Текст книги "Никто, кроме президента"

– Честное ооновское, – поклялся я. – Станцует. Зуб даю. Мне программу прислали по факсу.

– Тогда я возьму с собой стереотрубу… – в радостном оживлении сообщил мне Сердюк. Но тут же, покраснев, добавил с преувеличенной деловитостью: – …в смысле чтобы зрительный зал сверху осмотреть. На предмет снайперов.

3. ШКОЛЬНИК

– …Нет, Федя, это не Жванецкий! Напоминаю, что до третьего раунда можно было не спешить называть имя гостя. К сожалению, наш Федор Петрович Кашинцев, сектор номер три, поторопился и не угадал. Но! Его идея была интересной и остроумной. Давайте же поаплодируем Федору Петровичу. На сегодня он выбывает из игры, а мы с вами уходим на пять минут рекламы!

На мониторах пошла веселенькая компьютерная заставка. Дети с поросячьим визгом устремились кто в туалет, кто к автоматам с бесплатной «Пепси» и леденцами. Я же утер трудовой пот и поплелся из студийного павильона на лестницу – курить и расслабляться.

Расслабиться не вышло. Едва я запалил свою «Яву», как услышал сверху:

– Добрый ве-е-е-чер, Лев Абрамович!

По лестнице спускались Миша Леонтьев вместе с каким-то болотным хмырем полузнакомого вида. То ли социологом, то ли сексологом, то ли астрологом – вечно я путаю этих довольных жизнью дуремаров, перебегающих с канала на канал. Миша, как всегда, был со мною барственно-приветлив, зато полузнакомый хмырь не церемонился. Проходя мимо, он похлопал меня по плечу и хихикнул: «Привет, Школьник!» А на середине лестничного пролета обернулся и дурашливо продекламировал: «Учиться, учиться и учиться!»

Скотина, уныло подумал я. Еще один фигляр хренов – какой, интересно, по счету у меня? Стотысячный, наверное. Ну почему, скажите на милость, мне не быть хотя бы Рабиновичем? Достойная фамилия. Откровенная и прямая. С отчасти криминальным – что сегодня небесполезно – намеком на того самого Рабиновича, который ходил на дело. Ладно, пусть не Рабинович. Я даже готов носить неразгрызаемую, как старая слежавшаяся вобла, фамилию Каценеленбоген и с затаенным ехидством наблюдать за муками кадровиков. Но не повезло. Наш еврейский бог оказался таким же чертовым юмористом, как и его скандинавский кореш, глумливый пакостник Локи. В результате я родился Школьником.

С этим клеймом более-менее терпимо было только в школе. Уже в Гнесинке, где я постигал теорию музыки, каждый третий баритон и каждый второй бас считали необходимым гыгыкнуть при встрече и сморозить какую-нибудь глупость про школьника, забывшего дома дневник. В армии сержант-молдаванин, кряжистый, как старый бук, и такой же башковитый, упорно считал меня второгодником, которого выпихнули на срочную из последнего класса. В музыкальном журнале, куда я после армии пришел в отдел критики, меня держали за малыша лет двадцать и продолжали посылать за пивом и сигаретами, даже когда я приблизился к сороковнику и стал ответсеком. «Эй, Школьник, сгоняй по-быстрому в магазин! Ну не упрямься, коллектив ждет, давай-давай!» Одно время я был близок к тому, чтобы сдать бастион и взять фамилию жены. Но та, как назло, носила старинную поповскую фамилию. От превращения в Льва Абрамовича Крестовоздвиженского меня удержало природное чувство гармонии.

При совке я был приговорен до старости ходить в юношах. Моя фамилия настраивала всех на легкомысленный лад. Таких не выдвигали на большие посты – что, мол, еще за Школьник в нашем взрослом учреждении? Не смешите серьезных людей. Началом своей карьеры в правительстве я был обязан путчу и недолгому демократическому разброду в кадрах, когда на должности ставили кого ни попадя – лишь бы не идиот и не красный. В своем Минкульте я поднимался по ступенечкам, не пропустив ни одной: референт, ведущий специалист, завотделом, завсектором, замминистра, первый замминистра и, наконец… Ура-ура. Школьник стал начальником. Удивительно, что из министров меня турнули лишь при Волине, и то далеко не сразу, а когда премьером поставили Клычкова. В прежних правительствах, где тон задавали аспиранты и завлабы, был уместен и Школьник. В новом кабинете министров, очень похожем на старый партхозактив, Школьнику места, само собой, не нашлось. Вместо меня на культуру бросили Колюню Соловьева, моего однокашника по институту Гнесиных и не то двоюродного, не то троюродного племянника «Подмосковных вечеров». Номенклатурный зад анкетно безупречного Колюни за три секунды овладел моим бывшим креслом. Я в нем хотя бы ерзал. Теперь оттуда не слышны даже шорохи…

– Лев Абрамыч! – На лестницу высунулась очкастая голова моего режиссера Татьяны. – Рекламный блок закругляют через полторы минуты, детей мы уже согнали. Я иду за пульт, и вы не задерживайтесь.

– Да-да, – сказал я, – докуриваю.

Не надо думать, что я не страховался и заранее не подстелил себе соломки. Подстелил, аж целую копну. Мой всегдашний пессимизм сделал меня осмотрительным. Еще за полгода до финального пинка я зарезервировал себе проект на главном федеральном канале. Прямой эфир дважды в неделю, прайм-тайм, развлекательно-познавательное шоу «Угадайка» для всей семьи. Кому, как не Школьнику, работать с детьми? Я вписался. Нет шоу, кроме «Угадайки», и Лев Абрамыч – пророк ее! Две дюжины сопляков от пяти до пятнадцати за час сорок, минус реклама, должны сообразить, что за гость прячется под маской. Моя задача – отвечать на их наводящие вопросы. Задача гостя – молчать в тряпочку, но быть готовым к шестиминутному монологу в конце, когда его разоблачат. Несложно. Даже детсадовец поймет…

– Лев Абрамыч! Время!

– Иду, господи, иду.

На полпути я попался в руки гримеру, обсыпавшему мне пудрой нос, лоб и одну щеку, а затем возник на подиуме – в то мгновение, когда рекламщики убрали заставку.

– Итак, друзья, мы открываем заключительную часть игрового шоу «Угадайка». Напоминаю, что у каждого игрока осталось право всего на один вопрос ко мне, потом им придется дать свой ответ… Та-ак, вижу. Поднесите микрофон к сектору один. Всем внимание: вопрос задает Иван Васильевич Коновалов!

Иван Васильевич, белесый клоп лет пяти, напрягся от волнения и выдал:

– Лев Абламыч, он подалки любит далить?

Я скосил глаз в свою шпаргалку. Хм. Ничего такого о нашем госте там не говорилось. Но, с другой стороны, кто же не любит делать подарки близким? В моем бегунке нигде не сказано, что он – патологический жмот. Значит, импровизируем в пользу клиента.

– Думаю, Ванечка, что любит.

– Тогда у меня есть ответ. Это… это… это Дед-Молоз!

Весь первый сектор, где подобрались такие же клопы, довольно зааплодировал, убежденный в победе своего Вани. Из крайнего, шестого сектора, где давно не верили ни в Деда-Мороза, ни в деда Мазая, ни даже в Шварценеггера, наоборот, раздались свистки и дружное улюлюканье. Сектор номер три состорожничал и промолчал: ровесники Феди Кашинцева в существовании нашего Мороза уже сомневались, но импортный Санта-Клаус был для них пока непреложной реальностью.

– К сожалению, это не Дед-Мороз. – Я развел руками. – Иван Васильевич Коновалов на сегодня выбывает из игры. Но его смелая версия достойна специального приза «Угадайки». Аплодисменты! Сектор шесть, присоединяйтесь. Будете свистеть, засчитаю вам поражение.

Детские ладошки не могли отбить нужных децибел, и Татьяна с пульта прибавила к ним пару слоев «фанеры». Под коллективные звуки оваций Ванечку утешили огромной, в половину его роста, красной пожарной машиной. А я тем временем уже направлялся к новому игроку, который рвался в бой.

– Микрофон – в сектор четыре. Вопрос задает Дмитрий Дмитриевич Ванюков. Слушаем тебя, Дима.

Дмитрий Дмитриевич, весь состоящий из кудряшек и длинного острого носа, припал к микрофону и требовательно спросил:

– Лев Абрамыч, он – умный?

Даже не будь у меня в шпаргалке длинного списка книг и статей гостя, я бы не затруднился с ответом. Мужик, способный обаять мое начальство, не мог быть дураком по определению. В среднем у нашей «Угадайки» восемь выходов в месяц, и шесть кандидатур из восьми мне спускают сверху. Господин Желтков – такой вот назначенец. Обычно мне навязывают пергидрольных кинодив, чьих-то любовниц. Или раскрученных дам-беллетристок, чье-то обеденное чтиво. А этот вдруг оказался экспертом-аналитиком. Спецом по акулам капитализма, мамочки родные! Наверное, акулы из руководства канала поощряют тех, кто верно их сосчитал. Или чего-то у них мудро не досчитался.

– Умный, – подтвердил я. – Ого-го какой умный.

– Тогда я могу дать ответ. Это – президент России Волин!

Все секторы, с первого по шестой, без напоминаний заплескали бурными аплодисментами. Условный рефлекс на имя. Я закусил губу, чтобы не фыркнуть прямо в камеру. Эх, ребятки, и всыпят же дяде Леве в понедельник на планерке! Упало каменное слово, всуе! Ужас, потрясение основ! Дитя задело Его Величество! Опять Ленц будет ругаться: баловство с прямым эфиром пора кончать, у нас нет гарантий от… у нас нет уверенности в… у нас нет оснований для… Ля-ля-ля. Как же начальство не допрет, что две трети рейтинга «Угадайки» держится на детском лепете? Мы ведь последняя на ТВ программа, где на всю страну еще могут ляпнуть наивную ересь. Остальные шоу трижды подчищают до полной стерильности. Вот они и собирают свои три процента.

– Увы, Дмитрий Дмитриевич тоже не угадал и выбывает из игры. Думаю, у президента России много государственных дел. Ему, наверное, сегодня некогда.

– Может, он придет к нам в другой раз? – Димин нос поник.

– Все возможно, – не стал я спорить, обеспечив себе еще один втык от начальства. Мы-то, взрослые, знаем, что президенты у нас никогда не приходят на ТВ. Иногда они разрешают телевидению самому прийти к ним.

Многоопытная Таня в аппаратной врубила запись рукоплесканий, а мне издали махнули картинкой с силуэтом рояля. Это был наш условный знак: рояль в кустах. Если время поджимало и детки киксовали, в дело вступал засланный казачок. Уже вторично за сегодня мне приходилось выдвигать «рояль». Утром, когда программа шла на Сибирь и Дальний Восток, команда-один тоже споткнулась на этой кочке. Тогда выручила рыжая Светик из сектора четыре, дочь звукооператора Бочарова. Она знала ответ. Теперь пробил час для сына нашего помрежа. Данилку Черногуза внедрили в шестой сектор. Парень имел внешность типичного «ботаника», поэтому его всезнайство не должно было вызвать подозрений. Та-ак, он уже руку тянет. Я перенес микрофон к шестерке, Данилка отбарабанил свой вопрос и дальше все пошло по сценарию. Мой ответ – его игра в задумчивость – имя – аплодисменты – срывание маски – финальный монолог гостя – опять аплодисменты – музыкальный отыгрыш – титры. Уфф!

После эфира маленький сутулый Желтков, сам похожий на вопросительный знак в чехле пиджака, вышел со мною на лестницу. И довольно сухо спросил:

– Последний парень, Данила, опять был подставным?

Мне с трудом удалось спрятать раздражение. Мало ему акул. Ему хочется, чтобы и дети узнавали его великую персону.

– А как же иначе? Вы ведь, извините, не Кристина Орбакайте.

Желтков кольнул меня острым неприязненным взглядом. Или мне померещилось? Ведь миг спустя он уже вздыхал: «Понимаю, Лев Абрамович, понимаю…» – да при этом так жалобно кривил личико, что мое раздражение сразу иссякло. И чего я, в самом деле, цепляюсь к бедолаге с круглой спиной и яичной фамилией? В школе его наверняка дразнили Желтком. А он был безответно влюблен в первую красавицу класса и дарил ей гранатовый браслет…

Я чуть не сунул ему напоследок какой-нибудь утешительный приз от программы «Угадайка», но вовремя вспомнил, что у меня остались одни пожарные машины.

Покурить в одиночестве мне, конечно, снова не удалось. Едва-едва я расстался с Желтковым, как по лестнице шумно затопал, поднимаясь, жизнерадостный Буба Кудасов, ведущий ток-шоу «Щедрость».

– Салют педофилам! – деловито пропыхтел он. – В Большой послезавтра идешь на «Марфу-посадницу»? Темка Кунадзе, гений, все там перевернул по последнему писку. Стрельцов с боярами и куполами оставил, типа для патриотизма, но прибамбасы – чисто хайтековские: свет, голограммы, па-де-де на выносной платформе и все такое. Мусатов билеты уже распределяет, имей в виду. Дают строго по два на редакцию, потому что спектакль пафосный – будет полно випов, включая Самого в царской ложе… Ну, идешь?

– Не-а, – ответил я. – У меня послезавтра эфирный день. И к патриотизму с боярами на платформе я, знаешь, не очень…

– Лева-Лева, ты не русский, – погрозил мне пальцем Кудасов и, заговорщицки мигнув, добавил густым шепотом: – А Волина ты сейчас шикарно подколол, ребята из новостей со стульев упали. Молодчина! «У президента много дел», «президенту некогда»… Ясен перец, где намек. Информационщики уж забыли, когда их в Кремле за людей считали. Им теперь суют в рыло минуту протокольной туфты – и крутись, как хочешь…

– Не было никаких намеков, – разозлился я, но Кудасов уже пыхтя одолевал новые ступеньки и, победив очередной пролет, крикнул сверху: «Будь здоров, школяр!»

После общения с Бубой у меня зверски заныла башка, от переносицы и выше. Вот гады, недовольно подумал я, вот партизаны кухонные. Нашли себе пионера-героя Львиное Сердце. Теперь рядовым втыком мне уже не отделаться. Мистер-твистер, бывший министер, схлопочет по полной – практически ни за что. Ну какой я, к чертям собачьим, Лев? Такой же ягненок, как и все.

Я спустился на лифте за анальгином в аптечный киоск внизу, где бессменно царствовал высокий жилистый старик в белом халате – Мих Саввич. Он и сейчас был на посту. Расплачиваясь с ним за таблетки, я вдруг увидел, что цена на пачке отечественных презервативов криво зачеркнута от руки и указана новая, раза в три выше. Забавно. Не прохлопал ли я демографический взрыв? Или залежи латекса в мире пошли на убыль? Я, правда, бросил большой секс, но спортивный интерес во мне не угас. Потому я полюбопытствовал, отчего взлетели цены.

– Ха! Вы что, молодой человек, не знаете? – Мих Саввич строго уставился на меня. – Вас в школе не научили газеты читать?

И я тут же ощутил себя второгодником, забывшим дома дневник.

4. МАКС ЛАПТЕВ

Самый сильный голос – у бывшего президента России. Я своими глазами видел, как с потолка сыпались хрустальные подвески люстр. Но и наш генерал Голубев орать умеет неслабо.

Минут пять в кабинете шефа буйствовал настоящий ураган. Дрожали стеклопакеты в окнах, ходуном ходили большие напольные часы, нервно подпрыгивали коллекционные зажигалки на полках, бутылка шотландского виски сама выглянула из-за кожаных корешков юбилейного многотомника «История ВЧК – КГБ». Даже привычная ко всему голубевская секретарша Сонечка Владимировна пару раз отвлекалась от свежего номера «Каравана историй» и заглядывала в кабинет с веником и совком: не пора ли сметать в кучку то немногое, что осталось от капитана Лаптева, испепеленного грозным шефом?

Генерал припомнил мне все. Мою развязность. Мое неуважение к старшим по званию. Мою нечуткость к интересам Конторы. Мои не сданные в 1989 году нормы ГТО. И, разумеется, мое обыкновение злостно опаздывать, когда срочно вызывают с рапортом. Дважды капитанские звездочки готовы были с мясом вырваться у меня из погон и дважды опасный вихрь проносился мимо. В конце концов шеф устал. От громового тона он перешел к укоризненному. Полтергейст его завершился почти мирной репликой:

– И не стыдно тебе, Макс, сомневаться в нашей работе?

– Ой как стыдно, товарищ генерал, – соврал я, устремляя глаза на «Историю ВЧК – КГБ». – Но…

– Молчи, лучше молчи, – утомленно отмахнулся от меня Голубев. – Ну хорошо, злодей. Официально заявляю тебе, что наше Управление не причастно к пропаже Звягинцева. Просто нет, усек?

– Так точно, – ответил я.

Теперь генералу можно было верить, хотя гримаса благородного укора на его лице сама по себе стоила недорого. Давно общаясь с шефом, я усвоил, что есть три разных вида голубевского «нет». Самый скверный – третий вариант: «Я такого приказа не отдавал». Это надо понимать так, что импульс шел с самого верха и, хотя нам все не нравится, механизм запущен. Второй вариант – отрицание уклончивое: «Насколько мне известно, нет». Это значит, что кто-то проявил рвение снизу, но Голубев пока не выбрал, на пользу это Конторе или во вред. Сейчас, однако, прозвучал вариант номер раз – отрицание категорическое, безо всяких оговорок. То есть мы тут совсем не при делах. Уже легче.

– Значит, хамить мне больше не будешь? – Шеф вытащил из кармана безразмерный платок в крупную синюю клетку и стал промокать лысину. Жест означал: вали, пока цел.

– Никак нет, товарищ генерал. Да я вообще-то…

– Кру-гом!

Голубев жахнул с размаху кулаком по столу. Ударной волной меня вышибло за дверь, протащило по коридору и трем лестницам, внесло в мой собственный кабинетик и шмякнуло в рабочее кресло. Картонная папка с материалами по Звягинцеву, влетевшая одновременно со мной, спланировала ко мне на рабочий стол. Деваться некуда: начнем мозговой штурм.

В папке оказалось полдесятка целлофановых файлов со скудными бумажками внутри – в основном, компьютерными распечатками и тусклыми ксерами с изначально бледных оригиналов. Перво-наперво я убедился, что уголовное дело о похищении резинового олигарха никакая прокуратура еще не возбуждала. Так я и думал. Славно, славно. Жена Сусанна успела перебаламутить французов и обозлить моего шефа, но с элементарным заявлением в органы не поспешила. А дела такого рода у нас открывают по инициативе родных и близких. Пора бы знать, госпожа Звягинцева. Реагировать на каждый газетный чих, не оформленный в виде официальной заявы, прокуроры не обязаны. Редко-редко бывает, когда им положено шевелиться самим. По факту. Это если, допустим, ниндзи в масках вломятся в офис резинщика, стрельнут в потолок, разрубят шкаф самурайским мечом, уронят клетку с попугаем, положат охрану мордами в ковер и утащат хозяина в неизвестном направлении. Состав преступления налицо, материальный ущерб нанесен, птичку жалко… Имело место такое? Зафиксирован факт выноса господина олигарха? Есть свидетели? Нет. Нет. Нет. Стало быть, побоку официоз. Пока я избавлен от необходимости заполнять стандартные формы, комплектовать следственную бригаду и садиться на короткую цепь оговоренных в законе сроков делопроизводства. Я – свободный художник. Гоген от ГБ. Моя миссия – приватная, ознакомительная. Я могу обо всем спрашивать и ни за что не отвечать. Эх, всегда бы так!..

После беглого просмотра я отложил на край стола три файла. Один – с аннотированным списком предпринимателей, кому Звягинцев так или иначе мог перейти дорогу. Другой – с развернутым перечнем тех, кому он не люб по каким-то иным причинам. И еще один файл – краткое досье госпожи Сусанны на четырех страницах. Все это мы тщательно изучим, но немного позже.

Сперва базис. Вот профильные активы Звягинцева: резина такая, резина сякая, резина крученая, резина верченая, цеха переработки, цеха утилизации, сеть складов, сеть аптек, вспомогательный транспорт. И так далее. Угу. Нарушений не замечено. Перед Минприродой – чист, перед СЭС – чист, перед Пенсионным фондом – чист. На десятое число текущего месяца налоговых задолженностей опять-таки ноль целых ноль десятых. Последнее, впрочем, ничего не значит. ФНС – такое странное место, вроде Зоны у Стругацких, где законы имеют обратную силу. Стоит там вылупиться паре свежих поправок к Кодексу, как господам бизнесменам врубают счетчик за все дела минувших дней. Правда, тикает у всех, а дань взимают выборочно. Дернешься – тебя будут показательно трясти дважды в сутки. Проявишь лояльность – и царские мытари позволят тебе утечь меж пальцев гражданки Фемиды. Сдается мне, Звягинцев из породы лояльных. И щедрая Родина платит ему той же монетой.

Теперь поглядим на непрофильные активы. Тоже все как будто в рамках. Контрольный пакет Калининградской верфи. Блокирующий пакет в «Бридж-банке». Фабрика надувной игрушки в Нижнем плюс региональная сеть игрушечных магазинов «Ежик резиновый». Завод автомобильных свечей в Самаре. Завод пластмассового литья в Воронеже. Два разреза – точнее, мелких разрезика – в Якутии, оба законсервированы с конца 90-х; надо понимать, и выработки нет, и выбросить жалко. Еще что? Завод прохладительных напитков в Саратове. Цветочный бизнес в Орле. Торговый центр в московском Митино, вместе с прилегающим базаром под открытым небом… Постойте, не с ним ли рядом рвануло в конце августа?

Дело было громкое – в буквальном смысле. Но почти бескровное, несмотря на лунный пейзаж, образовавшийся вокруг воронки. И раз никого из прохожих всерьез не задело, наша отважная милиция быстро списала ба-бах на бытовое хулиганство. Удобная статья! Фонарь кому поставили – она, ларек подломили – она же, бомбу взорвали – опять юные хулигангстеры, ничего больше… А вдруг то было Звягинцеву предупреждение? Положи под крыльцо Донского монастыря конверт с миллионом долларов, иначе вдругорядь грохнем чего поближе. Подпись: Фантомас… Э нет, в Москве так глупо давно не наезжают. Это примерно то же, что с берданкой и на кляче затеять погоню за «Красной Стрелой» с целью грабежа. Для порядка я, конечно, проверю, не откинулся ли недавно с зоны какой-нибудь патриарх рэкета. Эдакий, знаете ли, ветеран эпохи первоначального беспредела. Отмотал свою пятнашку, выкопал в огороде мешок с динамитом и… и почему я не писатель? Целую историю уже сочинил. В жанре ненаучной фантастики.

Вернемся, однако, к нашему Звягинцеву. Где я остановился? Вот. Девятая строчка сверху, торговый комплекс в Митино. Десятая строчка и ниже – пошла одна Москва: доля в матрешечной торговле на Арбате, пай в казино «Вишенка», видеопрокат на Маросейке… Стоп, а это еще что за зверь? «Sulico International» на углу Большой Якиманки и Хвостова переулка. Место помню, а «Sulico» там – нет. Хотел бы я знать, как читается первое слово? Залико? Маленький зал? Зал и компания?

Минут пять я ломал голову и уже собирался искать разгадку в Интернете, как вдруг меня осенило. Господи, да это же «Сулико»! Ну да! Отличный ресторанчик грузинской кухни, где мы с Ленкой не раз тратили мои премиальные. Лобио там на уровне, хотя не более того, зато хинкали и особенно шашлык, по-моему, первые в городе. Интересно, часто ли хозяин навещал свое заведение? Лучше бы реже, а то в неволе его пригнет желудочная ностальгия. Похитители редко балуют жертв разносолами. Те, что позлее, могут и баландой накормить. Те, что погуманнее, принесут фаст-фуд из «Макдональдса». Но уж, конечно, таких блюд, как в «Сулико», Звягинцеву не видать.

Я сглотнул голодную слюну и решительно полез в сейф, где меня ждал брусок китайской лапши.