как египтяне что-то заподозрили, было организовано преследование. У них появилось раскаяние в том, что они отпустили евреев. Как только сыны Израилевы подошли к морю, неожиданно они увидели египтян. Мы точно не знаем, где именно преследователи натолкнулись на беглецов, возможно, на территории современного Суэца, у Сорбонского озера, или у морского залива около Аккабы (М. Бубер). Но чудо все-таки должно было произойти, так как перед ними простиралось Чермное море, а позади них стояло войско фараона. Путь для отступления отрезан. И что делает Яхве? Сначала он расстилается туманом – как арьергард – между своим народом и его преследователями. А затем, в течение всей ночи, могучий восточный ветер разгонял воды моря так, что дно стало сухим и путь для перехода на другой берег стал свободен, но едва только народ достиг противоположного берега, как египетское войско устремилось вслед за ним тем же путем. И снова было необходимо произойти чуду. И действительно: Яхве посмотрел из облака, и оно вдруг засверкало тысячей огненных языков. Египтяне бросились было обратно, но захлебнулись в водах вновь нахлынувшего моря.

Однако же повествователь легенды должен был приписать это чудо Моисею. И он сообщает о чудотворчестве Моисея, который при помощи чудесного жезла, подобно Илии с его волшебной мантией, разделил воды морские на две части (2. Исх. 14, 16). Таким образом, не все иссушающий ветер Сирокко должен был осушить море, как об этом сообщает Яхвист – чудо должно было осуществиться при помощи чудесного жезла Моисея, как считает Элохвист.

При объяснении этой чудесной легенды Гресман опирается на факты появления огненного и облачного столпа, которые он выделял в Ветхом Завете как единственные в своем роде и в качестве причины которых он видел обычные явления природы, а именно извержение вулкана. Это извержение вулкана могло бы привести в движение и море, так как именно такого расстояния достигает сопровождающее извержение вулкана землетрясение. В качестве аналогии Гресман приводит в пример извержение вулкана Монт-Пеле на Мартинике, которое произошло в 1902 году, а потом еще и извержение на Рыцарских островах в Новой Померании (1888). Но особенно поучительным – продолжает далее Гресман – было то, которое произошло в Монте Нуво близ Неаполя (29 сентября 1538 года). Перед его извержением море около Поццуоли внезапно отступило назад. Тысячи рыб лежали на высохшем дне, и все устремились погрузить их поскорее в свои тележки. Но затем, через некоторое время, море с ревом вернулось назад. И вот вздыбилась земля, и из-под нее с ужасным грохотом исторглись огненные столпы, раскаленные камни, чудовищные клубы дыма и пепла. К счастью, не было потока раскаленной лавы, и поэтому людей погибло немного – 93 человека [93]. Из всего этого автор делает вывод, что и та катастрофа, которая случилась с египетскими преследователями, и спасение евреев вполне могли иметь место с исторической точки зрения. Исторические события и природные процессы должны были полностью захватить воображение повествователей легенды. Особенно на то время, в которое происходили описываемые ими чудеса Моисея, и, в частности, поход евреев под предводительством Яхве.

А как объясняет чудо на Чермном море М. Бубер? Бубер делает попытку дать дефиницию чуду с исторической точки зрения:

«Чудо не есть нечто сверхъестественное или надысторическое, напротив, это событие, включенное в объективную научную взаимосвязь природы и истории, но которое через свое жизненное значение для реципиента, то есть воспринимающего его, сотрясает до основания всю его уверенность в своей системе научных знаний, и разрушает прочно сложившийся стереотип о „природе“ и „истории“. Чудо – это просто то, что происходит с теми людьми, которые уже подготовлены к восприятию происходящего как чуда» [94].

Такими людьми, готовыми к восприятию чуда, и были евреи. События на Чермном море они восприняли как результат деятельности своего Бога, как чудо, совершенное Яхве через своего пророка Моисея. Но этот Бог, как считает Бубер, был «Богом их праотцев», который «с давних пор является их Богом, путешествует с ними, указывает им дорогу, и сейчас опять открыл им тайну своего имени, того, кто и в настоящее время пребывает со своим народом» [95]. Впрочем, Бубер не исключает роли и таких природных явлений, как приливы и отливы, извержение вулкана, землетрясения, волнения на море – уже получивших блестящую интерпретацию у П. Адамса (S. 144 f). Однако, настаивает он, то, что превратило это событие в чудо, – это были вера Моисея в предводительство своего Бога и вера народа в Моисея. Бубер здесь видит человека по имени Моисей, полностью уверенного в своих силах, в своей пророческой интуиции и в том, что он находится под покровительством Бога, Бога его предков, который сопровождает вождя этих людей, и народ идет за Моисеем, и, таким образом, все они достигают противоположного берега. И все то, что происходит с ними, воспринимается народом как чудо, как дело рук Яхве и его пророка Моисея.

Как уже было сказано, Бубер под чудом понимает «непрекращающееся удивление». Он подчеркивает, что в этом вызывающем удивление постижении событий все время должна действовать одна-единственная сила, которая не ограничивается никакой другой силой. «Жить ощущением чуда – значит постоянно признавать эту силу в качестве доминирующей. Это и есть религия Моисея, человека, который познал все таинства чудотворства и научился понимать демоническое как деятельную форму Божественного, увидел, как под ударом Единого Бога погибли все египетские идолы, и, вообще, это религия, уже поскольку она стала реальностью» [96]. Бубер же в этой библейской религии видит лишь форму истории. В этой религии уже нет природы, так как она является тем, что является к нам через природу и запечатлевается историей, и вообще – эта библейская история является во всех отношениях «историей чудес».

Глубинный психолог в чудесах должен видеть еще и коллективную веру. То есть как субъективную, максимально перегруженную аффектами, появившуюся в виде озарения точку зрения народа в отношении событий, которые он действительно пережил, явлений, его поразивших, когда он стал свидетелем невероятных, жизненно важных природных или исторических событий, случившихся неожиданно.

В соответствии с этим глубинный психолог должен считать местом происхождения чудес коллективную душу (К. Г. Юнг). Он полагает, что возникшее внезапно и поразившее всех событие, пережитое с удивлением, проецировалось впоследствии из души народа на Бога или на его пророка, как его создателя, как если бы это природное или историческое событие было результатом деятельности Бога или его пророка.

Таким образом, с точки зрения глубинной психологии, чудо, по-видимому, должно быть проекцией коллективного, случившегося неожиданно и поразившего всех переживания, с коллективной верой в то, что пережитое, поразившее всех событие является результатом действий сверхъестественной, надысторической силы.

Поэтому всякое так называемое «чудотворное действие» является прямым следствием коллективной пароксизмально-проективной функции души.

Но что должно представлять в чуде для судьбоаналитических психологов особый интерес, так это само содержание чуда.

Огненные чудеса

В чудесах, о которых говорилось до сих пор, обращает на себя внимание, прежде всего, то, что как Яхве, так и его пророк в качестве содержания чуда часто используют огонь.

В самой древней редакций легенды о посвящении Ангел Господень появляется в пламени огня, который исходил из среды тернового куста. «И увидел он, что терновый куст горит огнем, но куст не сгорает» (2. Исх. 3, 2). К числу огненных чудес можно отнести также и казни с использованием пепла из печи: «…возьмите по полной горсти пепла из печи, и пусть бросит его Моисей к небу в глазах фараона; и поднимется пыль по всей земле Египетской, и будет на людях и на скоте воспаление с нарывами, по всей земле Египетской» (2. Исх. 9, 8–9). Пепел – это же остаточный продукт горения.

Далее, мы слышим, что тот, кто шел ночью в огненном столпе во главе народа и вел его, должен был быть самим Яхве (2. Исх. 13, 21). И затем, когда египтяне, двигаясь по дну высохшего моря, стали настигать евреев, «воззрел» их Яхве – согласно одному древнейшему тексту – из облака, и озарилось оно внезапно тысячей огненных языков.