Текст книги "Лаврентий Берия. Кровавый прагматик"

Восстание 1924 года

Грузинская эмиграция и подполье возлагали надежды на общественное мнение Запада и европейскую социал-демократию. Ной Жордания особенно рассчитывал на Генуэзскую конференцию 1922 года. Там решался вопрос о признании Советской России странами Европы. Меньшевики требовали, чтобы такое признание было взаимоувязано с выводом Красной армии из Грузии и проведением там свободных, демократических выборов. Генуэзская конференция, однако, закончилась провалом. Советскую Россию официально не признали. Зато большевикам удалось договориться о дипломатических отношениях с Германией. Впрочем, Германия, погруженная в кризис, ничуть не собиралась отстаивать независимость Грузии: не до жиру, быть бы живу.

Это предопределило решение эмигрантов: в Грузии необходимо организовать вооруженное восстание. Ной Жордания надеялся, что оно будет поддержано горцами Северного Кавказа:

Выступление в закавказском масштабе обязательно приведет к победе, если это выступление будет производиться общими силами. Русские цари только с Дагестаном вели борьбу более тридцати лет. А сколько лет понадобится большевикам, чтобы вести борьбу не с одним Дагестаном, а с целым Закавказьем, легко представить. Перенос военной базы на Кавказский хребет и укрепление там всеми нашими вооруженными силами – залог нашей победы. Только в этом случае Европа обратит на вас серьезное внимание и окажет помощь.

Для осуществления восстания меньшевики заключили союз с национал-демократами, социалистами-федералистами, независимыми социал-демократами и эсерами. Партии организовали «паритетный комитет», или «Комитет независимости Грузии» – штаб будущего восстания. В Грузию тайно вернулись видные эмигранты-меньшевики: Ной Хомерики и бывший командир Национальной гвардии Валико Джугели. Но 6 августа 1924 года оба они были арестованы Грузинской ЧК. В те же дни чекисты задержали социалиста-федералиста Михаила Когошвили и соратника Джугели Норчо Микеладзе.

Валико Джугели начинал как большевик в 1905 году. В Ленинской партии он состоял и в 1917-м. Как вспоминал сотоварищ по партии, укрывшийся под газетным псевдонимом Знакомый, арестовав в феврале 1917 года жандармского полковника Пострумина, Валико его по дороге в тюрьму собственноручно застрелил. Автор называет этот поступок следствием «невыдержанности». В это время Джугели возглавлял Народную гвардию, аналог Российской Красной гвардии. К меньшевикам от большевиков Валико перешел в результате личной ссоры с каким-то большевистским лидером, оставшимся неизвестным. Ближайшим его другом среди меньшевиков был дядя Нины Берия – Евгений Гегечкори.

Валико Джугели

В независимой Грузии Валико Джугели прославился захватом Тифлисского арсенала у большевиков в 1918 году, разоружением полков бывшей царской армии в Гори, Кутаиси, Душети, Телави, кровавыми походами в Южную Осетию и Абхазию, подавлением большевистских мятежей в Мегрелии и в Душети.

Сразу же после ареста бериевскими чекистами, в ночь с 7 на 8 августа 1924 года, в своей камере Джугели пытался покончить с собой, вскрыв вены. Тюремщики успели спасти ему жизнь. Тогда Джугели объявил сухую смертельную голодовку. Он сразу дал понять, что ему не страшны ни пытки, ни казнь. Тогда чекисты начали действовать не таской, а лаской. Они использовали много раз проверенный тайной полицией прием. Как бы всерьез вели переговоры с подследственным, предлагали широкий политический компромисс, старались, чтобы Джугели чувствовал себя одной из высоких договаривающихся сторон. Допрашивал его сам руководитель грузинских чекистов Епифан Кванталиани. Было сделано все, чтобы Валико чувствовал себя не узником, а партнером. Ему разрешили поговорить с другими арестованными меньшевиками, к щедрому столу подавали вино.

Предлагался следующий компромисс. Меньшевики отказываются от восстания, признают советскую власть, взамен объявляется широкая политическая амнистия и меньшевикам предоставляются посты в правительстве Грузии. Разумеется, мозгом этой хитроумной операции был глава секретно-политической части Лаврентий Берия. Именно он внедрил в меньшевистскую верхушку своих агентов, чтобы перевербовать слабых и колеблющихся, получить информацию и для ареста Джугели, и для дальнейшей с ним работы. Чекистам удалось переиграть несгибаемого меньшевика.

Уже 12 августа Джугели написал письма в ЦК партии меньшевиков и Комитет Независимой Грузии. Он считал эти письма началом переговоров, обещанных чекистами. И писал их для узкого круга товарищей. Понятно было, что меньшевики не слишком доверялись этим запискам, справедливо считая, что они сочинены под давлением. Поэтому Джугели обещал чекистам лично уговорить подпольщиков отказаться от мятежа, просил временно освободить его. А как гарантию того, что он не скроется, готов был принять медленно действующий яд. Вождь меньшевиков искренне верил в возможность договориться с большевиками и решить дело миром. Джугели писал:

Мой арест носил исключительный характер, ибо я еще не успел втянуться в работу и о моем нахождении в Тифлисе знали очень немногие. Я соприкасался с очень ограниченным кругом лиц. И для меня стало очевидно, что кто-то именно из этого «ограниченного круга» и удружил мне.

Берия сумел убедить знаменитого подпольщика, что меньшевики по существу являются марионетками чекистов, благодаря хорошо развитой агентурной сети и малодушию уже арестованных подпольщиков. ЧК обладает полной информацией и о готовящемся восстании, и о его руководителях. Обращались с Джугели, по его словам, мягко. Узник напомнил своим товарищам – время начала восстания выбрано не случайно, как раз тогда в Лондоне шли переговоры между советской и английской сторонами о дипломатическом признании Великобританией СССР. Как и в случае с Гаагой, меньшевики надеялись, что англичане поставят независимость Грузии одним из условий признания Советского Союза и восстание станет веским аргументом. Но англичане признали СССР без всяких оговорок.

Джугели писал коллегам по Комитету о безнадежности задуманного предприятия и сделал своеобразный комплимент секретно-оперативной части ЧК во главе с Лаврентием Берией: «Я испытал на себе, – писал он, – страшное влияние воздуха Чека. И я понял, что вся сила этого воздуха состоит в том, что именно здесь ближе знакомишься с обратной стороной нашей работы, со всеми теневыми ее сторонами».

Джугели писал о том, что задача полной независимости Грузии сейчас несбыточна, между тем в нынешнем своем состоянии Грузия получила гораздо больше национально-культурной автономии, чем это было при царе. Поэтому необходимо не воевать, а сотрудничать с большевиками. Он просил снять вопрос о восстании, ссылаясь на слова Августа Бебеля: «Я оппортунист, ибо не намерен лбом пробивать стенку».

Чекисты обещали Джугели, что эти письма останутся в тайне и будут переданы адресатам. Сделать им это было легко, так как подполье было пронизано агентурой Берии. Но ни передавать письма, ни вести переговоры большевики изначально не собирались. Послания такого всем известного рыцаря без страха и упрека с призывом не поднимать восстание нужны были исключительно для демонстрации силы ЧК и деморализации других меньшевиков. Незадолго до назначенной даты восстания чекисты выложили эту свою козырную карту.

26 августа 1924 года в нескольких ведущих грузинских газетах публикуются на грузинском и русском языках «записки» Валико Джугели из камеры № 19 ГрузЧК. Личные письма тут же стали известны всей Грузии и произвели на готовящихся к выступлению повстанцев ошеломляющее впечатление. Руководитель восстания предлагает его отменить.

30 августа грузинские газеты опубликовали письмо еще одного подпольщика – Михаила Когуашвили. Это меньшевистский боевик из рабочей среды, специалист по убийству провокаторов. Террорист описывает, как он последовательно убил пятерых человек, в том числе члена ЦК меньшевистской партии Бендилиани, который, будучи разоблаченным, «удрал и скрывался на квартире чекиста Берии». Там же нашел убежище и другой меньшевик Мурат Хитаров. В письме содержится указание на то, что сотрудником ЧК оказался и бывший меньшевик Николай Гегечкори.

В газетах письма Джугели и Когуашвили соседствовали с описанием ареста и раскаяния знаменитого эсеровского боевика Бориса Савинкова. Все вместе это создавало впечатление безраздельного могущества советских чекистов. Берия обезглавил и деморализовал восстание.

Впрочем, объективно вооруженный мятеж был даже на руку чекистам. Он выводил все грузинское подполье на поверхность и позволял одним махом расправиться с ним без всяких сантиментов и партийных ограничений. Но и меньшевикам отступать было некуда: подпольная борьба себя исчерпала, власть большевиков укреплялась и рано или поздно их всех ждал неминуемый арест.

Вооруженные отряды у заговорщиков имелись. В труднодоступных горных районах Грузии уже три года действовали так называемые банды, по сути отряды антисоветских повстанцев. Самым сильным из них был отряд под командованием князя Константина (Какуца) Чолокашвили, действовавший в Душетском уезде Кахетии.

Как говорил в своем последнем слове на процессе 1925 года член паритетного комитета Яков Джавахишвили, «обвинитель попытался представить Чолокашвили как грабителя и убийцу, вспомнил его прошлое: раньше он был адъютантом и поверенным продовольственной комиссии. Мой моральный долг заявить, что Какуца Чолокашвили в течение трех лет был только бойцом за национальную независимость и лучшим партизаном». В Горийском уезде воевал с большевиками отряд Касрадзе, а в лесах Боржоми партизанили повстанцы Шакро Кумеритошвили. По данным чекистов, они собирались похитить какого-нибудь видного большевика – то ли Буду Мдивани, то ли Филиппа Махарадзе, ограбить скорый московский поезд из Москвы, убить находящихся на отдыхе в Боржоми заместителей Троцкого по Реввоенсовету Клима Ворошилова и Эфраима Склянского.

Однако решительно настроенных боевых отрядов было не слишком много. На успех можно было рассчитывать только при широкой поддержке населения.

Восстание началось, как и планировалось, 28 августа 1924 года. Несмотря на попытки Комитета координировать действия разных групп повстанцев, мятеж развивался хаотично. Поэтому советское руководство Грузией имело возможность маневрировать, наносить быстрые и эффективные ответные удары.

Первым городом, захваченным мятежниками, стала Чиатура в Имеретии. Здесь добывали марганец, было много шахтеров, проявивших себя еще во время революции 1905–1907 годов, кстати, под руководством Иосифа Сталина.

28 августа 1924 года на рассвете мятежники во главе с князем Георгием Церетели захватили Чиатуру и образовали «Временное правительство Грузии». Но уже через два дня красноармейцы вытеснили восставших из города. Непродолжительным было и восстание в Мегрелии, центр которого находился в Сенаки. Последним городом, захваченным мятежниками, стал кахетинский Душет.

Руководил подавлением восстания приехавший из Москвы Серго Орджоникидзе. 31 августа 1924 года Коллегия Чрезвычайной комиссии Грузии объявила:

…События последних дней, когда меньшевистские бандиты совместно с князьками, дворянами, генералами и купцами произвели вооруженное выступление в Чиатурах и в некоторых других пунктах Грузии, показывают, что нет границы поползновениям контрреволюционеров и что самая суровая расправа со стороны органов пролетарской власти с преступниками, ввергающими трудовые массы в кровавую авантюру, способна предотвратить страну от повторения этих безумных попыток. Поэтому Чрезвычайная Комиссия Грузии постановляет… организаторов восстания против пролетариата и непримиримых врагов рабоче-крестьянской власти предать высшей мере наказания – расстрелу.

На основании этого и последующего постановлений были «расстреляны на месте 44 активиста заговора, в том числе 17 бывших князей и помещиков и 18 участников банды Чолокашвили, занимавшихся убийствами и грабежами».

2 сентября ЧК Грузии известила в газетах о расстреле 24 арестованных по обвинению в подготовке восстания. Среди них члены ЦК меньшевистской партии Хомерики, Чхинкашвили, Агава и Джугели, а также член ЦК партии народных демократов Цинамджгваришвили. 4 сентября объявили о расстреле еще 12 человек в Аджарии.

В Мцхете чекистам удалось задержать руководство «Комитета независимости Грузии»: председателя князя К. Андроникашвили, членов ЦК национал-демократов Я. Джавахишвили и М. Ишхнели, члена ЦК СДПГ(м) Ж. Джинорию, члена КНГ от партии грузинских эсеров М. Бочоришвили. Уже 5 сентября они обратились к повстанцам с призывом сложить оружие. Только князю Константину Чолокашвили удалось спастись: в конце 1924 года он вместе с частью своих бойцов бежал через Турцию во Францию.

Параллельно шла антименьшевистская кампания по отработанной схеме: митинги на заводах с требованием расстрела всех причастных к мятежу, в прессе публиковались письма трудящихся с подобными признаниями: «при меньшевиках жилось не то, что теперь, свободы не было никакой». Сообщалось, что 17 тысяч рабочих и крестьян с проклятиями покинули предательские ряды партии меньшевиков. Собрали совещание делегатов всегрузинского съезда бывших меньшевиков. Хотя среди участников восстания большинство составляли рабочие Чиатуры и крестьяне Мегрелии, пресса указывала, что все это интриги бывших помещиков. Как говорил секретарь Аджарского обкома партии Леван Гогоберидзе:

Вы знаете, товарищи, что в Грузии дворянство составляет 6 процентов населения. Это необыкновенный процент, которого нет ни в одной другой стране. Даже в Польше, стране панов, число дворян достигает 4 процентов. Мы должны сократить в Грузии процент дворянства.

Особую жестокость проявляли красноармейцы и чекисты в первые дни подавления восстания. Рассказывают о сотнях и тысячах жертв, расстрелянных без суда и следствия. В грузинском эмигрантском журнале «Кавкасиони» в 1964 году описывался такой эпизод:

В Чиатуре хватали всех, кто попадется под руку, даже тех, кто не участвовал в восстании, загрузили в эшелон, как будто для отправки в Тифлис, но у станции Квирила расстреляли из пулеметов запертых в вагонах людей. Никто из них не смог выжить.

Эта история широко известна в Грузии, и даже полноразмерный макет изрешеченного пулями вагона был выставлен при президенте Михаиле Саакашвили в Музее оккупации в Тбилиси. Но никакими архивными материалами, впрочем, этот случай не подтвержден, а столь странный способ казни вызывает сомнения.

Победители не только не скрывали, что расправились с восставшими жестко и кроваво, но этим бравировали. «Эти господа, эти „герои восстания“, дали нам возможность немного прочистить свои ружья», – говорил Серго Орджоникидзе. Ему вторил еще один видный грузинский секретарь ЦК КП(б) Грузии Михаил Кипиани: «Наше ЦК уничтожило меньшевисткое ЦК. Сейчас они либо в холодной земле, либо в составе нашего ЦК».

Репрессии продолжались и после поражения восстания. В своем выступлении в Москве Серго Орджоникидзе заявил: «В массовых расстрелах мы немного переборщили, но с этим уже ничего не поделаешь». Сотни меньшевиков оказались на Соловках и в сибирской ссылке.

Есть основания полагать, что позиция Берии в вопросе о репрессиях была чуть более взвешенной, чем у его начальников. Об этом свидетельствует письмо Берии к Орджоникидзе в 1932 году, где он оправдывается за якобы произнесенные им при коммунистическом вожде Абхазии Несторе Лакобе весьма нелицеприятные для Орджоникидзе слова:

Дорогой Серго, как могли Вы хоть на минуту допустить мысль о том, что я когда-либо где-либо или кому-либо, в том числе и Н. Лакоба, мог говорить столь нелепые, фантастические и даже контрреволюционные вещи вроде: «Серго в 24 году в Грузии перестрелял бы всех грузин, если бы не я».

Вне зависимости от того, правильно ли передал Лакоба слова Берии, они вполне могли соответствовать истине. О кровожадности и горячности Орджоникидзе в 1924 году было широко известно. Берия же до начала Большого террора предпочитал пользоваться «острыми методами» избирательно. Лаврентий Павлович как человек в душе беспартийный и циничный не любил делать лишних движений. Да и в ОГПУ времен Дзержинского ценилась не только кровожадность, но и умение вести тонкую оперативную игру, которой массовые казни противопоказаны.

Берия победил меньшевиков раньше, чем прозвучали первые выстрелы. Он сумел обезглавить и морально обезоружить восстание еще до его начала и не сомневался в его провале. Потому Лаврентий Берия писал о мятежниках, решившихся в этой ситуации поднять оружие, с некоторым снисхождением и сожалением:

В истории очень часто можно встретить людей, которые в своем ослеплении политической борьбой теряют всякую перспективу и из революционных деятелей превращаются в политических авантюристов.

В начале марта 1925 года председатель Всесоюзного Исполнительного комитета Михаил Калинин, находившийся в Грузии, призвал к амнистии участников восстания. И тех, кого не расстреляли, в том же году выпустили. Впрочем, всех их в дальнейшем ожидала одинаковая судьба – во время Большого террора 1930-х их расстреляют практически поголовно. Под руководством Лаврентия Берии.

Расследование дел главарей восстания длилось почти целый год. 16 июля 1925 года в Тбилиси начинается открытый процесс над Паритетным комитетом руководителей восстания. Перед Верховным судом Грузии предстало 47 подсудимых, 57 свидетелей. Судьями были известные грузинские большевики Г. Вашадзе, И. Стуруа, К. Цинцадзе. Главным обвинителем выступил М. Окуджава, общественным обвинителем – С. Кавтарадзе.

Подсудимым инкриминировалась организация восстания, связь с заграницей, теракты, шпионаж, измена Родине. Если первый пункт обвинения был очевидным, то шпионаж и измена Родине выглядели малоубедительно. Теракты же вообще носили скорее опереточный характер. Планировалось ограбление казино, подпольного картежного притона, налет на почтовый вагон, уже упомянутые покушения на Ворошилова и Склянского, организация крушения поезда с курсантами, похищение Мдивани и Махарадзе и даже убийство Дзержинского. Реально удалось только ограбление поезда на станции Бослеви 4 января 1923 года. Добыча составила 2 миллиона рублей. Попытка ограбления скорого поезда Батуми – Москва, предпринятая 2 сентября 1923 года, была пресечена чекистами. Все экспроприаторы были арестованы на станции Чина еще до прихода поезда.

Отдельно рассматривалась деятельность так называемых банд. Самой многочисленной – 600 человек – была банда Константина Челокаева. Она действовала в Хевсуретии и Кахетии. В Горийском уезде действовали два отряда: Лашкорашвили со своими людьми подчинялся партии федералистов, а Касрадзе – меньшевикам. В Гурии орудовала банда Гогии Глонти. Впрочем, в убийстве коммунистов обвинялись только абреки Касрадзе. 10 февраля 1923 года в селе Лихаури они застрелили военкома Оболадзе и красных командиров Саникадзе и Чубунидзе.

Важный сюжет – попытка установить связь с Северным Кавказом. Рассчитывали организовать там армию из 90 тысяч вооруженных горцев. Член ЦК партии национальных демократов Циннамдгаришвили встретился в Грозном с чеченским полевым командиром Али Митаевым и казацким атаманом Мидюшкиным. С последним у национал-демократа вышел горячий спор о будущих границах между Россией и Грузией. В результате атаман примирительно заметил: «Сначала убьем медведя, потом будем делить его шкуру». Но все равно армии горцев, желающих «убить медведя», Грузия так и не увидела.

Хотя методы следствия были значительно более «либеральными», чем будут в 1930-е годы, чекистам под руководством Берии удалось сломить волю арестованных, запутать их, заставить давать показания друг на друга. Все это позволило сделать судебный процесс образцово-показательным. В отличие от Московского и Бакинского процессов правых эсеров, здесь все прошло без сучка и задоринки.

Подавляющее большинство подсудимых, за исключением Ясона Джавахишвили, активно сотрудничали со следствием, раскаивались, задним числом считали восстание плохо подготовленной авантюрой. Среди оппозиционеров, особенно меньшевиков, шла непрерывная дискуссия о том, не надо ли сотрудничать с грузинскими большевиками и пытаться расширить автономию Грузии легальным путем. Они понимали, что с 1922 года находились под колпаком у чекистов, которые раз за разом арестовывали их вожаков.

Приговор был относительно мягким. Прокурор Михаил Окуджава требовал расстрелять семь человек. Приговорили к смертной казни четверых и тут же заменили расстрел на десятилетнее заключение. Подавляющее большинство обвиняемых получили три года заключения, двое – пять лет, двое – восемь.

Победить меньшевиков одним ударом не удалось. Об этом свидетельствует подписанная Л. Берией докладная записка о положении в Грузии по данным ГрузГПУ от 30 июня 1927 года:

В мае 1925 года в подполье проходит четвертый грузинский нелегальный съезд меньшевиков. Сильнее всего позиции подполья в Гурии. Тамошняя организация партии состоит из 3000 человек во главе с Милосием Сихуралидзе. 40–50 из гурийцев вооружены и состоят в союзе с «немногочисленной, но великолепно вооруженной бандой Гунтайшвили».

С грустью глава ГПУ констатирует:

Гурийские меньшевики популярны, их охотно укрывает население.

Второй по численности чекисты считали кутаисскую организацию – 1450 человек и две типографии. В Тифлисе меньшевиков в подполье более пятисот. В 1926 году было арестовано 910 подпольщиков, 280 из них высланы за пределы Грузии.

Эмигрантское правительство постоянно засылало через турецкую границу своих эмиссаров. В июне 1927 года пограничники задержали при переходе советско-турецкой границы Ивана Карцивадзе. Он оказался ответственным эмиссаром заграничного парижского бюро ЦК меньшевиков. У Карцивадзе изъяли сумку писем для передачи деятелям подпольных организаций меньшевиков. Это были новые директивы, написанные Ноем Жордания и Ноем Рамишвили по подготовке нового восстания. Но этому восстанию не суждено будет даже начаться.

Режиссер театра Руставели Сандро Ахметели возглавлял по оперативным данным националистическую организацию. Власти провели чистки тифлисского учительства и студентов консерватории. С работы были выгнаны 50 учителей и исключены 20 студентов. Удалось провести удачную операцию по перевыборам каталикоса – 26 мая 1927 года этот сан получил вполне лояльный к власти Христофор.

Продолжалось разоружение населения. В 1927 году было сдано или изъято 7503 винтовки и 275 револьверов. Свою записку Берия заканчивает предложением позволить ГПУ Грузии иметь собственную резидентуру в Париже, для того чтобы иметь возможность контролировать грузинскую эмиграцию.

В 1930-е годы закавказским чекистам удалось обзавестись мощной агентурой в кругах грузинской эмиграции. В немалой степени именно эти успешные операции привлекли внимание Серго Орджоникидзе к руководителю секретно-политической части ОГПУ Л. Берии, и именно в этом контексте о Лаврентии Павловиче узнал и Иосиф Сталин.

9 сентября 1925 года руководитель коммунистов Закавказья С. Орджоникидзе писал Сталину:

Дорогой Сосо… Ты, наверное, помнишь Коцию Сулаквелидзе, несколько месяцев тому назад он нелегально вернулся из Берлина для работы. Но скоро был арестован в Батуми. Побыв около двух месяцев в «институте» Берии, разрешился замечательным письмом. Впечатление от него хорошее. Заявил, что всемерно будет работать с нами против меньшевиков.

Завтра будет письмо председателя Кутаисского уездного комитета и члена ЦК (меньшевиков) Чеишвили, результаты «благотворного» влияния Берии.

Из этого письма совершенно очевидно, что уже в 1925 году Сталин прекрасно знал о существовании Лаврентия Берия, иначе Орджоникидзе написал бы о нем подробнее.