Текст книги "Не(о)библия"

Автор: Лесса Каури
Не(о)библия

Песнь первая: Простые кислотные истины

Босые ноги темноволосого мужчины утопали в лазоревой траве. Задрав голову, он смотрел в ярко-лимонные небеса и не без оснований чесал затылок, глубоко запуская пальцы в густую кучерявую поросль. С неба, гагакнув, на камень цвета глубокого индиго упала белая птица, вовсе не похожая на альбатроса.

– Я в шоке! – сказала она. – Ну ты, Отец, даёшь! Ты в какой градации спектра творил?

– Сам не знаю… – сокрушился названный и перевёл взгляд вниз.

Под косогором у розового ручья на салатовом песке сидел голышок лет двух и упорно мял толстыми пальчиками податливую маслянистую глину. Глина послушно принимала разнообразные формы, которые расползались, разлетались и расплывались кто куда.

– Сын! – схватился за голову Отец. – И ты ещё!..

– Папа!

Обрадованный вниманием малыш тянул к нему перемазанную ручонку, в которой переливалась белым и золотым точная копия Птицы.

– Глупости какие! – заворчала та и отвернулась, переставляя большие перепончатые лапы – обиделась.

Не оборачиваясь, защёлкала клювом:

– Слушай, а ты уже всё? Кончил творить?

– Кончил, – мрачно отвечал мужчина, – не при детях будет сказано!

– И где они?

– Кто?

– Люди… эмм… обитатели?

– Да вон… – Отец обречённо кивнул под сень оранжевой рощи, – …она.

– Каноны нарушаем, – заворчала Птица. – С самца надо всегда начинать, с самца!

И замолчала с разинутым клювом, уставившись на дальний берег ручья.

Там, опершись спиной о древесный ствол и широко раскинув загорелые ноги, полулежала женщина. Точнее, девушка, чью ещё не сильно оформившуюся фигуру скрывали волны тугих чёрных локонов. Она вплетала в них яркие ягоды и листья… И маленькие груди были упруги, совершенной формы ногти на руках и ногах розовели жемчугом, и дразнилась алым язычком щель в обрамлении воротничка коротких волос между неправдоподобной длины ногами.

Птица в изумлении повернулась к мужчине.

– Ты о чём думал вообще, когда творил… это… эту?

Тот сделал вид, что не услышал.

– Ка-ка-я! – протянула Птица, разглядывая девушку одним глазом, а мужчину другим. – Как её зовут? Блудница Вавилонская?

– Сам ты блудница! – подняла голову красотка. – А меня зовут Лилит. Запомни это имя, гусь недоделанный!

И это было только начало…

Лилит оказалась совершенно неуправляемой. Слова «почтение», «смирение» и «терпение» в её лексикон не входили, зато входили другие, из которых оба – Отец и Птица – едва ли понимали половину. Она ломала деревья, пинала зверьков, поджигала траву на полянах и обижала Сына. Изогнутой рыбьей костью Лилит проколола себе пупок, уши и нос, и обвешалась погремушками, сделанными из щепочек и камешков. Угольным стерженьком научилась так подводить глаза, что взгляд казался безумным. Красила ногти на руках и ногах глиной чёрного цвета, а губы – соком ягод с кустов, росших по берегам ручья. И в довершение всего острым обломком кварца она отсекла свои роскошные волосы под самый корень, а оставшиеся выкрасила все тем же пламенеющим соком и вздыбила иглами дикобраза.

– Боже мой! – ужасался Отец, наблюдая всё новые и новые трансформации. – Что она делает?

– Ищет себя, полагаю, – ворчала в ответ Птица. – Обыкновенный юношеский максимализм.

– А она может искать себя, скажем, в рисовании, ткачестве или вышивании?

Лилит, сидящая на дальнем берегу и любующаяся своим отражением, подняла руку и продемонстрировала опешившему Отцу средний палец.

– Это что такое? – возмутился он.

– Это ты ещё не придумал! – поспешила успокоить Птица. – Ты собираешься творить ей самца?

– А что? – заинтересовался Отец. Уж больно Птичий тон был подозрителен.

– Тогда создавай сразу секс, наркотики и рок-н-ролл! – забулькала Птица и мстительно ткнула клювом по кумполу пролетающую мимо бело-золотую колибри.

Птичка, пискнув, упала на колени малышу. Толстые ручки с радостью подхватили её, размяли до состояния глины и вылепили страшненькое существо с кожистыми крыльями и зубастым клювом.

– Птеродактиль, – покосилась огненным глазом Птица. – Этот пущай живёт!

С мерзким скрипом тварь снялась с рук Сына и тяжело полетела над водной гладью, но была сбита камнем, пущенным хрупкой женской рукой.

Ребёнок заплакал.

– Ну, это уже ни в какие ворота! – возмутился Отец. – Не будет ей самца! Я лучше ей мозги сменю. Авось поможет!

– Не поможет! – безнадёжно покачала головой Птица. – Такие не мозгами думают, а всем остальным вместе взятым. Тут тюнингом не обойдёшься! Нужна принципиально новая модель.

– Эй, вы, перцы! – Лилит подошла к ним. – Скучно здесь. Я это… ухожу.

– Куда? – опешили оба.

– Туда! – девушка махнула рукой в сторону лимонного неба.

– Там небытие, вселенский холод, – схватился за голову Отец, – ты погибнешь!

– Не твоё дело, папаша! – девушка упрямо тряхнула короткими волосами. – Бывайте!

И вознеслась в канареечные глубины, чтобы исчезнуть в них навсегда.

– Вот она – истинная свобода! – проследив за ней взглядом, констатировала Птица. – Свобода поиметь то небытие, которого добиваешься. Отец, признайся, что с Лилит ты облажался!

– Признаюсь! – искренне сказал мужчина и повёл ладонью, стирая ручей, берега, деревья и кислотную яркость неба.

Теперь вокруг была темнота, истыканная булавочными головками звёзд. На Млечном Пути стоял колченогий столик с шахматной доской и опрокинутыми фигурами, рядом на табуретке кипел старый чайник над двумя пиалами с отбитыми краешками.

– Стар я уже для таких потрясений! – сказал Отец.

И с явным удовольствием опустился в одно из плетёных кресел. Налил себе и Птице чаю, придвинув доску, принялся расставлять фигуры.

– Белые начинают и выигрывают! – невнятно добавила Птица, удерживая клювом фигурку Ферзя.

– Точно, – вздохнул мужчина. – С брюнетками больше не экспериментируем… Сын, далеко не уходи!

Малыш, смеясь, полз по Млечному Пути и тасовал звёзды.

Песнь вторая: Третий день

Простор над океаном дышал светом. На узкой песчаной косе, поднимающейся из волн жёлтым гребнем в крапинках ракушек, сидел, свесив ноги, еще молодой мужчина в свободном белом одеянии. Полы хламиды, намокшие в хлюпающем прибое, вспучивались боками большой медузы. За спиной сидящего возился в песке мальчик лет двух от роду, складывая затейливые рисунки из камешков и рогатых, разлапистых раковин, празднично сияющих розовым нутром. Над сине-зеленым стеклом океана носилась, играя в воздушных потоках, большая белая птица, вовсе не похожая на альбатроса.

Задумавшийся о чём-то своём мужчина лёгким движением вынул из воздуха зажжённую сигарету. Тут же подлетевшая птица без труда зависла над водной гладью напротив него, повернула голову, неодобрительно покосилась ярко-оранжевым глазом.

– Зачем портишь экологию, Отец? – спросила она неожиданно низким густым голосом. – Ты её ещё не придумал!

Названный с наслаждением затянулся, сразу скурив сигарету на всю длину, щелчком отправил окурок в океан.

– Я ещё много чего не придумал, – лениво ответил он, до одной щекой, то другой подставляя небритое лицо ласковому солнцу. – Женщину… Социальное неравенство… Дарвина…

Птица разразилась ехидным клекотом.

– Надо было тебе вместе с сигаретой и Лилит изъять у небытия. Та ещё была выдумщица. Всяко бы развеяла здешнюю скуку! Бедная девочка… Запылилась, небось, совсем, в ледяных просторах забвения…

Мужчина поморщился.

– В этот раз обойдусь без неё! Создам блондинку – с ними легче договориться и требуют они меньше.

Птица раздражённо взмахнула крыльями.

– Зато они любопытны, как белки, и стрекочут, не умолкая. Оно тебе надо? Клюв даю, рано или поздно твоя новенькая проберётся в сад и стырит яблоко познания.

– Белки… Сад… яблоко… – задумчиво протянул собеседник. – Я их ещё не придумал… А, кстати, как бы её назвать?

– Что в имени тебе моём? – пропела Птица и сделала кульбит, коснувшись крыльями пены на верхушках волн.

– Папа! – воскликнул малыш.

Мужчина обернулся на голос. Перед личиком ребёнка плыла по воздуху лента Мёбиуса, сооруженная из ракушек, камешков и струящихся песочных дорожек.

– Умница, сын! – ласково сказал мужчина и вновь повернулся к Птице. – Нужно что-нибудь короткое, ёмкое и приятное мужскому языку…

Та загадочно молчала.

– Вера? – так и не дождавшись ответа, забормотал мужчина себе под нос. – Нет, надо быть скромнее… Гера? Это вообще из другой оперы… Гема?

– Ема! – ехидно подсказала Птица.

– Боже упаси! Придумал! Ева! Как тебе?

– Ева, Ева, Ева… – прокаркала Птица. – Неплохо. Но, раз уж ты пошёл другим путем, ей всё-таки понадобится самец.

Мужчина хмыкнул.

– Конечно, понадобится. Иначе кому я буду говорить – плодитесь и размножайтесь? Дрозофилам что ли?

– Они и так… – заметила птица, щёлкнув клювом. – Им твои слова по концу брюшка…

– Цыц! – повысил голос собеседник и поднялся. – Про самца подумаю позже. Это женщины выдумываются с вдохновением божиим, а мужчины…

Он обречённо махнул рукой.

– Давай за дело! На чём я остановился?

– И сказал Бог: да соберётся… – начала было Птица, но голос ребёнка перебил её.

– Папа!

Мужчина вновь обернулся. Мальчик распустил ленту и почти закончил выкладывать из осыпавшихся ракушек и камней большой белый крест на жёлтом песке. Изменившись в лице, Отец подошел к нему, поцеловал в крутой лобик.

– Не рисуй больше такое! Бяка!

И одним движением руки изменил крест на знак бесконечности.

– Вот так! Подумай над этим, сын…

Он снова вернулся на берег и ступил босыми ногами в полосу прибоя.

– Итак… Дух, на чем бишь я остановился?

Песнь третья: О чём думают боги?

– А вроде в этот раз неплохо?

Черноволосый мужчина стоял на краю обрыва и смотрел вниз. Там расстилались зелёные ковровые дорожки лесов, на которых некто рассыпал шаловливой рукой бусины озёр, нити речек и ручейков. Ещё дальше хмурило седые брови прибоя море. И над всем возносилось голубое небо, по краям прихотливо украшенное ажурными облаками, словно обеденный стол – салфетками с вышивкой ришелье.

Птица, вовсе не похожая на альбатроса, плавно опустилась рядом. Поводила тупоклювой головой вправо-влево, открыла и закрыла глаза – будто не доверяла собственному зрению. Переступила с лапы на лапу.

– Вот теперь хорошо весьма! – довольно заворчала она, разглядев всё в мельчайших подробностях. – Кстати, а где наш мальчик?

– Лепит тварей божиих, – ответил мужчина и махнул широкой ладонью куда-то себе за спину, – в этот раз решил обойтись одной головой и четырьмя конечностями для сухопутных.

– Достижение, однако! – заметила Птица и вдруг подпрыгнула. – Отец, он, что же, ВСЕХ лепит?

– Нет, конечно, – усмехнулся тот. – ЭТИХ я ему не доверил.

– И где же ОНИ? – Птица продолжала нервно оглядываться.

Мужчина потупился в мир, лежащий под его босыми ногами, и едва слышно поправил собеседника:

– Она…

– Опять?! – всплеснула крыльями Птица. – Ну, сколько ж можно ж?

Помолчав, поинтересовалась не без ехидства:

– А какой теперь масти?

– Блондинка, как и договаривались, – обиженно отвечал Отец. – Я своё слово держу!

– Деда! – раздалось из-за их спин.

Повернувшаяся первой Птица отшатнулась, не удержалась и сверзнулась с обрыва в объятия нового мира.

– Что, маленькая?

Мужчина, смеясь, подхватил на руки девчушку лет трёх и нежно отвел в сторону льняные кудряшки, зацепившиеся за длиннющие ресницы.

Тяжело дыша, Птица перевалила через край обрыва и растянулась на камнях, обмахиваясь крылом.

– Кто это? – спросила она и добавила несколько слов, которые Отец ещё не придумал.

– Е-ва! – малышка улыбнулась, показав отсутствие двух передних зубов.

– И о чём ты думал в этот раз? – подозрительно поинтересовалась Птица, разглядывая снизу вверх: смешные розовые пятки, торчащие лопатки и маленькие пальчики девочки, которыми она гладила по лицу держащего её мужчину.

– О старости! – честно признался тот. – О стакане воды и яичнице-глазунье.

– Пойдём в сад! – девочка подёргала его за короткую бороду. – Ну, пойдём!

– Пойдём, пойдём, – покладисто согласился Отец. – А зачем?

– Там червяк!

Мужчина подавился мечтами. Птица гагакнула и шаттлом поднялась в воздух. Оба переглянулись.

– Все в сад! – решительно каркнула Птица. – Смотреть твоего червяка!

– Он не мой, – глубокомысленно заявила малышка, – он – свой собственный!

– Только паразитов нам не хватало! – вздохнул Отец. С сожалением глянул на новенький, блестящий, как рождественская игрушка, мир и пошёл от него прочь.

Песнь четвёртая: Прогулка в точке бифуркации

– Чего так долго идём, Отец?

Большая белая птица, вовсе не похожая на альбатроса, недовольно покрутила головой. Заметив на тропинке, шедшей к Райскому Саду, дымящийся разлом, полный грязи, открыла было клюв, но опоздала: черноволосый мужчина ступил босой ногой прямо в булькающий поток. Выругался, перескочил трещину, бережно удерживая на руках светловолосую девочку, которая с лукавой улыбкой закрывала ладошками его глаза.

– Слепую Судьбу знаю, – буркнула Птица и, приземлившись впереди идущих, неуклюже засеменила по присыпанной розоватым песком дорожке. – Слепого Бога – нет!

– Сын, наверно, опять вариационные дорожки мироздания менял, – смущённо пояснил Отец и осторожно отвёл маленькие ладошки хихикающей девчушки. – Не балуйся, Ева! Иначе мы до твоего червяка никогда не дойдем!

– Он не мой! – девочка упрямо надула губы. – Он – свой собственный!

– Нет, мы явно не туда свернули! – каркнула Птица. – Ты глянь, Отец – разве это похоже на Кущи?

Мужчина опустил ребёнка на землю и растерянно огляделся. Коричневые бока скал были круты и стылы, за поворотом шумел дикий и беспощадный зверь по имени Океан, и клочья тумана цеплялись за вершины, имея явным намерением напугать Птицу кривляющимися личинами. Вдали, поперёк дорожки, лежало нечто похожее на ель, шевелилось время от времени задумчиво и лениво. Не говоря ни слова, Ева сорвалась с места и побежала туда. Маленькие ножки звонко шлёпали по дорожке, голая розовая попка смешно подпрыгивала.

– Куда? – в один голос воскликнули Отец и Птица. – Стой!

Когда они, обогнув скалу, добежали до девочки, она уже сидела рядом с гигантским зверем, вовсе не похожим на волка, и с удовольствием чесала его зубы – каждый клык был размером с неё саму. Зверь лежал на боку и дружелюбно помахивал подобным ели хвостом.

– Собачка! – с восторгом пояснила Ева и подёргала зверя за мохнатое ухо.

Тот выплюнул под ноги ошарашенным гостям чью-то измусоленную конечность, – по виду, правую – и лизнул девочку в нос. От его шеи тянулась толстенная веревка, уходя в самое нутро поросшей лишайником скалы.

Воды Океана вскипели. Из волн поднялась голова с рубиновыми глазами. Из длинной, похожей на крокодилью, пасти свешивался сильно изжёванный кусок хвоста.

– Зачем пожаловал к Берегам Скорби, Отец? – невнятно спросила голова. – Да ещё человеческое дитя приволок?

У Отца медленно отвисала челюсть. Ева уже забралась «собачке» на спину и играла в всадницу, бия того пятками по бокам. Зверь умилённо косился на неё зелёным глазом и улыбался всей пастью, застенчиво подгребая обратно выплюнутую конечность неизвестной этиологии.

Голова с рубиновыми глазами поворотилась к Птице, от всего увиденного севшей на хвост.

– Тебя, благородный Альбатроссон, я не знаю. Кто ты?

– КТО Я? – изумилась Птица. – Ну, вообще! Отец, настоятельно рекомендую по возвращении надрать Сыну задницу. За эти… перверсионные инвариации!

– Я подумаю! – серьёзно пообещал тот и повернулся к Еве. – Это – тот червяк, про которого ты говорила?

Девочка внимательно посмотрела на океанское чудо, затем отчаянно замотала головой:

– Неа. Это – Змейка! А там был червяк. На яблоне!

Её пальчики, елозившие в густой «собачьей» шерсти, наткнулись на грубый узел, которым был закреплен поводок. Ощутив прикосновение, зверь заскулил и сильнее застучал хвостом по земле. Земля дрогнула.

– Гулять хочешь? – покивала Ева. – Сейчас… я тебя отпущу…

– Э-э, может не надо? – подозрительно поинтересовалась Птица. – Если привязали – значит это кому-нибудь нужно!

«Змейка», внимательно прислушивающаяся к их разговору, усиленно зажевала хвост и хихикнула.

Над горизонтом встало золотое зарево, победоносно визжа и хрюкая, пронеслось по небу над их головами и исчезло под изнанкой мира.

– Нет, это цирк какой-то! – Птица в сердцах выдрала из груди пару перьев. – Шапито!

– А, по-моему, зоопарк! – задумчиво протянул Отец, оглядываясь. – Давай-ка вернёмся к той трещине на дорожке. Сдаётся мне, оттуда всё началось. Ева, иди сюда!

– Иду, Деда!

Девчушка скинула с шеи «собачки» развязанную верёвку и спрыгнула на землю.

Огромный зверь медленно поднимался, тянул спину со вздыбившейся седой щетиной, торопливо заглатывал любимую конечность и разворачивался в ту сторону, откуда полярным сиянием плыло по небу величие Асгарда. Сделав огромный прыжок, он поднялся в воздух и гигантскими скачками понесся к горизонту, гася звёзды.

– Пошла жара в хаты, – словно сигарету перекинув хвост из одного угла рта к другому, пробормотала голова с рубиновыми глазами.

И уже исчезая в волнах Мирового Океана, по-доброму посоветовала:

– Отец, забирай Альбатроссона с детёнышем и валите отсюда! Пока не поздно.

Но Отцу слов не требовалось. Подхватив Еву вместе с полами своего длинного одеяния, он резво скакал по камням пляжа, направляясь к разъёму в скалах и покинутой тропке. Птица тяжело поднялась в воздух и полетела впереди, ругаясь на древнешумерском. Перед тем, как ступить на тропинку, Отец оглянулся. Вдали, ясно видимый на фоне погибельного зарева, стремительно рассекал чёрные волны крутой грудью стервятник Нагальфар, спеша собрать свою жатву.

Песнь пятая: Пред истины лицом

Интимно мерцающий песок дорожки вкрадчиво выплеснул на травяной бархат черноволосого мужчину, крепко держащего за руку кудрявую белокурую девочку, и птицу вовсе не похожую на альбатроса, но с явной одышкой.

За золочёной оградой раскинулся чудесный сад, полный цвета, аромата и свечения, которые желалось тут же вкусить, познать и вкурить. И деревья были добры к посетителям, протягивая на серебряных листьях золотые и пиритовые плоды.

Перед изящными воротцами стоял белый барашек, низко наклонив лобастую голову, увенчанную золочёными рогами.

– Опять стоит! – раздосадовано всплеснул руками мужчина.

– Козлик! – обрадовано воскликнула Ева и побежала к зверьку.

– Не Дурова её фамилия, нет? – в пространство осведомилась Птица.

Толкнув крылом створку, наставительно довершила:

– Это Агнец Божий, дитя ты неразумное, прости господи! Agnus dei qui tollis peccata mundi…

– Ворота уже с вечность назад как поменяли, а он всё стоит! – пробормотал мужчина и, подойдя, подёргал барашка за рог.

– Слышь, ты… Не новые они. Не новые!!! Отойди в сторону, не стопори движение!

Агнец дёрнул ухом, покосился на говорившего и снова уставился на воротца. В глазах его плескалась тоска.

– Тьфу, упёртый! – плюнула Птица и толкнула вторую створку.

Потягиваясь в неге и мягкости травы, дорожка поползла вперёд и исчезла из виду, петляя между деревьями.

Мужчина решительно взял Еву за руку и потащил за собой.

– Пойдём к червяку! А то мы никогда до него не дойдём!

Личико девочки скукожилось и задрожало.

– А козлик?

– Баран! Dies ist… Агнец! – раздражённо поправила Птица.

– Вернешься к своему козлику, – мужчина улыбнулся, подхватил Еву на руки и чмокнул в нос-кнопку. – Он тут стоит от заката до рассвета, справа – налево. И от начала времен до их конца стоять будет!

– На том стояла, и стоять будет Русская земля! – буркнула Птица. – Но это, Отец, ты ещё не придумал!

Ароматный воздух ласкал ноздри сотнями шелковых кисточек. Невиданные плоды с чпоканьем падали на землю, катились под ноги и взрывались цветастыми фейерверками. Заворожённая зрелищем Ева позабыла о том, что собиралась плакать.

Птица сердито отгоняла лапой особенно настойчивую сливу, желающую лопнуть под её белоснежным брюхом.

В проёме показалась поляна с короткой, топорщащейся травой. Деревья выстроились по периметру, то ли с почтением, а то ли с завистью склоняясь к единственному стволу в центре, украшенному не золотой и серебряной, нефритовой и ониксовой, а обычной, зелёной листвой, в которой напрягся одинокий бутон.

Оплетя самые крепкие ветви, на дереве угнездился толстенный аспид, не без определённого позёрства уложивший голову на развилку ствола. Когда на поляне появились посетители, он угрожающе зашипел, далеко высунув алый язык, украшенный серебряной шайбой пирсинга.

– Видишь, Деда! – сообщила Ева, поблёскивая глазёнками на аспида. – Он шипит невежливо!

– Действительно, – фыркнула Птица. – Отец, кто трояна в рай запустил?

И, переглянувшись, оба произнесли в один голос:

– Сын?!

Аспид с лязганьем захлопнул пасть.

– Щазззз! Сссын! Ахха! – обиженно заявил он. – Я пришёл на ПМШшшшш!

– На куда? – поморщился Отец. – А. Не важно! Сам вернёшься в пучину небытия, или тебе помочь?

– Не имеешшь права! – ухмыльнулся аспид. – Пред истины лицом все равны – и боги, и смертные, и… скромные демиурги!

Птица хмыкнула.

– Я здесссь из-за васс, мешш прочим! – продолжал Змий, не обращая на неё внимания. – Вселенское равновесие нарушшшаем? Ахха-ахха!

– Ты чего, длинный? – вытаращилась Птица. – С дуба упал совсем? Когда это мы…

Мужчина тяжело вздохнул и спустил девочку на землю. С силой потёр щёки, повернулся к Птице.

– Он прав, Дух! Это мы лопухнулись! Лилит…

Змеиная голова взвилась в воздух.

– Сссука!

Птица села на хвост, почесала маховыми перьями затылок.

– Прав ты, Отец… и ты, троян, прав! Что? Так достала?

– Не то ссслово! – закивала змеиная голова. – Сначала она выпила моё молоко, затем изуродовала моё жилище наскальными надписями похабного содержания, а потом заявила мне… – аспид клацнул пастью, – что желает ТУФЛИ и СУМОЧКУ! Смекаете?

– Это ужасно! – воскликнула Птица. – Вот с этого всегда всё начинается! С туфель и сумочки! А потом им подавай коврик, чтобы задники не стирались, а к коврику машину в цвет помады, а к машине город, в котором можно рассекать со скоростью свыше ста двадцати километров в час… так и до Вселенной недалеко!

Мужчина, скрывая невольную улыбку, отвернулся. Сделал вид, что ищет взглядом ребёнка на большой поляне. Ева беззаботно играла с сапфировыми и турмалиновыми бабочками, щекотавшими её крылышками.

– Отец! Отец, чего делать будем? – вопросила Птица и покосилась на аспида, обиженно мерцающего изумрудными глазами. – Всё ж таки жалко его… хоть и Враг!

Мужчина пожал плечами.

– Любовь спасёт мир, Дух. Пущай живёт. Но… – он грозно посмотрел на аспида, и тут же тучи сгустились над поляной, и воздух стал недвижим, словно затаился, – тронешь Сына, Еву или Яблоко Познания, я тебя верну обратно в небытие. ТУФЛЯМИ и СУМОЧКОЙ! Смекаешь?

– Ффи, – фыркнул аспид и красиво возложил голову рядом с одиноким огоньком бутона. – Я органику не ем!

Над райским садом послышались далёкие трубные звуки, зовущие в дорогу. Даже Агнец отвёл гипнотизирующий ворота взгляд и с грустью посмотрел в небо, явно жалея об отсутствии крыльев.

– Деда, что это? – подбежавшая Ева дёргала Отца за край белоснежного одеяния. – Смотри, смотри – летят!

Мужчина улыбался. Приложив ладонь козырьком к глазам, следил за стройным клином, уплывающим вдаль.

– Это Сын придумал, – с гордостью заявила Птица и, поднявшись в воздух, сделала круг почёта над поляной. – Журавли называется!

С нежным шёпотом бутон лопнул. В зелёной листве раскрылась и воссияла бело-розовая сверхновая.

– Весна на Земле, – тихо сказал Отец.