Текст книги "Хождение в Москву"

Не только большевики питали слабость к вождям из народа. «Личность Разина глубоко поразила народное воображение и породила цикл сказаний и песен», – констатировал в 1909 году либеральный энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона. Творили лживые сказания и песни люди вполне образованные и имущие. Знаменитую песню «Из-за острова на стрежень» сочинил фольклорист, этнограф и поэт Дмитрий Садовников, наставник юношества, автор сборника «Загадки русского народа», умерший в Санкт-Петербурге в 1887 году. В ней, как известно, воспевается Степан Разин, бросивший за борт «персидскую княжну», после того как услышал в свой адрес упрек казаков: «Нас на бабу променял».

Поэму «Казнь Стеньки Разина» сочинил сын лавочника, житель Китай-города Иван Суриков, автор вечных песен «Что шумишь, качаясь, тонкая рябина», «Степь да степь кругом»…

 
Точно море в час прибоя,
Площадь Красная гудит.
Что за говор? Что там против
Места Лобного стоит?..
Вот толпа заколыхалась, —
Проложил дорогу кнут:
Той дороженькой на площадь
Стеньку Разина ведут…
 

Издатель газеты, знаменитый журналист и театрал, житель респектабельного Столешникова переулка Владимир Гиляровский сочинил поэму «Стенька Разин».

 
Утро ясно встает над Москвою,
Солнце ярко кресты золотит,
А народ еще с ночи толпою
К Красной площади к казни спешит…
 

Лютый палач, поменявшийся крестом с атаманом, неожиданно отказывается рубить Стеньку. В толпе тот увидел красавицу, которой послал воздушный поцелуй.

 
Оттого умирал он счастливый,
Что напомнил ему ее взор
Дон далекий, родимые нивы,
Волги-матушки вольный простор,
Все походы его боевые,
Где он сам никого не щадил,
Оставлял города огневые,
Воевод ненавистных казнил.
 

Действительный статский советник академик Сергей Коненков изваял Степана Разина с ватагой. Монумент 1 мая 1919 года установили перед Лобным местом. И сам вождь пролетарской революции товарищ Ленин произнес отдаленную от истины речь, что именно «Лобное место напоминает нам, сколько столетий мучились и тяжко страдали трудящиеся массы под игом притеснителей, ибо никогда власть капитала не могла держаться иначе, как насилием и надругательством». Улицу Варварку переименовали в честь Степана Разина. В наши дни грезил образом Степана Разина Василий Шукшин, мечтая создать о нем фильм.

Пристрастие Ленина и Сталина к самозванцам понятно. В вождях «крестьянских восстаний» вожди пролетарских революций видели предшественников, беспощадных к классовым врагам, способных на массовый террор. Непонятно другое. Поэты Садовников и Суриков умерли до революции, не успев расстаться с недвижимостью. Гиляровского уплотнили, превратив в жителя коммунальной квартиры, лишили газеты. Коненков уехал в Америку. Шукшин потерял в годы репрессий отца. Другие певцы атаманов и вождей превратились в «лагерную пыль». Что притягивало наших интеллигентов к образам разбойников, ходивших за зипунами, вешавших комендантов, тащивших в лесную глушь хозяев и приказчиков? То же чувство, что превалирует сегодня на экранах Си-эн-эн, «Евроньюс», в эфире «Свободы» и «Эха Москвы». Прежде проявлялось сострадание к «борцам с самодержавием», а ныне – к «чеченским бойцам», палестинским самоубийцам и прочим кровожадным субъектам новейшей истории.

…Последние массовые казни вершились при Петре. Одна всем известна по картине Сурикова «Утро стрелецкой казни». Другой казни подверглись жители Астрахани, не желавшие жить под властью «подменного царя» без бород, которые у них были «резаны с мясом». После пыток одним отсекли головы, других повесили, третьих колесовали. У Лобного места Петр топором проложил дорогу к высшей власти. Укрепившись на троне, он превратил Красную площадь в полигон европейских нововведений, о чем рассказ впереди. А последняя гражданская казнь здесь произошла при Екатерине II. Тогда за подлог наказали дворянина Истомина. Палач сломал над ним шпагу и ударил его по щеке. А тот вскочил и сбросил служивого на землю. Так трагедия обернулась фарсом, став еще раз иллюстрацией известного правила истории, установленного вождем мирового пролетариата Карлом Марксом.

Красная – значит красивая. Красная площадь не раз меняла образ. Два века назад на ней торжествовал классицизм. Колоссальные здания украшали колоннады и портики. А прежде в Москве строили не так, как в Европе. Каменщики подражали плотникам и плели на фасадах узоры. Они обрамляли окна белокаменными «теремками, городками, рожками, кокошниками и звездами, жгутами, валиками, столбиками со всевозможными подвесками». Цитирую художника и историка Москвы в одном лице – Аполлинария Васнецова, назвавшего этот неповторимый стиль русским. Но сами русские, как свидетельствует печальный опыт, свои сказочные каменные изваяния ни в грош не ставили – ломали и переделывали. Только по картинам былого видишь, какую красоту мы потеряли.

Очарование Красной площади придавали не только Кремль и Василий Блаженный. С востока возвышались государевы торговые ряды. С севера площадь замыкали Земский приказ и ворота Китай-города с башнями. Церкви «на крови», пролитой у Лобного места, снесли до Петра. Целились дулами на восток давно замолкшие пушки. Самое известное питейное заведение называлось «Под пушками». Над всем многообразием царила башня с курантами, чей циферблат вращался вокруг единственной часовой стрелки. Минуты не брались в расчет. Заморские часы боем отмеряли время царствования первых Романовых. Они пожинали плоды победы над лживыми доморощенными царями, польским королевичем. И украшали Москву. Грозную Спасскую башню увенчал шатер, отчего она стала несказанно чудной, высокой, как Иван Великий. В чем каждый может убедиться, придя на площадь. С недавних пор проезд в башню закрывают не только ворота, но и сетка, готовая рухнуть на каждого, кто решится повторить таран доведенного до безумия водителя «Москвича».

Первым руку приложил к тому, чтобы площадь стала Красной, Иван Грозный. Его жизнь подтверждает непреложную истину, с которой трудно смириться: в политике гений и злодейство совмещаются вполне. За этим царем – бессмысленные казни, убийство сына. За ним же – книгопечатание, собор Василия Блаженного.

Летопись гласит: «Того же месяца (июня 1555 года) великий государь велел заложити церковь Покров каменy о девяти верхах, который был преже древян, о Казанском взятии». Ничего похожего в архитектуре на земном шаре нет. Кажется, реализован проект абстракциониста, разбрызгавшего на купола яркие, разноцветные краски. Гроздь луковиц, одна другой причудливее, висит над землей. В память всех решающих битв под Казанью Иван Грозный велел воздвигнуть восемь церквей вокруг самой высокой Покровской церкви. Она дала первое название храму – Покрова Богородицы на рву.

Но знают все храм под именем Василия Блаженного. Так звали юродивого, похороненного всей Москвой, патриархом и царем у церкви, стоявшей на месте собора. Даже Иван Грозный страшился его «яко провидца сердец и мыслей человеческих».

Василий родился в Елохове, подмосковном селе, существовавшем там, где теперь Елоховская церковь. Сапожником, как хотели родители, не захотел быть. Он ушел из мирской жизни, скитался без крова и одежды, отягченный веригами. Прославился проповедями и предвидениями, среди которых – грандиозный пожар, испепеливший город в 1547 году. Василия видели тогда плачущим и молящимся у церкви на Воздвиженке, где вспыхнул на следующий день огонь, рванувшийся по всей деревянной Москве.

Иностранцы, бывавшие в столице Московии спустя век после сооружения собора, слышали от русских и с охотой плодили легенду, что Иван Грозный якобы ослепил мастера, создавшего невиданное нигде в Европе и Азии столь буйное великолепие. Советник германского герцога Адам Олеарий писал: «Вне Кремля в Китай-городе, по правую сторону от больших кремлевских ворот стоит искусно построенная церковь… которую немцы зовут Иерусалимом, строитель которой по окончании ее ослеплен был тираном, чтобы уже впредь ничего подобного не строить». Этот же путешественник правдоподобно нарисовал вид собора, окруженного толпой в длиннополых одеяниях.

Кто автор шедевра? Был один строитель или два – вопрос. В Румянцевской библиотеке в ХIХ веке некий знаток Москвы некто Кузнецов, о котором, кроме инициалов «И. И.», ничего не известно, нашел древнюю рукопись, пролившую луч света на темную историю. Из записи в ней явствовало, что Ивану Грозному «дарова Бог дву мастеров русских по реклу Посник и Барма», которые «быша премудрии и удобни таковому чудному делу». Позднее нашли в Казани другой старинный письменный источник. В нем речь шла о единственном мастере с именем и прозвищем, что дало основание видеть творцом храма одного Посника Барму, чья жизнь в потемках. Наше прошлое хранит имена заказчиков более цепко, чем зодчих. Не только авторство Василия Блаженного ХVI века, но и авторство «Пашкова дома» ХVIII века не разгадано.

При сыне Ивана Грозного, Федоре Иоанновиче, отлили гигантскую Царь-пушку, что сегодня всех удивляет в Кремле. Но прежде пугала она иностранцев на Красной площади. При Борисе Годунове, много строившем в доставшейся ему столице, поднялись Верхние, Средние и Нижние ряды, где сегодня ГУМ и другие современные здания для купли-продажи. Приезжие поражались размахом площади, многолюдьем. И шумом, исторгаемым толпой. «Не горит ли город, не случилась ли большая беда?» – подумал Адам Олеарий, побывавший здесь в царствование Михаила Романова.

Можно вообразить, как гудела площадь, когда в царствование его сына и внука на ней «расходилась, разгулялась сила молодецкая». Но если сложить все дни, когда полыхали под стенами Кремля бунты и восстания, то все они едва ли составят месяц. Все остальное время, а это столетия, происходило то, что зовется словами – мирная жизнь.

Века украшали Красную площадь. Застраивали ее не только цари. За свой счет князь Дмитрий Пожарский поставил из дерева храм и внес в него с почестями икону Казанской Богоматери. Найденный в Казани на месте пепелища чудом уцелевший в огне образ Девы Марии русские чтили как величайшую святыню. Этот образ восходит к иконе, написанной евангелистом Лукой и попавшей из Иерусалима в Константинополь. Икона считалась чудотворной, исцелявшей слепых. С нее снимали множество копий. Одна из них принадлежала князю, освободителю Москвы. С Казанской Богоматерью князь не расставался в боях и походах, он и построил для нее достойный дом на Красной площади.

На месте той сгоревшей церкви неизвестный зодчий создал Казанский собор. Кажется, над белокаменными волнами высится маяк под золотым куполом. Если Василий Блаженный – памятник победе над Казанским ханством, то Казанский собор – памятник победе над Польским королевством. К Казанской Богоматери в день освобождения Москвы, 22 октября, направлялся из Кремля крестный ход, ведомый царем и патриархом.

Есть еще одно имя, связанное с Казанским собором. Протопоп Аввакум служил в нем в возрасте Христа, пока не восстал против патриарха и царя Алексея Михайловича. С ними этот деревенский священник сблизился, когда попал в Москву, сбежав после схватки с местным «начальником» из села, где его били, «до смерти задавили», даже стреляли за неистовство. Что случалось не однажды. Во время экспедиции в Даурию, за озеро Байкал, куда его отправили священником, Аввакума избил воевода Афанасий Пашков до потери сознания.

Сельский священник, в академии не обучавшийся, мог так вдохновенно и ярко говорить, что, попав в столицу, быстро сблизился с элитой, боярами, самим царем. Это позволило ему занять место в Казанском соборе. О встречах с Алексеем Михайловичем Аввакум вспоминал: «В походы мимо двора моего ходя, кланялся часто со мною низенько-таки, а сам говорит: благослови-де меня и помолися о мне! И шапку в ину пору мураманку, снимаючи с головы, уронил, едучи верхом! А из кареты высунется бывало ко мне».

Но ничто не остановило его в борьбе с патриархом Никоном, земляком и недавним единомышленником. Аввакум стал знаменем старообрядцев, главой раскольников. Его сажали в тюрьмы, ссылали на край земли, в самые холодные уголки Сибири. Полтора месяца он просидел в башне Братского острога, в той самой, что перевезена в ХХ веке в Коломенское, где служит экспонатом музея.

Не раз Аввакума возвращали в Москву, его селили в Кремле, с ним вели диспуты отцы церкви, увещевали. Но никто не мог его переубедить, смирить. Преданного анафеме, лишенного сана, фанатика сослали в Пустозерск. И там, спустя пятнадцать лет после заточения сожгли живым в земляной тюрьме «за великие на царский дом хулы». Сожгли после смерти Алексея Михайловича, который не раз спасал его от лютой казни.

В Пустозерске Аввакум, не имея, как в Москве, многочисленных слушателей, взялся за перо и стал писателем, которого единственного называют гениальным в русской литературе ХVII века. «Житие протопопа Аввакума», написанное им о самом себе, считается шедевром, первым классическим сочинением в жанре автобиографии. Оно начинается словами «Рождение же мое в нижегородских пределах за Кудмою рекою, в селе Григорове…» Никто до него не писал так просто и понятно на русском языке для «природных русаков». Аввакум Петров вошел в историю государства и историю литературы. Однако имени его на Красной площади нет ни на мемориальной доске, ни на пьедестале памятника.

Долгое время на месте Казанского собора зиял пустырь, известный общественным туалетом. Понадобилась революция 1991 года, чтобы возродили храм, измеренный и сфотографированный перед сносом, когда Красную площадь лишили собора, ворот Китай-города и часовни, где хранилась самая почитаемая икона Москвы – Иверская Богоматерь.

Прожил государь Алексей Михайлович, отец Петра, сравнительно недолго – всего 47 лет, но царствовал долго, свыше тридцати лет. За это время успел украсить башни Кремля шатрами, возвел чудо света – деревянный дворец в Коломенском. (Его намерен воссоздать по примеру Казанского собора Юрий Лужков.) Царь Алексей устраивал спектакли при дворе, завел в Измайлово образцовое сельское хозяйство с мануфактурами, туда же на пруды завез бот, попавший на глаза его сыну, загоревшемуся мечтой о море и флоте.

Триумфы и бунты. Петр поднимал Россию на дыбы с Красной площади. 1 января 1700 года загромыхали двести пушек, что стояли безмолвно без малого век у стен Кремля. Пальба длилась неделю! Так, артиллерийским салютом царь дал знать всем подданным московитам, что наступил новый, 1700 год от Рождества Христова. А не 7208 год «от сотворения мира», как до того вели летоисчисление в Москве с 1 сентября. Салют сопровождался «потешными огнями», фейерверком. У Спасских ворот выставили манекены в «образцовых одеждах» французского, немецкого и венгерского кроя. А тому, кто не хотел избавляться от длиннополого платья и бороды, приходилось раскошеливаться, иначе стража не пускала в Кремль.

Задолго до парада Победы Красная площадь стала ареной торжества русского оружия. В Трумфальной светлице праздновали первую победу над шведами господа офицеры. По случаю Полтавской виктории воздвигли Триумфальную арку у Казанского собора. Через ворота, украшенные картинами и статуями, возвращалась на щите петровская гвардия. Царь шествовал впереди войска в форме моряка по случаю окончательного мира со шведами. Время его царствования отмеряли привезенные из Голландии новые куранты с музыкой.

Эпоха Петра видна на возрожденных воротах Китай-города. Их сломали при Сталине, чтобы, как уже говорилось, дать дорогу на Красную площадь танкам, громыхавшим гусеницами на военных парадах по брусчатке. Эти восстановленные ворота дают представление, что значит «русский стиль», о котором писал Васнецов. Все отмеченные им признаки – на фасаде палат, шатрах, квадратных оконцах. За ними над арками размещалась «Пробирная палатка» Монетного двора. Его красного кирпича стены с изразцами скрывают преградившие с недавних пор путь ворота с «глазками», напоминающими воинскую часть или тюрьму. Что там сейчас при «федеральной власти» – не скажу, чтобы не выдать служебную тайну. А изначально на этом месте чеканили и хранили деньги. Потом заседало Губернское собрание.

Монетный двор – с одной стороны ворот. С другой стороны при Петре возвели Земский приказ с башней. Этот приказ с давних пор, в отличие от других, расположенных в Кремле, ведал делами города, сбором местных налогов, охраной порядка на улицах. Тут судили и рядили жителей Москвы. Петр все эти рутинные обязанности передал другому приказу, а в новом здании учредил более близкие его сердцу «Медицинскую контору» и «Главную аптеку». Доктора и аптекари, жившие и служившие здесь, ведали здравоохранением города, армии и флота. В каменных стенах помещалась кладовая лекарственных трав, лаборатория, медицинская библиотека. Сюда из Китая привезли заказанную там фарфоровую аптекарскую посуду с гербом и вензелем царя. Повидавший аптеку датский посол, восхищенный виденным, оставил нам такую запись: «Она поистине может считаться одной из лучших аптек в мире, как в смысле обширности комнат, так и в отношении снадобий и царствующего в ней порядка и изящества кувшинов для лекарств».

К аптеке пристроил Петр невиданное прежде в Московии заведение – «Казанскую австерию», получившую название из-за близости Казанского собора. Австерия служила рестораном, гостиницей и клубом, куда захаживал пообщаться с публикой молодой Петр. В ресторан доставляли с Печатного двора свежие номера «Ведомостей», затеянной царем газеты. Чтобы приохотить народ к ее чтению, издатель распорядился кормить каждого, кто прочтет «Ведомости», бесплатно.

Сохранился чертеж библиотеки с аллегорическими статуями «Наука» и «Просвещение». Она появилась на площади у Спасских ворот, где издавна торговали книгами. Внизу помещалась лавка, вверху – библиотека и читальный зал. Основал все это Василий Киприанов, удостоенный Петром звания «Библиотекариуса». Он издавал карты, чертежи, книги, составил «Календарь неисходимый», известный в народе как «Брюсов календарь». Название прижилось по имени наблюдавшего за выпуском календаря Якова Брюса, «птенца гнезда Петрова», помянутого в пушкинской «Полтаве».

Самая большая новостройка Петра на Красной площади тянулась между Спасской и Никольской башнями. Вровень с зубцами поднялись стены Комедийной храмины – первого публичного русского театра. Как он выглядел, никто не знает, известны его размеры – длина 39 метров, ширина 21,5 метра. Как считают, вмещал зал театра пятьсот зрителей в партере, на балконах и в «чюланах», ложах. Спектакли давала немецкая труппа из Данцига. Ее дополняли русские артисты, рекрутированные из Посольского приказа. Пьесы на сюжеты мировой истории шли несколько вечеров кряду с продолжениями. Император оказывал всяческое содействие труппе и зрителям, повелел играть в антрактах музыку, ставить комедии. Он же приказал не запирать до окончания спектаклей ворота города, не брать за проезд через них пошлину. Комедийная храмина поначалу заполнялась, но зрителей становилось все меньше, театр захирел и прогорел. Пустовавшее здание сломали после смерти Петра. Триумфальная светлица и Триумфальные ворота также канули в Лету.

Что осталось от времен Петра кроме ворот? На первом этаже некогда Монетного двора и губернской управы с недавних пор светятся огни аптеки и ювелирного магазина. Что на втором этаже и в глубине двора – загадка. Стоявшая напротив «Главная аптека» сломана при царской власти, когда, казалось бы, к старине относились не так, как при советской власти.

Москва не сразу стала «порфироносной вдовой». Первым ее покинул император с правительством. Потом Екатерина с детьми поехала погостить в «град Петров». Спустя два года перебралась навсегда. И посольства переехали одно за другим на новые квартиры, к морю. В итоге Петр Первый повелел во всех церквах возглашать здравицу «о царствующем граде Санкт-Петербурге». Однако одну столичную функцию оставил Первопрестольной. Жену короновал в Успенском соборе. С тех пор все наследники престола приезжали непременно в Москву, чтобы свершить древний обряд венчания на царство: воздеть шапку Мономаха, взять скипетр и державу.

С тех пор у России две столицы. Одна – с Зимним и Дворцовой площадью. Другая – с Кремлем и Красной площадью. Она не захирела с отъездом царя. Он запретил всем городам строить в камне и всех каменщиков согнал на берега Невы. Что оказалось на руку москвичам, жившим среди лесов. Купцы застроили быстро и задешево расчищенное было пространство Красной площади лавками, дворами и церквами из дерева. Запрет действовал недолго. У Казанского собора после Петра каменщики выложили здание Губернского правления, которое можно увидеть напротив Исторического музея. Так строили в Европе, где в зодчестве господствовал стиль барокко. У двухэтажного дома высокие окна, непохожие на оконца соседних палат над воротами Китай-города.

За фасадом правления заседала администрация, ведавшая самой большой Московской губернией. Она одна приносила казне дохода почти столько, сколько все остальные губернии империи. Управляли тогда Москвой и 50 городами губернии, где проживало 2 миллиона жителей, генерал-губернатор, два его товарища-заместителя и 31 чиновник. А всех московских чиновников в середине ХVIII века насчитывалось около 60. (Сколько сегодня «товарищей» и прочих столоначальников у мэра Москвы?)

Первым должность губернатора занял Тихон Никитич Стрешнев. Этот боярин из древнего и знатного рода был человеком сугубо гражданским, ведавшим большим дворцовым хозяйством. В молодости назначили его «дядькой» четырехлетнего осиротевшего Петра. «Дядька» заменил царевичу отца. Петр поручил преданному до гроба боярину править Москвой, чем тот и занимался без особых достижений.

В петровское время московские генерал-губернаторы не засиживались на своем месте. Вторым губернатором через три года стал боярин Михаил Ромодановский. Он проявил себя и «хозяйственником», главой приказов, и воеводой. С тех пор цари доверяли Москву, как правило, генералам и фельдмаршалам, отличившимся в сражениях, носителям знатных фамилий – Салтыковым, Чернышевым, Долгоруковым, Голицыным…

При четырнадцатом московском генерал-губернаторе князе Сергее Голицыне на Красной площади против Губернского правления в доме, где прежде находились Земский приказ и аптека, основали Московский университет. Из его подвалов вывезли 100 тысяч тонн медных денег, отчеканенных на соседнем Монетном дворе. В перестроенном под аудитории здании собрались знатные персоны во главе с генерал-губернатором, гимназисты и учителя. «Музыка инструментальна, трубы и литавры слышны были через весь день, как звук радостного и весьма любимого торжества», – сообщали «Санкт-Петербургские ведомости». В небо по случаю открытия первого в России университета взлетели ракеты грандиозного фейерверка.

Указ об его учреждении Елизавета Петровна подписала 12 января (по ст. ст.) 1755 года, в день святой Татьяны. Поэтому празднуется студентами и профессорами развеселый Татьянин день в Московском университете, с недавних пор возобновившем давнюю традицию, прерванную революцией 1917 года.

Поднес императрице указ на подпись в день именин матери Татьяны ее сын Иван Шувалов, которого ошибочно называют графом. Этот титул он не принял. И без него, как пишут биографы, «все государственные дела проходили через его руки».

 
С цветущей младости до сребряных волос
Шувалов бедным был полезен,
Таланту каждого покров,
Почтен, доступен и любезен!
 

Так воспевал доблести Шувалова поэт Иван Дмитриев. «Покровом» послужил фаворит и Державину, и Ломоносову, увековечившему мецената в звонких стихотворных посланиях. Любвеобильная Елизавета Петровна увлекалась, подобно отцу, многими. Но всю жизнь до последнего вздоха хранила привязанность одному. Ему, умирая, отдала на смертном одре шкатулку с драгоценностями, которую убитый горем фаворит сразу вернул в казну. Привязанность императрицы Шувалов употребил во благо Отечеству – основал университет в Москве, а спустя два года учредил Академию художеств в Петербурге, став первым ее президентом. Академии отдал свой дом.

Императрица назначила Шувалова куратором университета. По случаю его основания отчеканили медаль с образом Елизаветы Петровны. Спустя век в честь столетия университета отчеканили другую медаль, где по сторонам Елизаветы Петровны предстают Шувалов и Ломоносов. На мемориальной доске, появившейся еще через сто лет на Красной площади, – образ одного Ломоносова. Ему установили в Москве два памятника в бронзе. Один – перед «новым зданием» на Моховой, другой – перед высотным зданием на Воробьевых горах. Почему только ему? Не хотели советские историки чтить память фаворита, не желали признавать основателем МГУ имени М. В. Ломоносова обер-камергера, с которым Елизавета Петровна была счастлива в постели, а Екатерина II коротала время за игрой в карты. Эту несправедливость исправили в наши дни. Два образа Шувалова для Москвы и Питера изваял Церетели, нынешний президент Российской Академии художеств.

«Советская историческая энциклопедия» признавала за Шуваловым приоритет в «основании университетской типографии, в которой начали печатать „Московские ведомости“. Типография помещалась в палатах над арками ворот Китай-города, тех самых, что восстановили, пристроив вплотную к Историческому музею. А на его месте стояло здание университета и двух гимназий при нем – для дворян и разночинцев.

Факультеты с кафедрами и профессурой, гимназии, типография, газета давали основание и в России считать ХVIII век «просвещенным». Но все эти учреждения не удержали московскую чернь от злодейства, Чумного бунта. Он начался вблизи стен Московского университета спустя век после Соляного бунта и Медного бунта. Красная площадь не раз в ХVII веке заполнялась буйной толпой, жаждавшей грабить и убивать. Казалось, бунты ушли в прошлое. И вдруг все повторилось в ХVIII веке.

Чумной бунт потряс Москву спустя десять лет после восшествия Екатерины II на престол. «Народ, приведенный в отчаяние этим ужасным бедствием, возмущенный бегством богатых и знатных, полным отсутствием мер борьбы с „моровой язвой“ поднялся против властей» – так трактовали причину бунта в недавнем прошлом. Действительно, старый генерал-губернатор укрылся от чумы в подмосковной усадьбе. Им был фельдмаршал Петр Семенович Салтыков. В Семилетней войне в сражении под Кунерсдорфом русско-австрийская армия под его командованием победила Фридриха II, признаваемого великим полководцем. Посаженный на Москву, фельдмаршал одержал верх над разбойниками и грабителями, размножившимися до него в городе, как крысы. Но когда начался мор, он сказал: «Чума не пруссак, а бич Божий. Супротив пруссака, хотя бы был и сам король прусский, управу сыскать было можно, а против наказания Господнего что сыщешь?» И сдал Москву другому генералу.

Однако бунт спровоцировало не бегство генерал-губернатора, а как раз принятые «меры борьбы» – карантины, закрытие бань, мануфактур, сожжение имущества заболевших чумой. Мор усилился оттого, что толпы повалили к иконе Боголюбской Богоматери у Варварских ворот. (Камни сломанных при Сталине ворот археологи откопали на выходе станции метро «Китай-город».)

Чем был вызван религиозный ажиотаж? По всей Москве разнеслась молва о видении Богородицы. Из уст в уста передавалась весть, что именно она поведала о напасти, насланной Христом за то, что тридцать лет никто не пел ей молебны и не ставил свечи у Варварских ворот... Началось столпотворение у Боголюбской Богоматери с пением молебнов, лобызанием икон, зажжением свечей. А когда архиепископ Московский Амвросий попытался остановить безумие, толпа хлынула с Красной площади в Кремль и разгромила Чудов монастырь, где жил архиепископ. В тот день он укрылся от погромщиков, в погребах обители накинувшихся на винные бочки. (Монахи сдавали погреба в аренду.)

Архиепископ Амвросий слыл одним из самых просвещенных людей своего времени. Он писал собственные религиозные сочинения, переводил с греческого, латинского и еврейского. Амвросия чтят за искусный перевод с подлинника «Псалтыри». Так называются «Псалмы Давида», 150 песнопений Ветхого Завета, восходящих к царю Давиду, победителю Голиафа. Чтение и пение псалмов сопровождало жизнь русских от рождения до смерти. Жаждавшая крови толпа выследила и растерзала Амвросия на следующий день. Первым нанес удар колом пьяный «дворовый человек господина Раевского, Василий Андреев». Второй раз ворваться в Кремль убийцам Амвросия не удалось. Из Спасских ворот по ним ударили пушки. Картечью удалось подавить бунт, «бессмысленный и беспощадный».

Спустя четыре года после другого кровавого бунта, давшего историку Александру Пушкину основание именно так сказать, потянулись люди на Красную площадь к Монетному двору. Там сидел закованный в кандалы Емельян Пугачев. Доставил сюда самозванца не кто иной, как Александр Васильевич Суворов, успевший в долгом пути к Москве переговорить с пленным, прежде чем состоялись над ним суд и казнь. Этот эпизод из жизни будущего генералиссимуса долго вменялся ему в вину красной профессурой. Так продолжалось, пока другой будущий генералиссимус, товарищ Сталин, не призвал бойцов и командиров Красной армии вдохновляться образом Суворова.

На Красную площадь, в университет, спешили сотни студентов. Из них история ХVIII века сохранила три блистательных имени – Дениса Фонвизина, Григория Потемкина и Николая Новикова. Первый создал вечный образ «Недоросля». Двух последних наставники юношества сочли ему подобными и исключили из гимназии с формулировкой за «ленность и нехождение в классы». Что не помешало обоим прославиться.

Потемкин заслужил титул светлейшего князя Таврического за присоединение Крыма к России. (Какой титул присвоить тому, кто отсоединил Крым от России?) Князя историки считают самым «могущественным человеком в стране» после императрицы. На Красной площади недоучившийся гимназист появился в мундире генерал-аншефа. Тогда Москва ликовала по случаю Кючук-Кайнарджийского мира. Победе над турками князь много поспособствовал. Тогда еще страсть к фавориту не угасла, Екатерина II мечтала жить с ним под Москвой в Царицыно, где и поныне видны руины остывшей любви – недостроенный Большой дворец и другие шедевры.

А до того празднования в день коронации Екатерина на Красной площади задала пир на весь мир. Тогда выставили «для простого народа» зажаренных быков, выкатили бочки с вином и пивом, выложили горы хлеба. Мимо Московского университета проследовало 200 колесниц колоссального маскарада, поставленного Федором Волковым в честь Минервы, карающей Зло и вознаграждающей Добро. Богиня олицетворяла молодую счастливую царицу, которая возвысила непобедимого фельдмаршала Потемкина и покарала великого издателя Новикова.