Текст книги "Перекресток"

0x0007

Ошибка, погрешность преследует человечество на всем пути его развития.

Эвклид не оставил шанса в попытках построения абсолютно правильного геометрически, равнобедренного треугольника. Абсолютно недостижима цель устранить ту стремящуюся к бесконечно малой величине точку, находящуюся между двумя другими. Она разрушает понятие «абсолютно».

Без погрешностей способен, наверное, обходиться только Бог. Человек в погоне за абсолютной величиной, лишенной ошибки, невольно пытается занять место на божественном престоле, и его раз за разом сбрасывает с этой высоты в непредсказуемость.

Хоулмз Калеб, сержант Специального отдела группы «Трафальгар», заварил чай в тонкостенном круглом стакане, вставленном в серебряный подстаканник. Только он один пользовался таким в их отделе, состоящем из четырех констеблей, двое из которых, как и он, были «парнями в синем». Это означало, что они принадлежат к столичной полицейской службе № 1, где базовый цвет униформы – очень темно-синий, практически черный. Такими были его брюки, рубашка, и надетый поверх нее шерстяной свитер, и даже обязательный галстук из темно-синего китайского шелка. И был еще один, «специальный констебль», – сотрудник, который работал в полиции по совместительству и который оказался в тот вечер, когда в участок привели парня с косичкой, ближе всех к месту происшествия, случившегося на территории их ответственности.

Подстаканник с чеканкой в виде охотника, целящегося в свою добычу, подарила Хоулмзу жена тридцать лет назад, когда они только что поженились, и он берег его, со временем придав этому серебряному предмету значимость оберега, амулета, что было не лишним в его службе. Отдел специализировался в расследовании преступлений, в которых применялось огнестрельное оружие. Калеб уже выслужил необходимые для получения пенсии тридцать пять лет и к своим пятидесяти пяти годам мог получать полную пенсию, не дожидаясь ухода со службы в шестьдесят, но мысль о том, что ему придется покинуть этот скромный кабинет, снять свою темно-синюю форму и лишиться окружения этих ребят, его коллег, и даже этого серебряного подстаканника, вгоняла его в депрессию. Не мог он себе представить этот стакан в серебре на своей домашней уютной кухне, в, как ему представлялось, безысходной тоске унылой жизни пенсионера.

Он очень любил свою жену, но одно дело, когда он приходил со службы констеблем, мужчиной в расцвете сил, обремененный важными проблемами, с которыми он, как правило, успешно справлялся, и свидетельством тому были лежащие в комоде в красивых коробках, перевязанных лентой, медали «За долгую службу», врученные ему к тридцатилетнему служебному юбилею и пятидесятилетнему юбилею по возрасту. Другое дело – когда он будет мелькать перед ней в пижаме с лейкой для полива чахлых кустиков в их маленьком дворике возле двухэтажного коттеджа в пригороде.

Но до этого еще далеко, и Калеб гнал от себя эти мысли. Он развернул сэндвич, приготовленный его женой Аранкой, англичанкой венгерского происхождения, носившей до замужества фамилию Варга. Она готовила сэндвичи по бабушкиному рецепту, и Хоулмз считал их шедевром венгерской кухни для повседневного употребления. Два куска черного хлеба смазывались слоем гусиного жира, поверх которого укладывались прожаренные до золотистого цвета, свернувшиеся ракушкой шкварки из гусиной кожи. Это было невероятно вкусно и в той же степени сытно, это позволяло въедливому трудоголику сержанту Хоулмзу Калебу не тратить время на поход в расположенное рядом с участком кафе, куда отправлялись его сослуживцы, как только им удавалось выкроить для этого тридцать-сорок минут.

Чай уже достиг той температуры, при которой не обжигал гортань, и Калеб приготовился откусить кусочек сэндвича с двумя притулившимися на его краю шкварками. В этот самый драматический момент одна из них юркнула прочь, свалившись прямо в центр безупречной поверхности темно-коричневого напитка, замутив радужной жировой пленкой эту священную чайную гладь.

– Проклятье! – Калеб был немного суеверен, и серебряный подстаканник-амулет являлся в некотором смысле этому подтверждением. Шкварка нарушила гармонию порядка, созданного представлением сержанта об окружающем его мире, и Калеб решил, что не должен просто вытащить ее из чая и просто положить обратно на сэндвич или отправить прямиком в рот. Он увидел в этом какое-то послание, голос, способ решить для себя некий вопрос, а свалившаяся шкварка должна была стать ключом к этому решению.

Решение такое: если я вытащу ее с первого раза и положу снова на хлеб без новых происшествий, значит, эти ребята говорят правду, и я их выслушаю вновь, а если эта непослушная жареная гусиная кожа снова свалится и окончательно испортит мне чай, я его вылью и передам дело о ранении девушки старшему инспектору.

0x0008

– Дима! Так больше продолжаться не может. Представь себе, что я встретила бы тебя тогда на вечеринке у Штоколова в таком состоянии, в котором ты находишься уже почти год. Я не то что, – Лена сделала паузу, стараясь подыскать слова поострее и побольнее, – в постель бы тебя не пустила, я даже внимания бы на тебя не обратила, а если бы и обратила, то ничего, кроме брезгливого презрения, не почувствовала…

Гальперин поежился от этих фраз, но так, как если бы его уже очень долго били и тело перестало бы реагировать на боль. Только глаза еще гуще налились красным, и мутная влага нависла над ресницами, не скатываясь, а растекаясь по глазнице, воспаленной бессонницей и виски. Он помотал головой и мучительно выдавил из себя безысходное:

– Чего ты хочешь?

– Я хочу полномочий во всех наших делах. Я сама разберусь с твоими друзьями и поговорю со Штоколовым.

– Ты поговоришь со Штоколовым? – Дима растянул рот в саркастической улыбке.

– Гальперин, на тебя противно смотреть. Я поговорю со Штоколовым, и это не значит, что я буду с ним трахаться. Это заявление тебя успокоит?

– Делай, что хочешь, но без подлостей, впрочем, по-другому ты не умеешь… И помни, эти ребята в тысячу раз умнее тебя, и если ты им серьезно насолишь, они тебя смешают…

– Ну, и с чем они меня смешают? Ты подставь в продолжение этой фразы себя – будет в точку.

– Чего конкретно ты хочешь?

– Ну вот, уже «конкретно»! Это совсем другое дело. Во-первых, ты не должен вмешиваться в то, что я делаю, во-вторых, и это главное, я должна с этой минуты знать обо всем, что происходит в команде Коэна – каждый их шаг, – и я должна уяснить для себя подробно суть их идеи, и в этом ты мне должен помочь. И еще. Рома Эпштейн переходит в полное мое подчинение.

– Рома? Тебе нужен хакер? Залезешь в их программы?

– Да, и в телефоны, и в скайпы, во все их коммуникации. Я же тебе сказала: мне нужен контроль над каждым их шагом. Трезвей, Дима! Прекрати сосать свое виски, мы на краю. Ты же мужик, во всяком случае, когда-то им был!

– Ладно. – Гальперин сфокусировал взгляд на бутылке с черной наклейкой «блэк лейбл», но не решился протянуть к ней руку. В мозгу засветилась искорка надежды, но с таким омерзительным привкусом, что он ощутил позыв к рвоте, и все-таки ужас этой ее фразы: «Мы на краю!» – заставил его переменить позу. Он выпрямился, сидя в кресле, и пообещал все популярно рассказать жене о том, что приготовили его друзья, про себя процедив: «бывшие», – о том, что должно заинтересовать крупнейшего инвестора в этой области, Георгия Штоколова. С ним у Гальперина было два невероятно успешных проекта, и в такой же степени невероятно провальным оказался третий.

– Вечером поговорим, а с Ромкой занимайся, как посчитаешь нужным, – окончательно осознав, что он перешел черту, Дима даже как-то успокоился: не всем ведь быть порядочными людьми!

Скрудж ушел в спальню, плотно закрыв за собой дверь.

Он лежал на широкой дизайнерской кровати, созданной какой-то крутой итальянской фабрикой. На этом ложе, по его и Ленкиному представлению, должны были происходить любовные утехи высочайшего сексуального накала, о которых он сегодняшний даже толком вспомнить не мог. А вспоминалось совсем другое: обрушившееся на него долговое бремя, провал в разработке новой игры, Ленкины походы в казино, в которые она втянула и его. Улетевший за полцены самолет и уплывшая за смешные деньги яхта. Все заложено: дом на Рублевке, вилла в Марбелье и эта его квартира в Лондоне. Но ужас, который сдавливал горло железным обручем, самым острым шипом жег тогда, когда в его воображении рисовалась Елена, обнаженная, в чьих-то объятиях, с искаженным странной усмешкой лицом, усмешкой говорившей о том, что она в это мгновение не владеет собой, мгновение, в которое он только и мог ощутить себя ее хозяином. Он не прикасался к ней уже месяцы и точно знал: таких сроков воздержания она себе не позволяет.

Может, застрелиться нахрен? Такой легкий, доступный и быстрый выход из этой ситуации. Но слабый лучик надежды вернуть ее взгляд – только взгляд, в котором не будет презрения, – удерживал его от того, чтобы достать вороненой стали беретту и нажать на курок.

Он несколько раз примеривался к этому действию, и это было страшно, очень страшно. Но можно было выпить виски, много, бутылку или две, и тогда, под такой анестезией, вполне реально заставить палец нажать на…

Дима уснул и проспал до утра хмурого дождливого утра.

0x0009

Столик со стулом, полочка для книг, чистая фаянсовая раковина, две койки, матрас, простыня, шерстяное одеяло, подушки в наволочках. Почти номер в недорогом отеле.

Илья лежал, вытянувшись во весь рост, ухватившись руками за металлические прутья изголовья кровати. Он наблюдал за Смолкиным, слегка повернув голову, и, механически фиксируя перемещения своего друга по камере, думал о своем. Смолкин совершал ритмичные броски: из положения лежа – мелкой трусцой по шестиметровому маршруту от стенки к двери, затем, усаживаясь на кровать, ритуально раскачивался, сжимал руками голову и повторял одну и ту же фразу: «Я целился ей в сердце, боже мой, я мог убить Ванду!» – и снова рывок по маршруту стена – дверь, и, завершив алгоритм, плашмя шмякался на постель. После множественного повторения этих однообразных проявлений отчаяния и крайнего возбуждения, он, словно впервые увидев лежащего в полуметре от него Коэна, задался вопросом, прервавшим эти его круговые перемещения:

– Ты правда спокоен? Или только изображаешь из себя надменного наблюдателя, презирающего жалкого паникера и убийцу Александра Смолкина?

– Жду, когда ты устанешь метаться по узилищу и станет возможным спокойно обсудить ситуацию.

– Спокойно? Ты что, не понимаешь? Я мог убить эту девочку, мне грозит пожизненный срок, да дело даже не в этом! Как мне вообще жить после этого ужаса?

Илья молча повернулся на другой бок. Смолкин еще какое-то время пораскачивался со своим: «Я целился в сердце», – но постепенно стал коситься в сторону неподвижной спины товарища.

– Ладно, Шведский, передай мне капельку твоего спокойствия. Я буду тебя слушать, – и через паузу добавил: – Смиренно.

Илья сел напротив Сашки, поднял руку с открытой ладонью – успокаивающий жест.

– Итак, первое: ты никого не убил. Ранение несерьезное и, как бы цинично это не прозвучало, мы оба должны поблагодарить бога за то, что он не наградил тебя талантом Робин Гуда. Я внимательно осмотрел Ванду до того, как приехала «скорая» и полиция. Пуля прошла между рукой и грудной клеткой, разорвала кожу на руке и, возможно, сломала ребро. Не были задеты какие-то крупные кровеносные сосуды, крови было совсем немного. Она не теряла сознание и вела себя спокойно, я бы даже сказал, мужественно. В отличие от тебя, героя танковых сражений. Так что страх за жизнь и здоровье этой девочки с себя стряхни. Второе: то, что вместо моего эйрсофтовского пистолета в багажнике оказался настоящий пистолет, точная копия того, который стреляет керамическими шариками, девятимиллиметровый «Глок-17» с досланным патроном и взведенным курком, говорит о том, что нас жестко подставили, с самыми чудовищными намерениями, и все могло закончиться действительно трагическим образом. Эти люди должны были знать, что я поручу тебе достать пистолет из багажника и выстрелить шариком в кого-то из этой артистической парочки, потому что, если бы я сам взял в руки «Глок», то смог бы определить, что это настоящий пистолет. Поэтому мы должны вспомнить все, что предшествовало нашему плану снять ролик с живыми актерами для этого маленького сюжета.

На слове «живыми» Сашку передернуло. Но логика Илюшкиной речи его успокоила и настроила на работу мозга, и так как мозги у Смолкина были очень хорошего качества, то рвущаяся наружу энергия отчаяния, как только ровный голос Ильи вывел его на конструктив, активизировала его умственные способности, сыграв роль допинга.

– Твой приказ, – Сашка почему-то перешел к армейской лексике, – чтобы я достал пистолет из багажника и выстрелил в актеров, я получил по телефону, и этот разговор состоялся всего лишь раз – накануне вечером. Эта идея пришла тебе в голову тогда, когда я уже ушел к себе в номер, и больше не повторялась. Вернее, ты повторил эти слова уже перед самым исполнением, когда держал в руках камеру, а ребята приготовились сыграть сцену своей трагической кончины.

– Ты уверен, что никому о нашем сценарии в тот вечер не говорил?

– Абсолютно!

– Весь следующий день мы провели вместе. «Глок» я всегда держу в багажнике, в спортивной сумке, с запасными обоймами, запасом шаров, аккумуляторами, рацией и еще всякими мелочами. Я занимаюсь эйрсофтом уже несколько лет и собирался в конце недели слетать в Плимут: меня пригласили приятели сыграть за их команду где-то на побережье. Так что о том, что у меня есть такое оружие, знало несколько человек, но то, что я попрошу тебя взять его из багажника и стрелять в определенное время и в определенном месте, знали только мы с тобой.

– Вывод?

– Слушали наши телефоны?

– Выходит, что так.

– Днем эту сумку я принес в номер, кое-что купил в местном магазине принадлежностей для страйкбола: перчатки, очки и маску. Все это аккуратно уложил и отнес обратно в багажник около 23:00. Вернулся к машине вместе с тобой, и мы отправились к месту встречи с актерами в 00:30. Получается, что подменили «Глок» за эти полтора часа.

– Илья, скажи, ты думаешь о том же, что и я?

– Ты хотел сказать, о тех же?

Смолкин заговорил горячо, торопясь выплеснуть внезапно пришедшее в голову так явственно откровение.

– Скрудж, после того, как ты несколько месяцев назад отказал ему при всех в такой резкой форме… Нам с ребятами, Илья, это показалось тогда даже чрезмерным. Он потом раз пять со мной встречался, вернее, искал встречи, как-то это получалось случайно, ненароком, и я не придавал этому значения, даже тебе не говорил. Нет, пару раз говорил, что видел их с Еленой на дне рождения у наших общих знакомых, и потом еще раз – в Куршавеле сталкивались. Я со своими был, и Дима вечером подошел ко мне в ресторане. Он тогда крепко выпил и почти расплакался – так обидно ему было, что мы разошлись. Я тоже выпил, и знаешь… – Саша запнулся, Илья посмотрел на него в упор.

– Давай, доброхот, рассказывай, что ты ему выложил?

– Да, ничего такого, – Смолкин смешался, – в общих чертах… А, впрочем, что уж теперь… Наверное, рассказал ему что-то о самой идее, но ведь мы, – он не нашелся как продолжить, – честное слово, не помню, что я там наговорил. Ленка подливала нам обоим, а моя Татьяна обиделась на то что ее в тот разговор не включили. Ей обидеться и уйти Елена помогла, теперь я это понимаю. Танька ушла, а мы еще долго сидели, универ вспоминали и я, наверное, лишнего наговорил.

– Что было главным в его вопросах? Что печалило Димку больше всего, как ты считаешь?

– То, что мы не захотели через него связаться со Штоколовым.

И Смолкин красноречиво посмотрел на Коэна.

– Так вот, в чем суть… Да, Гальперин с самого начала, когда толком о нашем проекте еще ничего не знал, предлагал мне принять его посредником в поиске инвестора, и я отказал. Я видел, что он катится не в ту сторону, и всегда из-за его спины выглядывала злая воля красавицы-жены.

– Илюха, ну неужели Димка на такое способен? Подставить нас на реальную смерть, убить человека – для чего? Это невозможно! Меня в тюрьму, Штоколов отказывается с нами работать – и…?

– И заключает контракт с ним, а мы, если меня выпустят – а так, скорее всего, и будет, под какой-нибудь условный срок, – оставшаяся четверка, благодарно принимаем его помощь. – Илья печально улыбнулся. – Это не Димка, уверен, это Елена. Видимо, они в таком тяжелом положении, что её извращенная фантазия показалась им обоим приемлемой, вероятной возможностью зацепиться за край пропасти.

– Этот офицер, который разговаривал с нами накануне, показался мне приличным парнем, и я видел, он с большим сомнением отнесся к происшествию. Нам надо попытаться рассказать ему всю эту нашу с тобой историю и предысторию и выяснить, какие у них есть материалы с места происшествия. Уверен, что можно получить доступ к видеокамерам на тех участках улиц, где происходили события до и после инцидента…

– Господи, Илья, ты себя слышишь? Инцидента! Катастрофы, ужаса…

– Окей. Пусть с места ужасной катастрофы. Так тебя устроит?

0x000A

Сержант Хоулмз Калеб рассматривал лица сидящих перед ним молодых людей. Что такое сорок лет? Это время совершать поступки, определяющие всю оставшуюся жизнь. Такие мысли суетились в его голове наряду с тем, что он слышал в спокойном изложении старшего из них. Он редко ошибался, и в этот раз был уверен: эти ребята попали в переплет не по своей воле, не того они поля ягоды, и ему придется попотеть для того, чтобы распутать это дело. Они – «умники», это видно за километр, и дать им волю для того, чтобы они включились в процесс расследования, будет верным решением.

Они говорили что-то о распознавании человека по биометрическим данным, он слышал о таком методе, но вскользь, – это из нового, мало знакомого ему мира новых технологий. Но в данном случае Калеб смекнул просто своей полицейской чуйкой, что они говорят дело.

– Итак, вы утверждаете, что пистолет в вашей машине могли подменить в период с 23:00 до 00:30 и машина стояла напротив входа в отель. Мы получили запись двух видеокамер, зафиксировавших фигуру мужчины, находившегося возле вашей машины в 23:27. Он провел около багажника машины около тридцати секунд, но камеры видели в эти секунды только его голову, закрытую капюшоном, и не было ясно, открыл он багажник или нет. Затем он направился в северном направлении по Фаррингдон-стрит и скрылся за поворотом. К сожалению, в том квартале, куда он повернул, камеры его не запечатлели. Ваша версия, как я понимаю, предполагает то, что этот человек открыл багажник вашего автомобиля «Ровер-75» и совершил некоторые манипуляции с оружием. Кстати, странно, что ваш страйкбольный пистолет настолько неотличим от настоящего «Глока».

– Практически неотличим, – Илья посмотрел прямо в глаза констеблю. – Я знаю, что полиция в Англии не носит оружия, но ваш стаж позволяет вам иметь закрепленный за вами пистолет. Мне известно, что столичная полиция вооружена пистолетом «Глок-17». У меня точно такой же, только в страйкбольном исполнении. Вы можете сравнить их, они неотличимы друг от друга.

Уже! – Калеб усмехнулся. – Действительно, это так. Я был удивлен и считаю это опасной затеей – делать игровое оружие настолько схожим с реальным. Это все глобальные оружейные компании, прибыль, реклама, деньги… Деньги – всегда полноправные фигуранты преступлений. Итак, чего вы хотите от меня?

Нам нужна имеющаяся у вас видеозапись человека, появившегося возле нашей машины. Нужно, чтобы ее получили наши друзья. У нас есть специальная компьютерная программа, которая способна определить идентичность человека по его манере двигаться.

По походке, – уточнил Смолкин, – по всем мелочам, которым глаз человека не придает значения.

– Правда, – продолжил Илья, – нам понадобятся кадры съемки того человека, которого мы подозреваем в данном преступлении, для сравнения с имеющейся записью, но это вторая часть задачи, мы подумаем над ней, если вы нам позволите.

Игорь и Сергей сидели напротив арестантов и внимательно слушали Коэна.

– Констебль Хоулмз проявляет к нам ту степень доверия, которая позволяет нам в течение некоторого непродолжительного времени попытаться доказать нашу невиновность, и, извините меня за протокольную лексику, изобличить преступников, которые поставили под реальную угрозу человеческую жизнь. Итак, слушайте меня внимательно, не перебивайте и шевелите извилинами. Я убежден на основании двух логических выводов в том, что тот, кто занимался подставой, знал о том, что мы с Сашей решили привлечь двух актеров из кабаре… для того, чтобы снять с них макеты в этой ключевой сценке в подворотне, которая показалась мне, в отличие от Смолкина, недостаточно реалистичной.

Ванда и Фитч. Мы познакомились с ними в прошлый наш приезд в Лондон. Они согласились сыграть влюбленных, которых убивает злодей, даже без оплаты – просто по дружбе, ну и за ужин в их ресторане. Им было интересно посмотреть, как это будет выглядеть в игре, о которой мы им в популярном виде рассказали. Эта договоренность не обсуждалась по телефону, но была занесена в план наших действий в компьютерном файле. А то, что стрелять в артистов должен будет Смолкин, я проговорил ему по телефону. Это значит, что кто-то, несмотря на вполне серьезную защиту наших компьютеров, смог проникнуть в их программное обеспечение и имел возможность прослушивать наши телефоны. Для этого им нужно было обладать двумя вещами: сильной личной заинтересованностью в проекте «Перекресток» и мощной технологической базой для осуществления такой масштабной операции по внедрению в наши коммуникации. Поэтому я подозреваю в этом команду Гальперина. К этому можно добавить попытки самого Димы вступить с нами в контакт по поводу спонсора, с которым мы заключили контракт без его помощи, и разговоры с Сашей, о которых Смолкин рассказал мне уже в камере. Разговоры, которые касались нашей идеи, разговоры, в которых участвовала Елена. И я думаю, что основную роль в этом преступлении играет она. Гальперины не могли не понимать, что мы подумаем о них в первую очередь, но они вели себя так, как ведут себя отчаявшиеся люди в надежде получить желаемое любой ценой, пойдя ва-банк, плюнув на любые моральные приличия.

– Так, может, я съезжу к Скруджу и поговорю с ним по-мужски? – Сергей сжал кулаки, недвусмысленно хрустнув костяшками пальцев.

– Никакого насилия, никакой крав-мага. Задача такая… – Илья развернул к гостям ноутбук, оставленный сержантом на металлическом столе комнаты для свиданий. На экране человек в серой толстовке с лицом, закрытым капюшоном, двигался быстрым шагом от «Ровера», машины, в багажнике которой лежал «Глок», уходя в сторону центра города.

– Этот сюжет я отправил на адрес Аллы. Не думаю, что люди Скруджа следят и за ее почтой, но даже если это так, новостью эта запись для них не станет. Нам нужно узнать, кто этот человек, и доказать, что у него был контакт с кем-нибудь из Гальпериных: или с ними обоими, или с людьми с ними связанными.

– Как я понимаю, телефона у этого субъекта в сером не было, значит, биллинги не помогут. У меня есть идея, правда, несколько сумасшедшая, но это как раз около темы биллингов.

Игорь кашлянул, приготовившись говорить, после того, как внимательно выслушал Коэна.

– Мы знаем точное время и точное место присутствия этого человека, который, как мы подозреваем, вскрыл багажник «Ровера» и поменял оружие, и мы знаем, в каком направлении он двигался после того, как отошел от машины, при том, что в это время, судя по записи, рядом никого не было, переулок пустынен, и знаем дальнейший его путь – а мы ведь можем себе представить, куда он мог направиться: офис и апартаменты Скруджей находятся всего в нескольких кварталах от вашего отеля. Правда, по пути есть места более оживленные, и там, наверняка, попадутся прохожие – попутчики нашего инкогнито и люди, идущие ему навстречу…

– К чему ты, черт возьми, клонишь? – Смолкин в нетерпении привстал.

– Сейчас, не сбивайте меня, я и сам не очень верю в свою идею, но выслушайте до конца. Представьте себе, что антенны сотовой связи, пронизывая пространство своими сигналами, натыкаются излучением этого сигнала на препятствие и создают в этом пространстве некоторую замутненность. Если получить сигналы с нескольких таких антенн – трех и более, – то можно увидеть, я предполагаю, что-то вроде облака с координатами на местности и с формой, которая будет отличать по объему и конфигурации человека от, скажем, автомобиля, дерева или скамейки. Так что, если получить у провайдеров этих устройств логи, сохраненные в памяти их программ, относящиеся к тому месту и записанные в то время, которое нас интересует, то эту идею вполне можно будет проверить.

– Послушай, – Сергей развернулся к Игорю, не скрывая озадаченности, – идея действительно сумасшедшая, но если даже «это», – он не сразу нашел слово для «этого», – если «это» возможно, то как отследить такое аморфное облако? – «Облако» ему показалось подходящим термином для определения сгущающейся части пространства.

– Что произойдет, когда на пути нашего облака появятся другие? Они растворятся друг в друге, и мы потеряем то, за которым следим.

Серега был конкретным человеком, и ему становилось легче о чем-то толковать, когда он мог представить себе изображение того, о чем шла речь.

– Я уверен, – продолжил Игорь, – что наше облако будет отличаться от всех остальных – пусть микронами, но будет, – а для компьютерной программы микрон – то же, что для нас километр. Проси констебля обратиться к провайдерам.