Текст книги "Июнь 1941. Запрограммированное поражение"

«Странная война» на западе и ее развязка

Польское правительство очень надеялось получить своевременную серьезную помощь от своих союзников – Англии и Франции. В соответствии с франко-польской военной конвенцией, заключенной 19 мая 1939 г., и обещаниями главнокомандующего армией Франции генерала М. Гамелена французы должны были перейти в крупное наступление силами 35–38 дивизий не позже чем через 16 дней после начала немецкой агрессии против Польши [253].

Но всего через месяц, представители штабов английской и французской армий пришли к соглашению рекомендовать правительствам своих стран действовать в соответствии со следующим принципом:

Судьба Польши будет зависеть от конечного исхода войны, а это в свою очередь – от нашей способности нанести конечное поражение Германии, а не от нашей способности облегчить давление на Польшу в самом начале войны. [254].

Еще больше укрепил союзников в таком мнении визит в Польшу 17–19 июля высокопоставленного английского генерала У. Айронсайда, который с началом войны возглавил имперский генштаб. Тот своими глазами убедился, что польская армия неспособна оказать длительное сопротивление вермахту, поэтому союзное командование планировало свои действия с учетом этого обстоятельства.

Основную тяжесть сухопутной войны с Германией должна была принять на свои плечи Франция, поэтому именно от ее способности быстро отмобилизовать и развернуть свою армию зависела готовность союзников приступить к активным боевым действиям на Западном фронте. Скрытая мобилизация французской армии началась заблаговременно. Еще летом 1939 г. было призвано около 75 % подготовленных резервистов, что позволило уже к 26 августа развернуть 72 дивизии. В день нападения Германии на Польшу, 1 сентября, во Франции была официально объявлена всеобщая мобилизация, и к 9 сентября на территории метрополии французы располагали уже 99 дивизиями, на вооружении которых состояли 11 тыс. орудий и 3286 танков [255]. Французская авиация в то время насчитывала 550 истребителей, из которых только 370 были современными, и 410 бомбардировщиков [256].

Англия брала на себя основную ответственность за проведение морской блокады Германии и собиралась поддержать французов и на земле, и в воздухе. Уже 1 сентября из Англии прибыли 10 эскадрилий бомбардировщиков, а 7 сентября – две истребительные эскадрильи. 10 сентября на французские аэродромы начали перебазироваться основные силы авиации британского экспедиционного корпуса, состоящие из восьми бомбардировочных и шести истребительных эскадрилий [257]. Всего англичане направили во Францию в общей сложности около 400 самолетов. Во всей английской сухопутной авиации тогда числилось лишь 1143 современных боевых самолета. Британский экспедиционный корпус в составе четырех дивизий закончил развертывание во Франции только 11 октября.

Германия к 10 сентября сосредоточила на западе 43²/₃ пехотные дивизии, из которых только половина являлись хорошо подготовленными и обученными дивизиями 1-й и 2-й волн формирования. Остальные относились к менее боеспособным 3-й и 4-й волнам [258]. Они имели на вооружении 8640 орудий и минометов, но при этом у них не было ни одного танка: все немецкие подвижные части были задействованы в Польше. Силы люфтваффе были сведены в два воздушных флота – 2-й и 3-й. В них насчитывалось 559 истребителей, 548 бомбардировщиков, из которых 40 были пикирующими, и 258 разведчиков, из них 105 дальних [259].

Таким образом, если в воздухе силы противников были примерно равны, то на земле союзники имели значительное превосходство, особенно в танках. Но вот реализовать его было совсем не просто: участок непосредственного боевого соприкосновения войск шириной около 150 км ограничивался реками Рейн и Мозель. Его правый фланг упирался в широкий и полноводный Рейн, за которым раскинулся труднопроходимый горный массив Шварцвальд с вершинами высотой до полутора километров, заросший густым лесом. Еще южнее начиналась Швейцария. Слева фронт ограничивался Люксембургом и Бельгией, за которыми простиралась Голландия. Все эти страны твердо намеревались остаться нейтральными в разгоравшейся войне. Им отнюдь не улыбалась мрачная перспектива сделать свою территорию ареной ожесточенных сражений огромных армий, как это уже не раз случалось в прошлом. Их руководители категорически отказывались пойти на любые действия, которые дали бы Германии хотя бы малейший повод развязать против них войну. Они и слышать не хотели о пропуске союзных войск через свои территории. Урок Первой мировой войны, когда немецкая армия вторглась в эти страны и оккупировала их без всякого повода, не пошел им впрок. Своими действиями они существенно затруднили действия союзников, которые были вынуждены с ними смириться, объективно сыграв на руку Германии своей близорукой и эгоистичной политикой нейтралитета.

Зато командование вермахта в начале сентября 1939 г. получило прекрасную возможность прикрыть безопасные для себя границы с Люксембургом, Бельгией и Голландией горсткой второразрядных дивизий, растянутых в ниточку на широком фронте. Немцы очень рисковали, ведь сильный удар на этом участке наверняка смял бы их жидкую оборону и вывел союзников не только в тыл их основной западной группировки, обороняющейся на франко-германской границе, но и в Рурский индустриальный район – сердце промышленности Третьего рейха и его главная кузница оружия. Что это означало – нетрудно предугадать, особенно если учесть, что все резервы ОКХ на Западе в то время состояли всего лишь из двух слабых дивизий 4-й волны формирования, не успевших пройти надлежащего обучения. Еще две такие же резервные дивизии дислоцировались на бывшей чешской территории, слишком далеко для отражения возможной угрозы Руру [260].

Гитлер все это прекрасно осознавал:

«У нас есть одна ахиллесова пята – это Рурская область. От владения Руром зависит ход войны. Если Франция и Англия через Бельгию и Голландию нанесут удар по Рурской области, мы подвергнемся огромной опасности. Немецкое сопротивление придет к концу» [261].

В то же время немцы не сомневались, что союзники будут уважать нейтралитет стран Бенилюкса. Это позволило им к 10 сентября создать против французов мощную оборону со средней плотностью 10–12 км на дивизию первого эшелона, которая опиралась на стационарную «линию Зигфрида» или, как ее еще называли, «Западный вал». Эти укрепления состояли из трех основных полос: передовой, глубиной от двух до 20 км, главной, эшелонированной на 3–8 км и тыловой, расположенной в нескольких километрах позади главной. За ними размещалась зона противовоздушной обороны. Основу обороны составляли примерно 22 тыс. долговременных стационарных сооружений, хотя оборудование части из них к началу войны еще не было окончательно завершено. Подступы к ней прикрывали 280 км бетонных надолб в 4–6 рядов, прозванных «зубами дракона», противотанковые рвы и другие препятствия, обширные минные поля и густые проволочные заграждения. Артиллерия состояла из многочисленных орудий самых разнообразных калибров: от 37-мм противотанковых до 305-мм морских с дальнобойностью в 48 км [262]. Львиная доля всего этого вооружения размещалась в междуречье Рейна и Мозеля.

Неприступность «линии Зигфрида» во многом была преувеличена умелой пропагандой ведомства доктора Геббельса. Но и на самом деле прорыв такой обороны, насыщенной железобетонными защитными сооружениями и огневыми средствами, требовал тщательной подготовки и был неизбежно сопряжен с огромными жертвами. Необходимые для разрушения долговременных немецких укреплений сверхмощные осадные и железнодорожные орудия калибром до 520 мм большей частью хранились на французских складах. Они вполне годились для использования, хотя и успели изрядно устареть. Их нужно было только расконсервировать, привести в порядок и подтянуть к линии фронта. Но повторять кровавую «Верденскую мясорубку» времен Первой мировой войны союзникам вовсе не хотелось. В этих условиях Гаме лен, назначенный 3 сентября 1939 г. главнокомандующим союзными войсками во Франции, посчитал возможным перейти в решительное наступление не ранее, чем в 1941 г., да и то только после получения достаточного количества боевой техники из США. К тому времени и англичане собирались сформировать, оснастить и обучить большую сухопутную армию. Каждый из союзников мог представить множество убедительных оправданий для своей пассивности. Но у них была еще одна важная причина, которую предпочитали не упоминать: никто на Западе не хотел умирать, чтобы помочь Польше, истекающей кровью в неравной борьбе с нацистами. Ей отвели роль пешки, предназначенной для принесения в жертву во имя конечной победы над Германией. Своим сопротивлением польская армия должна была отвлечь на себя главные силы вермахта и дать союзникам возможность без помех отмобилизовать и развернуть свои войска. Англию и Францию в то время вполне устраивала стратегия блокады Германии, поэтому интенсивные боевые действия разворачивались только на море.

А пока французы все же предприняли робкую попытку наступления на сухопутном фронте. В ночь на 7 сентября передовые французские подразделения пересекли немецкую границу в районе Саарбрюккена. Через два дня уже девять французских дивизий начали осторожно продвигаться вперед. Они не встретили практически никакого сопротивления со стороны германского боевого охранения, которому было приказано без боя отойти на «линию Зигфрида». Основным препятствием для наступающих войск стали плотные минные поля и многочисленные взрывные ловушки, оставленные немцами на их пути. Самым неприятным сюрпризом стали секретные до того времени противопехотные «мины-лягушки» Sprengmine 35, обладающие большой поражающей способностью. В начале сентября немцы успели установить там 129 тыс. таких мин, а вместе с ними еще 82 тыс. противотанковых [263]. Натолкнувшись на эти мины ночью, французы не сразу сообразили, с чем имеют дело. Им никогда еще не приходилось встречаться с таким широкомасштабным и плотным минированием. Вначале они решили, что попали под обстрел артиллерии, ведущей огонь шрапнелью, и никак не могли понять, каким образом немцы умудрялись в полной темноте стрелять с такой поразительной точностью, когда каждый снаряд неизменно находил свою цель.

В результате операции французы овладели полосой германской территории протяженностью около 25 км и глубиной 7–8 км, захватив около 20 немецких деревень, жители которых успели вовремя эвакуироваться. 12 сентября французские части получили приказ Гамелена остановиться и окопаться в одном километре от «линии Зигфрида». Они так и не предприняли никаких попыток ее атаковать.

Основным итогом Саарского наступления стал пропагандистский шум во французской прессе и сильно преувеличенные заявления союзного командования своим польским коллегам о его ходе и успехах. На самом деле там так и не удалось добиться главного – отвлечения германских войск с польского фронта, который тем временем под непрерывным напором немцев трещал по всем швам. Переброска частей вермахта из Польши на запад началась только 20 сентября, когда организованное сопротивление поляков развалилось на отдельные очаги. Осторожный Гамелен, опасавшийся флангового удара вермахта через территорию Бельгии, сам начал постепенно отводить войска на исходные позиции. 4 октября они полностью покинули территорию Германии.

После этого сухопутная война на Западе окончательно превратилась в «странную». О ее интенсивности можно судить хотя бы по потерям участвующих в ней войск. Первый капрал из британского экспедиционного корпуса был убит 9 декабря. К 25 декабря погибли еще два англичанина. Суммарные потери сухопутной армии, авиации и флота Франции к этому времени составили 1433 человека [264]. Общие потери вермахта на Западном фронте к 18 октября, согласно сводке ОКБ, составили 696 человек, в том числе 196 убитыми, 356 ранеными и 144 пропавшими без вести. Тогда же было объявлено, что немцы взяли в плен 689 французов [265]. Более интенсивные военные действия развернулись на море, где союзники стремились задушить Третий рейх блокадой. Здесь стороны понесли более существенные потери. Так, до конца 1939 г. Англия только из крупных боевых кораблей потеряла авианосец «Корейджес», линкор «Ройал Оук», вспомогательный крейсер «Равалпинди», три эсминца и одну подводную лодку. За тот же период погибло 221 торговое судно союзников суммарным водоизмещением свыше 755 тыс. т. Из кораблей немецких ВМС тогда были потоплены «карманный» линкор «Адмирал граф Шпее» и девять подводных лодок. При этом союзники сумели добиться почти четырехкратного падения поставок товаров в Германию. Среднемесячный немецкий импорт промышленного сырья к концу 1939 г. упал с предвоенных 500 млн. марок до 130 млн. [266]. И это несмотря на то, что с востока экспорт товаров в страну успешно продолжался.

После окончательной победы над Польшей 6 октября 1939 г. Гитлер произнес большую речь в рейхстаге, в которой прозвучали мирные предложения Англии и Франции. Единственным условием он ставил сохранение всех своих завоеваний. Однако на этот раз ему не удалось одурачить лидеров Запада. Уже на следующий день французский премьер-министр Даладье объявил по национальному радио: «Мы взяли в руки оружие против агрессии. Мы не сложим его, пока не получим гарантии подлинного мира и безопасности, безопасности, для которой не возникают угрозы каждые шесть месяцев» [267]. 12 октября Чемберлен от имени Англии дал Гитлеру схожий ответ. Это означало, что союзники серьезно настроились вести войну до победного конца. У Германии не было достаточно ресурсов, чтобы выдерживать длительную блокаду, поэтому вполне закономерно, что первой к активным действиям решила перейти именно она.

Мы не собираемся далее последовательно и подробно излагать здесь ход боевых действий на Западе. Хотелось бы обратить внимание читателей, прежде всего на развитие способов развязывания войны гитлеровской Германией, на предпринимаемые немцами меры по достижению внезапности, вопросы массированного применения танков, самолетов и других средств. Наряду с вопросами планирования и подготовки операции, организации связи и взаимодействия представляют интерес самостоятельные и инициативные действия командиров тактического звена. Ведь военные действия во Франции были, по существу, генеральной репетицией войны с Советским Союзом. Со многими военачальниками, отличившимися там, всего через год на полях сражений придется встретиться нашим войскам.

19 октября Гальдер доложил фюреру первую версию плана наступления, получившего кодовое название «Гельб». Доклад не произвел особо благоприятного впечатления на Гитлера, который сразу заявил: «Ведь это же старый план Шлиффе-на[48]48
  Начальник германского генштаба Шлиффен разработал свой план еще в 1905 г. основная идея которого заключалась в нанесении сильного удара правым флангом через территории стран Бенилюкса с задачей охватить силы противника с севера.


[Закрыть] с сильным правым крылом на Атлантическом побережье; такие операции дважды безнаказанно не проходят!» [268]. Действительно, ничего оригинального в плане по существу не было: географические условия не предоставляли особого выбора возможностей для успешного наступления. Немцы столкнулись с теми же проблемами, которые стояли перед союзниками. Короткий участок границы между Рейном и Мозелем был до предела насыщен войсками и прикрыт считавшейся неприступной «линией Мажино». Сколько-нибудь благоприятные перспективы для ведения мобильной войны открывались только севернее. Ведь укрепления французов заканчивались на люксембургской границе. В отличие от союзников, немцы были готовы пойти на нарушение нейтралитета Голландии, Бельгии и Люксембурга, нисколько не задумываясь. Идея замысла наступления, доложенная Гальдером, что называется, витала в воздухе. Не было никаких надежд, что основанная на ней операция окажется неожиданной для противника. Действия такого рода могли опять привести к позиционной войне без малейших шансов на победу в короткие сроки.

Гитлер, воодушевленный полным успехом польской кампании, очень спешил повторить его на Западе и потребовал от своих военных перейти в решительное наступление уже в середине ноября. Но плохая погода и отсутствие уверенности в успехе привели к тому, что начало операции откладывалось 13 раз. Все это время работа над совершенствованием плана «Гельб» не прекращалась, но никакие его доработки не могли привести к гарантированному и быстрому успеху. К тому же, по данным немецкой разведки, наиболее боеспособные французские дивизии и хорошо оснащенный британский экспедиционный корпус сосредоточились на северо-востоке Франции в готовности как можно скорее откликнуться на призыв бельгийцев о помощи в случае немецкого нападения. Было очевидно, что они собираются двинуться вперед, чтобы успеть спасти от поражения бельгийскую армию или, по крайней мере, во всеоружии встретить немецкое наступление на выгодных рубежах в глубине Бельгии.

Лучшие умы стратегов и тактиков германского генштаба оказались в безнадежном интеллектуальном тупике, не в силах предложить ничего лучшего, чем вариацию старого плана Шлиффена. Но среди немецких полководцев все же нашелся человек, сумевший выдвинуть свежую и плодотворную идею будущей операции. Им оказался будущий фельдмаршал Эрих фон Манштейн, начальник штаба группы армий «А» в звании генерал-лейтенанта. Он предложил нанести главный удар через расположенный на самом юге Бельгии гористый район Арденны в направлении на Седан и далее на запад с выходом к Ла-Маншу в районе устья Соммы. Это давало возможность одним ударом отрезать, прижать к морю и стремительно разгромить основные силы союзников на севере Франции и в Бельгии. Тем более что союзное командование считало этот участок фронта второстепенным и прикрывало сравнительно небольшими силами. Впоследствии Черчилль – известный мастер звонкой фразы – дал этой операции меткое название: «удар серпом».

В случае успешного преодоления Арденн, крупные германские силы внезапно оказывались в тылу французской армии. План Манштейна, несомненно, был рискован: покрытая заросшими лесами возвышенностями, изрезанная глубокими долинами местность была крайне неблагоприятна для действий больших масс войск, особенно танковых. Существовала реальная угроза, что энергичными действиями своих войск и авиации союзники сумеют закупорить немногие дороги, подходящие для движения тяжелой техники, и нанести немцам тяжелые потери. Но Манштейну удалось получить весомую поддержку со стороны генерала танковых войск Г. Гудериана, которому довелось участвовать в наступлении через Арденны еще в 1914 г. В январе – феврале 1918 г. Гудериан обучался на месячных курсах усовершенствования офицеров генштаба, которые располагались в Седане. Поэтому он, хорошо зная условия местности и реальные возможности немецких танков, был готов лично возглавить бросок через Арденны и хотел только, чтобы в нем приняли участие все немецкие танковые дивизии.

Успех операции во многом зависел от быстроты ее проведения: реку Маас в районе Седана необходимо было форсировать не позже пятого дня после ее начала. Затем подвижные соединения без задержки должны были с максимальной быстротой устремиться к устью Соммы, не обращая при этом никакого внимания на свои открытые фланги, чтобы не дать возможности войскам союзников на севере избежать немецкого окружения. Интересно, что, по расчетам Гальдера, переправиться через Маас можно будет не раньше, чем на девятый день операции, а скорее всего, даже на десятый [269]. Да и продолжить наступление, по его мнению, танковые дивизии могли только после того, как на захваченный ими плацдарм подтянется пехота. Такие осторожные действия могли привести, в лучшем случае, к тактическому успеху, но никак не к молниеносному выигрышу войны путем отсечения и разгрома основных сил союзников.

Между тем Манштейн предлагал одновременно с первым нанести и второй удар, тоже от Седана, но в южном направлении. Он имел двоякую цель: во-первых, активными действиями прикрыть от французских контрударов растянутый южный фланг ударной германской группировки, наступающей на запад, и во-вторых, не дать французам возможность восстановить опрокинутый фронт и организовать новую линию обороны на севере страны. В этом случае в окружение попадали войска, обороняющиеся на «линии Мажино». Им пришлось бы вступить в сражение с перевернутым фронтом и на неподготовленных позициях. В случае успеха этих двух ударов почти вся французская армия оказывалась в огромных «мешках» и быстро прекращала свое существование. Таким образом, вся кампания выигрывалась за считаные дни.

Впервые Манштейн предложил свою концепцию руководству сухопутных войск в меморандуме от 31 октября, ровно через 10 дней после того, как получил задание разработать план действий своей группы армий на основании указаний ОКХ. За два последних месяца 1939 года он послал наверх еще пять докладов на эту тему, а наиболее полно разработанный план был им изложен 12 января следующего 1940 г. [270]. Но все его настойчивые предложения неизменно наталкивались на отрицательное мнение главнокомандующего сухопутными войсками фон Браухича и начальника генштаба Гальдера. Они никак не хотели признать негодным свой собственный замысел и по достоинству оценить чужой. Больше того, чтобы докучливый Манштейн со своими надоедливыми посланиями не путался под ногами у высокого армейского начальства, 27 января 1940 г. его сместили с должности начальника штаба группы армий «А» и отправили служить в войска командиром 38-го армейского корпуса, который в то время существовал только на бумаге. Манштейну пришлось заниматься его формированием в Штеттине, далеко от Западного фронта.

Между тем нелегкую ситуацию с планом «Гельб» еще больше осложнил крайне досадный инцидент. 10 января 1940 г. Гитлер в очередной раз назначил срок начала операции ровно через неделю. В тот же самый день небольшой немецкий связной самолет, направлявшийся в Кельн, в плохую погоду потерял ориентировку, заблудился и из-за технических неполадок был вынужден приземлиться на территории Бельгии в районе Мечелена. Его единственный пассажир, майор Рейнбергер, служивший начальником отдела тыла в штабе 7-й воздушно-десантной дивизии, имел при себе портфель с подробными оперативными планами будущего немецкого наступления. Он попытался их сжечь, но вовремя подоспевшим бельгийцам удалось не только спасти, но и прочитать сильно обгоревшие бумаги. Они, конечно, немедленно поделились их содержанием с французами, англичанами и голландцами. Узнав об этом. Гитлер снова отменил наступление[49]49
  Забегая несколько вперед, отметим, что до мая 1940 г. дата операции переносилась еще 15 раз [271].


[Закрыть]. Теперь немцы поняли, что их намерения стали известны противнику, и их необходимо изменить как можно скорее.

Окончательно отказаться от первоначального плана было решено после проведения четырех штабных игр, на которых на картах отрабатывались этапы будущей операции. Расчеты показывали, что войска явно не обладали достаточными силами для выполнения возложенных на них задач. Теперь даже Гальдер наконец осознал неисправимые недостатки своего плана и был готов к восприятию новых идей. Гитлер узнал об оригинальных задумках Манштейна и дал ему возможность изложить их подробнее 17 февраля, когда тот представлялся по случаю назначения командиром корпуса. Доклад произвел должное впечатление на Гитлера. На следующий день он вызвал к себе фон Браухича и Гальдера и приказал им полностью переработать план кампании на западе на основе предложения Манштейна. Эту работу возглавил лично Гальдер[50]50
  Самому автору основного замысла так и не довелось принять участие в разработке деталей операции.


[Закрыть]. Уже 24 февраля новый план под прежним названием «Гельб» был утвержден фон Браухичем. При этом Гальдер так и не решился использовать все слишком радикальные для него идеи Манштейна и отказался от нанесения второго удара от Седана на юг одновременно с первым.

В соответствии с новым планом началась перегруппировка сил для решающего наступления. Заблаговременно ликвидировав Чехословакию и Польшу и имея за спиной дружественный Советский Союз, Гитлер мог себе позволить оставить на востоке к моменту начала кампании на западе минимум соединений: четыре пехотные и шесть охранных дивизий на польской территории. Из них в период с 25 по 30 мая две пехотные дивизии были переброшены в Нижнюю Саксонию и Тюрингию и включены в состав резерва главного командования [272]. Основные германские силы, в том числе все 10 танковых и шесть моторизованных дивизий, а также оба моторизованных полка, были сосредоточены на Западном фронте.

В перерыве между кампаниями в Польше и на Западе немцы не теряли времени даром. За это время количество новейшей боевой техники в вермахте заметно возросло. Например, число танков, вооруженных пушками калибром 37 мм и выше, увеличилось более чем вдвое. Но еще большее значение имел резкий рост уровня подготовки войск благодаря их непрерывной напряженной боевой учебе. Наглядным примером этого может служить 6-я тд. В начале весны 1940 г. она несколько раз отрабатывала вопросы форсирования на реке Лан близ Лимбурга. А в конце апреля вся ее гусеничная техника в учебных целях была переправлена через Рейн в районе Майена [273]. Особое внимание немцы уделяли повышению выучки командного состава. С этой целью была сформирована специальная учебная дивизия, на базе которой на 3– или 4-недельных курсах постоянно обучалось по 300 офицеров [274]. В результате боеготовность немецких войск существенно повысилась. Армия Франции, наоборот, в течение 8-месячного периода «странной войны» постепенно теряла свою боеспособность. Французские солдаты занимались главным образом строительством укреплений или помощью местным фермерам. Эти занятия никак не способствовали повышению их боевого духа и воинского мастерства.

Французский оперативный план, в основе которого лежали идеи генерала Гамелена, получил кодовое наименование «Диль», или просто «Д». В соответствии с ним французы должны были встретить и задержать германское наступление еще на подступах к своим границам. По этому сложному вопросу была, наконец, достигнута договоренность с правительством Бельгии. Только в случае вторжения вермахта в эту страну, и никак не раньше, 10 дивизий 1-й французской армии совместно с пятью дивизиями британского экспедиционного корпуса могли получить разрешение выдвинуться вперед и занять оборону на бельгийской территории. Рубежи этой обороны, начиная с севера, от Антверпена, были выбраны вдоль рек Шельда, Рупель, Диль, далее на юг к Намюру и от него вдоль реки Маас к французской границе. Наиболее уязвимым участком этого фронта был промежуток между реками Диль и Маас. По мнению Гамелена, именно здесь, на широкой равнине Фландрии, идеально подходящей для действий подвижных войск, немцы попытаются прорваться на запад. Там он и намеревался их остановить.

Французы были весьма заинтересованы в выдвижении в Бельгию, чтобы держать люфтваффе подальше от индустриальных районов северо-восточной Франции и, в свою очередь, приблизить аэродромы союзной авиации к сердцу немецкой военной промышленности – Руру. Это позволяло сократить линию фронта от левой оконечности «линии Мажино» у Ля-Ферте до Северного моря примерно на 70 км (более чем на 20 %) и существенно уплотнить свою оборону. Наконец, за счет своевременной поддержки можно было предотвратить неизбежный разгром бельгийской армии, чтобы в дальнейшем вместе сражаться с общим врагом. Британское руководство также всецело поддерживало решение организовать фронт в Бельгии. Оно не желало допустить, чтобы все бельгийское и голландское побережье попало в немецкие руки, ведь это заметно осложнило бы ведение плотной морской блокады Германии. Союзники понятия не имели о том, что действительно хотели предпринять немцы, зато сохранить в тайне свои собственные замыслы им не удалось.

Неоднократно проверенные агентурные данные, так же как и сведения немецкой радиоразведки, убедительно свидетельствовали о том, что союзники собирались ввести войска в Северную и Центральную Бельгию. Инцидент с заблудившимся самолетом и попавшими в бельгийские руки 10 января немецкими планами тоже сыграл на пользу Гитлеру Не зная точной даты германского нападения, союзники на всякий случай решили подвести силы, предназначенные для выдвижения в Бельгию, поближе к границе, и это сразу же засекли самолеты-разведчики люфтваффе. Немцы лишний раз удостоверились, что французы и англичане собираются сыграть как раз ту самую роль, которая отводилась им по плану «Гельб».

Однако германское командование этим не ограничилось и организовало широкую кампанию дезинформации с целью, во-первых, создать у противника иллюзию, что основной удар будет нанесен на севере, и во-вторых, отвлечь его внимание от района Арденн. Многочисленные германские дипломаты и разведчики, привлеченные к этой кампании, действовали разнообразными путями, но в унисон. Постоянно распускаемые слухи, глубоко продуманные «случайные утечки информации», умело подкинутые «доказательства» и т. д. и т. п. настойчиво доводили до союзников сведения о новой немецкой редакции «плана Шлиффена», который вот-вот должен быть осуществлен.

Все эти мероприятия успешно сработали. Не без их влияния Гамелен принял роковое решение развить свой первоначальный план. 20 марта 1940 г. он предложил не останавливать левый фланг у Антверпена, а выдвинуть его еще дальше к городу Бреда, расположенному в Нидерландах, чтобы соединиться там с голландской армией. При этом Гамелен удвоил силы, предназначенные для этой операции, и довел их до 30 дивизий, включавших отборные французские и английские механизированные соединения. В довершение ко всему 7-я французская армия, которой изначально отводилась ответственная роль стратегического резерва, дислоцированная в районе Реймса, как раз напротив Арденн, теперь целиком направлялась в Бельгию. Гамелен не сомневался, что решающее сражение с вермахтом состоится во Фландрии, и собирал для него как можно больше сил. Сами того не подозревая, союзники намеревались еще глубже забраться в ловушку, которую тщательно готовили им немцы.

Соотношение сил и средств противников накануне решающего сражения на Западном фронте представлено в таблице 3.3.

Таблица 3.3

СООТНОШЕНИЕ В СИЛАХ И СРЕДСТВАХ НА ЗАПАДНОМ ФРОНТЕ НА 10.05.1940

Наибольшее превосходство союзники имели в численности полевой артиллерии. Однако это с учетом около 3800 тяжелых осадных и железнодорожных орудий времен Первой мировой войны, которые предназначались, в первую очередь, для ведения позиционной борьбы, но никуда не годились при ведении маневренных боевых действий, где большее значение имел полуторный перевес немцев в количестве противотанковых пушек. В свою очередь, значительное численное превосходство немцев в авиации несколько нивелировалось возможностью привлечь к воздушным операциям примерно 540 истребителей и 310 бомбардировщиков английских ВВС. Они были готовы перебазироваться на континент, как только в этом возникнет необходимость [276].