Текст книги "От перемены мест… меняется. Из жизни эмигрантов"

4

После того, как Ольга ушла, Марат какое-то время в задумчивости оставался в гостиной.

Вдруг раздался лёгкий стук в дверь.

– Входите, открыто, – громко произнёс парень.

Дверь медленно отворилась, и вошла женщина из квартиры, что тремя этажами выше.

Звали её Галя. Так обращались к ней все её знавшие, а не только самые близкие. Потому что по отчеству, как это было принято в России, здесь не величали, а полным именем Галина она представилась только на работе. Да и то кое-кто из местных сотрудников называл её Галой. А она и не возражала, и вовсе не потому, что ей льстила ассоциация с именем жены Сальвадора Дали. Просто она не придавала этому большого значения.

– Проходите, тётя Галя, – приветливо пригласил её Марат.

– Спасибо, Маратик, – прошла Галя в гостиную. – Прими мои соболезнования. Я ведь приболела, не могла к вам зайти.

– Да что вы, о чём речь? – успокоил её Марат. – А как вы себя чувствуете?

– Спасибо, лучше. Я вам очень сочувствую. Вова очень переживает, он уважал Петю. А как мама?

– Прилегла, – кивнул Марат на дверь Вериной комнаты.

– Она просто вымотана всем происшедшим.

– Да, да, пусть отдохнёт. Я зайду позднее.

Галя направилась к выходу.

– Конечно, обязательно заходите, – пошёл вслед за ней Марат. – И выздоравливайте.

– Спасибо, – улыбнулась Галя, закрывая дверь.

Галя и её муж Владимир владели четырёхкомнатной квартирой. Галя была красивая ухоженная женщина, горделивая и, что называется, с шармом. Совсем недавно отметила она пятидесятилетие. Имела степень кандидата химических наук и начала работать здесь почти сразу после приезда практически по специальности в одной достаточно благополучной небольшой компании. Только вот сравнительно недавно ситуация в этом заведении резко изменилась. Существенно упало количество военных заказов из-за границы, что привело к массовым сокращениям. Галя потеряла работу и оттого очень переживала, несмотря на то, что муж её был хорошо устроен. У неё образовалось много свободного времени, и это её совершенно не радовало, а напротив – угнетало, хотя, конечно же, теперь она могла скрупулёзно заниматься домашними делами, которые раньше были отнесены ею к разряду второстепенных по причине загруженности на службе. А в последние дни она ещё и приболела, подхватила какой-то вирус, так что отсиживалась дома безвылазно.

Вернувшись от соседей, Галя обошла гостиную и погрузила себя в обитое кожей стильное кресло. Она какое-то время посидела в задумчивости и вдруг, опустив глаза, увидела на полу перевязанную картонную коробку. Тут она вспомнила, что до того, как спуститься к Вере, достала её с антресолей, куда полезла за чем-то совсем другим. А картонка эта хранила письма и фотографии, которые она за столько лет так и не разобрала! Галя взгромоздила коробку на колени и начала развязывать. Она подумала о том, что нашла её не случайно. Ведь на сегодня как раз пришёлся юбилей их с Владимиром бракосочетания. Тридцатилетний! Жемчужная свадьба!

Галя по этому случаю затеяла всякие яства, да так, чтобы успеть всё это приготовить к приходу мужа с работы. И вот сейчас уже почти всё было закончено, так что она могла заняться найденным архивом. «Вот житуха! За столько лет, что мы здесь, ни разу не развязала, не открыла эту коробку, не поинтересовалась ни письмами, ни фотографиями… Быт грёбаный… Засасывает…», – мысленно посокрушалась она.

Но не успела Галя запустить руку в посланные ей анналы, как зазвонил телефон. Подняв трубку, она неподдельно обрадовалась. Звонила из России её самая близкая подруга Валерия.

– Привет, привет, Лерка! – звенел Галин голос. – Как я рада тебя слышать! Спасибо! Спасибо, тебе, дорогая! Да, тридцать лет мы с Вовой вместе. Жемчужная свадьба! Страшно подумать. А эти годы эмиграции как пролетели? Кошмар! Но об этом не будем. Нет, сегодня мы с ним вдвоём. Прилюдно отмечать будем в ресторане. Подожди, дай мне сказать. Я тебя поздравляю! Да, как обычно, вспомним нашу бородатую шутку, что тебе повезло родиться в день нашей с Вовой свадьбы. У тебя же воистину юбилей! Полтинник! Куда он мог уйти, мой русский язык? Смеёшься? Ну и что – окружение? A-а, язык устраивает, а полтинник – нет. Тут уж, моя дорогая подружка, ни тебе, ни мне деться некуда. Недавно – я, сегодня – ты полтинничек отхватила. Не говори, представить трудно. Ведь как будто бы вчера девчонками были! И тебе моё всегдашнее пожелание, чтобы у тебя всё было так, как желают тебе мама с папой. Права – и я, конечно. Лерка, ну а как же иначе? Нет и не будет у меня подруги ближе, чем ты. Хоть и раскидала нас с тобой судьба. Издеваешься? Каких таких друзей мы тут приобрели? Скажи лучше, как там у вас в Москве? Ой, слушай, у тебя же рубли набегают. Давай я тебе перезвоню. Что значит, перестань? На тебя что, наследство свалилось? Нет, серьёзно. Мы же всё равно, когда Вова придёт с работы, будем тебе звонить. Он же тебя лично захочет поздравить. Почему я дома? Вечером расскажу. Ну что значит – подожди? Что? А кто мне должен был звонить? Что-о?

Галя онемела, застыла, смежила глаза. Но в следующий же момент, взяв себя в руки, продолжила разговор:

– И как он нашёл тебя? Ах да, он же знает твою фамилию. А как он тебе представился? Интересовался адресом и телефоном? И что ты ему ответила? Умница! Гений! Смекнула сказать, что знать обо мне не знаешь. Не поверил? Пусть! Лерка, ты меня оглушила! Известием! Хотя и постаралась смягчить удар – деликатно так его назвала! Кавалер!

Галя впрессовалась в спинку кресла. Внутри у неё всё как будто омертвело.

Да, давно, ещё там, в Союзе, случилась у неё амурная история. Длившаяся несколько лет, до самого её отъезда в эмиграцию. А ведь если бы до того, как всё это у неё тогда началось, кто-нибудь напророчил ей, что такое может произойти – не поверила бы. Но вот произошло! Да ещё и почти по Толстому: любовник и муж носили одно и то же имя! Только не Алексей, как в «Анне Карениной», а – Владимир. Муж – Вовочка, любовник – Володенька.

Галя в те годы жутко терзалась, её изводил обман, с которым ей приходилось жить. И не только потому что была воспитана в пуританском духе. А потому как ещё и понимала, что такой муж, как её Вовочка, – мечта любой женщины. Но была словно в ловушке. Потому как любовник её, Володенька, был тоже мечта, а для многих женщин – ещё и несбыточная. Так что страдания и счастье её были неразделимы.

Понятное дело, жила она в те годы как на вулкане! Разрывалась между ними двоими! И успокаивала себя тем, что, мол, вспышка та сверху была ей послана…

Слава Б-гу, Вовочка её тогда ни о чём не дознался. Идеальный муж! Доверял, на руках носил. Сам ведь ещё и в санаторий отправил, где у неё с Володькой и закрутилось.

Галя вдруг поняла, что Валерия что-то продолжает говорить. И сосредоточилась. И до неё донеслись увещевания подруги.

Она тяжело вздохнула и глухо прохрипела в трубку:

– Лер, ну а как же не дёргаться?

И прикрыла глаза, и замолкла. А потом тревожно продолжила:

– Да, но слушай, он, что, рехнулся? Чёрт-те когда всё порвано, я укатила из страны, улетучилась, как говорится, из его судьбы, и на тебе! Явился – не запылился, и блажь такая – меня сыскать. И тебе ещё телефонирует! Номер мой здешний ему, видите ли, понадобился! A-а, из России хотел позвонить! Неужто думал, что встречать поеду? Понятно, что ты поначалу сообразить не могла, кто это! Вы же и не виделись никогда! И что ему нужно? В научной командировке? Когда он приехал? Только что? Блин! Как не нервничать? Вдруг возьмёт да и отыщет! Что значит – не может забыть? Давно всё забыто. Столько воды утекло. Неужели не понимает, что к прошлому возврата нет? Что при встрече ни он, ни я не испытали бы ничего, кроме неловкости? Зачем ему понадобилось мучить меня? Я заплатила такую высокую цену. Всё бросила. Уехала.

В голове у Гали пронеслось то, что с ней происходило тогда, в конце девяностых, когда никакие доводы мужа о необходимости отъезда, никакие его уговоры не оказывали на неё никакого воздействия. И ведь неизвестно, что было бы, если бы не пришёл момент, когда её Володька вдруг перестал давать о себе знать! Она начала тогда сходить с ума! И – спустя достаточно много времени, вопреки гордости, сама ему позвонила! А он промямлил, что жена обо всём дозналась. И она вознегодовала и резко изменила своё отношение к эмиграции. Владимир же понять не мог, что за метаморфоза произошла.

Галя выпрямилась в кресле и решительно произнесла в трубку:

– Я не хочу, не хочу этих сигналов из прошлого! Господи, убереги меня от них! Зачем, зачем он это делает? Зачем ищет меня? Не хватало только, чтобы Вова дознался здесь, по прошествии стольких лет! Что за фантазия – ворошить через целую вечность? Ой, оставь! Тут же любого отыскать не проблема. Как мне пережить эти дни? Не хватало только вздрагивать от каждого звонка! И особенно сегодня, в такой день! Одна надежда, что одумается. Что хватит ему здравого смысла не делать этого! Лер, знаешь, кошмарный сон мне сегодня привиделся, знала, что не к добру. Места себе с ночи не нахожу. Ха, права, каламбурчик хоть куда – всё произошло после сна. Нет-нет, ничего мне больше не говори! Голова кругом. Мне нужно прийти в себя. Давай, до вечера. Да. Да. Конечно, позвоним. Целую тебя. Пока.

Галя медленно положила трубку на рычаг, поставила снова коробку на пол сбоку от кресла и застыла в оцепенении.

Её парализовало понимание того, что появление бывшего любовника в её нынешнем существовании обернулось бы для неё катастрофой! Она не хотела рушить устоявшийся, ставший за эти годы эмиграции стабильным, уклад своей семейной жизни. Ведь прошлое так нескончаемо не хотело её отпускать! Очень долго он почти каждую ночь снился ей, её Володька. А порой она во время близости с мужем вдруг забывалась и ощущала его рядом… И начинала внутренне виниться… С годами это стало происходить всё реже, вчерашний день отступал всё дальше, и она как раз накануне их сегодняшнего с мужем юбилея уверила себя в том, что эта тревожная страница её жизни перевёрнута окончательно.

И вот – рок!

Нет, нет, она не должна впускать снова когдатошнего возлюбленного в своё настоящее! Она отдавала себе отчёт в том, что эта кратковременная встреча очень сильно взбудоражила бы её, лишила покоя. Потому что чувства могли вспыхнуть с новой силой… А тогда… Он-то вот уедет, а в её жизнь снова ворвётся смятение! Она с ужасом вспоминала, как тяжело, мучительно ей давалось распрощаться с былым, вычеркнуть из памяти те годы обмана. И что же, всё сначала? Нет, нет, только не это! Не видеть его, не питать к нему никаких чувств! Ведь сейчас она ощущала себя с мужем единым целым, испытывала к нему привязанность, воспринимала его совершенно близким, своим человеком. Порой, правда, она задавала себе вопрос, любовь ли это, но испытанное ею в прошлом безумное всепоглощающее влечение к любовнику заставляло её уклоняться от ответа.

Да, она очень дорожила тем благополучием, которое царило сегодня в её семье, и посему помыслить даже не могла о том, чтобы всё это вдруг сломалось.

Эти её тревожные мысли о разрушительных для её психики и для её спокойствия последствиях возможной встречи с прошлой её страстью усугублялись ещё опасением, что муж может уразуметь, что к чему! «Поймёт! Поймёт! Поймёт!», – пульсировало у неё в голове. Правда, было обстоятельство, которое в какой-то степени унимало её тревогу. Ведь Владимир по злой иронии судьбы был долго связан с этим её Володькой общей научно-исследовательской работой! И если бы получилось им тут столкнуться, её эксвозлюбленный, конечно же, объяснил бы эту встречу желанием свидеться с бывшим коллегой-сослуживцем. Но… у страха глаза велики. И Галю приводили в ужас мысли о том, что муж, сопоставив факты, обо всём догадается и что она себя обязательно выдаст, и что всё, что она годы держала в тайне, раскроется в момент! А муж вот-вот должен был появиться! Ведь по случаю юбилея их свадьбы он собирался прийти с работы раньше обычного.

Она просто сходила с ума! А в какой-то момент её тревога сменилась прострацией. Она прикрыла глаза и сжалась в комок в кресле. В голове тревожно теснились разные думы, перед мысленным взором вперемешку проносились картины из прошлого и настоящего.

Муж её Владимир был ей ровесник, моложав, интеллигентен. Его определённо можно было отнести к тому типу мужчин, которых называют интересными. Совсем молодым защитил он кандидатскую, а затем, с небольшим перерывом – и докторскую диссертацию. В Москве был специалистом в области строительной механики. Заведовал отделом в НИИ и, кроме того, преподавал: у него была часть ставки в ВУЗе.

И тем не менее, в конце тех перестроечных восьмидесятых годов двадцатого века Владимир стал подумывать об эмиграции. Да и не только он – ведь в воздухе буквально витало отъезд ное настроение, порождённое послаблениями, которые стали делаться властями в этом вопросе. И настрой этот, безусловно, усугублялся ещё и экономическими трудностями того времени.

А Владимиру, интеллигенту и учёному, как раз таки тяжело было вписаться в горбачёвскую перестройку. Государственную тематику в науке сократили до предела, а хозрасчёт, при котором каждый институт должен был самостоятельно искать заказчиков работ, просто выматывал. Кооперативные же дела Владимиру были не по нутру. Он привык полностью отдаваться своей работе и честно получать за это зарплату в окошечке с вывеской «Касса». Но вот отдаваться полностью ему становилось всё труднее. Перестройка породила неразбериху, многие толковые ребята бросились «хапать» в кооперативах. Как тогда говаривали – «куй железо, пока Горбачёв». А существенная доля тех, что остались в многочисленных НИИ, была не способна ответственно выполнять поставленные задачи. Вот и требовало начальство, которое ещё больше стало трястись над своими тёплыми местами, чтобы такие неординарные во всех отношениях индивидуумы, как Владимир, кроме науки занимались ещё и уймой организационных дел, которые в то непростое время требовали нечеловеческих усилий. На него, например, как на руководителя научно-технологического отдела волевым порядком повесили ещё и общее руководство имеющимися в институтском плане темами. Это означало, что он должен был отвечать за выполнение не только своей части работы, но и за работу смежных отделов, за обкатку технологии и за её внедрение в промышленности. Владимиру приходилось оставаться на службе допоздна и, кроме того, заниматься дома написанием отчётов, всяких сопроводительных документов, статей, авторских свидетельств и патентов. И это кроме подготовки к чтению лекций в ВУЗе, где его уговорили преподавать. И это ещё кроме ответственных изнуряющих командировок к заказчикам работ, выполняемых институтом, с целью сдачи определённых этапов. А зарплата в государственных учреждениях, в отличие от кооперативной вольницы, оставалась для каждой должности совершенно фиксированной. Он очень уставал, а Галя выражала недовольство таким положением вещей, да и просто жалела его. Он же заявлял ей, что единственное решение, которое он может предложить, это покинуть этот «кооперативный бедлам». И при этом старался убедить её в том, что «там» на службе его ничто не будет отвлекать от его прямых обязанностей. Потому что «здесь», мол, ведутся нескончаемые разговоры о научной организации труда, а «там» она существует де-факто.

И ведь в этом отношении он оказался прав. Приложив после приезда достаточные усилия к поискам работы, он в конце концов получил должность в исследовательском центре крупного концерна, где его задействовали в нескольких проектах. И, как он и предполагал, труд был здесь организован так, что каждый сосредоточивался на своей задаче, оснащался всем необходимым для эффективного её решения и не распылялся на выполнение побочных дел. Так что ощущал он себя достаточно комфортно, тем более что руководство обеспечило ему вполне приемлемые материальные условия.

Галя же начала здесь работать ещё раньше мужа. И попала она в компанию, из которой была недавно уволена, совершенно неожиданным образом.

Поначалу, до того, как купить собственное жильё, арендовали они небольшую квартиру в одном из домов в другом районе. И в доме том были единственными эмигрантами. Ведь в то время появление бывших россиян было для многих коренных жителей ещё почти в диковинку. Приезжие в подавляющем большинстве случаев не вызывали неприязни, а подчас рождали в людях благосклонное к себе отношение, у некоторых – даже жалость, а у совсем немногих – и желание помочь. Таким оказался и один из их соседей по дому. Он был мужчина в возрасте, проживал с женой и частенько заглядывал к ним, принося какую-то мелочь из утвари, которая для них действительно являлась тогда не лишней. А однажды, зная, что ни Владимир, ни Галя пока не работают, сосед этот сказал, что в компании, где он служит, появилось вакантное место химика, и что он может похлопотать за Галю. Галя и Владимир сначала опешили, а затем стали рассыпаться в благодарностях. Он остановил их движением руки, улыбнулся и сказал, что рад помочь таким приятным людям и что ещё не факт, что Галю примут, но попробовать стоит. А Галя таки произвела впечатление и начала работать! Потом они переехали из той квартиры в собственную, ту, где сейчас и проживали, и продолжали перезваниваться с этим редкой доброты человеком вплоть до его совершенно неожиданной кончины, о которой сравнительно недавно сообщила его жена.

Сейчас, потеряв эту работу, Галя не находила себе места не только по причине того, что не привыкла сидеть дома. Ведь она лишилась зарплаты и зависящих от неё пенсионных и других отчислений. А найти в таком возрасте достойную работу взамен потерянной было очень даже проблематично. Правда, её взялась пристроить соседка, тоже из эмигрантов, врач-терапевт Белла, которая уже передала её документы одному из своих пациентов. Когда Галя спросила, кто это, Белла ответила коротко: «Будет хоккей».

А пациент этот был не кто иной, как Саймон! Тот самый, заместитель Коварского! Любовник Эммы. И Галя вскоре даже побывала у него на интервью. И тот как будто бы впечатлился её знаниями и опытом. Но сказал, что в связи со сложной обстановкой в компании сразу дать определённый ответ не может. Хотя и заявил, что очень хочет положительно решить этот вопрос. Галя, конечно, знала истинную цену обещаний работодателей и поэтому не очень верила в эту Беллину затею. И в своих ощущениях она была недалека от истины! Ведь тогда уже решался вопрос о грядущих сокращениях в компании Коварского! Но ни Белла, ни Галя не могли этого знать, ибо не были близки с проживавшей в этом же доме и работавшей там Диной и представления не имели о том, что их сосед Пётр имеет отношение к Коварскому. А Галя к тому же и не столкнулась с Диной во время визита к Саймону и, естественно, не могла встретить там Петра, к тому времени уже тяжело болевшего.

Но в Гале, конечно же, теплилась какая-то наивная надежда. А как же иначе?

У Гали и Владимира – два взрослых сына. Старший, Михаил окончил медицинский факультет и начал работать в клинике. А Павел почти завершил выполнение выпускной работы по химии в университете. Какое-то время назад они, что называется, вылетели из родительского гнезда. Были не женаты, но жили отдельно от родителей на съёмных квартирах со своими девушками.

Что касается остальных близких и родственников Гали и Владимира, то родители Владимира после долгих раздумий ехать с ними отказались. Отец мотивировал это тем, что в свои шестьдесят при его слабом здоровье он окажется в эмиграции, как он выразился, за бортом жизни. В Москве же он имел профессорскую ставку в ведущем ВУЗе, был на хорошем счету, да ещё и прикреплён к престижному медицинскому учреждению. Мама Владимира, врач, поддержала решение мужа и в силу понимания того, что эмиграционный стресс ему категорически противопоказан, и по причине её тоже хорошей устроенности. Удерживала их, конечно, и прекрасная «сталинская» квартира в центре Москвы. Они и Владимира отговаривали от этого шага, убеждая его, что эти трудные времена пройдут и жизнь наладится. И что такой карьерой и такой квартирой, как у него – а квартира была под стать родительской – не разбрасываются. И что поедут они в полную неизвестность, и что это может плохо кончиться не только для него с Галей, но и для их маленьких детей.

Галя поначалу полностью поддерживала родителей мужа и ехать отказывалась. Тому были две причины. Первая – тот самый тайный бурный роман, который она тогда переживала и который только что совершенно нежданно-негаданно стал предметом взбудоражившего её телефонного разговора с подругой Валерией. А вторая – это болезнь её отца. Но в конце концов история с любовником закончилась, а отца подлечили благодаря связям родителей Владимира. И когда вдруг неожиданно для мужа Галя наконец-то согласилась на отъезд, за ней двинулись и её отец с матерью, которые были тоже вполне прилично устроены в той жизни, и младший брат её Юрий с женой Софьей и совсем маленькими дочерью и сыном. А вскоре после них собралась в путь и сестра Галиной мамы, тётя Мила, которая жила в Белоруссии.

За эти годы Галя потеряла здесь отца. Он умер после возвращения старой болезни, которая протекала долго и мучительно и которая, как считала Галя, обострилась по причине тоски, которую он испытывал в эмиграции. А мама её продолжала жить одна в маленькой квартире, которую они с мужем арендовали недалеко от детей.

Когда Галя с Владимиром, Галины родители и проживавший с ними в одной квартире Юрий с семьёй наконец подали в ОВИР документы на отъезд, к ним стали наведываться всякие тёмные личности. Приватизацией жилья тогда ведь ещё и не пахло. Принадлежавшие государству квартиры продать было невозможно. А эти визитёры предлагали им за каждую «хату» в среднем по тысяче долларов при условии, что они совершили бы фиктивный обмен. И не приведи господь было со всеми этими «покупателями» связаться! Даже если бы речь шла действительно о деньгах, а не о таких грошах! Поэтому, испытывая страх, они старались держаться подальше от этих типов и говорили им, что это ошибка и никуда они уезжать не собираются. Они понимали, что согласившись на подобную сделку, они подвергли бы себя серьёзной опасности. В общем, сдали они ключи в ЖЭК. И дачу в спешке обменяли на какой-то подержанный японский телевизор с крохотным экраном, который в то время был жутким дефицитом и который по приезду тут же и вышел из строя. То есть можно сказать, что фактически они почти всё бросили. И были в этом не одиноки. Так уезжали многие.

А приехав, они испытали необыкновенное облегчение оттого, что без проблем выпутались из этой леденящей душу истории с квартирами и сосредоточились на том, чтобы утвердиться в новой жизни. Поскольку Гале с Владимиром это удалось, они вскоре приобрели жильё в доме, где сейчас и проживали и где достаточно много соседей были их единоземцами, и в их числе Вера и скончавшийся её муж Пётр.

С Петром Владимир ранее знаком не был, и сошлись они уже здесь на почве какой-то общей поломки в доме. Они расположились друг к другу, ибо были личностями незаурядными и, как оказалось, имели множество общих интересов. Они иногда наведывались друг к другу. Пётр из гордости никогда не распространялся о своих проблемах, и Владимир о них и не догадывался, так как не обладал особой проницательностью. Так бывает, что талантливые в профессиональной сфере люди оказываются во многих жизненных ситуациях достаточно беспомощными и недальновидными. Скорее всего, причина тут кроется в том, что внутренние резервы таких людей почти полностью тратятся на реализацию их творческой предопределённости.

Галя с Владимиром не сблизились за эти годы почти ни с кем из жильцов их дома. Вот только Шурочка с одного из верхних этажей иногда бесцеремонно наведывалась к Гале, собственно равно как и ко многим другим соседям. Да ещё и Белла, врач-терапевт, сошлась с Галей и тоже изредка заглядывала к ней. Вообще же, когда Галя с Владимиром иногда встречались в подъезде или в лифте с другими жильцами, например с Диной и её мужем Леонидом, они вежливо здоровались с ними или коротко перебрасывались ничего не значащими фразами, при этом подчас даже не зная их имён. Такое вот в наше время происходит среди соседствующей учтивой интеллигенции! Да сейчас, собственно, это уже и не имело никакого значения, так как Галя и Владимир купили строящийся коттедж и в скором времени должны были покинуть этот дом.

А квартира, в которой они сейчас проживали, была большая, со вкусом обставленная мебелью, приобретённой уже здесь, в стиле, который был принят у «аборигенов».

Конечно же, они, как и подавляющее большинство покинувших Россию в те годы массового исхода, тоже отправили багаж, потратив на это уйму сил и денег. Собственно, деньги тогда и извести-то не на что было. Приобрести можно было всё только по бешеным ценам у спекулянтов. Обменять рубли на доллары было невозможно. Так что основная проблема была отыскать блат для изготовления багажных ящиков с чудовищной переплатой.

Как правило, люди, решившиеся лишиться советского гражданства, отправляли в этих самых ящиках стандартный «джентльменский» набор вещей, которые считались совершенно необходимыми и дефицитными за границей. В Союзе же тогда миф ходил, что с собой надо тащить всё: и зубные щётки, и очки от солнца, и чуть ли не туалетную бумагу и презервативы. Не говоря уж о крупных вещах. Ведь всё это «там» было якобы жутко дорогущее. Тронуться в путь без мебели – значило спать на полу. А уж без ковров – так совсем труба. Упаковывали, конечно, и то, что объективно бросать не стоило. И не только потому, что доставалось всё это в Союзе с большим трудом. А потому, что и «там» это ценилось. Например, хорошего качества столовые сервизы, серебряные и мельхиоровые предметы сервировки стола. Конечно же, и постельное бельё было необходимо, и носильные вещи. Не разбежишься ведь на первых порах всё это приобретать. А уж о шубах и дублёнках вообще двух мнений не было. Однозначно – везти! А при этом надо было ещё и ломать голову, каким предметам отдать предпочтение. Ведь были установлены ограничения по числу багажных ящиков и по их весу. Истинные интеллигенты загружали в них книги – как самое большое достояние. И почти у каждого в багаже почётное место занимали граммофонные пластинки. А Владимир упаковал ещё и пишущие машинки – тяжеленную электрическую «Оливетти» и портативную «Эрику», которые в России интенсивно использовал в своей научной работе, хорошо владея машинописью, и которые здесь, естественно, оказались ненужными по причине повсеместной компьютеризации.

Кстати, практически сразу предприимчивые личности пооткрывали в эмиграции магазины русской книги, приносившие им в первые годы вполне приличный доход. Здесь желающие могли приобрести и книги, и пластинки, которые в Союзе можно было «достать» только по блату. Тут же и кое-какой антиквариат выставлялся.

А потом, по мере того, как эмиграционный шторм стал утихать, а старшее поколение переселившихся из Союза стало переселяться далее, в лучший из миров, эти книги и пластинки стали падать в цене. И магазины эти стали расширять свой ассортимент за счёт музыкальных компакт-дисков, китча и вообще всего того, что прибыло из Союза в тех самых многочисленных деревянных ящиках. А забегая вперёд, следует упомянуть и о том, что ещё позднее число этих торговых точек начало резко сокращаться, и наконец нередко книжное и граммофонное достояние можно было обозревать на помойках, куда их сносили за отсутствием к ним интереса и за невозможностью реализовать, отпрыски этих самых «переселившихся» стариков.

Бывало, что получатели багажа обнаруживали отсутствие в нём ряда ценных вещей. А у Гали с Владимиром ничего вот не пропало. Для Владимира же самым главным было то, что благополучно прибыли его книги по специальности.

От содержимого багажа у них со временем остались только часть постельного белья, картины, пластинки, книги и посуда. Кстати, проигрыватель для пластинок и запасные иглы к нему они приобрели уже здесь в какой-то ремонтной мастерской, хозяин которой предусмотрительно сохранил несколько экземпляров этой архаики для прибывающих из Союза. От ковров и другой советской атрибутики они постепенно освободились, и вовсе не потому, что они её стеснялись, а потому что то, что они имели возможность здесь приобрести, больше отвечало их эстетическим запросам.

Они очень жалели, что не заполнили большую часть ящиков книгами, как им перед отъездом советовали сделать бывалые люди, поездившие по миру. Ведь у них была достаточно обширная и целенаправленно собранная библиотека, скомплектовать которую в Союзе было совсем не просто.

Галя вдруг вздрогнула, встрепенулась. Ведь совсем скоро должен был вернуться с работы муж, Владимир. Ей непременно нужно было мобилизоваться, взять себя в руки, стряхнуть с себя хандру и обеспокоенность, вызванные сообщением Валерии. Она тяжело вздохнула, через не хочу поднялась, прошла в спальню, открыла гардероб и застыла перед ним. Настроения наряжаться не было, но, пересилив себя, она выбрала серую юбку-брюки, гипюровую блузку идущего ей голубого цвета, тёмно-синие замшевые туфли на средней высоты каблуке и облачилась во всё это. Взглянула на себя в зеркало, поправила причёску и прошла на кухню. Она подумала о том, что хорошо вот, что Валерия позвонила до того, как она уже почти всё приготовила. Иначе, после всего, что она услышала, у неё просто не оказалось бы сил заниматься этим. А она по случаю Жемчужной свадьбы наготовила сюрпризом для мужа всякого вкусного. Любимое его блюдо, жаркое, уже ждало отправки в духовку, салаты нарезаны, пирог испечён. Галя решила преподнести мужу ещё и холодец. И он уже был в холодильнике. А холодец у Гали был фирменный. Фирменность же заключалась в том, что она неукоснительно следовала принципам, считавшимся основополагающими у её бабушки и мамы. Ни в коем случае не допускалось использование желатина. В ход шли только говяжьи ножки, всегда тщательно и придирчиво выбиравшиеся на рынке. Бульон после их вываривания тщательно фильтровался. Мясо от ног не использовалось, так что в холодце никогда не попадались куски кожи с волосками. Бульон заполнялся дорогим говяжьим варёным мясом, которое разрывалось на волокнистые кусочки вручную. У всех их родственников холодец был всегда жилистый, с ошмётками этой самой волосистой кожи, так что Владимир не то чтобы есть – смотреть на него не мог.

Галя проверила, застыл ли холодец, и собралась достать из холодильника и поместить в духовку заготовку для жаркого, но в этот момент зазвонил телефон. Она вздрогнула, на ватных ногах приблизилась к аппарату и какое-то время смотрела на него, не решаясь ответить на звонок, ибо предположила, что это может быть он… Наконец неуверенно подняла трубку и тихо напряжённо произнесла: