Текст книги "Фаэрверн навсегда"

Под Тризаном находились катакомбы, Древний город, на костях которого строилась и вырастала столица.

Искра, вырвавшаяся из моего сознания, казалась слабой и неяркой, но она была живой! Я следовала за ней, вниз-вниз-вниз, в самое нутро Тризана, в самое нутро столицы. Там, среди костей давно умерших, среди призраков не упокоенных, в круглой зале с нишами для мёртвых, сидела в клетке моя Асси – последнее дитя Фаэрверна. Сидела, обняв руками колени, глядя в одну точку. Душа ещё теплилась в ней, но силы постепенно оставляли, изгоняемые холодом, голодом и страхом.

Рядом с ней лежала сухая корка хлеба.

Отчего-то эта корочка ударила меня в сердце похлеще кинжала! Когда в земле Костерн два года подряд случался неурожай, сёстры делились с людьми плодами своих полей и садов. В первую очередь с беременными, имеющими детей и больными. Да, мы грызли чёрствые корки, но знали, что какая-нибудь женщина сможет сварить детям на ужин тыквенную кашу с горсткой пшена! Асси была слишком мала, и не застала то время, а я помнила… оказывается, помнила, как будто это случилось только вчера.

– Можно уходить отсюда, – сказала я, поднимаясь. – Отец, есть среди твоих людей тот, кто хорошо знает катакомбы?

Отец взглянул на меня не столько с испугом, сколько с изумлением. Коротко спросил:

– Дитя там?

Я кивнула.

Нехорошо ухмыльнувшись, он посмотрел на тех, кто пришёл вместе с нами.

– Планы меняются, ребята! Берите всё, что сможете, и уносите ноги. Если при этом вам удастся навести среди местных панику – будет неплохо!

Один за другим наши провожатые растворились, как тени, в окружающих помещениях.

– Идёмте! – сказал отец. – Никто в Ховентале не знает катакомбы лучше меня!

Спуск показался мне ужасно скучным и долгим. Тётя Клавдия учила сдерживать свои порывы, и сейчас это умение сильно пригодилось. Я шла, искоса поглядывая на Викера и считая ступени – их ширина позволяла двоим идти рядом. Воин Света казался големом, выполняющим чей-то приказ: бесстрастное лицо, выверенные движения. На мгновение я пожалела, что не видела, как он бьётся, но тут же пристыдила себя. И где я могла бы увидеть подобное чудо? Не иначе в Фаэверне, где кровь моих сестёр окропляла его меч! Но всё же Викер ар Нирн был красив! Мне доставляло удовольствие смотреть на его правильный профиль, тёмные волосы, лежащие на широких плечах. Простая рубаха, которая была ему чуть маловата, рельефно облепила грудь, очёркивая пластины мышц. Паладин – машина смерти на защите обиженных.

Лишь покачала головой. Как всё смешалось в этой жизни! Добро и зло. Ненависть и… симпатия. Да что со мной, в конце концов, такое?

Часть вторая: Тайны Фаэрверна

Викер бросил считать ступени на четыреста пятьдесят восьмой. Судя по тому, как шевелились губы у Тами, упрямая девчонка не сдавалась, продолжая счёт.

Здесь царила кромешная тьма. Факельные кольца давно изъела ржавчина, поэтому немногие незажжённые факелы были воткнуты прямо в звенья толстенных цепей, зачем-то висящих на стенах. Слава богу, браслеты давали достаточно света – неяркого, но цепкого, позволяющего не потерять в темноте ни себя, ни спутников.

За всю дорогу не встретилась ни единая живая душа. Даже крыс, этих вездесущих посланцев чумы, не было слышно! И то верно, что им тут делать? Грызть холодный камень, да слизывать влагу со стен?

Тризанский колодец привёл к входу в катакомбы, который располагался на несколько уровней ниже темницы цитадели. Сколько Викер помнил, здесь никогда не было стражников – никто не желал проводить в подобном месте ни дни, ни тем более ночи. Ходили слухи о пропавших патрулях, ужасающих криках, явлениях призраков, но, скорее всего, всё это было не более чем игрой распоясавшегося человеческого воображения. На самом деле людям казалось невыносимым находиться под тоннами камня и земли, в окружении сотен и тысяч мертвецов. Какими бы спокойными ни были останки, их близость усиливала человеческий страх до недостигаемых пределов, ибо живым нечего делать рядом с мёртвыми!

Под ногами что-то противно захрустело. Викер перевёл взгляд вниз – пол усыпáли кости: большие и маленькие, рассыпавшиеся в пыль и почти целые. Несколько тысячелетий жители Ховенталя высекали в скальной породе ниши, дабы хоронить своих мертвецов. Город рос, возводил над кладбищем новые каменные арки, которые в свою очередь опускались под землю под давлением неумолимого времени. Викер покосился на Тамарис. Боевая монахиня не должна бояться костей, но вдруг испугалась? Отчего-то ему хотелось, чтобы она, ища поддержки, взяла его за руку и взглянула снизу-вверх своими огромными ореховыми глазами. Он привык всегда и во всём чувствовать себя сильным, но ей, кажется, его сила была вовсе неинтересна, и это задевало чувствительное мужское самолюбие.

Впрочем, рыжая вовсе никуда не смотрела: глаза её были закрыты, губы шевелились, произнося слова молитвы. Тонкое бледное лицо – пятно света в темноте. Внутренним взором ар Нирн увидел, как оросили его брызги крови… с его меча! По телу прошёл озноб. Да, она не попала под его удар в Фаэрверне, будь он проклят, но ведь могла? Как бы сложилась его жизнь тогда, если бы она пала на землю, как преломленный цветок? Скорее всего, все осталось бы по-прежнему. Он бы вернулся в Ховенталь, лелея чувство долга и заставляя себя забыть крики, взгляды погибающих женщин… Хотя, нет! Атерис вынесла свой приговор! В Ховенталь он бы все равно не вернулся – коснулся бы его меч Тамарис Камиди или нет.

Монахиня открыла глаза, решительно оттолкнула отца и пошла в левый коридор. Спустя некоторое время остановилась, поводя головой, будто лань в лесу, почуявшая охотника. Прошептала: «Притушите браслеты!»

Коридор заполнился тьмой. В ней шептали безмолвные голоса, раздавались шумы и шорохи, от которых волосы у Викера встали дыбом. Воины Света не должны ничего бояться, однако сейчас ему было страшно, как никогда в жизни!

– Какого Дагона ты не избавляешься от неё? – донёсся до них визгливый истеричный голос, в котором ар Нирн с удивлением узнал голос Её Величества. – Тебе доставляет удовольствие наблюдать за её мучениями? Покончи с ней, и забудем об этом!

– Не мучениями – угасанием! Блекнущая день за днём искра жизни в телесном вместилище – самое прекрасное зрелище! Когда-нибудь, солнце, она погаснет и в тебе!..

Последовала пауза. Затем королева испуганно спросила:

– Но ведь ты не допустишь этого?

– Бог не допустит, – сразу, будто ждал вопроса, ответил собеседник. – Тебе не стоит бояться девочки – она слишком слаба. Сюда никто, кроме нас, не ходит, даже мои доверенные слуги! Совсем скоро она угаснет – от голода, холода и одиночества. Тело я развею в прах. Считай, уже развеял! Так что спи спокойно, моя прекрасная Атерис, не беспокойся ни о чём! Идём!

Яркая вспышка прорезала воздух. Из-за поворота коридора плеснуло алым. А затем наступила призрачная тишина, нарушаемая шорохами. Будто множество когтистых лапок карабкались по стенам, тревожа мёртвых. Будто мёртвые тревожились…

Тамарис зажгла браслет и бросилась вперёд по коридору, который вывел в круглый склеп. В стене чернели ниши. Если покойники когда-то и лежали в них – давно обратились в воспоминания.

В центре залы стояла клетка, на дне которой замерло худенькое тельце.

Монахиня ладонями закрыла рот, сдерживая вскрик, метнулась к клети раненой птицей, трясущимися руками принялась ощупывать висящий на двери замок.

– Отойди, здесь молитва не поможет! – нехорошим голосом приказал Стам и достал из висевшей на поясе сумки отмычку.

Механизм поддался быстро. Видимо, тот, кто заточил ребёнка, не использовал хитроумные механизмы, полагаясь на крепость обычного амбарного замка.

Очень осторожно, будто величайшую драгоценность, Стам вытащил безвольно обвисшее тельце из клетки и передал Тами. По лицу той текли слёзы, однако она более не кричала, не причитала, даже не молилась. Лишь с ужасом смотрела в запавшие глазницы девочки со спутавшимися волосами неопределённого цвета.

Викер попытался увидеть в ребёнке зло, как без сомнения видел его Первосвященник Файлинн. Именно его голос отвечал королеве – ар Нирн слишком хорошо был знаком с этими мягкими, обволакивающими, и в тоже время стальными нотками, чтобы ошибиться. Да, он пытался! Но у него не получалось. Перед ним был замученный ребёнок, которому дела не было ни до добра, ни до зла, ибо жизненный срок подходил к концу, ибо испуганное сознание страшилось финала.

– Что ты стоишь, Тами? – неожиданно хриплым голосом рявкнул он. – Помоги ей, она умирает!

И отвернулся, ощущая себя предателем Веры, худшим из еретиков.

– Какое зверство, – недобро сказал Стам, – слыхивал я про всякие дела Его Первосвященства, однако такое вижу впервые! Чем девочка ему не угодила?

Между тем Тамарис, опустившись на каменный пол, положила ребёнка головой себе на колени, накрыла ладонями её веки. Ар Нирн уже видел однажды, как происходит исцеление именем Богини, но и сейчас смотрел, не отрываясь, пытаясь решить для себя – богохульство он наблюдает или чудо?

– Бирюза и мёд твоих глаз, Великая Мать, тепло и сила твоих ладоней, да пребудут со мной! Дай мне возможность исцелить невинное дитя! Дай силу подарить ей долгую жизнь рядом с любящими…

Тамарис резко оборвала фразу, глядя огромными глазами в темноту.

– Что не так, девочка моя? – отец осторожно положил ладони ей на плечи. – Чего ты испугалась?

– Я прошу Богиню подарить ей жизнь рядом с любящими… с теми, кто уже мёртв, с теми, кто остался в Фаэрверне! – сдавленно произнесла она. – Я не могу молиться! Вижу смерть вокруг… в этом склепе… в монастыре… в этом теле!

– Тами… – растерялся Стам.

Ар Нирн с неожиданной силой оттолкнул его и за воротник куртки вздёрнул монахиню на ноги.

– Молись, – с ненавистью сказал он, – молись, чтобы дитя увидело небо, а не полные праха могилы! Даже если ей суждено умереть, молись, чтобы она умерла, вдыхая свежий воздух, а не запах тлена! Молись, демоны тебя побери!

В глазах рыжей появилась осмысленность. Она вырвалась и вновь опустилась на колени, наложила ладони на закрытые веки девочки, из-под которых виднелись белые полоски склер.

* * *

«Бирюза и мёд твоих глаз, Великая Мать, тепло и сила твоих ладоней, да пребудут со мной! Дай мне возможность исцелить невинное дитя! Моя вера в любовь и справедливость угасает вместе с её жизнью, но я верую в тебя! Я не знаю, откуда взялась тьма, павшая на мою родину, но мне тяжело, Великая Мать, так тяжело! Сможет ли Асси забыть тот ужас, что испытала в Фаэрверне и здесь? Сможет ли жить дальше? Не поломана ли теперь её душа? Я прошу тебя дать мне Силу исцелить этого ребёнка, а сама боюсь того, что увижу в её глазах, когда она их откроет. Но, Сашаисса, этот „Воин Света“, сам того не зная, дал мне крючок, за который я цепляюсь, и имя ему – надежда! Каков бы ни был приговор, там, наверху, царствует вечное небо – твои голубые ладони, Великая Мать! Он прав, враг мой, – Асси должна увидеть его! Бирюза и мёд твоих глаз, тепло и сила твоих ладоней, да пребудут со мной!»

Я молилась, а душа моя плакала. Плакала, а душа молилась. Асси Костерн казалась мне тем огоньком, что – единственный живой! – остался от пылающей сути Фаэрверна. Да, я боялась за её рассудок, но сильнее боялась того, что эта искра угаснет, и мир погрузится во тьму.

Знакомое тепло наполнило ладони, заставив позабыть обо всём. В кончиках пальцев стало щекотно – Сила истекала из меня, вливаясь в испуганное сознание и замученное тельце девочки. Через некоторое время она вздохнула со всхлипом и задышала глубоко, порывисто, а не так поверхностно-страшно, как ранее. Спустя ещё немного её накрыл целительный сон. Больше я ничего не могла сделать!

Открыв глаза, с удивлением ощутила, что щёки мои мокры от слёз. Давно не плакала во время молитвы, да и зачем плакать там, где следует радоваться целительной силе Великой Матери? А вот, поди ж ты, как скрутило сердце сомнение, заставив вывернуть душу, словно карман!

– Викер, возьми её на руки, – приказал отец, – я бы сам понёс, но мне лучше идти впереди! Думаю, самое время уматывать!

Паладин бережно поднял Асси. Нежно прижал к груди. Я смотрела на него во все глаза – он должен был ненавидеть и проклинать маленькую отступницу, а я видела радость в его лице оттого, что смерть ей более не грозила!

– Уходим, – сказал отец, встряхивая меня за плечо, – Тами, приди в себя!

Он уверенно вел нас назад. Вел по памяти, не сверяясь ни с картой, ни с магическим компасом. Я не спрашивала отца, отчего он так хорошо ориентируется в катакомбах – у таких, как он, всегда было, что таить в темноте и ужасе заброшенных мест.

– С моего последнего появления здесь стало еще гаже, – негромко сказал Стам. – Плохое место, печенками чую… Коли доведется кому-то из вас бывать здесь, не спускайтесь на нижние уровни!

– Почему? – заинтересовался Викер. – Там только мертвые, а бояться лучше живых!

Отец усмехнулся.

– Считай это моим бесплатным, но очень ценным советом, парень!

Как бы то ни было, когда мы вышли на тюремный уровень цитадели, я вздохнула спокойнее, а до того ощущала, будто во мне свивается тугая пружина неимоверного напряжения, готовая вот-вот сломаться. Да и Асси задышала свободнее, и краски постепенно возвращались на ее лицо.

В коридоре, куда выходили решетки камер, было пусто, как и в самих камерах. Ходили слухи, что в последние годы Файлинн предпочитал не оставлять в живых тех, кто вызвал его недовольство, и тюрьма Цитадели служила скорее устрашением для непокорных, нежели действительно местом заточения. Около одной из камер ар Нирн резко остановился. Смотрел на покрытый гниющей соломой пол со странным выражением лица, словно видел там кого-то, навечно поселившегося в глубинах его памяти. Глаза его подозрительно блестели. Он выглядел как человек, веривший в некую истину, в которой вдруг начал сомневаться.

– Сюда, быстрее! – позвал отец.

В конце коридора, в закутке за последней камерой он повернул потайной рычаг, открыв проход прямо в канализацию. На мой удивленный взгляд пояснил:

– Такие схроны есть в каждой тюрьме Ховенталя, мало ли где окажутся наши братья, совершившие ошибку или не ушедшие от погони?

– Однако! – пробормотал догнавший нас Викер.

По склизким ступеням мы спустились в полный воды канализационный тоннель, прислушиваясь к отчетливо слышимым сверху, из люков, звукам: топоту множества ног, крикам, звону оружия. Видно, ребята Стама Могильщика знатно раскурочили сокровищницу Первосвященника! Навели, что называется, шороху.

К рассвету мы были дома.

Дома… Подумала, и сама удивилась. Здание, в котором отец устроил логово, было для меня чужим, но слово, его обозначающее, уже обрело смысл. Мой дом находился в Фаэрверне, и после того, как монастыря не стало, разум пытался искать замену.

Я приготовила для Асси тёплую ванную и вымыла её. На тельце не было следов пыток – ублюдок Файлинн просто держал её в темноте, не давая пить и есть. Как она выдержала эти дни? Ладно, без света и еды, – человек может выжить без них какое-то время. Но без воды?

Завернув девочку в полотенце, понесла её в выделенную мне комнату, намереваясь уложить спать рядом с собой. Правда, после канализации мне тоже не мешало бы вымыться! И вдруг увидела, что Асси внимательно и серьёзно смотрит на меня. В голубых глазах не было страха. Она рассматривала меня с таким выражением, словно разгадывала величайшую загадку бытия.

– Ты мертва, сестра Тами? От тебя пахнет мертвечиной! Значит, я тоже умерла? – спросила она.

Я как раз зашла в свою комнату и, аккуратно уложив девочку на кровать, стащила полотенце с худенького тельца. Одела его в чистую рубашку отца, в которой Асси просто утонула, накрыла одеялом, поправила спутавшиеся влажные волосы, чтобы не касались лица.

– Посмотри вокруг, сестричка, – улыбнулась, пытаясь сдержать слёзы, – это обычная комната. Самая обычная. В таких люди живут, разговаривают друг с другом, ложатся спать, кушают… Мои пальцы тёплые, вот я касаюсь твоей щеки… И запах, который ты чувствуешь, тоже говорит о том, что я живая. Просто очень грязная!

Асси очень осторожно ощупала мои пальцы. А затем вдруг подложила мою ладонь себе под щёку и закрыла глаза.

– Это хорошо, что ты живая, сестра Тами, – сказала она, – значит, и я не умерла!

– Не умерла! – успокоила я, сглатывая ком в горле. – И не умрёшь, именем Великой Матери клянусь!

Я дождалась, когда её дыхание выровняется, и встала, снимая куртку. Надо вымыться. Смыть с себя запах мертвечины… Глупость какая! Те, что похоронены в Тризане, не сохранили даже собственного запаха! Прах не пахнет, Асси говорила о другом – об ощущении, исходящем из этого места. И она, и отец были правы: что-то не то там, в Тризане, что-то дурное!

Выкинув все мысли из головы, я отправилась в купальню. Мыться, спать, а завтра на свежую голову думать, как и куда вывезти девочку!

Рванула на себя дверь, выпуская наружу клубы пара. Уходя, не вылила воду из большого корыта, в котором мыла девочку, вот и запотел воздух!

Вошла и… остановилась, будто налетела на стену. В корыте, спиной ко мне, стоял Викер ар Нирн, держа в поднятых руках ведро с водой, лил неспешный поток себе на макушку. Вода приглаживала его кудри, заставляя их липнуть к широким плечам, текла между лопатками, в ложбинку на пояснице, оглаживала ласковыми ладонями его крепкий поджарый зад и мускулистые ноги.

Моя челюсть в буквальном смысле отвисла, и влажный воздух слишком глубоко проник в горло. Я закашлялась. Паладин резко обернулся, явив мне себя во всей красе. Во взгляде его заметался ужас. Он с грохотом выронил ведро, попытался выпрыгнуть из корыта и… поскользнувшись, со всего размаха уронил себя на пол.

Последовавшие за этим слова, сорвавшиеся с благостного языка Воина Света, цитировать я бы не рискнула!

– Эй, – спросила я, когда он выговорился, – ты живой?

– Уберись отсюда, ведьма! – прошипел он, пытаясь подняться. Нога неловко подогнулась, и он снова упал.

Я шагнула к нему.

– Что с ногой? Дай посмотрю?

– Дай полотенце! – прорычал он. – И не смотри на меня!

– Надо же, какие мы стыдливые, – фыркнула я, стягивая со скамьи полотенце и кидая ему. – Думаешь, я бы обнаружила для себя что-то новое, неизведанное?

Он ничего не сказал, обматывая чресла полотенцем, но люди с таким взглядом обычно решаются на убийство!

Ногу паладин растянул в голеностопе. Прежде чем положить на сустав ладони, я взглянула на красного как помидор Воина Света и спросила уже серьёзным тоном:

– Позволишь тебя вылечить?

– Почему ты спрашиваешь? – буркнул он, не глядя на меня.

– Не хочу оскорбить твою веру, – ответила я.

Он поднял на меня изумлённый взгляд. Помолчав, сказал:

– Вы, дочери Великой Матери, все чокнутые! Фанатички!

Я улыбнулась и покачала головой:

– Нет, паладин, нет! В истинной любви нет места фанатизму!

* * *

Викер, едва вернулся в приютивший их дом, отправился в купальню. Не тяжелый запах, который он безошибочно мог отличить от другого, столь же неприятного – мертвечины – был тому причиной. Ему казалось, в грязи душа… Тот коридор ар Нирн узнал сразу – каменные напольные плиты, влажно поблескивающие стены, решетки, которые тогда, давно, были почти новыми, солому на полу камер. Вон в той, предпоследней справа, стояло на четвереньках существо, когда-то бывшее человеком, женщиной. Стояло, бегало, бросалось, рычало… умирало у него на глазах и от его меча. Сожалел ли он о содеянном? Нет! В умоляющем взгляде одержимой не было лжи, а был проблеск разума, позволивший просить о милосердии его, тогда не паладина, Викера ар Нирна. И ее волю он выполнил, не нарушив воли Первосвященника! Казалось бы, он остался чист перед людьми и Богом, однако во всем произошедшем ощущался некий изъян, царапавший совесть. После Викер часто воспроизводил в памяти события того дня, пытаясь увидеть со стороны произошедшее, словно это помогло бы ему заметить упущенное из виду. Ситуация казалась кристально прозрачной: обезумевшая от горя женщина, отдавшая душу злу, Первосвященник, до последнего пытавшийся ее спасти, он, Викер, выступивший гарантом как правосудия, так и милосердия. Но отчего тогда ему хотелось смыть с себя воспоминания о клинке, пронзившем плоть, о косом взгляде Первосвященника, о благодарности, затухающей в глазах умершей?

Викер, стоя в корыте, лил на себя горячую воду, будто она могла отчистить его память, душу, сердце… Как вдруг позади раздался кашель.

Резко обернувшись, паладин увидел рыжую… Она разглядывала его круглыми, словно у кошки, глазами, которые диковато посверкивали в клубах пара, заполнивших купальню. С мгновение оба смотрели друг на друга, и тут ар Нирн осознал, что стоит перед ней совершенно голый, а она смотрит на него без стыда и совести! Он попытался одновременно отвернуться от нее и выскочить из корыта, зацепился ногой за его край и, нелепо взмахнув руками, рухнул на пол, не сдержав грязного ругательства.

– Эй, ты живой? – взволнованно спросила монахиня.

Какого демона ее принесло сюда в это время?

– Уберись отсюда, ведьма! – скрипнул зубами он, пытаясь встать.

Нога вновь предательски подвернулась. Нет, это не ушиб! Он сильно потянул связки!

– Что с ногой? Дай, посмотрю? – Тамарис шагнула к нему, не пряча бесстыжий взгляд.

Неужели все рыжие такие наглые?

– Дай полотенце! – прорычал Викер. – И не смотри на меня!

Она что-то насмешливо пробормотала о стыдливости, но полотенце кинула. Дождалась, пока он прикроет то, что так жадно ощупывал ее взгляд, и присела рядом. Положила теплые ладони на его голеностопный сустав, на миг прикрыла глаза, будто прислушивалась. А затем посмотрела, словно и не она мгновение назад разглядывала его с жадным любопытством:

– Позволишь тебя вылечить?

Он старательно отводил взгляд, боялся, что она снова увидит в нем стыд и растерянность.

– Почему ты спрашиваешь?

И эта сумасшедшая ответила:

– Не хочу оскорбить твою веру!

Она, заставившая его проникнуть в Тризан, навести кипиш в покоях Первосвященника, спасти от казни приговорённую к смерти девчонку-отступницу, теперь утверждает, что не хочет оскорбить его веру?!..

– Вы, дочери Великой Матери, все чокнутые! Фанатички… – поморщился он.

Повреждённый сустав болел невыносимо. Нет, какой стыд, вывалиться из бадьи под ноги ведьмы, в глазах которой нет никаких чувств, кроме ехидства. «А ты хотел бы видеть в них совсем другие чувства? – поинтересовался внутренний голос. – Неужели?»

Викер закашлялся и прослушал то, что она сказала. Поднял на неё красные глаза:

– А?

– Б! – неожиданно рассердилась рыжая. – Почему у вас, у мужчин, едва речь заходит о любви, начинаются проблемы со слухом?

– Что? – он смотрел на неё с изумлением.

– Похоже, и со зрением тоже! – фыркнула она.

Ар Нирн напрягся. Он помнил, как однажды его лечила старая целительница, монахиня Великой Матери. Он тогда сломал ключицу – перелезал через высокую ограду отцовского дома и неудачно упал. Старушка казалась полубезумной, читала то ли стихи, то ли молитвы, говорила ему, какой он смелый, что не плачет, хихикала сама с собой. Измученный болью и страхом Викер сидел мышонком, следя за ней полными ужаса глазами: ожидал, что она сделает с ним что-то страшное! А целительница вдруг посерьёзнела и погладила его по вихрам. От ладони исходило странное тепло, проникавшее прямо в сердце, которое успокоило мальчика. Викер уснул, а когда проснулся – ключица уже срослась, а старуха покинула их дом.

От ладоней Тамарис тоже тянуло теплом, будто от костра в холодный день. Костра, который пытался загасить ветер.

– Ты не веришь мне, оттого мне трудно тебя лечить! – на миг отняв ладони, пояснила она. – Ты мог бы не думать о том, что я убью тебя, выпью твою кровь и выну твою душу?

– Да я!.. – вскинулся ар Нирн.

– Я здесь только для того, чтобы помочь, – тихо произнесла она, вновь опуская руки.

Тепло заструилось сквозь кожу паладина, на миг стало больнее, а затем боль превратилась в жар, в зуд, и, наконец, сошла совсем.

– Ну вот! – Тами оглядела его ногу с таким видом, будто не исцеляла её, а пришивала, и работой своей осталась довольна. – Вставай. Помочь?

– Сам! – рявкнул Викер.

Поднялся, ощущая, что и бок, и плечо ноют от ушибов. Ну, уж с этим он как-нибудь проживёт! Похватав свою одежду, обернулся на пороге. Вытолкнул из себя:

– Спасибо!

Она широко улыбнулась и задумчиво потянула шнуровку на куртке.

Паладина как ветром сдуло. Шлёпая босыми ногами по холодному полу в свою комнату, он пару раз останавливался, чтобы взглянуть на себя в зеркало или створку шкафа, покрытую пылью, но всё же дающую возможность разглядеть отражение – он ли это? Да, Воину Света следовало быть воздержанным в связях, однако от женщин ар Нирн никогда не бегал. Коли была нужда – пользовал, как нужную вещь, и быстро забывал. В таких, кратковременных связях, не было грязи, лишь необходимость. Брат его шёл другим путём – крутил многочисленные романы с дамами из дворца, купеческими дочками, не гнушался простушками. Викер не раз читал ему нотации на эту тему, но тот отмахивался. «Когда я найду свою единственную женщину, брат, я остановлюсь. Но как, о Единый, я её найду, если выбора не будет?»

Остановившись на пороге своей комнаты, Викер в сердцах швырнул кипу одежды на пол. Вспомнилось увиденное в дворцовой беседке. Астор, неужели ты нашёл единственную? И ей оказалась шлюха, которой корона досталась не по уму и делам на благо родины, а по наследству!

Ар Нирн, как был в полотенце, улёгся на кровать, закинув руки за голову. Мышцы начинали тихонько ныть – паладину следовало ежедневно поддерживать физическую форму утомительными тренировками, а он вместо этого занимается демоны знают чем!.. Единый, о чём он думает? Прошлая жизнь кончилась, он больше не Воин Света, посеребрённые латы никогда не коснутся его тела! Он – мертвец. И как дальше жить мертвецу? Какие цели у мертвецов, как они встречают рассветы, с кем уходят в закаты? «Разобраться с братом и покинуть Вирховен навсегда, начать всё заново, где-то, на другом берегу!» – мысленно ответил сам себе и скривился. Ар Нирн не был фанатично преданным своей стране… Во всяком случае, он так думал. Но необходимость покинуть её ударила в сердце неожиданно и сильно. Он не хотел оставлять родину! «Значит, скрываться, как дикий зверь! Сменить лицо при помощи магии, сделаться наёмником… Мечом и воинским искусством можно неплохо заработать!» Подумал, и самому тошно стало. А как же высокие идеалы добра, которым он следовал всю жизнь?

В доме было тихо. Сквозь толстые двери не доносились звуки из купальни, где в клубах пара мылась сейчас беда с ореховыми глазами, случившаяся с ним во время выполнения задания. Беда? А может быть…

Ар Нирн спал, мечась по кровати. Сквозь страшные сны, сквозь сомнения и печали смотрели ему в душу глаза Тамарис Камиди.

* * *

– Девочку нужно вывозить немедленно! – отец с силой тёр лицо руками, похоже, ему так и не удалось поспать этой ночью. – Не знаю, чем она так ценна для Файлинна, но он приказал перекрыть доступ в город и начать повальные проверки в Сонном квартале. Улицы кишат паладинами, стражниками и даже личными гвардейцами Его Первосвященства!

Я смотрела на отца, наматывая локон на палец. Где искать помощи? Да, думала вчера об этом, но ничего не пришло в голову кроме одного – увозить Асси следовало туда, где Файлинн её не достанет!

– Тами, – вдруг спросил паладин, – а в соседних странах есть монастыри Великой Матери?

Я посмотрела на него с изумлением. Ну, конечно! Любой из монастырей примет нас с радостью, ведь новости о происходящем в Вирховене становятся известны и за границей! Но…

– Что? – спросил Викер, а я удивилась – надо же, уже и читать по моему лицу научился!

– Мне надо срочно возвращаться в Фаэрверн, – тяжело вздохнув, ответила я. – Меня просила об этом мэтресса Клавдия в последнем письме!

Я лукавила, и оттого, что врала, точнее, не рассказала всё отцу, становилось гадко. Но если бы он знал то, что знаю я, никогда не отпустил бы меня!

– Тами, по всей стране идут аресты и убийства твоих сестёр по вере! Фаэрверн был самым крупным монастырём земли Костерн, однако и он не устоял! Тебе надо уезжать вместе с девочкой! – заявил отец, подтверждая мои размышления.

Сердце рвалось на части. Я хотела бы уехать с ней – не потому что боялась охоты Файлинна, а желая быть рядом и видеть, как исчезает из прозрачных глаз Асси пережитой ужас, сменяясь желанием жить и познавать новое! Хотела бы… Но совсем недавно держала в руках письмо, написанное тётей Клавдией, читая: «Я не прошу тебя выполнить то, о чем буду просить. Прошу лишь сжечь это письмо, отправив в небытие тайны Фаэрверна…» Да, она не настаивала, однако я прекрасно понимала – тайник необходимо уничтожить! Иначе над Асси будет висеть постоянная угроза, а Первосвященник всегда будет искать её!

– У меня есть деньги, ата! Посоветуй надёжного человека, и я заплачу, сколько он скажет, лишь бы доставил девочку в целости и сохранности в один из монастырей Великой Матери за пределами Вирховена! А мне придётся вернуться…

Отец смотрел на меня, прищурившись.

– И что же такого написала тебе Клавдия? – поинтересовался он.

Я промолчала, обдумывая, в какой из зарубежных монастырей отправить Асси. Наверное, лучше всего подойдёт не уединённая обитель на отшибе, где все знают друг друга, как облупленных, а крупный монастырь, среди многочисленных послушниц и монахинь которого можно легко укрыть постороннего! За заливом, неподалёку от Рокóвицы, столицы соседнего королевства Артанстан, находился один из крупнейших монастырей Великой Матери – Таграэрн, величайший научный и библиотечный центр этой части материка. Когда Первосвященник, будь он проклят, начал свои «реформы» мы радовались, что большинство оригиналов сакральных текстов и священных книг хранятся не в Вирховене, а именно там.

– Асси нужно отправить в Артанстан, ата, в монастырь Таграэрн! Кораблём будет быстрее и безопаснее. Помнится, ты сам предлагал мне покинуть страну подобным путем. Найди мне сопровождающего для девочки!

В дверь постучали.

– Позже! – крикнул отец, но стук повторился.

Створка открылась, и внутрь проскользнул один из охранников отца – убийца в чёрном.

– Они уже в квартале, – коротко сказал он.

– Не думал, что сюда сунутся! – удивился отец, поднимаясь. На мгновение я залюбовалась им – его гибкой, несмотря на тяжеловесную фигуру, грацией опасного человека.

– Ребята дадут им жару, но ненадолго, – пояснил вошедший. – Вам надо уходить!

– Тебе придётся поехать с ней! – с нажимом повторил отец. – Я приказываю!

Я смотрела на него, не веря своим глазам. После того, как мы потеряли и вновь обрели доверие друг к другу, он опять говорит со мной в таком тоне? Опять приказывает, будто собачонке? Решает за меня?