Текст книги "Приговоренные"

– Ну что ж, сын мой, отвечу я тебе, – вздохнул звездочет. – Ведь ты сначала не ценил жизни. Ни своей. Ни чужой… Не правда ли?.. Помнишь, ты загнал и убил газель? Тебе было одиннадцать лет. Сестра спросила тебя: «Аттила, тебе не жалко убивать?..»

– А я ответил: «Жалко… Но потом.» Откуда это тебе известно, звездочет?! Никто кроме меня об этом не знает.

Старик усмехнулся и, не обращая внимания на его вопрос, продолжил:

– Помнишь, ты проехал мимо умирающей от голода девочки? Ты был еще молод, но сердце твое облилось кровью. И ты сказал себе, что победа не стоит и одной слезинки невинного дитя…

– Так и сказал, – подтвердил Аттила. – Но как тебе об этом стало известно?

Снова старик пропустил мимо ушей слова царя.

– Помнишь, тебе доложили, что Лепесте подсыпала яд в пищу наставница? Ты не стал лишать ее жизни. Ты отдал ее на волю судьбы…

– Так оно и было.

– Помнишь, ты шел со своим отрядом через дебри и вышел на прогалину? Там стояло два муравейника. Ты заставил обойти их. Ты не разрушил их.

– Да, я еще сказал себе: «Гунны с вами не воюют».

– И последнее, связанное лично с тобой… Правда, я могу привести десятки других примеров из твоей жизни. Так ты о них знаешь не хуже моего… Мне по сердцу пришлись только что произнесенные слова твои: «Что такое победа?! Это море крови и слез…» Мог ли это Аттила сказать в восемнадцать лет?

– Нет. Такое бы я тогда не сказал.

– Мог ли это сказать Аттила в тридцать лет?

– Мог бы… А может, и нет… Не знаю.

– Вот именно! Ты задумался бы. Но однозначного ответа не дал бы… А вот почти сорокалетний Аттила рассуждает не так, как те двое – один в неразумном детстве, другой в бесшабашной молодости… Ты стал другим.

– Другим, – соглашается он.

– Еще пример. Не касающийся тебя… Ты заметил, как изменились гунны, с которыми ты прошел годы бранных дорог? Твой клич: «Мои храбрые волки!» – так уже их не вдохновляет. Они ведь люди. Им не хочется больше убивать. Многие обзавелись семьями… И, поднимая руку с мечом, он думает, что когда-нибудь, кто-нибудь занесет клинок и над головой его ребенка… Они стали сердобольней. Стали думать о смысле жизни. Одним словом, стали лучше.

– Что ты этим хочешь сказать, звездочет?

– Не лучшими приходят сюда, но лучшими уходят, – сказал старик.

– Когда-то я уже слышал эти слова. Но тогда мне непонятен был их смысл.

Старик молчал. Молчал и Аттила.

– Да, – вдруг спохватился царь. – Откуда ты знаешь то, что знаю только я? И никто другой знать не может!

– Я по звездам читаю тебя. Такая у меня профессия. Я знаю, что было с тобой. И что будет, тоже знаю. И знаю то, чего ты не знаешь.

– Что же ты знаешь обо мне такого, чего не знаю я? – заинтересованно спросил он.

– Положим, то, как ты пришел в мир этот. Заметь, не родился – пришел. Не знаю как, но звезды говорят именно об этом… Твоя мать, то есть женщина, которую ты считаешь матерью, возвращаясь из гостей домой вместе с сопровождающими ее людьми и трехгодовалым сыном, остановилась переночевать в гроте Железной горы. Они вынуждены были сделать это. Дорога была еще не близкой, а вот-вот должна была разразиться гроза… Обняв сына, она заснула. И больше не проснулась. Никто не проснулся.

Все погибли от прямого и чудовищного удара молнии. Всех нашли обугленными. Их было двадцать один человек. Остался в живых малыш той женщины. Но это уже был ты, Аттила… Вот почему тебя до сих пор называют сыном Железной горы и Небесного огня.

– Занятные истории ты рассказываешь, звездочет, – сказал Аттила.

– Главное, правдивые, сын мой.

– Быть может, ты скажешь…

И с полуслова поняв, старик перебил его.

– Тебя ждут еще победы… Но ты умрешь там, где был зачат. Умрешь на сорок третьем году жизни. Потому что, – вдруг стал объяснять он, – три первые года жизни были не твоими…

Полог дернулся от странного порыва. И из всех щелей повалил дым. И замутились и поблекли синие просветы в кронах пахучих сосен…

– С рассудком у тебя все в порядке. И через два дня ты встанешь в стремя. А теперь мне пора… Прощай, – улыбнулся звездочет.

И седобородый старец, только что сидевший перед ним, такой осязаемый, такой родной и добрый, на глазах растворился в густых клубах дыма.

– Не уходи, старик! Ты мне нужен. Ты мне симпатичен…

– И ты мне, – услышал он, но уже не видел его.

– Звездочет! Звездочет! – звал Аттила.

Стояла мертвая тишина.

– Погасите костры, мерзавцы! – голосом полным гнева крикнул он. – Кто есть – ко мне!..

В шатер ворвалась перепуганная стража и отлучавшийся по надобности лекарь.

– Верните звездочета! – приказал Аттила.

– Какого? – в недоумении глядя на царя, спросил лекарь.

– Ну этого благообразного старика, с которым я только что беседовал.

– Здесь никого не было. То был сон, мой повелитель. Крепкий и здоровый сон… Твоя жизнь, Великий Аттила, вне опасности, – радостно сообщил лекарь.

– Знаю, – с изумлением озираясь по сторонам, отрешенно отозвался царь. – Через два дня я встану в стремя.

Никакого прозрачного полога и никаких сосен, сквозь пушистые ветви которых он видел пронзительную синеву неба. И никакого звездочета.

Шатер. Факелы. Столик с лекарствами. Ковры.

«Неужели привиделось?» – подумал он и, по-деревянному засмеявшись, произнес:

– Подумать только! Все было как наяву.

Сказать-то сказал, но поверить не поверил. И с тех пор и тот старец, к которому его всегда тянуло, и его слова никогда не выходили из памяти Аттилы.

Все текло как говорил звездочет. Через два дня он встал в стремя. И еще с победными боями прошел пятьдесят переходов. А на пятидесятом его скрутила неведомая болезнь. И шел ему сорок третий год. И болезнь не отставала. Она терзала его изо дня в день, как ненасытная, кровожадная рысь. Превозмогая боль, Аттила все-таки заставлял себя каждое утро садиться на коня и объезжать пылающие костры своих воинов. Скучны были их лица. Хотя искренне оживлялись при виде непобедимого Аттилы, разговаривающего с ними, как с равными. И скучны они были не оттого, что царь не вел их в кровопролитные схватки, а потому, что они уже не хотели ни крови, ни добычи. Они тосковали по покою… «Прав был мой старец», – думал Аттила.

Но рысь, сидевшая в нем, свирепела с каждым часом. От наносимых ею ран он едва не терял сознание. Сначала Аттила отказался от лошади и стал ходить пешком. Когда же каждый сделанный им шаг приносил боль, которую трудно было превозмочь, царь слег.

И началась схватка Великого гунна, Сына Железной горы и Огня небесного, с Великой Смертью. День и ночь организм Железного варвара стойко противостоял невидимой сопернице. Она не давала ему спать. Он мог только забываться. И то на миг. Их, тех мгновений, было немного, но как они были волшебно долги и прекрасны.

И однажды, находясь в дивном, но мимолетном забытие Аттила снова увидел себя у Дальнего родника, где провел чудеснейший из дней своей жизни. И снова он с тоской смотрел на высокую поросль кустов, откуда к нему выходила Лепеста. И в синих просветах густых ветвей он увидел вдруг того же самого старца-звездочета. И смотрел он на него жалеючи. И взгляд его добрых глаз сильнее самых крепких поводьев обуздывал терзающую Аттилу рысь. И Аттила пошел к нему навстречу.

– Не уходи, звездочет, – просил он. – Ответь: сума моя опустела?

Ветви, сухо треснув, издали звук, похожий на слово: «Опустела…»

Аттила раздвинул кусты. Но там было пусто. Там на хрустальной ножке весело плясал высокий серебряный ключ. И вспомнил Аттила слова старца, сказавшего ему о том, что он умрет там, где родился. А Аттила верил ему. Он с первого раза, как увидел этого старика, поверил в него…

И он крикнул в кусты:

– Так ли это, звездочет?.. Я умру на родине?

Но стояла тишина.

– Звездочет! Звездочет! – отчаянно корчась от страшных когтистых рысьих ударов, звал он…

… Застонав, царь открыл глаза. По шатру метались рыжие блики горящих факелов. Колдун Гунал подносил ему дымящуюся чашу какого-то снадобья.

– Не надо, колдун, – сказал Аттила. – Да будет тебе известно, что я умру у себя на родине… Зови военачальников.

– Они все здесь, мой повелитель, – сказал Гунал.

И точно, они стояли, сгрудившись над ложем своего царя. Кто-то из них его ненавидел, кто-то любил, а кто-то был равнодушен… Царь каждого одарил ласковой улыбкой и сказал:

– Седлайте коней, волки мои. Великий Аттила поведет всех домой… Объявите всем…

– Кстати, – спросил он у них, – что это за городище, который я не успел взять?

– Вавилон, мой повелитель, – ответил один из них.

– Вавилон, – задумчиво протянул Аттила. – Какое знакомое слово…

И тут глаза его вспыхнули ярким светом, словно что осенило его.

– Так это… – хотел было он что-то сказать, но, изловчившись, рысь сумела когтями вцепиться в сердце варвара.

Откуда-то из далека-далека Аттила услышал голос колдуна Гунала:

– Великий царь гуннов, сын Железной Горы и Небесного огня, завоеватель мира Аттила – умер.

– Ну и глуп же этот колдун, – равнодушно подумал варвар, погружаясь в блаженную мглу.

2. Возвращение домой

– Он очнулся, Вэкос, – сказал кто-то над самым его ухом.

– Но он еще не открыл глаза, – возразил ему очень знакомый голос.

И, не открывая их, он повелительным голосом приказал:

– Седлайте коней! Я еду домой!

И тишину разорвал громкий, заразительный смех.

– Ты уже дома, сынок.

И Пытливый открыл глаза. Над ним склонившийся Строптивый. Рядом, также похохатывая и утирая от слез глаза, стоял ассистент той камеры, в которую его только что направил Верховный Координатор Проницательный.

– А где Верховный Координатор? – спросил Пытливый.

– Перед тобой, – сказал отец и официальным тоном объявил:

– Срок приговора твоего истек. Ты блестяще справился со своим заданием. С тебя, сын Железной Скалы и Огня небесного, началась история Великого переселения народов Земли… Всевышний доволен.

– А результаты? Зафиксировано ли смещение точек на хроноспиралях?..

– Приборы зарегистрировали, – скороговоркой заметил Строптивый.

– А люди? Как они? Повлияло ли это на их поведение? – явно обрадованный выпалил он одним духом.

– Нисколечко.

От досады Пытливый сморщился, поцыкал, немного помолчал, а потом, прикрыв глаза, проговорил:

– Значит, я заблуждался. Дело не в скученности точек… Дело в широте контактов мантии личного времени каждого человека с иными, высшими спиралями Пространства-Времени. А это, по всей видимости, програмируется здесь…

Но Строптивый не дал ему больше говорить.

– О результатах и выводах потом, – остановил он его и с шутливой строгостью прикрикнул:

– Хватит разлеживаться, варвар! Ты что, забыл?! Мы должны лететь в наш особнячок. Он нас ждет уже пять месяцев.

– Сорок лет, папа, – поправил его Пытливый.

– Да, сорок лет… И еще там, – Строптивый показал на выход и с лукавой загадочностью добавил:

– Тебя кое-кто дожидается.

…Она стояла спиной к нему. Светящиеся пряди волос лунным светом струились до самого пояса. И она повернулась к нему. И на груди ее он увидел свой земной талисман. На тяжелой золотой цепи висела камея. Она была сделана из камня, упавшего с небес, в который мастер-ювелир вкрапил бриллианты в форме открытой ладони – точной копии его родимого пятна.

– Это кусочек от вечности. Подарок Аттилы, мой милый, – тихо сказала Камея.

Открытая ладошка, сверкая, приветствовала его в Великом Кругу Миров. И Пытливый вспомнил о чем он просил Лепесту, когда был Великим Аттилой.

КОНЕЦ