Текст книги "Сапфир и шелк"

Глава 2

Леди Вивьен Девениш, вдовствующая маркиза Силверблейд, сидела в уютной гостиной. Посетителей не было и в ближайшем будущем не предвиделось. Она коротала время лишь с тремя старыми спаниелями и привезенным из Индии мальчиком. Обычно собаки спали, громко храпя, а мальчик сидел возле хозяйки на высоком табурете и играл с ручной обезьянкой. Да еще в доме жили шесть канареек в большой латунной клетке.

Леди Вивьен тяжело вздохнула, поерзав в кресле. Старые кости ныли, с годами все труднее становилось найти для них удобное положение.

– Как плохо быть старой, Джума, – пробормотала маркиза. Голос ее напоминал шуршание сухих листьев на осеннем ветру. – Никто не приходит тебя навестить. Никто не хочет слушать стариков. Молодежь предпочитает делать вид, что нас вовсе не существует.

Джума, одетый в роскошный наряд из золотой и серебряной парчи и восточный тюрбан, посмотрел на свою госпожу большими темными глазами.

– Бог их за это накажет, миледи.

Леди Вивьен засмеялась мелким скрипучим смешком и похлопала мальчика по плечу высохшей от старости рукой.

– Я, конечно, стара, но еще не потеряла рассудок, дружок.

Мальчишка усмехнулся в ответ. Эти двое, госпожа и ее юный слуга, очень хорошо понимали друг друга.

И все же леди Вивьен не за что было корить судьбу. В свои семьдесят лет она не облысела, хоть и стала белой как лунь. И зубы остались, хоть и пожелтели от времени. Выцветшие серые глаза были такими же зоркими, как и в юности. Она еще могла гулять на своих двоих, обходясь без палки. И с головой тоже было все в порядке.

Внезапно кто-то громко постучал в дверь, чем очень удивил старуху. В тот же миг собаки проснулись и лениво залаяли.

– Джума, пойди посмотри, кто к нам пожаловал.

Леди Вивьен поправила шерстяную шаль на плечах и выпрямилась в кресле.

Мальчик открыл дверь и с поклоном сообщил:

– Мистер Уэсли Девениш, миледи.

Леди Вивьен приветливо заулыбалась любимому внуку.

– Какими судьбами, Уэсли, мой мальчик! Как мило с твоей стороны навестить бедную старуху!

Уэсли дал возможность собакам обнюхать носки его туфель, украшенных модными пряжками. И только когда верные стражи вернулись на коврик у ног хозяйки, он решился подойти к леди Вивьен.

Всякий раз, общаясь с Узсли, маркиза думала о несправедливости судьбы, так жестоко обошедшейся с младшим из внуков. Если бы только небеса были так же благосклонны к Уэсли, как к его кузену Николасу. Но, увы, Уэсли не мог похвастаться своей фигурой. Он походил на Николаса так, как злая карикатура походит на почти безупречный оригинал. Его грузное, похожее на короб тело чудом держалось на тонких и кривых, похожих на паучьи лапки, ногах. Маленькие, близко посаженные глаза смотрели мрачно. Нос Уэсли, огромный, мясистый, был весь в красных прожилках. Да и губы были слишком толстые и широкие, чтобы казаться привлекательными.

Как это несправедливо, думала леди Вивьен, сочувственно глядя на внука. Общества Николаса ищут все, о нем говорят, его помнят. А Уэсли словно и не существует ни для кого. Николас был красавцем и умницей. А его кузен в глазах людей оставался бледной тенью старшего.

И все же не Уэсли, а Николас выгнал из дома свою родную бабушку. Уэсли, честный, внимательный и отзывчивый Уэсли, не забывал навестить старуху и оказать ей почтение.

– Добрый день, бабушка, – сказал Уэсли своим тихим, мягким, но удивительно отчетливым голосом. – Как тебе здесь живется?

– Ты прекрасно знаешь, что я никак не могу прийти в себя после того, как Николас выгнал меня из своего дома. Теперь я вынуждена жить одна в этом особняке, доставшемся мне по наследству от мужа, – ворчливо произнесла старуха, наблюдая, как Уэсли усаживается в кресло напротив. – Если бы не Джума и мои собачки, я бы умерла от одиночества. Скажи, что я такого сделала, чем заслужила такое ужасное отношение со стороны собственного внука?

Не дав Уэсли ответить, она сказала сама:

– Я знаю, почему он так третирует меня. Он хочет играть в свои распутные игры без свидетелей, вот в чем причина.

Раздраженно махнув рукой, старуха отпустила Джуму. У нее было железное правило: никогда не обсуждать семейные проблемы в присутствии слуг, вне зависимости от того, насколько хорошо она к ним относилась. Кое-что она должна была сообщить Уэсли наедине.

– То, что творится в поместье Силверблейд, просто ужасно, ужасно. Какой скандал! Какой грех перед Богом и людьми. Средь бела дня в саду творят такое… Каждую ночь он спит с новой женщиной. Содом и Гоморра! В своем распутстве Николас превзошел самого дьявола. А его друзья?! Сущие черти, свита Сатаны!

Старая дама покачала головой.

– Отец Николаса, – добавила она, – пусть земля ему будет пухом, наверное, в гробу перевернулся.

Серые глазки Уэсли округлились и расширились.

– Я знаю, что Николас слывет повесой, но не станешь же ты верить…

– Я знаю, о чем говорю, Уэсли, – твердо произнесла маркиза. – У меня есть шпионы в Силверблейде. Они мне обо всем рассказывают.

Уэсли вздохнул:

– Я надеялся, что смогу оградить тебя от всего этого, бабушка.

– Я знаю, что ты хороший и добрый, Уэсли. И поэтому неохотно веришь в то, что кто-то может совершать недостойные поступки. Знаю, как больно тебе все это слышать. Но поверь: все, о чем я тебе говорю, – правда.

– К сожалению, о многом я уже знал по слухам, доходящим из Лондона.

Леди Вивьен поджала губы, отчего морщин на ее лице стало еще больше.

– Что-то надо с этим делать. Необходимо принимать меры. Причем срочно.

– И что ты предлагаешь делать, бабушка?

– Николас должен жениться, – заявила старуха. – На хорошей женщине, достойной носить титул маркизы Силверблейд.

– Боюсь, это невыполнимо.

– Почему?

Уэсли почесал нос пальцем. Этот жест всегда раздражал леди Вивьен.

– Не уверен, что добропорядочное семейство захочет отдать свою дочь за скандально известного лорда Силверблейда.

– Захочет, – со знанием дела возразила старуха. – Хотя бы для того, чтобы заполучить его титул. Кроме того, Николасу нужен наследник. Иначе все унаследуешь ты.

Леди Вивьен была немало удивлена, перехватив откровенно злобный взгляд внука, но, быть может, ей это показалось. Уже в следующее мгновение Уэсли вскочил на ноги и, отвернувшись, заходил по комнате, вспугнув канареек. Затем он остановился возле одного из высоких окон, выходящих в сад, и спросил, стоя спиной к старухе:

– И что, если я унаследую титул и поместье Силверблейд? Ты сочтешь это таким уж несправедливым поворотом?

Леди Вивьен долго смотрела на неподвижную фигуру внука. Сегодня Уэсли впервые ясно дал ей понять, что хочет получить Силверблейд в наследство. До сих пор она была уверена, что у него нет никаких притязаний.

Уэсли обернулся. Его лицо еще было искажено гневом.

– Так почему бы мне не унаследовать Силверблейд, если у моего кузена не будет наследника? Я такой же Девениш, как и он. Просто его отец родился раньше. Было бы наоборот, я стал бы маркизом Силверблейдом, а не Ник.

– Я не ставлю под сомнение твои добродетели, Уэсли, – примирительно произнесла леди Вивьен.

Кажется, старушке удалось успокоить внука. Он подошел и погладил леди Вивьен по плечу.

– Прости меня, бабушка. Но мне обидно. Ведь я тоже Девениш, как и Ник. А все забывают об этом. – Уэсли сел и улыбнулся: – А теперь скажи-ка мне, как ты предлагаешь искать Нику жену?

Леди Вивьен, подавшись вперед, заговорила:

– Дорогой Уэсли, у меня же остались связи и влияние. Хотя теперь я живу здесь одна, у меня много друзей, наделенных властью. И у этих друзей есть внучки.

– Ты надеешься найти Нику жену среди них?

– Надеюсь.

Уэсли улыбнулся и покачал головой:

– Ты у меня такая мудрая, бабушка. И такая влиятельная.

– Ох, твоему кузену Нику никуда не деться. Если я что-то задумала…

В это самое время непутевый внук леди Вивьен ждал гостей и вспоминал о встрече с Авророй Фолконет.

Она представлялась ему прекрасной амазонкой, несущейся как вихрь по полям на молодом жеребце. Ни одна женщина не умела так держаться в седле. Ни одна не могла лететь так, по-мальчишески свободно и беспечно, презирая опасность. Она была либо смелой до отчаяния, либо совсем глупой. Но вряд ли у погибшего Тима Фолконета могла быть глупая сестра.

Вытянув перед собой длинные ноги, лорд Силверблейд с удовольствием рассматривал картины, купленные в прошлом году в Италии. Вспомнив о Тиме, он почувствовал душевную боль. Потеря друга не давала ему покоя.

Тим участвовал во многих проделках, на которые Николас был весьма горазд. Друг соглашался на самые рискованные затеи Ника. Теперь оставалось лишь сожалеть о былых безумствах. Если бы можно было повернуть время вспять… Зачем, зачем надумали они изображать разбойников той злополучной ночью?! Знали бы они о последствиях…

Николаса беспокоило, известно ли Авроре о том, кто был с ее братом в ту ночь, когда его застрелили. Скорее всего отец ей рассказал. Старик Джо все тогда свалил на него, Ника – обвинил его в преждевременной смерти сына.

Внезапно печальные раздумья лорда прервали чьи-то легкие шаги. Николас встал как раз в тот момент, когда в комнату, шурша шелками, вошла Памела. В сравнении с изысканной красотой блондинки внешность Авроры Фолконет – вспомнить хотя бы ее рыжие непокорные локоны – казалась кричащей, даже вульгарной. Едва ли мальчишеское тело Авроры могло доставить мужчине столько же удовольствия, сколько обещало женственное роскошное тело Памелы.

На смену слегка развратной девице из летнего домика явилась скромница из хорошей семьи. Золотые кудри Памелы были тщательно уложены и убраны под чепец. Но завязки чепчика в форме сердечка словно напоминали о том, чтобы их поскорее развязали. Лиф платья имел такой вырез, чтобы вид обтянутой розовым шелком груди возбуждал желание.

Памела зевнула, прикрыв пальчиками рот.

– Николас, скажи на милость, который сейчас час?

– Почти два часа пополудни, моя дорогая, – сказал ом, поднося к губам ее свободную руку.

Памела стрельнула в него глазами.

– Ты ведь не станешь упрекать меня? Сам не давал мне уснуть всю ночь.

– И в эту ночь не дам, моя прелесть.

Николас запечатлел на ее губах нежный поцелуй.

Памела застонала и прижалась к любовнику грудью, желая его ласки. Но Николас отстранил ее, усмехнувшись:

– Я слышу шаги. Думаю, что вся компания уже пробудилась и вот-вот явится гюда.

Памела, надув губки, отступила как раз тогда, когда четверо молодых людей, непринужденно и весело болтая о чем-то, каждый под руку с дамой, вошли в гостиную.

– Всем доброе утро, – поприветствовал собравшихся Николас. – Или мне следует сказать «добрый день»?

Когда смех стих, Николас, приподняв бровь, спросил:

– Надеюсь, все хорошо спали?

Женский смех убедил его в том, что все действительно неплохо провели ночь.

Внезапно лорд Оливер Блэкберн выступил вперед, загадочно поблескивая темными глазами.

– Ник, могу я с твоего разрешения обратиться к собравшимся с предложением особой важности?

– Разумеется, Олли.

Все затихли.

Круглые щеки Олли полыхали румянцем еще сильнее, чем обычно.

– Я кое-что задумал на вечер, но требуется согласие присутствующих, в особенности дам.

Его любовница, пышногрудая брюнетка Бесс, обиженно заметила:

– В прошлый раз, Олли, ты предлагал нам ехать в деревню верхом в нарядах Евы.

Все рассмеялись. Олли обратил к своей возлюбленной взгляд, полный недоумения.

– Дорогая Бесс, мое новое предложение не имеет ничего общего с тем, старым.

Олли достал из кармана подвеску – маленькое золотое яблочко на золотой цепочке.

Дамы восхищенно глядели на изящно сделанную дорогую вещицу.

– Я предлагаю устроить празднество Венеры, – объявил Олли. – Та из вас, о леди, что будет признана самой достойной, получит в подарок это яблочко.

Внезапно лорд Эффингем, заядлый спорщик, любивший заключать пари по любому поводу, предложил:

– Давайте сделаем ставки, господа, чтобы было интереснее. Пусть каждый из мужчин поставит на свою даму. Я лично ставлю сто фунтов на мою леди.

Фелисити, питавшая симпатию к лорду Коксу, спросила:

– А кто будет судить? Каждый джентльмен выберет, конечно, свою даму сердца.

– Если он что-то понимает в женщинах, то непременно отдаст голос своей, – сказал, подмигнув даме, лорд Кокс.

Олли почесал голову под париком.

– Да, об этом я как-то не подумал.

Тогда все обернулись к лорду Силверблейду.

– Это твой дом, Николас. Мы твои гости. И в женщинах лучше тебя никто не разбирается. Тебе мы и доверим судить.

В комнате послышался одобрительный гул, но Николас поднял руки в протестующем жесте.

– Я хозяин и именно поэтому принужден отказаться. Нет, нам нужен непредвзятый судья, а лучше – несколько.

Желающих вызваться судить не нашлось. Стало складываться впечатление, что затее с праздником Венеры суждено провалиться. Николас, что-то бурча себе под нос, подошел к окну. И вдруг его лицо прояснилось. Он обернулся к гостям с сияющей улыбкой на губах.

– О, кто к нам пожаловал! Сам Бессмертный! Почему бы нам не попросить его быть нашим судьей?

Памела хихикнула.

– Бессмертный? Да все же знают, что он никогда не интересовался женщинами! Как вы можете доверить ему судить о женской красоте?

Николас посмотрел в окно. Знакомая личность верхом на старой кляче въезжала на дорожку, огибавшую дом.

– Бессмертный – это прозвище моего кузена Уэсли Девениша, – пояснил Николас тем, кто был незнаком с его двоюродным братом. – Уэсли, знаете ли, страшно боится смерти.

Лорд Хейз озадаченно спросил:

– Что тут странного? Мы все боимся смерти.

Легкая улыбка тронула губы Николаса.

– Верно, но Уэсли впадает в крайности. Он никогда не посещает ни похороны, ни казни. Пару лет назад он даже сбежал на континент, чтобы только не присутствовать на похоронах отца. Ему достаточно увидеть катафалк или открытую могилу, чтобы испугаться насмерть. Он старательно обходит все углы в разговоре – лишь бы случайно не обидеть того, кто может вызвать его на дуэль. Ибо дуэль, господа, как вы знаете, может окончиться смертью.

– И еще, – добавил Олли, – он никогда не надевает черное, потому что черный – цвет смерти.

– Почему он так боится смерти? – поинтересовалась Бесс.

– Когда Уэсли был маленьким, деревенские мальчишки подшутили над ним – заперли его в склеп под местной церковью, – объяснил Николас. – Заперли и забыли. Несколько дней Уэсли там сидел. Он чуть не умер с голоду и не сошел с ума от страха. И вот с тех пор… – Николас развел руками.

– Какой ужас! – воскликнула Бесс.

Олли и Николас обменялись многозначительными взглядами.

– Расскажи им, Ник, как мы пригласили Бессмертного на его собственные похороны.

– Не стоит, Олли. Гости решат, что я законченный негодяй.

Эта проделка была одной из самых жестоких, в которых Нику довелось участвовать. Отчасти его оправдывает лишь то, что в ту горячую пору ему было всего двадцать. Сейчас, спустя семь лет, Николасу, успевшему повзрослеть и поумнеть, уже не хотелось вспоминать о том давнем случае. Гордиться было особенно нечем. Больше того, он согласился бы совсем забыть о дикой выходке, словно ее и не было вовсе.

Но Олли, у которого всегда не хватало такта, продолжал настаивать:

– Если ты не расскажешь, я расскажу сам. Мы здесь все друзья. То, что будет сказано тобой здесь, не выйдет за пределы этой комнаты, я знаю.

Николас понимал, что спорить бесполезно.

– Это было в Лондоне, – начал Олли. – Однажды ночью Ник и несколько его друзей решили подшутить над кузеном Уэсли. Шестеро из нас нарядились в черное монашеское платье и принесли пустой гроб в дом бедняги Уэсли. Он уже спал, так что ничего понять не успел. Мы его связали, рот заткнули кляпом и уложили в гроб. Видели бы вы его лицо! – воскликнул Олли, трясясь от смеха. – Потом мы отнесли гроб в гостиную и отслужили заупокойную мессу.

Николас не мог забыть сдавленных криков Уэсли, его полных ужаса глаз. Теперь ему было стыдно за тот отвратительный поступок.

– Да, хорошо пошутили, – нарушил молчание лорд Хейз.

– И ничего особенного тут нет, – произнес лорд Кокс. – Мы все в свое время подшучивали над друзьями. Каждому из нас есть что вспомнить.

Бесс, однако, придерживалась другого мнения.

– Если бы надо мной кто-то так подшутил, я не смогла бы простить обидчика, – задумчиво произнесла она.

Николас улыбнулся:

– Должен сказать, что мой кузен оказался, на счастье, не слишком злопамятным и простил меня. Хотя я того и не заслуживаю. Я раскаялся. Теперь мы снова друзья.

Уэсли вошел в гостиную и тихо поздоровался со всеми.

Николас поприветствовал гостя, широко улыбаясь:

– Как хорошо, что ты приехал в Силверблейд!

– Я навестил бабушку. И перед возвращением в Лондон решил повидать тебя и тетю Мэри.

Уэсли все время оглядывался, словно боялся, что за ним гонятся.

– Мама всегда принимает тебя с радостью, – сказал Николас, добавив: – Ты ведь всех здесь знаешь, верно?

– Всех мужчин – да, конечно, – неуверенно улыбаясь, ответил Уэсли.

Олли выступил вперед:

– Уэсли Девениш, мы бы хотели обратиться к тебе с просьбой.

– Я в вашем распоряжении, – вежливо ответил Уэсли.

Когда Олли закончил объяснения, Уэсли торопливо согласился стать судьей.

– Славный парень! – просияв, заключил Олли.

– Но только я хочу поставить условие, – добавил Уэсли.

– Какое именно?

– Чтобы проигравшие не вызвали меня на дуэль.

Джентльмены дружно рассмеялись.

Николас обнял Уэсли за плечи и предложил выпить и закусить. Вскоре гости покинули зал. Одни отправились в конюшню смотреть новых лошадей хозяина, другие пошли в богатую библиотеку лорда Силверблейда.

В гостиной остались только Николас и Уэсли. Силверблейд предложил:

– Пойдем поищем мать во французском саду. Я знаю, что она всегда тебя ждет.

Маленький французский садик с кустами и клумбами затейливой формы располагался позади дома. Аромат цветущих растений разливался в воздухе. Леди Мэри нигде не было видно, и Николас нахмурился:

– Должно быть, мои гости напугали маму. Она ненавидит гостей.

– И что теперь, – с улыбкой сказал Уэсли, – лишить себя общества приятных тебе людей лишь из-за того, что леди Мэри предпочитает жить затворницей?

Боль отразилась на лице Николаса. Так бывало всякий раз, когда он думал о матери. Она только раз в день выходила из своих апартаментов, чтобы спуститься во французский сад. Николасу было всего десять лет, когда после трагических событий леди Мэри по доброй воле приговорила себя к затворничеству.

Николас усмехнулся:

– Я надеялся, что частое появление гостей в нашем доме вызовет у мамы интерес к жизни. Увы! Она стала еще более замкнутой.

– А почему бы тебе вновь не пригласить бабушку? Может быть, это спасет мать от одиночества.

Нет, Николас достаточно намучился со своей вздорной бабкой. Долго терпел ее строптивость, капризы, упреки, ядовитые замечания. Наконец, не выдержав, отправил ее жить в так называемый вдовий дом. Особняк стоял на другом конце громадного парка, составлявшего гордость имения. Только в последний год Николас почувствовал себя полноправным хозяином – когда прекратилось вмешательство бабушки в его жизнь. Поступаться своей свободой он не желал.

– Это не поможет, кузен, – ответил он. – Ты знаешь, что мы с бабушкой не ладим. К чему же тогда жить под одной крышей? Она будет пытаться управлять моей жизнью, как и жизнью любого, кто окажется рядом. И кроме того, она постоянно расстраивала мать. Нет, Уэсли, я выполнил долг перед бабушкой. Ее дом удобен, есть прислуга, и денег ей вполне хватает. Я слежу за тем, чтобы у нее было все, что она хочет. Единственное, чего я прошу взамен, это оставить меня в покое.

– О, я не хотел сказать, что ты каким-то образом пренебрегаешь своим долгом в отношении бабушки, – торопливо заметил Уэсли. – Ты очень благородно себя повел в отношении леди Вивьен. Просто всякий раз, когда я ее навещаю, она просит меня о посредничестве между ней и тобой. И жалуется на одиночество. Она говорит, что никто больше не желает ее слушать.

– И кто в этом виноват? Ее злой язык чью угодно жизнь превратит в ад. Она называла меня распутником и оскорбляла моих друзей.

– Бабушка полагает, что тебе пора жениться, – со вздохом сообщил Уэсли.

– Разумеется, на женщине по ее выбору, – заметил Николас. Устав от разговора о бабке, он решил сменить тему: – Как идет торговля?

Уэсли пожал плечами:

– Могло бы быть и получше. Мне сообщили, что один из кораблей затонул в Индийском океане во время шторма. Но три других благополучно вернулись с грузом. – Улыбка у Уэсли получилась фальшивая. – Надеюсь, я переживу эту неприятность, как и все остальные.

– Разумеется, кузен, – вежливо согласился Николас, хотя в глубине души вовсе не был так уверен в способности Уэсли с толком вести дело. Все знали, что Уэсли был далеко не так умен и расторопен, как его отец. Да и интуицией не обладал вовсе. Дело его висело на волоске.

Николас всегда искренне восхищался своим дядей. Отец Николаса стал маркизом Силверблейдом, унаследовав на правах старшего сына все достояние семьи. Младший брат, отец Уэсли, стал купцом. Он бросил вызов традициям того класса, к которому принадлежал. Ему пророчили провал на новом поприще. Но он преуспел – созданная им корабельная компания процветала. Отец Уэсли надеялся, что его сын продолжит дело. Однако этим мечтам не суждено было сбыться.

Нельзя сказать, что Уэсли не старался. Тем не менее за пять лет, прошедших после смерти его отца, унаследованное Уэсли состояние не приумножилось. Капитал, нажитый нелегким трудом родителя, значительно сократился. Дела шли все хуже и хуже. До Николаса стали доходить слухи о том, что Уэсли хочет продать свой небольшой дом, расположенный неподалеку от имения Силверблейд, чтобы оснастить корабли для предстоящего плавания.

Николас окинул взглядом свой красивый дом – дом предков. Высокие стрельчатые окна сверкали, отражая лучи клонившегося к закату солнца. Да, ему повезло. Как бы сложилась жизнь, если бы его, Николаса, отец был не старшим, а младшим сыном в семье? Смог бы он, проведя детство в роскоши и забавах, взяться за дело, чтобы зарабатывать на жизнь себе и семье? Воспринял бы необходимость трудиться как злобную ухмылку фортуны? И как бы он относился к своим более удачливым родственникам? Возненавидел бы их? На эти вопросы ответить ему было трудно.

Внезапно послышался визгливый женский смех. Николас понял, что, прогуливаясь, они подошли к саду Эрота. У входа стояла большая мраморная статуя.

– Думаю, в саду кто-то есть, – подмигнув своему спутнику, с усмешкой заметил Николас. – Нам лучше вернуться в дом. Предоставим гостям возможность предаваться своим… забавам.

– Да, – искоса взглянув на кузена, согласился Уэсли. – Разумное предложение.

Поняв друг друга, оба брата не спеша направились к дому.

Часы пробили два часа ночи. Николас, потирая покрасневшие от усталости глаза, отправился наконец спать.

Свою спальню, расположенную на втором этаже, он называл «комнатой сабинянок». Великолепная фреска занимала здесь весь потолок. Пламя свечи колыхалось. Призрачные тени плясали по стенам и потолку. Фигуры фрески, казалось, оживали.

Николас загасил свечу и стал раздеваться сам, решив не звать на помощь слугу. Римские легионеры, казалось, смотрели на него с потолка, уволакивая несчастных беспомощных пленниц. Осуждающе покачав головой одному из римлян, Николас усмехнулся.

Когда он разделся до пояса, полог кровати, сшитый из дамасского тяжелого шелка, слегка раздвинулся и в проеме показалась встрепанная светлая головка.

– Николас, это ты? – спросил знакомый голос.

– Наверное, я. В эту спальню другие мужчины не ходят.

Памела засмеялась.

– Наконец-то!

Николас расстегнул бриджи, и они упали на пол.

– Ты же знаешь, я не люблю делить с кем-нибудь то, что считаю своим.

Памела любовалась его обнаженным телом.

– А я тут для тебя кровать согреваю.

Николас скользнул под одеяло.

– Ах ты, моя соблазнительница!

Памела, обняв любовника, спросила воркующим голоском:

– Вам везло сегодня в карты, милорд?

– Не слишком, – признался Николас, вдыхая чистый, свежий запах ее волос.

– Зато Олли может праздновать успех. Его возлюбленная была на высоте.

Николас приподнялся на локте.

– Ты так думаешь? По-моему, Бесс слегка задело то, что не ей досталось золотое яблочко.

Памела соблазнительно повела голым плечом, потершись грудью о грудь своего любовника.

– Все женщины, которым не досталось яблочко, были разочарованы. Но я думаю, судья был справедлив.

– О, я вполне согласен. Уэсли мудро поступил, не выбрав победительницей ни мою возлюбленную, ни подругу Олли. Как всегда, он сделал все, чтобы никто не обиделся. Из него бы получился отличный политик.

– В конце концов, это было лишь безобидное развлечение. Женщины не бросились царапать друг другу глаза и…

Николас предусмотрительно закрыл ей рот поцелуем.

– Довольно болтать, – произнес он и задернул полог.

Позже, когда он со вздохом удовлетворения откатился в сторону, ему вдруг захотелось раздвинуть полог, что он и сделал. Лежа на спине, лорд посмотрел вверх. Внезапно черты одного из солдат таинственно расплылись, и он увидел себя самого на его месте. Это он, Николас, тащил на плече пленницу, которая подозрительно походила на Аврору Фолконет. Рот ее был открыт в беззвучном крике, а голубые глаза наполнены ужасом.

Николас усмехнулся, подивившись игре воображения, и, закрыв глаза, уснул.