Текст книги "Моисей. Ответ Каину"

Моисей в свете Библии и преданий

Могут ли в легендах храниться следы исторических событий? Это тот вопрос, на который светские историки в разные времена давали самые разные ответы.

В начале нашего столетия чуть ли не модой стало отсекать историческую действительность от «традиции», то есть от легенд. В свое время историков одолевали такие же сомнения и по вопросу: а существовал ли Христос? Мы уже упоминали классика этого строгого разделения – Э. Мейера. Он отрицает не только то, что Моисей когда-то жил и был исторической фигурой, но даже то, что был сам Исход, и, следовательно, что иудеи были в Египте, и что гора Синай играла важную роль в том, что происходило в иудейской религии.

Однако с годами историки стали более лояльными и веротерпимыми по отношению как к традиции, так и к содержанию легенд, а также в какой-то мере стали более строго оценивать и свою критичность по отношению к истории. В книге о Моисее М. Бубер приводит высказывание Е. Херцфельда, который утверждал, что «легенды и исторические летописи берут свое начало из одной и той же точки в происходящем». Легенды фиксируют в себе «не следы, подтверждающие „историческое событие“, а специфические переживания в умах людей» [53]. Предполагалось даже, что фундаментальные события в истории народа могут во внутренней сущности этого народа вызвать глубокие аффективные потрясения и переживания «удивления» (М. Бубер) или «объективного воодушевления» (И. Грим), оставаясь в душе народа, в ходе формирования национального характера, следами неизгладимых воспоминаний. По мнению Бубера, «историческое чудо» не является некой интерпретацией происходившего, его действительно видели. «И происходящая ныне взаимоувязка мимолетных событий истории в связное повествование легенды является свободной от какого-либо произвола – это образная память, царящая в ней органически» [54].

Этот процесс хорошо известен в глубинной психологии и в теории неврозов. События, которые оказали сильное воздействия на жизнь индивида, могут мгновенно – в зависимости от обстоятельств – ad hok[6]6
  В данном случае (лат.). – Прим. пер.


[Закрыть] оставить чрезвычайно глубокий след в Я личности. Следы воспоминаний, которые мы, с позиции глубинной психологии, называем ad hok интроекцией, мгновенным включением в Я, практически невозможно выкорчевать из его Я, из кладовой его воспоминаний. Достаточно лишь незначительного раздражителя из внешней среды, чтобы снова и снова пробудились некие образы воспоминаний в «сгущенной, завуалированной, искаженной или смещенной» форме, способствующей их манифестации. В этом случае можно говорить о наличии у индивида «раннедетской травмирующей ситуации» или «травматического симптома». Личность, с так называемым «симптомом», сохраняет в себе травмирующие переживания в качестве ядра, оставаясь верной истории, пусть даже содержащееся в этом ядре реальное событие она сможет осознать в качестве раннедетского переживания лишь ценой огромных усилий или же в процессе психоанализа.

Ту роль, которую в жизни отдельного индивида играет то, что мы называем «симптомом» его раннедетских травматических переживаний, их «одеянием», в жизни народа могут сыграть его легенды о событиях из древнейших времен. Легенды анализируются в основном по З. Фрейду и в частности по К. Г. Юнгу.

«Легенда – это наиболее предпочитаемый способ фиксации текущей истории, но только до тех пор, пока родовая жизнь сильнее государственного порядка», – пишет М. Бубер и затем продолжает: «Лишь только последний окажется сильнее первой, вновь появившаяся хроникально-упорядоченно написанная история обычно оттесняет в тень некогда популярные народные формы» [55].

Проникновение к самой сердцевине сюжетной линии легенды является, на наш взгляд, такой же тяжелой задачей, как и усилия психоаналитика, направленные на то, чтобы пробраться к ядру раннедетских травматических переживаний, к конкретным событиям жизни данного пациента.

Переходя в ходе тысячелетней истории от поколения к поколению через различные добавления, совокупное содержание легенды видоизменяется, став таким, каким в рамках анализа находится до аналитического высвобождения содержание первичных, чаще всего вытесненных переживаний пациента, скрывающееся за камуфлирующим его симптомом. Таким образом, индивидуальные симптомы и детали народных легенд фиксируют в своей первооснове раннедетское, мгновенно запечатленное в памяти событие, оставившее, в результате сильного потрясения, глубокий след в характере народа. Это блицинтроекция. Тем не менее, в процессе психоанализа или критического разбора традиции, они могут вскрываться и разрешаться. Для того чтобы достичь первичного слоя событийного ядра, как при анализе отдельного индивида, так и при критическом разборе традиции, необходимо постепенно снимать с него слой за слоем.

Таким образом, личность своим симптомом может признаться о событии, шокировавшем ее (Т. Райк), а легенда может рассказать о том, что происходило с человеком, пришедшим когда-то в состояние сильнейшего эмоционального возбуждения.

На этом пути, как считает Бубер, есть надежда найти подлинно исторические параллели. По его мнению, содержание легенды, приближается по своему характеру к исторической реальности, подобно документу, протоколирующему все, что происходит в душе человека, пережившего описываемое событие. Бубер, даже в более поздних преданиях и присочинениях, видит влияние того первобытного инстинкта, который продолжает действовать и на более позднем этапе существования этого творения. «Тот облик Моисея, с которым он существовал многие годы, постепенно, и на вполне законном основании, сменился другим обликом – того Моисея, в которого он превратился за многие, многие годы <…> при этом мы не должны упускать из виду, – продолжает М. Бубер, – что сила, лежащая в основе создания легенды, является, по своей сути, идентичной силе, господствовавшей в истории, – силе Веры». В результате чего он приходит к выводу, «что библейские рассказы о раннем периоде Израиля являются рассказом о раннем периоде становления израильской Веры. Как всегда, в излагаемых событиях переплетается то, что было, с легендой, а содержащаяся в этих событиях история Веры аутентична последней во всех наиболее значимых своих чертах» [56].

С учетом этих предварительных замечаний мы приступаем к пересказу легенд о Моисее, чтобы на их основании можно было бы в конце концов наглядно представить себе образ того Моисея, каким он был, и того, каким он стал.

Известие о рождении Моисея

О рождении Моисея, так же как и в биографиях всех великих героев, было сообщено через сновидение или «в результате благопосещения Святого Духа». Здесь мы представим вашему вниманию две разные легенды: легенду о Мариамь, сестре Моисея, и легенду о сновидении фараона.

«Случилось так, что Божий Дух снизошел на Мариамь, дочь Амрама и сестру Аарона, и в их доме она получила дар пророчества, и сказала: смотри, сын родится от отца моего и моей матери, который спасет народ Израиля от рук египтян.

Как только Амрам услышал слова своей дочери, он отправился в путь и привел в дом жену свою, которую прогнал из него после приказа фараона о смертной казни. И взял Амрам жену свою в третий год после ее скитаний. И вошел он к ней, и стала она беременной от него. И когда прошло еще семь месяцев, родила она ему сына; и весь дом наполнился светом, как будто бы разом светили и луна и солнце, и женщина посмотрела на мальчика, и он был нежным и прекрасным собой, и скрыла она его на три месяца в укромном уголке» [57].

Пророчество волшебника Валаама, сделанное на основе сновидения фараона, гласит:

«Случилось это на 130-м году после того, как сыны Израиля пришли в Египет, и фараона посетило сновидение: он сидел на своем троне и, подняв глаза, увидел, что стоит перед ним седой старик и в руке он держит весы, которые торговцы используют для взвешивания. Старик взял и поднял весы перед фараоном. Затем он взял всех старейшин Египта, всех его князей и начальников связал их в узел и положил на одну чашу весов, а на другую чашу весов он положил только одного ягненка. И этот ягненок весил больше, чем все они вместе взятые. И удивился фараон, какая могучая фигура у молочного ягненка, что перевесила она всех великих мужей египетских. И проснулся фараон, так как это было только сновидение. Рано утром поднялся фараон и рассказал всем своим подданным о сновидении, их же охватил великий ужас. Тогда фараон обратился к своим мудрецам: растолкуйте мне видение, чтобы я все понял. Валаам бен Вебр выступил перед фараоном и сказал: это означает не что иное, как то, что на Египет обрушатся великие беды, если только время их еще не пришло. Ибо я вижу, что среди евреев родился мальчик, который разрушит Египет, уничтожит всех, кто в нем живет, и могучей рукой выведет Израиль из Египта. А сейчас, мой господин и повелитель, позволь нам подумать над тем, как перебороть чаяния и веру иудеев, прежде чем несчастья пронесутся через Египет. Фараон спросил Валаама: что мы можем предпринять против Израиля? Если все это произойдет с нами раньше, чем мы надумаем, что сделать, то мы уже ничего не исправим. Поэтому дай нам совет: как мы можем с этим справиться?

И тогда Валаам отвечал ему: „Вели прежде позвать двух твоих советников, и дай нам услышать их предложения относительно этого дела; после этого и ответит твой покорный слуга“. Тотчас же фараон велел позвать двух своих советников: Рагуэля (= Иофора), мадианитянина и Хеоба, мужа из земли Уц. Они пришли и встали перед фараоном. И сказал фараон: вы уже слышали о том сновидении, которое посетило меня, и о том, что оно означает. Так вот, дайте мне хороший совет, скажите, как поступить с этими израильтянами и как мы можем подготовиться к встрече с этими несчастьями прежде, чем они обрушатся на нас.

Первым на это отвечал Рагуэль, мадианитянин, который сказал: „Вечно здравствуй, повелитель! Если фараону будет угодно, то пусть он отпустит иудеев с миром и никогда больше не будет преследовать их. Ибо Бог избрал их и сделал своими наследниками, и, если кто-нибудь из властителей земных сделает против них злое, но потом искупит свою вину, он сумеет избежать мести их Бога. Так было уже однажды с египетским фараоном, который взял, а затем отпустил с миром жену Авраама Сарру. То же самое случилось с филистимлянским правителем Авимелехом, правителем Герара, то же самое было и с другим филистимлянским правителем Авимелехом, который похитил Ребекку, жену праотца Исаака, но вскоре возвратил ее обратно. Третий их праотец с большим трудом спасся от рук своего брата Исаава и своего тестя Лавана из Арама, которые угрожали его жизни. Он также очень удачно закончил войну против царей ханаанских, которые объединились для того, чтобы убить его и его детей, но сами погибли от рук евреев. А разве ты ничего не слышал о фараоне, отце твоего отца, имя которого так громко прославил Иосиф, сын Иакова? А ведь этот человек спас когда-то страну Египетскую от голода. Оставь же их в покое и не пытайся им навредить“.

Как только фараон услышал такую речь Рагуэля из Мадиама, он пришел в неописуемую ярость и прогнал его с позором прочь от своих глаз. И вот Рагуэлль должен был бежать в свою страну; но еще раньше, до этого, он прихватил с собой жезл Иосифа и взял его с собой в дорогу. Тем временем фараон обратился к Хеобу и спросил о его мнении. Хеоб ответил: „Жизни всех жителей страны находятся в руках фараона, поэтому он с ними может делать все, что пожелает“.

Тогда фараон сказал Валааму: „А сейчас мы послушаем твой совет“. И так отвечал Валаам фараону: „Если ты захочешь истребить детей Израиля в огне, то из этого ничего не получится, так как их Бог спас праотца Авраама из огненных печей Халдеи. И если ты думаешь, что можешь поразить их мечoм, то также потерпишь неудачу; ведь был спасен праотец Исаак от меча, а вместо него в жертву был принесен агнец. А если пожелаешь до смерти измучить их каторжными работами, то все равно не достигнешь своей цели – праотец Иаков был в рабстве у Ливана на тяжелых работах, и все обернулось в его пользу. Но если повелителю будет угодно, то пусть он прикажет бросать в воду всех мальчиков, которые отныне и впредь будут появляться у них на свет; только тогда тебе удастся стереть их из памяти, так как никто из них, и никто из их предков не подвергался этому испытанию“.

Фараон послушал слова Валаама и оба они обрели милость перед глазами фараона» [58].

В обеих легендах послание о предстоящем рождении Моисея и о его миссии вождя в Исходе евреев из Египта следует понимать как пророчество, сделанное на основании событий, имевших место ранее, то есть как vaticinatio ex eventu[7]7
  Пророчество, сделанное на основании события, случившегося в прошлом (лат.). – Прим. пер.


[Закрыть]. В пророчестве Мариамь о рождении основателя религии имеется определенная символика. Следует обратить внимание на аналогичность ее с символикой при возвещении ангелом предстоящего рождения Иисуса и в предсказании и знамении сновидения Амины относительно рождения Мухаммеда.

В предсказании Мариамь говорится: «И наполнился дом таким светом, будто бы его озарили и солнце и луна, вместе взятые».

Во время рождения Иисуса Христа «ангел Господень явился пастухам, державших ночную стражу у стада своего, и слава Господня осияла их…».

В сновидении Амины, в котором она получила весть о рождении Мухаммеда, говорится: «И тогда я увидел что-то похожее на белое крыло, которое опахнуло мое сердце, и все страхи и страдания, которые терзали меня, исчезли <…> И свет небесный померк у меня в глазах» [59].

Пророчество в сновидении фараона также следует понимать как vaticinatio ex eventu. В содержании сновидения фигурируют именно те два персонажа, которые в дальнейшей судьбе Моисея играют важную роль: Валаам и Рагуэль. Валаам, сын Веора, впоследствии станет злейшим врагом и противником Моисея. Его злобное отношение к Моисею начало складываться задолго до рождения последнего. Рагуэль, напротив, идентичен Иофору, то есть мадиамскому первосвященнику, который впоследствии должен будет стать тестем Моисея, а после завершения Исхода посвятить Моисея в таинство священнослужения Яхве. Его миролюбивое отношение к Моисею и евреям отчетливо проявило себя еще в то время, когда он давал совет фараону, то есть до рождения Моисея.

Интересной является и роль старца в сновидении фараона. Согласно исследованиям К. Г. Юнга, Дух часто появляется в сновидениях и сказках в образе старца. Старик, пишет К. Г. Юнг, предупреждает о грозящей опасности. «В старике, с одной стороны, олицетворяются знание, познание, размышление, мудрость, ум и интуиция, а с другой стороны, такие моральные качества, как доброжелательность и готовность в любое время прийти на помощь, что является достаточно близким к описанию характера „духовника“» [60].

Весы символизируют справедливость. «Образ мудрого и отзывчивого старца, – пишет Юнг, – «предполагает проведение параллели между ним и Богом» [61].

Рождение Моисея

О рождении Моисея и о том, как его подкинули, Библия в изложении Бубера говорит следующее (2. Исх. 2, 1–12):

«Некто из племени Левиина пошел, и взял себе жену из того же племени.

Жена зачала и родила сына и, видя, что он очень красив, скрывала его три месяца.

Но не могши долее скрывать его, взяла корзинку из тростника, и осмолила ее асфальтом и смолою; и, положивши в нее младенца, поставила в тростнике у берега реки.

А сестра его стала вдали наблюдать, что с ним будет.

И вышла дочь фараонова на реку мыться; а прислужницы ее ходили по берегу реки. Она увидела корзинку среди тростника и послала рабыню свою взять ее.

Открыла и увидела младенца; и вот, дитя плачет; и сжалилась над ним и сказала: это из Еврейских детей.

И сказала сестра его дочери фараоновой: не сходить ли мне и не позвать ли к тебе кормилицу из Евреянок, чтоб она вскормила тебе младенца?

Дочь фараонова сказала ей: сходи. Девица пошла и призвала мать младенца.

Дочь фараонова сказала ей: возьми младенца сего и вскорми его мне; я дам тебе плату. Женщина взяла младенца и кормила его. И вырос младенец, и она привела его к дочери фараоновой, и он был у нее вместо сына, и нарекла имя ему: Моисей, потому что, говорила она, я из воды вынула его».

Имя Моисея

Спор о том, какого происхождения имя «Моисей» – египетского или еврейского – до сих пор остается нерешенным. Как уже говорилось, по мнению Э. Майера, велика вероятность того, что имя «Моисей» связано с египетским «мосэ» – то есть «рожденный, или ребенок от кого-то». На египетском языке слово «мосэ» может означать еще и «семя воды пруда» [Яхуда, 62].

Бубер считает, что слово «мосэ» было широко распространенным в народных массах Египта, и утверждает, что «тот, кто на основании этого хочет сделать его (Моисея) египтянином, должен выслушать еще и рассказ о земле, на которой он вырос. Действительно, в самом рассказе его имя, используя еврейскую этимологию, объясняется как „вытащенный“ (из Нила). Однако данная форма глагола (кроме этого места она встретилась еще лишь в одном псалме) может означать всего лишь „вытащить“». Поэтому, как считал Бубер, Моисея необходимо считать человеком, вытащившим Израиль из потока (рабства) (ср. Исаия 63, 7–19) [63]. Библейский рассказчик, напротив, сообщает, что Бетя, дочь фараона, приняла его как сына и назвала Моисеем, говоря: «Я из воды вынула его» (2. Исх. 2, 10).

Согласно другой легенде, Амрам, отец Моисея, назвал его Хебером. Это слово должно происходить от хабар – соединять. Напоминание о том, что Амрам ради него снова соединил себя брачными узами со своей женой Иохаведой, которую до этого был вынужден, под страхом смертной казни, удалить от себя, дабы выполнить приказ фараона. От матери он получил имя Иекуфил, так как она сказала: «Я надеялась на милость Божью, и Бог возвратил мне его» (Иекуфил происходит от Кафа – надеяться). Мариамь, его сестра, назвала его Иаред (от иарад – спускаться), так как она должна была спуститься за ним к Нилу, чтобы посмотреть, что с ним произойдет после того, как она умышленно оставила его без помощи. Но, согласно этой легенде, весь Израиль называет Моисея Семайя бен Натанаил, так как именно в течение его жизни (семайя – происходит от шема – слушать) Израиль был спасен от рук притеснителей [64].

Все эти перечисленные выше имена подтверждают, что народ перенес на образ Моисея статус связующего звена между супругами, надежду матери и уверенность народа в том, что Бог услышал его стенания.

Легенды о подкидыше

Легенда о подкидыше делает из образа Моисея настоящего героя. Это самая первая легенда из всех легенд о Моисее. И она должна рассматриваться вне рамок используемого историей (Гресман). Об имеющихся параллелях не раз уже было сказано у В. Вундта, Камперсона, Гункеля и позднее у О. Ранка и др. [65].

По мнению Вундта, легенды о подкидыше относятся к категории так называемых «сказок о сундучке». В каком-нибудь сосуде, кувшине, сундуке, ящике, ларчике, коробке или неводе хранится живое существо, чаще всего это новорожденный мальчик или пара близнецов, человек или животное. Существо, спрятанное в корзинке, имеет, как правило, чудотворное происхождение, а нередко это даже сказочное существо. Конечной целью таких легенд о ларцах и ящичках является, чаще всего, рассказ о чудесном спасении его обитателя. Обычно местом для подкидыша выбираются речное русло или море. В легендах герой сказки возвышается до уровня легендарного героя. Так, например, Персей и его мать Даная – это сравнение приводит В. Вундт – были заперты в ящике, брошены в море и выловлены у далекого морского берега обычной рыбацкой сетью. Вместо сосуда может фигурировать животное, например – орел (Гильгамеш) или брюхо кита (Иона). Помещение существа в ящик мотивируется необходимостью его защиты перед лицом грозящей ему опасности. Так было и в легенде о рождении Саргона, первого семитского правителя, который сам рассказал историю своей жизни.

 
«Я Саргон, могущественный царь Аккада.
Мать моя жила в нищете,
отца своего я не знал,
а брат отца жил далеко в горах.
Мой город был Азупиран,
стоящий на берегу Евфрата,
в котором в нищете живущая
мать моя забеременела мною.
Там тайно родила она меня
и положила в кувшин, из тростника сплетенный,
залепив смолою земляною в нем отверстие,
пустила меня плыть вниз по течению реки,
в которой я не утонул.
Принесла река меня к Акки,
черпальщику воды.
И Акки, воды черпальщик,
по доброте души своей из воды он вынул меня.
И Акки, воды черпальщик,
как собственного сына воспитал меня.
И Акки, воды черпальщик,
своим садовником сделал меня.
Меня полюбила Иштар,
и стал я царем,
и уже сорок пять лет правлю,
обладая властью царя».
 

Аналогия легенды о рождении Моисея с легендой о рождении Саргона слишком близка.

В сказании о Гильгамеше, в котором хотя и отсутствует корзинка, однако оно стоит гораздо ближе к легенде о Моисее, чем рассказ Саргона. Мы воспроизводим его со слов Гресмана, который, в свою очередь, опирался на Елиана [66].

«Характерной чертой животных в легендах является их любовь к человеку. Например, однажды орел унес в небеса маленького ребенка. Я хочу рассказать эту историю целиком, так как она подтверждает мои выводы. Когда правителем Вавилонии был Сейхерос, халдеи предсказали, что сын его дочери отнимет власть у своего деда. Тот необычайно перепугался и буквально стал, говоря метафорично, Акризисом для своей дочери; то есть стерег ее самым строжайшим образом. Но поскольку судьба была не глупее вавилонского царя, то его дочь все-таки была соблазнена неизвестным мужчиной и родила от него ребенка. Опасаясь гнева своего повелителя, стража сбросила этого ребенка со стены замка. В противном случае все они попали бы за решетку. Однако орел, благодаря своему острому зрению, увидел падающего вниз ребенка и, прежде чем тот разбился о землю, подхватил его на спину и отнес в сад, где очень осторожно опустил его на землю. Красивый ребенок понравился смотрителю сада, и он взял его к себе. Ребенок получил имя Гильгамеш и впоследствии стал правителем Вавилонии. Однако если кто-нибудь посчитает эту историю сказкой, то я… [несколько слов невозможно перевести] с этим мнением. Ахаименес, один из потомков знатного рода персов, как я слышал, также был спасен от смерти орлом».

Из древневосточных аналогий Гресман приводит легенду об Озирисе, правда, в более поздней редакции Плутарха.

«У бога земли Кеба и богини неба Нут было два сына – Озирис и Сетх, а также две дочери – Изида и Нефтис. Изида стала женой Озириса, а Нефтис – Сетха. Гебб передал власть по наследству Озирису, который стал правителем людей. Сетх страшно завидовал могуществу последнего, но не был в состоянии причинить ему вред, постольку его оберегала Изида. Наконец-то ему удалось с помощью хитрости убить своего брата. Изида обошла всю землю в поисках тела своего супруга. И, когда она его отыскала, она упала на землю рядом с ним, и вместе с Нефтис запела траурную песнь плача. Тогда бог солнца Ра сжалился над ней и послал Анубиса, чтобы тот воскресил Осириса. Изида дала мертвому Озирису новую жизнь, но только он остался не на земле, а стал владыкой загробного мира. Когда Изида в соколином обличии опустилась на мертвое тело своего мужа, то стала беременной от него. Сетх преследовал ее ребенка, поэтому мать была вынуждена спасаться бегством на папирусной лодке, чтобы укрыться в болотах дельты Нила. Там, в полном уединении, она родила ребенка. Многие беды грозили маленькому Гору. Но Изида уберегла его от всех опасностей. Гор благополучно рос, окруженный заботой своей матери-богини, до тех пор, пока не превратился в мужчину и не победил Сетха. После этого вся власть на земле перешла в его руки, и его наследники становились правителями Египта».

Гресман подчеркивает то, что, несмотря на некоторые параллели в судьбе ребенка Гора и Моисея, о «родственности» легенд не может быть и речи. Гресман считает, что для легенды о подкидыше Моисее характерными являются следующие специфические мотивы:

1) Моисея спасла дочь того фараона, который хотел его убить.

2) Он вырос, оставаясь неузнанным, во дворце фараона, для которого позже он станет наиболее опасным противником.

3) Родной матери хитростью удалось стать его кормилицей, и она даже получала за это плату от Бети, дочери фараона.

4) Материнская любовь победоносно противостоит коварным замыслам убить ребенка.

5) Весь еврейский народ охвачен ореолом славы Моисея – приемного сына Бети.

6) Бог руководил судьбой приемного сына, оставаясь при этом в стороне, чрезвычайно осторожно и деликатно, подобно deus ex machina.

7) Тональность рассказа имеет приглушенный, по-детски наивный, однако нравственно зрелый характер.

В одном из вариантов легенды о подкидыше говорится:

«Но Господь все предвидел и все предвосхитил. Бетя, дочь фараона была поражена тяжелой формой сыпи и не могла купаться в водах горячих источников. И вот однажды она вошла в речной поток, чтобы освежить свое тело, и увидела там плачущего младенца, качавшегося в корзинке на волнах; она протянула руку, коснулась его и сразу же стала здоровой. Тогда она сказала: „Этот младенец праведник и он должен жить“. Так дочь фараона, осененная благодатью Бога и названная дочерью Бога, стала знаменитой» (Бетя – Бат-Ях, дочь Бога) [67].

В данном случае рассказчик (народ) хотел, с одной стороны, подчеркнуть величие божественного исцеляющего чуда сотворенного трехмесячным Моисеем, а с другой стороны, сделать более убедительным факт усыновления еврейского ребенка египетской принцессой – он ведь исцелил ее от сыпи (проказы). Однако божественная, исцеляющая сила пророка, проявившаяся уже в первые месяцы его жизни, благодаря которой народ хотел бы Моисея выделить, является исключением из правил.

Моисей – мальчик

Если, согласно легенде, Моисей еще в младенческом возрасте вылечил от сыпи дочь фараона Бетю, то можно поверить и в то, что, по народным поверьям, он в трехлетнем возрасте сорвал корону с головы фараона. Легенда, повествующая об этой детской выходке трехлетнего ребенка, которая едва не стоила ему жизни, представляет собой одну из тех легенд, которые были оставлены без внимания как Библией, так и целым рядом историков. Но если мы хотим иметь достаточно четкое представление о сущности образа Моисея, каким он был и каким он стал, на основании народных сказаний, то есть учитывая проекцию, то нам придется воспроизвести и эту легенду. Отыскать ее можно у Зефера Хайашара (с. 1316–1326). В пересказе Бин Гориона эта легенда звучит следующим образом:

«Случилось это на третьем году после рождения Моисея. Фараон сидел за столом и принимал пищу. По правую руку от него восседала его жена, Альпаранит, а по левую – его дочь Бетя и маленький Моисей, который сидел у нее на коленях. Валаам, сын Веора, с двумя своими сыновьями, и все князья из дворцовой знати также сидели за этим столом. И вдруг ребенок протянул свою ручонку к голове властителя, схватил царскую корону и увенчал ею свою голову. Фараон и его знать пришли в ужас от поступка мальчика, ужас сковал властителя и его великосветское окружение. Все были просто ошеломлены. И сказал фараон своей знати: „Как вы думаете, что я должен сделать с еврейским мальчиком, который совершил этот проступок?“ В ответ Валаам проклял всех предков Моисея от Авраама до Иосифа и сказал: „Так вот, мой господин и повелитель, этот мальчик занял место своих предков, чтобы делать то же самое, что и они, а правителя, князей и судей выставить на посмешище. Если же фараону будет угодно, то мы выпустим на землю кровь из этого еврея, чтобы он никогда не вырос большим и не захватил власть, а также для того, чтобы разрушить его надежды занять место правителя Египта“. И тогда фараон сказал Валааму: „Мы желаем позвать сюда еще и всех судей египетских и мудрецов, чтобы спросить у них, действительно ли надо предать этого мальчика смерти, и только после этого мы его убьем“.

Вот судьи и мудрецы египетские пришли к фараону, и среди них был Ангел Господень в образе мудреца, который дал фараону следующий совет – он должен повелеть принести драгоценные камни и пылающие угли и все это положить перед ребенком. Если мальчик схватит сначала драгоценный камень, значит, он действовал преднамеренно. Но если же, напротив, он возьмет в руки раскаленные угли, то на нем нет никакой вины, он совершил свой поступок по неведению.

Совет фараону понравился, и он велел принести все необходимое для этого. Мальчик Моисей протянул свою ручонку, и хотел было уже схватить драгоценный камень, но Ангел направил его руку к углю, который опалил ему руку. Он сунул раскаленный уголь прямо в рот, искалечив им свои губы и язык». Именно поэтому – утверждает легенда – Моисей стал косноязычным. Таким образом, Бог во второй раз спас жизнь Моисею – через своего Ангела. Однако легенда не скрывает и того, что Моисей сначала потянулся к драгоценному камню [68].

Моисей – юноша и убийца

В Библии написано (2. Исх. 2, 11–15):

«Спустя много времени, когда Моисей вырос, случилось, что он вышел к братьям своим, сынам Израилевым, и увидел тяжкие работы их; и увидел, что Египтянин бьет одного Еврея из братьев его. Посмотревши туда и сюда и видя, что нет никого, он убил Египтянина и зарыл его в песке. И вышел он на другой день, и вот два Еврея ссорятся; и сказал он обижающему: зачем ты бьешь ближнего твоего? А тот сказал: кто поставил тебя начальником и судьей над нами? Не думаешь ли убить меня, как убил Египтянина? Моисей испугался и сказал: верно, узнали об этом деле».

В соответствии с неканонической формой этой легенды, Моисей во время совершения убийства египтянина был в возрасте 18 лет. Легенда мотивирует убийство, совершенное в состоянии аффекта, тем, что еврей, над которым издевался Египтянин, позвал его на помощь: «Сжалься надо мной, господин! Этот египтянин пришел ночью в мой дом, связал меня и изнасиловал жену на моих глазах, а теперь хочет отнять жизнь и у меня». Гнев охватил Моисея после того, как он услышал эти слова; он огляделся вокруг себя, и, не обнаружив поблизости никого, убил египтянина, и тем самым спас еврея [69].

В своей книге о Моисее Бубер пишет:

«Здесь, собственно говоря, сказано именно то, что Моисей каким-то образом получил возможность „увидеть“ своих братьев. Откуда он знал, воспитанный при дворе фараона как египтянин, что еврейские рабы его братья? Этого мы не узнаем никогда, так как это относится к своеобразию библейского повествования, с загадочным переплетением в нем тайного и явного. Нам следует знать лишь то, что он вышел из дворца фараона туда, где презренные рабы изнемогали от непосильного труда, и они были его братьями. Взяв все происшедшее в целом, можно выделить три фазы этого поступка. Во-первых, сначала Моисей „наблюдает“ за каторжным трудом. Затем он становится свидетелем конкретного события: египетский надсмотрщик избивает еврейского раба, одного из его братьев. И вот он „смотрит“ вокруг себя, то есть фактически он огладывается, в это время мысленно он на стороне раба, но он не присоединяется к рабу, ведь он здесь не для того, чтобы стать мучеником, он призван быть освободителем, и поэтому он убивает египтянина. „Бить“ здесь и „убить“ – это в сущности одно и то же; Моисей ведь сделал то же самое с тем, кто совершал это над другим» [70].

Отметим, что Бубер делает акцент на том, что речь в Библии идет, собственно говоря, не об «убить», а лишь о «бить». «Моисей сделал то же самое с тем, кто совершал это же над другим». К этому обоснованию убийства Бубер относится весьма серьезно. В дискуссии, развернувшейся по докладу Бубера, я назвал Моисея аффективным убийцей, против чего Бубер выразил энергичный протест. Он был против того, чтобы считать Моисея убийцей. Не только в древние времена, то есть в легендах, но и в наше время прослеживается тенденция «отмыть Моисея от греха убийства». Бубер оправдывает также и бегство Моисея, когда пишет: