Текст книги "Улица младшего сына"

За соседним столом двое только что подсевших командированных в стоящих коробом брезентовых плащах с капюшонами, положив на колени туго набитые портфели, нетерпеливо оглядывались. Они, наверное, тоже ждали официанта. Потом один из них поднял латунную пепельницу и постучал ею о тарелку, на которой стоял горшок с хилой гортензией. К ним сейчас же подлетел официант.

Тогда Володя тоже взял пепельницу и забарабанил ею о тарелку.

– В чем дело, мальчик? Что за стук?

Шаги и голоса в этом зале отдавались где-то под потолком, и мальчикам показалось, что и голос прозвучал отткуда-то свыше. Но наконец и к ним подошли.

– Пожалуйста, дайте нам две… – Володя посмотрел на отложенные в сторону деньги, – нет, три булки и порцию халвы.

– Еще что пожелаете?

Володя был крайне польщен, что с ним говорят на «вы» и так вежливо. Он готов был из благодарности заказать все, что виднелось за стеклом буфета, но, покосившись опять на деньги, выложенные возле пепельницы, отвечал:

– Больше ничего не пожелаем.

Когда они выходили из вокзала, к ним подошел милиционер.

– Долго себя ждать заставляете! Где пропадали? – сказал он.

Мальчики убито переглянулись, но Володя только плечами пожал:

– Никто у нас не пропадал. Это вы нам говорите, дядя?

– «Дядя, тетя»! – прервал его милиционер. – Нечего зубы заговаривать!

– Да что вы, товарищ милиционер, – быстро сообразил Володя, – вы обознались, наверное? Мы все три брата, наша фамилия Терещенко. Мы приехали к своей родной бабушке.

– Ну ладно, пока пойдем к дедушке! – не улыбаясь, сказал милиционер и на всякий случай взял Володю за локоть.

– Пожалуйста, без рук! – обиделся Володя.

– Ладно, можно и без рук, – согласился милиционер. – Только давай уж на совесть, чтобы не бегать. Все равно поймаю!

Их привели в дальнюю комнату на вокзале, где за столом сидел человек в фуражке, с такими длинными сивыми усами, толстыми под носом в тонкими на концах, что казалось, будто он придерживает верхней губой веретено.

– Ага, прибыли! – закричал он устрашающе, басовито громко и для большего эффекта еще хлопнул рукой по бумагам, лежащим перед ним на столе. – Это еще что у меня за побродяги?! Это вы что придумали? Это что?.. Это как так?.. А?..

Донченко заробел, лицо его стадо плаксивым. Кругляков спрятался за спину Володи, а Володя, который не переносил, когда на него начинали кричать, сразу очень рассердился и, видя, что дело уже все равно пропало, подошел к столу начальника, ухватился за край его и звонким, высоким от волнения голосом сказал:

– А что вы кричите? Мы разве украли что-нибудь?

– Как? Спрашиваешь? Вопросы задаешь? Мне… Что?.. – загремел начальник.

– Вы, пожалуйста, не кричите на нас, – повторил Володя, – Раз вы советский начальник, а мы советские ученики, так и надо говорить как надо… то есть следует говорить как следует… Моя фамилия Дубинин Владимир. У меня папа моряк дальнего плавания… А это Кругликов Аркадий… У него папа доктор. А это Донченко Михаил. Мы приехали на экскурсию.

– Что… Как?.. Гм… А?..

Начальник оторопело взглянул на мальчиков, привстал, снова опустился на стул, поглядел Володе в глаза и сказал вдруг тихо, совсем иным голосом, словно про себя:

– На вас не кричать, так вы неизвестно куда еще заедете! Скажи пожалуйста, как разбираться стали! А кто вам дал право без спросу из дому уезжать? Вон – три телеграммы уже о вас тут пришли. Да по селектору еще передали. Людей мне на всех выходах ставить пришлось. Нет, скажи пожалуйста, а?.. И не крикни на них! А как же я должен с вами разговаривать, интересно? – Голос начальника крепчал. – «Добрый день, с благополучным прибытием, спасибо, что посетили ваш город! Не желаете ли посмотреть исторические достопримечательности?» Так, что ли? – И он опять загрохотал: – А?.. Я спрашиваю!..

– А мы, товарищ начальник, вот для того и приехали, по истории…

Милиционер, приведший мальчиков и стоявший позади них, даже рукой себя по бедру хлопнул:

– Эх, и мальчишки – бой!

– Хлопунин! – рявкнул начальник. – Что за звук! Тихо там! Отведи их в дежурку! Сейчас из Керчи целый эшелон ихних мамок прибудет!

Милиционер, которого начальник назвал Хлопуниным, вывел мальчиков и усадил их на широкую длинную скамью, которая стояла возле двери кабинета начальника.

– Ну вот и сидите тут покуда и дожидайтесь. Сейчас матери приедут, вам еще не то будет! Экспедиторы! Научные работники! В школе-то учитесь вы хорошо?

– Хорошо, – твердо отвечал Кругликов.

– Кто как, – уточнил Володя. Донченко вздохнул и промолчал.

– Что же это вам… теперь про Феодосию нашу на уроках объясняют?

– Нам про Керчь объясняли, а уж мы хотели заодно и вашу Феодосию выучить.

– У нас город хороший, – убежденно сказал Хлопунин. – Учить тут, конечно, мало чего есть, а поглядеть стоит. Айвазовский – художник был знаменитый. Слышали? Бурю на море рисовал. Ну, иногда и тихую погоду. Только больше все бурю… Между прочим, в прошлом был наш житель. Теперь, конечно, давно уже помер. Но есть картины, целая галерея. Посмотреть стоило бы, раз вы мальчики такие любопытные. Недалеко тут, как выйдете из вокзала.

– Да, сами забрали, а теперь раззадориваете!

К дверям кабинета подошла полная перепуганная женщина. Она еще раз порылась в раскрытой дерматиновой сумочке, захлопнула ее, громко щелкнув замочком, охлопала себя по всем карманам и издала низкий, протяжный стон:

– Украли… или потеряла. Нигде нет. Хорошее дело! Она взялась за ручку двери и обратилась к Хлопунину:

– Где ваш начальник главный! Тут ваш начальник?

И, получив утвердительный ответ, сильно забарабанила кулаком в дверь кабинета. Из-за двери послышался голос начальника. Женщина резко рванула на себя дверь и вошла в кабинет.

– Он ей сейчас покажет! – предсказал Володя.

– Это что же у вас за порядки? – послышалось из кабинета. – Товарищ начальник, у меня из сумочки паспорт пропал. Вот сейчас только был, в уже нет! За чем же вы смотрите тут? Для чего вы тут посажены?

Мальчики прислушивались замирая: сейчас, предвкушали они, раздастся оглушительный бас начальника – и женщина, кубарем выкатится из кабинета. Но, к их удивлению, голоса начальника не было слышно, из кабинета доносился только раздраженный крик женщины, потерявшей паспорт. Когда она замолкла, слышно было, как кто-то тихо отвечал ей – слов даже нельзя было разобрать.

– Эге, – проговорил Володя на ухо своим спутникам, – сразу теперь тихим сделался…

– Это кто? Жевлаков? Начальник, что ли? – подивился милиционер. – Да он у нас всегда тихий. Голосу не услышишь. Это он на вас нарочно так. Когда он меня отряжал за вами, так говорит: «А ну, давай их сюда, путешественников, я их, говорит, сейчас продеру с песочком! Раз, говорит, дома не управляются, так я их сам перевоспитаю, припугну, чтоб неповадно было».

Дверь кабинета начальника растворилась, и откуда вышла женщина, потерявшая паспорт.

– Где я буду искать? – крикнула она, оборачиваясь в дверь. – Я уже везде переискала, теперь вы ищите!

– Вы не волнуйтесь, гражданка. Поищите лучше как следует, – раздался из кабинета мягкий, успокаивающий голос начальника.

Он подошел к самым дверям, увидел мальчиков и сейчас же рявкнул, топорща усы:

– Сидеть у меня, сидеть! А?.. Я вам дам, шатущие!

Время тянулось очень медленно. Мальчикам надоело сидеть в дежурке. То и дело сюда входили милиционеры, оборачивались на ребят, спрашивали у Хлопунина:

– С поезда?

– С поезда, – отвечал Хлопунин.

– Задержал?

– Да, пришлось.

– Зайцы, что ли?

– Нет, – отвечал Хлопунин. – Научные работники.

– Это по какой же науке?

– По науке «бери ноги в руки».

– Ну это, видно, наука новая!

– Вот у них в Керчи уже обучают.

Все смеялись, поглядывая на нахохлившихся ребят.

Прибежала давешняя тетка, та, что потеряла паспорт.

– Нашелся! – крикнула она, распахивая дверь в кабинет начальника. – Нашелся! В чемодан я его засунула. Вот ведь оказия!..

– Бывает, – только и сказал начальник. Наконец в соседней большом зале люди забегали, заторопились. Двинулись к выходу на перрон носильщики. Из кабинета вышел сам начальник. Он покрутил кончики своих веретенообразных усов, застегнул плащ на все пуговицы, поправил фуражку, сказал Хлопунину:

– Побудешь тут, а мне встречать придется… Ну вы, стрекачи, историки, марш живо со мной!.. Куда идешь?.. Куда? Берись за руки, вот так! Шагай! За мной!..

Он вывел их на перрон, выстроил в ряд:

– Вот, становись. Так и стойте для всеобщего обозрения.

Гудок, пар, широкие тени, перемежающиеся узкими светлыми расщелинами, налетели на вокзал, все заслонили и заглушили. Над головой ребят проплыли вагонные окна, сперва быстро, потом медленно. Поезд остановился.

– Вот они, тут все! – раздался голос Евдокия Тимофеевны. – Слава тебе господи! Целы, невредимы!..

Она торопливо выбралась с площадки вагона, ступила с лестницы на перрон. За ней показалась мама Аркаши Кругликова. Потом сошла на землю мать Миши Донченко. Все три матери кинулись к своим чадам, которые от смущения продолжали держать друг друга за руки, как приказал начальник. Послышались укоризненные восклицания, сетования, вздохи, всплескивания рук. Начальник вежливо козырял матерям и касался мизинцем острия своих усов.

– Принимайте, гражданки! Груз в полной сохранности. Пришлось немножечко пошуметь с ними. Но что делать… Пожалуйста, забирайте всех троих.

– А где же Янечка? – раздалось вдруг позади. И из соседнего вагона выскочила четвертая мать. – Куда вы дели моего Янечку? Я вижу Володю, я вижу Мишу, и Аркаша тут, а где же Яня?..

Начальник свирепо посмотрел на нашу троицу:

– Что? Четвертый был? Сбежал?! Простите, гражданка, в телеграмме ясно сказано – трое. Откуда же четвертый?

– Мне мальчики на улице сказали, что Яня пошел к Дубинину… Где мой Яня, я тебя спрашиваю!

– Да не знаю я, где ваш Яня, что вы, на самом деле! Я его утром видел, он к морю пошел.

– Ну, так я и знала! – сказала Янина мама, почему-то вдруг успокоившись. – Это он, значит, опять к рыбакам удрал. А я думала, что заодно уж с вами, хотела поймать его. Ничего, пусть только явится!..

Все пошли в кабинет начальника. Мамаши вынули из сумок и узелков бутерброды, но мальчики гордо отказались от еды:

– Спасибо, мы уже покушали.

– Нас Володя накормил, – пояснил Кругликов.

– Три булки, да еще халву, – добавил, жмурясь. Донченко. Он, видно, и сейчас был бы не прочь закусить, но ему неловко было перед Володей, так щедро его угостившим, и он заставил себя отвернуться от материнского узелка.

Матери были так счастливы, что нашли своих сыновей, которых они уже с перепугу сочли пропавшими без вести, что сперва даже и не ругали мальчиков. Только пообещали, что главное еще будет дома…

И тогда упрямый Володя решил, что можно действовать:

– Мама, ну ты потом меня дома поругай, а сейчас уж все равно приехали – давай пойдем посмотрим раскопки и как отсюда Митридат видно.

– Не будет тебе этого удовольствия! – рассердилась Евдокия Тимофеевна. – Ты лучше проси, чтобы отцу я ничего не говорила, когда он вернется. А то вот будешь иметь вид и с той и с этой стороны! – Она резко отвернулась от Володи. – У, глаза бессовестные, смотреть на тебя не хочу! До сих пор сердце не на месте…

– Так все равно же поезда еще два часа ждать.

– Вот и будешь тут сидеть! И не смей ни на шаг от меня отходить!

Володя вздохнул, но тут неожиданно помог грозный начальник:

– Да сводите вы их, раз у них такой интерес имеется. Ведь не отвяжутся или еще раз убегут. Нет уж, прошу вас, забирайте их отсюда и ведите куда угодно, только чтобы я их больше не видел. Полдня на них ушло!.. Что?.. – гаркнул он, повернувшись к мальчикам. Усы его стали остриями вверх. – У меня чтоб это в последний раз было! Ясно? А?.. И все!

И кончилось дело тем, что матери, посоветовавшись друг с другом и решив, что ждать на вокзале поезда два часа скучно, уступили просьбам ребят и отправились с ними смотреть Феодосию.

Они шли по чистеньким улицам. Много домиков было старинной архитектуры, с аркадами. За домиками с колоннами поднимались отовсюду видные, временем обгрызенные развалины генуэзских башен. С моря дул свежак… Флаги разных стран играли над крутыми кормами пароходов у причалов.

Когда проходили мимо ворот порта, оттуда вышел высокий моряк в брезентовом плаще и фуражке торгового флота. Он уже свернул было за угол, но внезапно обернулся и остолбенел в изумлении. Глянув на него, Володя быстро юркнул за спину матери.

– Дуся?! – поразился отец. – Ты это что?.. И Володь-ка тут?.. Э, да у вас тут целая экскурсия! Что же вы мне не сказали? А я с вечера пришел, гружусь… Скоро отваливать…

– Здравствуйте, Никифор Семенович, – заговорили наперебой мамаши, сами смущенные до крайности.

– Папа, мы идем смотреть раскопки, – быстро нашелся Володя.

– Не слыхал, не слыхал, чтобы вы собирались, – пробормотал, подозрительно приглядываясь к смущенным лицам жены и сына, Никифор Семенович. – Странное дело! Столкновение двух кораблей в тумане…

Володя готов был провалиться сквозь землю, уйти на морское дно, обратиться в пар и раствориться в воздухе.

– А ну гляди сюда! – сказал отец. – Небось это ты всему делу коновод?..

Вам, наверное, интересно знать, что было дальше? Э, да стоит ли рассказывать! Чего тут только не было! Был тут и смех, были и слезы. Были обещания, что больше этого никогда не будет, и были посулы, что дома еще не то будет. Много тут было сказано, много выслушано… Потом отец вернулся на шхуну и ушел в море, а экспедиция заспешила к вокзалу, потому что пора уже было отправляться домой.

Ехали назад все молча, никто слова не вымолвил.

Зато говорила об этом на другой день в учительской после уроков Юлия Львовна.

Что она говорила – легко себе представить!.. Володя запомнил эти слова надолго, и мы повторять их не собираемся…

Глава VIII Земля и небо

После многих приключений на земле и на море Володя решил заняться воздухом.

Это было в 1939 году, когда Володя уже перешел в пятый класс. К тому времени и относится взрыв, который произошел на верхнем школьном дворе. «Три Вовы», как звали их в классе, – Володя Дубинин, Володя Киселевский и Володя Бурлаков – решили пустить в небо воздушный шар, о котором они только что прочитали в книге «Физика для всех». Для этого они раздобыли в химическом кабинете немного водорода в колбе и попробовали наполнить им склеенный из папиросной бумаги шар. Но тут случилось непредвиденное: образовалась гремучая смесь – и в школьном дворе трахнуло так, что в окне сторожки вылетело стекло. Опять были неприятные разговоры, опять Юлия Львовна объясняла Володе, что он берется за дела, которые ему еще не под силу, что всякое умение опирается на знание, а когда человек еще мало знает, так из всякой хорошей затеи может получиться только беда.

Не одобрен был также проект нового гигантского воздушного шара, на котором, по точным расчетам трех Вов, можно было без труда долететь до Луны. Надо было лишь изготовить три оболочки. Первая – наружная – должна была бы лопнуть в субстратосфере. От второй шар, как полагали Вовы, освободится в стратосфере. Тогда его с разгона вытолкнет в мировое пространство так, что он долетит до Луны. Тут при спуске пригодится последняя оболочка шара. Все, таким образом, было рассчитано и предусмотрено.

Но учитель физики Василий Платонович забраковал проект, так как нашел его ненаучным, ибо аэростат не мог лететь в безвоздушном пространстве. Не пригодился бы он и при спуске на Луну, почти лишенную атмосферы. Кроме всего, учитель озадачил будущих аэронавтов одним очень простым вопросом:

– А как же вы, милые мои, собираетесь обратно лететь?

Над этим как раз ни один из Вов еще не задумывался.

И вот тогда учитель физики Василий Платонович посоветовал Володе вступить в авиамодельный кружок Дома пионеров.

– Ты пойми, – говорил Василий Платонович, – сейчас время авиации, а не воздухоплавания, век аэропланов, а не аэростатов: победили аппараты тяжелее воздуха. Если хочешь завоевать воздух, берись пока за модели. Это – упоительное дело. И вполне тебе по плечу. Только выдержкой запасись. Терпение требуется большое.

И Володя поступил в клуб юных авиастроителей – «ЮАС».

Инструктор Николай Семенович, сам похожий на школьника-переростка, круглоголовый, с облупленным носом и выгоревшими волосами, записал Володю. Он рассказал, с чего надо будет начинать, показал чертежи простейшей модели и ввел новичка в большую, просторную комнату, где сквозняк из открытой им двери тронул легкие, трепещущие модели, подвешенные под потолком. Острокрылые, кажущиеся невесомыми аппараты из тончавших реек, обтянутые навощенной полупрозрачной бумагой, словно парили на невидимых тросиках. Колыхнувшись от ветра, они с легким и тугим стуком задевали друг друга. Тут были большие, громоздкие модели, широко распластавшие хрупкие перепончатые крылья. Под ними висели, поворачиваясь на тросиках, модели маленькие, немногим больше, чем бумажные голуби, которых умели запускать Володины друзья еще в первом классе школы. Были тут обнаженные, еще не обтянутые бумагой каркасы будущих летательных аппаратов, со сквозным скелетом из тонких прямых планочек и гнутых ребрышек, гладко обточенных, протертых наждачной бумагой и шкуркой. Решетчатые сочленения моделей, крылья, хвосты, фюзеляжи громоздились на столах, за которыми трудились ребята такого же возраста, как Володя, и немного старше. И пахло здесь интересно: клеем, какой-то эссенцией, смолой и воском.

– Ты пока осмотрись, – сказал инструктор, – а я сейчас вернусь.

Неподалеку от Володи, присев на корточки перед столом, положив подбородок на край его, паренек с круглым лицом и широким вздернутым носом проверял, хорошо ли и ровно ли скрепил он заднее оперение стабилизатора своей новенькой модели.

Полукруглый край красиво выведенного крыла находился в нескольких сантиметрах от Володи. Мальчуган так увлекся работой, что не замечал новичка. Прищуривая то один, то другой глаз, прижимая подбородок к столешнице, он присматривался к своему аппарату справа я слева, отчего голова его качалась на столе, как ванька-встанька.

– Это у тебя летающая? – спросил у него Володя.

– Не знаю еще, – скромно отозвался тот.

Потом он встал, отошел в сторону, стал рыться в инструментах. Володя незаметно протянул руку и потрогал хвост модели. Но оказалось, что хвост был только приставлен к туловищу маленького самолета, и, едва Володя тронул его, хвост отвалился. Володя стал испуганно прилаживать его к тому месту, от которого он отскочил, но было уже поздно.

– Тебя просили трогать? – закричал владелец модели и хотел оттолкнуть Володю.

Но Володя крепко держался за нижнюю рейку фюзеляжа.

От толчка он не устоял на месте, отступил на шаг, не выпуская рейки, и почувствовал, что она, отломившись, осталась у него в руках.

– Ты что?.. Ломать все сюда пришел? – спросил разъяренный конструктор и мазнул рукой Володю по щеке. Рука у него была в саже, потому что он только сейчас готовил клей.

Володя с рассвирепевшим, перепачканным в саже лицом бросился на него. По дороге он успел левой рукой зачерпнуть из жестянки клей и, в свою очередь, мазнул по физиономии противника, который, надо отдать ему справедливость, больше берег модель, чем себя. Отбиваясь одной рукой от Володи, он высоко держал над головой свою поломанную конструкцию, и низкорослый новичок, прыгая на негр, тщетно пытался ее достать.

Вдруг Володя почувствовал, что кто-то крепко обхватил его сзади, поднял в воздух и оттащил в сторону.

– Эй-эй!.. Что это за воздушный бой? Что за нападение орла-стервятника на самолет?

Взъерошенный, со щекой, исполосованной сажей, весь красный, Володя, тяжело дыша, стоял перед инструктором.

– В чем дело? Что такое?..

– Он мне всю мою новую «Чайку» изломал! – пожаловался Володин противник и, скомкав на столе обрывок бумаги, тщательно вытер им физиономию. – Ну, я ему и дал раза!..

– Хорош! – сказал инструктор. – Орел! – повторил он насмешливо. – Парень приходит в первый раз к нам в клуб, а его тут же благословляют сажей! Ну, живо – раз-два! Вымойте оба руки. Вон, у рукомойника…

Противники молча побрызгались под рукомойником и вернулись к инструктору.

– Покажите-ка руки… Ну, более или менее приличные. А теперь протяните их друг другу, помиритесь, да уж и познакомьтесь заодно. Вот это наш новый кружковец – Дубинин Володя, а это, – он показал на Володиного противника, – Женя Бычков, наш рекордсмен. Его схематическая, типа «Чайки», модель недавно городской рекорд побила.

Потом инструктор усадил Володю за стол, дал ему острый стальной ножичек, вроде бритвочки, и показал, как из тонкой деревянной пластинки следует вырезать по нанесенному на ней чертежу ребрышки будущего крыла модели. Володя с жаром принялся за дело, но первое же ребрышко у него сломалось. Он прикусил губу, потерся подбородком о плечо, бросил исподлобья взгляд на Бычкова: тот продолжал возиться со своей моделью. Володя кинул сломанное деревянное ребрышко под стол, взялся вырезать второе, но поспешил, и от резкого движения у него треснула дощечка. Сзади, за столом у стены, кто-то хихикнул.

– Ты же не так держишь, – сказал вдруг Бычков, внимательно смотря на руки Володи.

– Рыба-бычок, цыц и молчок! – тихо ответил Володя и остался сам очень доволен своей находчивостью.

– Не хочешь, как хочешь!

Оба некоторое время молчали. У Володи дело не ладилось… Ребрышки или ломались, или выходили корявыми, неровными. А на другом краю стола – легкая, стройная, гладко обточенная, словно дразнила его, – модель Жени Бычкова. Женя уже обтягивал готовый каркас крыла тугой вощеной бумагой, легонько щелкал по ней ногтем, и она отзывалась звонко, как бубен.

Володе хотелось бросить все и уйти отсюда, пока никто не обнаружил, сколько добра он перепортил, но не в его правилах было бросать дело, если он для себя решил довести его до конца.

– Ну, как твои успехи? – Инструктор Николай Семенович стоял за его спиной. – Э, – огорчился он, – так у нас с тобой дело не пойдет! Ты бы так и сказал, что у тебя не выходит. Попросил бы помочь… Женя, что же ты?.. Сидишь рядом и не можешь поправить товарища?

– Я хотел, а он хочет сам…

– Слушай, Дубинин, – сказал инструктор, – так не пойдет. «Сам»! У нас все сами, но есть такое правило: помогать друг другу в деле. Видишь, что у товарища не выходит, сам умеешь делать лучше – помоги. У самого не получается – обратись, чтобы другой подсобил. Вот что, Женя: ты сегодня уж поработал достаточно, хватит. Сядь и помоги Дубинину.

– Вы мне лучше покажите… я сам, – попробовал было возразить Володя.

– Сам будешь, когда научишься, а сейчас слушай, что тебе говорят… Начинай, Женя.

– Держать резец нужно так, – проговорил Женя и взял из неохотно разжавшихся пальцев Володи ножичек. – А дощечку ты клади сюда и придерживай ее вот этим пальцем. И не нажимай очень. Вот так слегка веди… Видишь, как хорошо пошло!

Володя молчал, с завистью приглядываясь, как, точно следуя по рисунку, нанесенному на дощечке, острым лезвием погружаясь в дерево, уверенно идет ножичек в твердой руке Жени Бычкова.

– А, я понял! – закричал через минуту Володя. – Я уже понял! Дай мне, я сам… У меня теперь выйдет.

– Ну, попробуй сам, – предложил Женя.

Володя взял у него инструмент и несколько минут старательно вырезал из дощечки нужную фигуру. На этот раз получилось уже гораздо лучше.

– Видишь, и у тебя выходит, – похвалил Бычков, – Тут надо способность иметь.

– Нет, пока еще плохо, – признался Володя.

Придя домой, он до поздней ночи упражнялся в вырезывании из дощечки полукруглых ребрышек. Три дня не ходил он в кружок: все свободное время просиживал с ножичком над доской. Руки его покрылись ссадинами.

На четвертый день он снова явился в кружок. Инструктор спросил его, почему он не был эти дни.

– Тренировку делал, – сказал Володя. – Вот давайте ножичек, я теперь уже сам хорошо могу. Посмотрите, правильно я делаю?

Через двадцать минут все собрались у его стола, и инструктор, ваяв несколько вырезанных распорок и ребер, положил их на чертежи, снова повертел в руках, показал всем, сам удивляясь:

– Способность имеется! И упрямства достаточно. А вот самолюбия излишек… Зря хвастался с первого раза. Вот ничего и не получалось. Ну, давай теперь приниматься за сборку. Покажу тебе, как это делается. Бычкова ты сейчас не тревожь: у него новая модель не вытанцовывается.

То было кропотливое, но увлекательнейшее занятие! Из кривых ребрышек, из тончайших распорок, дужек, скобочек возникал остов крыла, очень похожий на рыбий скелет. Крылья пристраивались к большой толстой рейке.

Но не так-то легко было добиться, чтобы собранная из этих палочек, реечек, планок легкокрылая конструкция могла парить в воздухе. Иногда Володя уже готов был любоваться своим сооружением – таким ловким и стремящимся ввысь выглядело оно в руках. Но стоило пустить его в воздух – и оно, вместо того чтобы плавно и полого опуститься вдалеке, беспорядочно вертелось, иногда на секунду беспомощно взлетало, тыкаясь в невидимую препону, словно отгораживающую высоту, и со стуком валилось на землю. И всегда при этом что-нибудь ломалось.

Но, наверное, даже человек, первым в мире поднявшийся в воздух на планере, не испытал того восторга, который ощутил Володя, когда наконец тщательно выверенная, аккуратно собранная, простенькая схематическая модель, запущенная им в воздух на дворе Дома пионеров, мягко взмыла вверх, описала, слегка накренившись, широкую кривую линию в воздухе и тихо приземлилась, шурша о траву.

И новая упоительная страсть целиком овладела Володей. Он решил стать авиатором, конструктором. Он понял, что его дело и призвание – строить самолеты. Когда Володя дома снимал со своего стола или сдвигал в угол модели кораблей, он чувствовал сперва даже некоторое угрызение совести: не изменил ли он морю?.. Но тут же он утешал себя, что в крайнем случае станет морским летчиком и строителем гидросамолетов, вроде тех, которые иногда садились за Широким молом в Керченской гавани, касаясь поплавками собственного отражения на зеркальной поверхности спокойного моря.

В клубе юных авиастроителей «ЮАС» был заведен строгий порядок, по которому каждый «юас» должен был сперва научиться делать детали, затем собрать схематическую модель планера, потом уже переходить к рейковым моделям с резиновыми двигателями. После этого можно было конструировать фюзеляжную модель – некое подобие настоящего маленького самолета. Лучшие модели запускали с вершины Митридата. Однако нетерпеливому Володе восхождение по этой длинной лестнице показалось слишком медленным, и, подбодренный пробным успешным полетом своей первой модельки, он сейчас же задумал строить по собственным расчетам необыкновенно сложную модель, непременно фюзеляжную и обязательно с двумя резиновыми моторами. Женя Бычков только головой покачал, когда Володя поделился с ним своим замыслом, но Володя уверенно взялся за дело. Он решил действовать так: работать дома, секретно, а когда самолет его будет построен – явиться прямо на площадку «юасов» и показать Женьке Бычкову и всем другим, чего он стоит как авиамоделист.

Теперь весь Володин стол и подоконник возле него были завалены всевозможными вещами, необходимыми для авиаконструктора. Не хватало уже места для них, и, случалось, Валя находила под своими книгами, использованными в качестве пресса, какие-то прочно приклеившиеся к переплету скрещенные палочки, рейки, обмотанные натуго нитками. Тогда юный конструктор должен был отпаривать над чайником пострадавший учебник сестры, отчего, конечно, тот не становился лучше, а хозяйка его – добрее…

Но так или иначе, а задуманный самолет был построен. Он был так велик, что, когда Володя выносил аппарат через дверь, пришлось повернуть его боком, одним крылом вниз, другим вверх. Да и при этом он чуть не зацепился за притолоку. Все ребята на дворе сбежались взглянуть на дивное сооружение Володиных рук. Самолет был действительно великолепен. На широких, округло суживающихся к концам крыльях были выведены пятиконечные красные звезды. Такие же звезды были на фюзеляже, оклеенном плотной бумагой, и на хвосте. Как уверял Володя, это был самолет-амфибия, то есть он мог садиться и на землю и на воду. Даже Алевтина Марковна, раздвинув тюлевые занавески и высунувшись из окна своей комнаты, изрекла сверху:

– Наконец-то подходящим делом занялся Вовочка! Смотрите, какая красота! Абсолютный альбатрос! Неужели он и летать сможет?

Володя презрительно поглядел наверх. Правда, тут же доказать летные качества своего самолета он не мог.

– Двор у нас больно маленький, ему тут тесно. Он у меня на дальнюю дистанцию рассчитан. Ему должно быть кругом свободно… А ну, не трогай – не купишь. Смотри глазами!.. – осадил он какого-то малыша, который робко коснулся пальцем звездочки на крыле.

Дав всем вдоволь насмотреться на это сооружение, Володя потащил свой самолет в авиакружок. Он порядком измучился по дороге – так громоздок был его аппарат. Но когда он появился во дворе Дома пионеров, все «юасы» – да не только «юасы», но и члены шахматного кружка, где шел турнир, и даже участники литературного диспута «Что такое дружба?», который происходил в это время в зале, – высыпали во двор и окружили Володю, А он стоял посреди двора, гордый, торжествующий, держа перед собой обеими руками большой, красивый аэроплан с красными звездами. Он слышал, как пионеры восхищенно переговаривались между собой:

– Здорово сделал!.. Как настоящий совсем.

Маленький пионер-шахматист в больших очках обошел модель со всех сторон, близко склонясь к ней, словно обнюхивая, и потом очень вежливо спросил у Володи:

– Это какого типа?

– Амфибия, – отвечал Володя пренебрежительно.

И мальчики вокруг переглянулись с уважением: им было приятно, что у них в Доме пионеров есть такой замечательный парень, умеющий делать даже амфибии.

– Один делал?.. Сам? – спросил кто-то.

– Нет, мама помогала! – отвечал Володя. И все засмеялись.

Но вот подошел Женя Бычков. Он внимательно осмотрел модель, осторожно потрогал крыло, попросил у Володи разрешения подержать самолет минуточку в своих руках и вернул его обратно нашему конструктору.

– Не полетит, – тихо сказал он.

– Что-о?! – обиделся Володя. – Больно ты много знаешь!

– Потому что перетяжеленный, – так же негромко пояснил Женя Бычков. – И фюзеляж слишком короткий. Скапотирует.

– Ты не каркай! – закричал Володя. – Посмотришь вот…

Модель была так велика, что и двор Дома пионеров, по мнению Володи, оказался тесным для нее. Решили подняться на склон Митридата и там запустить модель для пробы.

Все повалили туда. Володя шел впереди со своей моделью. Решили высоко не забираться на первый раз. Выбрали подходящее место, и Володя закрутил в разные стороны резиновые жгутики, приводящие в движение винты, зажав их пальцами, чтобы они не раскручивались без нужды. Затем он поднял свой самолет над головой, встал на цыпочки и толкнул в воздух модель, одновременно отпустив винты.