Текст книги "Пять сердец Сопряжения. Том 1"

Девушка давно замолчала, а Анджей все смотрел в окно, не говоря ни слова, и думал: отчего Сопряжение сплело в единый кокон такие разные миры, как Тайшел – оплот закона и справедливости, и Кальмеран – эту вселенскую дыру, где от закона осталось только слово, а справедливым считался тот, кто сильнее?

Изабелла зевнула.

– Ты устала, – тут же поднялся фон Рок, – прости, я не даю тебе спать!

– Так уложи меня и иди, – доверчиво улыбнулась она.

Джей засмеялся. Подойдя к кровати, накрыл ее одеялом и неожиданно поразился тому, какая она маленькая.

– Спи, Белка, добрых снов тебе!

Он вышел. На сердце, несмотря на саднящую от скорби рану, было тепло. А еще он пообещал себе когда-нибудь добраться до Беронца.

* * *

Сейчас в гостиной не было траурной ткани и цветов с горчащим ароматом. Все те же белые стены, но на стульях желтая обивка, скатерть лимонного цвета вышита золотыми нитями, которые взблескивают искорками от света роскошной люстры.

Место во главе стола пустовало – в память о хозяине дома. Герцогиня фон Рок, сидящая справа в великолепном коралловом платье, с интересом слушала Виллерфоллера.

– На Земле распространено название «Эверест», – говорил Уоллер, – однако это не единственное наименование горы. Древнее тибетское слово «Джомолунгма» означает «Божественная», а древнее непальское «Сагарматха» – «Мать Богов». Так же гору называют Чомо-Канкар, что в вольном переводе с тибетского значит «Мать и Царица снежной белизны». Впрочем, те, кто там побывал, не столь романтичны в определениях. Альпинисты называют ее «Горой смерти» и «Погибелью», и говорят: «Если ты не веришь, что смертен, побывай на Эвересте!»

– Великая Сопричастность, какие ужасы вы рассказываете! – выдохнула герцогиня, хотя в ее глазах горело любопытство, как у девчонки, с которой подруга ночью делится страшной историей.

– Не ужасы – реальность, – улыбнулся тайерхог, – не такая, как везде, жестокая, своеобразная, но реальность. Поднимаясь по склонам, я видел замерзшие тела, которые обнажил ветер. Это те, кто отправился на штурм в одиночку, или отстал от группы, те, за кем не вернулись или через кого просто переступили. Имена многих из них известны, но никто не торопится снимать их со склона, чтобы вернуть и похоронить, как подобает. Честно говоря, чаще всего это просто невозможно сделать. Однако гораздо больше тех, кто пропал без вести!

– Как это – пропал без вести? – удивился Рианон. – Ясно же, что они погибли, штурмуя эту проклятую гору!

Уолли пожал плечами.

– Пока тело не найдено, родственникам не оформят свидетельство о смерти. Лишь дадут справку о том, что по истечении срока давности несчастный считается пропавшим без вести.

– Жуть какая… – пробормотал Джей. – И ты был там пять раз? И собираешься снова?

– Я должен добраться до верха или нет? – возмутился тайерхог, невольно заставив Изабеллу улыбнуться.

Виллерфоллер неисправим! Скажи ему, что в лесу завелся огнедышащий дракон, пожирающий все живое – обязательно отправится проверить, так ли это!

– Уоллер, а как будет звучать Эверест по-фриммски? – вдруг спросил Рианон. – Случайно не «Ракаровиэль-а-Тайри»?

– Точно, – кивнул тот. – Название дословно повторяет перевод с тибетского «Мать и царица снежной белизны».

– Оу! – воскликнул фриммец. – То-то название мне показалось знакомым! У моего знаменитого соотечественника, Наймиса Роуза, есть картина с названием «Ракаровиэль-а-Тайри иэр Фа Ноэль» – «Вечная царица и мать Белой точки».

– Обожаю эту картину! – воскликнула Франсуаза, с симпатией взглянув на него. – Какое там небо! На него смотришь, и оно тебя затягивает без остатка!

– А поземка на ошеломительной высоте? – Риан вернул ей довольный взгляд. – Кажется, будто это край одеяния смерти, уходящей за горизонт!

– Ты у нас, оказывается, любитель искусства? – добродушно поддел его тайерхог.

– До того, как попасть в Фартум, я учился в художественном училище, – не обижаясь, ответил ТаТерон. – Я давно и всерьез увлекаюсь искусством Роуза. Вот кстати, известно ли вам, что он тоже пропал без вести?

– Да? – удивилась Изабелла. – Я всегда думала, что такая знаменитость, как он, похоронена с почестями в какой-нибудь шикарной усыпальнице на Фримме!

Герцогиня фон Рок кивнула.

– Я что-то читала по этому поводу у Элькенато, но уже плохо помню. Расскажете нам, Рианон?

– С удовольствием, Ваша Светлость, – улыбнулся тот и повернулся к Белке. – Изабелла, усыпальница действительно имеется – роскошная, окруженная садом, который цветет и зимой, и летом, но она, – пустая! – символизирует благодарность Фримма замечательному художнику. Наймис исчез в возрасте тридцати пяти лет, так и не закончив картину с рабочим названием «Чернильная вечность лагуны Дорана». Он пропал, не оставив записки, никого не предупредив. Вечером ушел в мастерскую, а утром его нигде не было. Друзья забили тревогу и объявили художника в розыск, но его так и не нашли. Имущество Роуза и все его картины были описаны, а дом – запечатан силовой печатью Департамента внутренних дел до выяснения обстоятельств. Помещение, закрытое с использованием подобной печати, невозможно взломать, туда нельзя пробраться. Но спустя тридцать лет – это срок давности, принятый на Фримме, – дом был вскрыт…

Рианон сделал эффектную паузу и оглядел слушателей. Заинтересованным казался даже Анджей.

– Представители Департамента, явившиеся, чтобы снять печать и передать дом наследникам, обнаружили отсутствие некоторых личных вещей Роуза, которые перед его исчезновением совершенно точно находились в доме, а в мастерской – полностью завершенную «Чернильную вечность»! – с триумфом завершил Риан.

– Обалдеть! – искренне восхитился Уоллер. – Парень-то, похоже, возвращался, чтобы закончить картину!

– Да, – кивнул фриммец, – вот только он никак не мог сломать печать и проникнуть в дом. Это попросту невыполнимо!

– А Роуз не был рекурсантом? – подал голос Джей. – Тогда, возможно…

– Невозможно, даже если бы был! – покачал головой Риан. – Печать отслеживает любые перемещения в месте, запертом с ее помощью. Любые! Мышь пробежала – в Департаменте уже знают о ней все: размер, цвет, что ела на завтрак.

Пока фриммец рассказывал, Изабелла задумчиво водила пальцем по трансиру, извлеченному из футляра и развернутому на столе.

– «Чернильная вечность» находится в Национальной галерее Фримма, – сообщила она и посмотрела на Джея: – Хочу ее увидеть!

Герцогиня фон Рок расцвела, словно взгляд был адресован ей. Виллерфоллер тихонько хрюкнул.

– Увидишь, – улыбнулся Джей, – я бы тоже посмотрел!

– А я ее видел, – скромно заметил Рианон. – Она такая… такая…

– Какая? – деловито уточнил тайерхог.

– Синяя… – растерянно ответил фриммец и засмеялся первым. – Я не смогу описать – это надо увидеть. Как и нарисованный им Эверест!

– Который хранится в частной коллекции, – заглянув в трансир, сообщила Изабелла и переглянулась с Франсуазой, – Ваша Светлость, как думаете, можно уговорить хозяина выставить ее на всеобщее обозрение в моей галерее? Хотя бы ненадолго?

Та прищурилась, раздумывая.

– Наш фонд выставлял ранние работы Роуза, которые я обожаю за свет, простор и легкость! Идея сделать подборку из его поздних работ меня как-то не посещала… Но, в свете рассказанного Рианоном, здесь определенно есть над чем подумать! Тайшельцы обожают загадки!

– Особенно, если правильно выстроить рекламу! – воодушевилась Изабелла. – Уолли, хочешь заработать?

– Я? – заинтересовался Виллерфоллер.

Того, что платила Уния за боевые операции, на обычную жизнь хватало с лихвой, однако тайерхог все средства тратил на путешествия.

– Что я должен делать?

– Напиши для нас статью о Роузе? – предложила Изабелла. – О его жизни, о картинах, об исчезновении. Эту историю, думаю, давно забыли на Тайшеле! Мы запустим ее в начале рекламной компании, потом представим неизвестные факты о его самых известных работах, и интерес к выставке будет обеспечен!

На Земле оборотень подвизался в журналистике, и неожиданно стал популярен, как автор репортажей об экстремальных путешествиях, в которых проводил все свободное время между боевыми заданиями.

Думал Виллерфоллер не долго. Деньги нужны были всегда, а кроме того ему в голову пришла замечательная идея!

– Поехали туда все вместе, Белка? – воскликнул он. – Джей, что скажешь? Вырвешься на пару дней? Риан, будешь нашим гидом?

Пока Анджей раздумывал над ответом, фриммец польщенно склонил голову:

– Почту за честь, Уоллер!

– А поехали! – согласился фон Рок, и на его лице появилась озорная мальчишеская улыбка. – Нужно же иногда и отдыхать, да?

Изабелла кивнула, уже предвкушая эту поездку.

Франсуаза Атенаис смотрела на них так, будто они все были ее детьми.

* * *

На Кальмеране дождило. Дорога, на которую Белка вышла из леса, еще не успела превратиться в полную чмокающей грязи канаву, но цепочки луж уже протянулись по ней, и неизвестно, какой они могли оказаться глубины. Изабелла подтянула повыше сапоги и проверила завязки – по крайней мере, ноги останутся сухими, если провалишься! До назначенного Монти места встречи – придорожного трактира на перекрестке Танцующего Скелета – идти было около часа. Как раз достаточно, чтобы промокнуть и испачкаться, дабы не показаться хозяину и посетителям подозрительно чистеньким.

Белка, усмехнувшись, ощупала свои, стриженные скобкой, волосы. Наведенный планером морок, превративший ее в молодого менестреля, рыжего и с наглой симпатичной мордахой, был качественным или, как говорили в Фартуме, генеральным. Она даже ощущала кое-что у себя между ног, с чем ходить было, мягко выражаясь, непривычно.

Поправив лютню на спине, менестрель двинулся в путь, прислушиваясь к звукам, доносящимся с тракта. Коли крестьянская телега скрипит, или крики обозников слышатся – не беда. А вот от топота коней и лязга доспехов лучше укрыться в кустах. Кто знает, что за люди скачут, и с какими намерениями?

Белка шла, наслаждаясь свежестью воздуха и пением птиц. Кальмеран не посещала года три, с последней проводимой здесь боевой операции. На душе было… тихо. Казалось бы, столько пережито, сожжено в горниле прошлого, но вот, поди ж ты – ни волнения, ни сердечной боли, ни сомнений. Кажется, она навсегда исцелилась от яда по имени Демпси Монтегю и больше никогда не будет слабой рядом с ним.

«Что ж… сейчас и проверим!» – усмехнулась Белка, толкая дверь трактира и окидывая помещение цепким взглядом.

Монти не было.

– А что, хозяин, кормят ли здесь за добрую песню? – звонко спросил менестрель, входя.

Хозяин, крепкий и не старый еще мужик, заросший так, что встреть за стенами трактира, решишь, будто это леший, кинул на юношу испытующий взгляд. Посетителей было немного, однако под песню и еда с напитками влет уходит!

– Ты спой нам, а уж я решу, – прищурился он. – Коли мне и моим гостям понравится, получишь знатный ужин! Коли нет – заплатишь сам!

– По рукам, почтенный, – улыбнулся менестрель, скинул лютню и заплечный мешок, прошел к очагу.

Повесил куртку на крюк рядом с ним – просушиться, взял один из грубо сработанных табуретов, что стояли у столов, сел и приготовился перебирать струны.

Дверь с грохотом распахнулась. На пороге стоял, покачиваясь, рыцарь в забрызганных грязью доспехах.

– Вина мне! – провозгласил он отлично поставленным голосом. – И не той кислятины, хозяин, что ты стремишься налить кому ни попадя! А настоящего, неразбавленного!

Трактирщик вышел из-за стойки ему навстречу. С кальмеранскими рыцарями лучше не шутить – коли они расходились, убытка от них было куда больше, чем пара-тройка бутылок дорогого вина.

– Пройдите сюда, в уголок, мой господин, – хозяин угодливо поклонился. – Сейчас принесу первоклассное вино, и ужин, и все, что господин пожелает!

Рыцарь с грохотом и лязгом шагнул внутрь, и стало понятно, что он вдребезги пьян. И как с коня-то не свалился в таком состоянии?

Менестрель, насмешливо блестя глазами, проследил, как трактирщик провожает гостя к столу, и, тронув струны лютни, запел голосом не сильным, но приятным:

 
Под сожженные мною мосты
Не загонишь бегущую воду.
И осенних листов хороводы
Восьмерки рисуют пустые.
 
 
Живи, моя печаль,
Неверным сиянием грез
И свети звездой путеводной.
 
 
В моих разрушенных замках
Не поселятся ласточки летом.
Их гнезда развеяны пеплом
В улыбках ветров туманных.
 
 
Живи, моя печаль,
Неверным сиянием грез
И свети звездой путеводной.
 
 
В моем опрокинутом мире
Древнее пламя танцует,
Ярко-синим себя рисует,
Требует с сердца виру.
 
 
Живи, моя печаль,
Неверным сиянием грез
И свети звездой путеводной.
 
 
Но сомнения мне не знакомы!
Я покину свой мир однажды,
Не считая действие каждое,
Чтобы стать печалью в другом.
 
 
Живи, моя печаль,
Неверным сиянием грез
И свети звездой путеводной.[1]1
  Стихи автора.


[Закрыть]
 

– Эй, парень, а ты хорошо поешь! – крикнул рыцарь из своего угла, когда юноша под одобрительные крики гостей встал и раскланялся. – Иди сюда, я тебя угощу, а ты прочтешь мне какую-нибудь балладу!

В глазах трактирщика мелькнуло облегчение – он только что отвертелся от бесплатного ужина!

Менестрель, забрав свои вещи, подошел к столу и поклонился рыцарю. Сел, положив рядом лютню.

– Ужин для нас обоих! – стукнул кулаком по столу рыцарь. – Слышишь, трактирщик?

– Уже несу! – пропел тот из-за стойки, подзатыльниками подгоняя служку – мальчишку лет четырнадцати, собирающего миски на поднос.

– Да будет Спаситель к тебе добр, господин! – сказала Белка, разглядывая морок, наведенный планером Монти.

Рыцарь был не молод. На лице красовались: перебитый нос, насмешливые зеленые глаза и седые усы. Морщины изрезали щеки, однако подбородок был тверд и упрям. Хорошее лицо! Интересно, как сейчас выглядит Демпси Монтегю на самом деле?

– Дурацкая прическа! – фыркнул Монти, разглядывая менестреля. – Тебе не идет!

– Так же, как тебе, благородный господин, твои усы, – парировала Белка. – Ты позволишь разлить вино?

– Я сам! – рявкнул рыцарь и одним щегольским движением выбил пробку из бутылки. – Рыцарь я или нет?

– Переигрываешь, – краешком губ улыбнулась Изабелла.

– Может, я нервничаю, – разливая вино, усмехнулся Монти.

Менестрель первым поднял бокал.

– За знакомство? Мой господин, да будут твои годы благословенны и полны подвигов, и удовольствий, твои любовницы – ненасытны, а жены – плодотворны, твои поля тучны, а коровы – дойны!

– Заткнись, а? А не то я тебе голову оторву! – посоветовал рыцарь и выпил до дна.

– Понял! – кивнул менестрель, отпил вино и выжидающе уставился на собеседника.

Рыцарь распустил ремешки наручей, скинул их на стол. Он говорил и вел себя так громко, что на них давно перестали обращать внимание и хозяин, и посетители трактира.

Осторожно, будто тот был ядовитым, Монти вытащил из наручи длинный предмет, завернутый в кусок ткани, и положил перед Белкой. Она не менее осторожно потянула ткань за уголок. Спустя мгновение перед ней лежал… изящный позолоченный веер, с изображением виноградных лоз.

* * *

Первый курс обучения в Фартуме выдался исключительно тяжелым. Студенты возвращались в свои комнаты задолго после полуночи, и вовсе не из-за разгульной жизни. Многие вообще засыпали в университетской библиотеке, чтобы утром, едва разлепив глаза и оторвавшись от удобного фолианта, используемого вместо подушки, поспешить на лекции. Количество освоенного за два года материала Белку ужасало. Она никогда не думала, что столько знаний может поместиться в одной конкретной голове, а именно – в ее голове! Они изучали географию, историю, религию, политическое устройство и обществоведение всех пяти миров, развивали чувство ориентации, интуитивные способности, учились медитации и самоконтролю и участвовали в тяжелейших тренировках на выносливость, ловкость и силу. Осваивали оружие, в том числе известное, но не разрешенное к использованию в каком-либо из миров. Дистанционники с Тайшела и Фримма, и огнестрелы с Земли для Белки явились откровением. Она слышала от Сальваореса о таком оружии, однако Уния строго следила за тем, чтобы на Кальмеран, как на наиболее неразвитый мир, оно не попадало, поскольку это было чревато огромными человеческими потерями.

К концу первого года первого курса отсеялась четверть студентов. К концу второго – одна шестая от оставшихся. Белка, которая боялась дистанционников, неважно к какому миру они принадлежали, тоже едва не вылетела, раз за разом заваливая стрельбы. Тогда за нее взялись одновременно Джей и Монти. Первый прекрасно владел дистанционниками, а второй, как сын оружейного магната, разбирался практически во всех видах земного оружия. Изабелла занималась с ними по очереди, и в конце концов, стала стрелять вполне сносно. Однако, как и Уолли, она больше всего любила ножи. Они с тайерхогом часто устраивали шуточные соревнования, метая их с правой и левой руки, из-за спины, давая друг другу фору для броска. Виллерфоллеру вообще легко давался любой вид оружия, иногда казалось, что он рожден с дистанционником, каким-нибудь скорострельным пулеметом и моргенштерном в руках, хотя, конечно, удержать одновременно такую кучу железа было невозможно и взрослому мужчине.

О Выпускном бале заговорили задолго до того, как была объявлена дата. Место проведения оставалось неизвестным. Поговаривали, будто Фартум каждый раз выращивает новый бальный зал. Кроме того, каждое из таких мероприятий в обязательном порядке посещал Тайшельский император с наследником и ближайшей свитой. Слушая, как сокурсницы в предвкушении обсуждают высоких гостей, Белка вспоминала демонов в глубине похожих на черные бездны зрачков императора Парфилия, и ей не хотелось снова попасть под этот взгляд. Честно говоря, она бы вообще предпочла не ходить на бал, однако его посещение для всех студентов было обязательным.

– Интересно, какое у меня будет платье? – теперь каждый раз спрашивала у нее перед сном Дэль.

Выпускной бал был единственным мероприятием Фартума, куда девушкам-студенткам дозволялось надевать платья. Платья, как и знание языков, предоставлял университет.

Обычно Изабелла отвечала что-то вроде:

– Красное, с открытой спиной и… зеленые туфли!

А затем угорала, слушая рассерженное шипение фриммки, чей утонченный вкус подобное сочетание цветов оскорбляло. Самой Белке было все равно, в чем идти, лишь бы не голой. Она с удовольствием пошла бы и в университетской форме, которую любила как символ чего-то, принадлежащего ей одной и приближающего к той минуте, когда она с наслаждением всадит клинок в горло Беронцу, однако понимала, что от платья ей не отвертеться. Надеялась только, что оно не окажется слишком уж ярким или откровенным.

Чем ближе подходила назначенная дата, тем чаще слышались восторженные восклицания старшекурсниц, которые уже начали находить в своих шкафах вечерние наряды, и хвастаться ими друг перед другом, вызывая завистливые взгляды остальных. Наутро после бала платья исчезали, как и полагалось одеяниям Золушек, а вот ювелирные гарнитуры, полученные студентками вместе с платьями в честь окончания первого и последнего курсов, оставались у них навсегда в качестве подарка от университета. Фартум был галантен.

В суете предпраздничной подготовки Белка чувствовала себя чужой. Жизнь не научила ее радоваться такой ерунде, как тряпки или возможности увидеть великих мира сего. На Кальмеране радостью были краюха хлеба и кружка с молоком, теплый ночлег, одиночество в собственной каморке, смерть, прошедшая близко, но не коснувшаяся краем черного одеяния. Поэтому после лекций девушка предпочитала не любоваться новыми нарядами в компании других, а проводить время с учебниками или книгами из библиотеки. Впервые в жизни она могла позволить себе просто сидеть и читать, в тишине и покое, лишь изредка нарушаемыми веселыми криками издалека: учащиеся играли в увлекательную ежегодную игру, которая называлась «Найди бальный зал первым». Изабелла тоже могла бы поучаствовать, ведь неуемное любопытство заставляло ее вместе с янтарным дракончиком-лидером изучать закоулки университета, как она изучала бы незнакомый город для собственной безопасности – незаметные лестницы и запасные ходы, комнаты, имеющие несколько выходов, потайные уголки. Однако Фартум постоянно тасовал помещения, как колоду карт, и на старом месте возникало что-то новое. Тем интереснее Белке было наблюдать за переменами, гадать, куда в этот раз приведет вроде бы знакомая дверь или подвесная галерея. Зачастую университет так изменял внутреннее пространство, что девушка находила дорогу назад только при помощи лидера. Однако в ходе исследований она пришла к выводу, что существуют места, которые не меняют своего расположения. За два года обучения она умудрилась насчитать таких около десятка. Например, ни разу не покидал координат дворик с краснолистными деревьями и огромными часами, в котором они полюбили проводить время. Или фигура прежнего Тайшельского императора, стоящая по центру левой стены в Галерее Высших, где застыли гигантские, до потолка, каменные изваяния самых известных правителей миров Унии – всегда находилась в одной и той же точке пространства, в то время как галерея крутилась вокруг нее, словно огромная часовая стрелка вокруг центра циферблата. Не менялось расположение столовой, хотя столы, скамьи и стулья каждый раз стояли в новом порядке. Неподвижными точками в пространстве были Зал Приемов, административный блок и башня Ректора.

Последний день перед балом Изабелла провела в своем убежище, обнаруженном во время блужданий по Фартуму. Об этой комнатушке, заваленной всяким хламом вроде сломанных стульев, колченогих этажерок и пыльных матрасов, она не рассказывала никому из друзей. Ей нравилось учиться, и сейчас она листала в трансире один из учебников уже для следующего курса. Несмотря на обилие теории, в голове до сих пор не укладывалось, что однажды и у нее может появиться способность к рекурсии, т. е. перемещению в пространстве Пяти миров без использования мегапортов. Белка до сих пор помнила сказанное куратором фор Ризеном в Малиновом зале на первом собрании: «Самому младшему из сидящих здесь четырнадцать, самому старшему – двадцать два. Несмотря на это, вы все обучаетесь на одном курсе. Объясню, почему так происходит. Способности, из-за которых попадают в Фартум, чаще всего проявляются именно в этих возрастных рамках. Те, у кого это случилось раньше, проходят индивидуальное обучение и после доучиваются здесь, но уже на старших курсах. А несчастные, у которых способности проявляются значительно позже «возраста рекурсионной гибкости», как мы это называем, рискуют попасть в закрытые лечебные заведения родных миров». Но ни с ней, ни с кем-то из ее компании ничего подобного пока не произошло, хотя двое однокурсников уже испытали Прорыв. Поглаживая свернувшегося у нее на коленке калачиком лидера, Изабелла гадала, как это случится с ней, когда? Во сне, как с фриммцем Корсо Ларимом, или наяву, например, на тренировке, как с тайшельцем Георгом Звендибальдом Иосифом фон Морисом, типом неприятным и высокомерным, полной противоположностью Анджея?

Где-то пробили часы, им вторили другие, третьи. Фартум любил механизмы по перемалыванию песков времени. Полночь. Пожалуй, пора идти спать.

В их с Дэль комнате, на специальной треноге, переливался чудесный наряд из золотой парчи, украшенный кружевами, – подруга, наконец, получила заветный подарок! Рядом валялись туфельки ему в тон. А по лицу спящей фриммки блуждала улыбка – платье оправдало все ожидания! Белка даже остановилась у ее кровати, полюбоваться лучащимся счастьем лицом подруги, а после, вздохнув так, словно поднималась на плаху, подошла к своему шкафу и распахнула створку.

Лидер, цепляясь за плечо острыми коготками, издал восхищенный свист.

Оно было там, платье из зеленого бархата. По фигуре, длиной до пола, с пышной юбкой. Высокие манжеты и неглубокий вырез декольте украшены серебряной вышивкой, серебристый узкий поясок на зеленой ткани напоминает ручеек в поле. Внизу стояли серебряные туфельки. А на подставке, в открытом футляре, переливался на тонкой цепочке единственный камень – природный изумруд, ограненный в форме кабошона и с редким эффектом «кошачьего глаза». В камнях Белка благодаря Сальваоресу разбиралась прекрасно.

Отчего-то ее не столько потрясло первое в жизни бальное платье, сколько изящные туфельки, кажущиеся такими хрупкими, словно сунь в них ногу – рассыпятся в пыль, и простая цепочка с идеально ограненным камнем. Что тряпки? Обувь и украшения – вот это настоящая роскошь!

Белка судорожно вздохнула и закрыла шкаф. Завтрашний день воспринимался как испытание.

Утром на главной площади Фартума состоялось праздничное построение. Под потолком, заменяющим небо, клубился туман, иногда выстреливая фейерверком. Пятикурсники, красивые, представительные, в парадной черной форме с серебряными знаками отличия, были построены отдельно от других студентов. Они казались чужаками, прибывшими из неведомых миров и готовыми отбыть в неизвестном направлении. За годы обучения большинство из них уже образовало боевые звенья, члены которых сейчас стояли плечом к плечу, и участвовало в операциях Унии.

Фон Тарс, расположившийся во главе преподавательского состава, держал в руках кубок, отливающий пурпуром и украшенный пятиконечной звездой – переходящий приз по окончании двухлетнего учебного периода, который вручался лучшему курсу Фартума. Глуховатый голос ректора был прекрасно слышен в каждом уголке.

– Десять лет – это большой срок, хотя для вас, юных и дерзких, он таковым не кажется, ведь впереди столько нового и интересного! Но, поверьте мне, пройдут годы, и вы поймете: Фартум, возможно, самая важная часть вашей жизни! Обучение было непростым для всех, включая… – ректор обернулся и посмотрел на стоящих за ним, – преподавателей. – В толпе послышались смешки, однако фон Тарс продолжал: – Окончив университет, вы уже начали жизненный путь с победы, так продолжайте его в том же духе!

В ответ раздались бурные аплодисменты, свист и выкрики. Только пятикурсники молчали, стоя навытяжку с горящими глазами и бледными лицами. Ректор был прав – они не отчислены, как большинство с их курса, не сломались! И жизнь казалась широкой сияющей дорогой, уходящей в светлое будущее.

После речи фон Тарса и вручения кубка третьему курсу, который был признан лучшим, коротко выступил каждый из учителей. Затем студентов распустили: выпускников – готовиться к балу и собирать вещи, ведь уже завтра они должны отбыть на ББО, остальных – на последние теоретические занятия в этом учебном сезоне, после которых следовали два месяца боевой практики на университетском полигоне. Начиная с пятого курса, студенты проходили ее уже вне Фартума, принимая участие в спецоперациях Унии.

Преподаватели держали их недолго. Рассказали о том, что ждет учащихся в следующем году, продиктовали список литературы, с которой они должны были ознакомиться за два месяца, и распустили. Всем было ясно, что в головах нынче бал, бал и только бал.

К пяти часам вечера Фартум гудел как встревоженный улей – с минуты на минуту ждали прибытия императора и наследника.

Дэль мастерила у зеркала высокую прическу, из которой были изящно выпущены на обнаженные плечи серебристые локоны. Изабелла валялась на кровати и читала бумажную книгу из университетской библиотеки.

– Ты собираешься одеваться? – покосилась на нее подруга. – Как только прозвучит сигнал – нужно будет бежать в бальный зал…

– Который так никто и не нашел! – хмыкнула Белка.

– Лидеры укажут путь, – пожала плечами фриммка. – Давай, бросай чтиво и одевайся! Неужели ты не хочешь увидеть императора и наследника?

«Я их уже видела!» – чуть было не ляпнула Изабелла, но вовремя спохватилась. Она не распространялась о том, что произошло на Тайшеле. Ей казалось, Джей благодарен за это.

– Если только ты мне поможешь, – улыбнулась она, откладывая книгу, – я понятия не имею, с какой стороны влезать в этого монстра!

– Ну ты скажешь тоже! – в глазах Дэль плескалась обида за платья всех пяти миров. – Давай, шевелись! Надо же что-то сделать с твоими космами!

– Космами? – возмутилась Белка.

Густые светло-каштановые волосы длиной ниже плеч были ее гордостью. Она не считала себя красавицей, однако в том, что с волосами ей повезло, не сомневалась. И была права.

Довольная тем, что удалось зацепить подругу, Дэль, чуть не силком усадила ее на стул перед зеркалом.

– Сделай мне хвостик или косу заплети, – попросила Изабелла.

Фриммка молча постучала себя по лбу, выразительно оглянулась на вытащенное из шкафа платье из зеленого бархата и принялась сооружать подруге изящную «ракушку».

Когда она закончила, Белка задумчиво оглядела себя в зеркале и констатировала:

– Я похожа на мочалку из лыка!

Дэль оскорбленно фыркнула и перестала обращать на нее внимание, целиком посвятив себя нелегкому делу сборов на бал.

Пыхтя, как кулачные бойцы, девушки натянули платья и помогли друг другу со шнуровкой.

Когда Дэль завязывала на талии пояс хитроумным бантом, Белка увидела пристегнутый к нему веер. Золотистый, изящный, с изображением виноградных лоз, он мог быть только фриммского происхождения.

– Нравится? – блеснула глазами подруга.

– Подарок от кого-то? – удивилась Белка.

Удивилась, потому что за прошедшие два года только ей и Джею повезло единожды покинуть Фартум, следовательно, Монти такой подарок сделать не мог.

Дэль загадочно улыбнулась и промолчала. Видимо надеялась, что Белка лопнет от любопытства, однако та только плечами пожала. Не хочет говорить – не надо! Мир от этого не перевернется.

Она попробовала пройтись и покружиться в новом наряде, впитывая необычные для себя ощущения. Платье было тяжелым, и Изабелле казалось, что она выглядит в нем как маленькая улитка в большом домике. Дэль иронично косилась на нее, но молчала, поскольку искренне наслаждалась тем, что сама выглядит великолепно.

Лидеры, сидящие на карнизе, синхронно снялись и закружили над головами хозяек. Спустя секунду прозвучала мелодичная трель. Драконы, вереща, полетели к двери.

– Ну вот, я же сказала! – засмеялась Дэль и посмотрела на Изабеллу. – Твой первый бал! Ты готова?

Белка была готова скинуть платье, запереть дверь и никуда не ходить, однако подруга, все еще смеясь, за руку потащила ее следом за летящими впереди лидерами.

В коридорах уже толпился народ, слышался смех, громкие разговоры, взволнованные шепотки. Раз объявили сбор, значит, император и наследник уже прибыли! И если остальным повезло увидеть их – кому один раз, кому больше, в соответствии с годами обучения в Фартуме, – то для первокурсников такое зрелище должно было стать незабываемым.

К удивлению всех разноцветная толпа лидеров, похожая на гигантское лоскутное одеяло, повернула в сторону столовой. Да ведь только в полдень студенты обедали здесь – и все было как обычно! Никому не приходило в голову искать бальный зал среди салатов и жаркого! А сейчас потолки поднялись выше, помещение вдвое увеличилось в размерах, в проемах между окнами застыли императорские гвардейцы в парадных, а не боевых, черных с золотом мундирах, в кирасах, украшенных плюмажами из черных, белых, а у офицеров – красных перьев. Вдоль стен залы, под вторым уровнем окон появилась галерея с позолоченными балясинами и перилами из черного мрамора. Она тянулась вкруг, а ее ответвления изящным мостом сходились над центром зала, и на нем уже разыгрывался настоящий оркестр под управлением седовласого невысокого типа во фраке. Вместе с музыкальной какофонией тек за окнами в бесконечность Млечный путь, замотанный вокруг Фартума как шарф на шее гуляки.