Текст книги "Майор Пронин и профессор в подвале"

Майор Пронин еще до войны был искушен в политических дискуссиях. Он предупреждал: «Бывшие герои делаются все изворотливее и озлобленнее. История выталкивает со сцены, а уходить не хочется. С каждым годом борьба с политическими преступниками становится все сложнее и резче. Об этом надо писать и развивать в людях осторожность и предусмотрительность». Бывшие герои – это, конечно, агенты разведок капиталистических стран. Их время проходит, победа социализма неизбежна – уверенность в этой истине вдохновляла Пронина на подвиги. Человек смертен, в загробную жизнь большевик Пронин не верил, а подвиг дает человеку шанс на бессмертие. Майор Пронин воспринимал себя человеком героического поколения борцов за светлое будущее. Когда это будущее наступит – потомки вспомнят нас добрым словом, это и будет нашим бессмертием… Без понимания героической роли пронинского поколения в советской мифологии невозможно проникнуться романтикой оваловских военных приключений. Если даже потускнеет и истреплется на архивных полках идеология, которая движет майором Прониным, то энергия и талант, с которым действовал майор ГПУ, будет по-прежнему впечатлять читателей.

В «Кратком курсе истории ВКП(б)» (1945 г.) есть яркий пассаж, показывающий роль контрразведки в тогдашнем массовом сознании: «Эти белогвардейские пигмеи, силу которых можно было бы приравнять всего лишь силе ничтожной козявки, видимо, считали себя – для потехи – хозяевами страны и воображали, что они и в самом деле могут раздавать и продавать на сторону Украину, Белоруссию, Приморье.

Эти белогвардейские козявки забыли, что хозяином Советской страны является Советский народ, а господа рыковы, бухарины, зиновьевы, каменевы являются всего лишь – временно состоящими на службе у государства, которое в любую минуту может выкинуть их из своих канцелярий, как ненужный хлам.

Эти ничтожные лакеи фашистов забыли, что стоит советскому народу шевельнуть пальцем, чтобы от них не осталось и следа.

Советский суд приговорил бухаринско-троцкистских извергов к расстрелу.

НКВД привел приговор к исполнению.

Советский народ одобрил разгром бухаринско-троцкистской банды и перешел к очередным делам».

Стилистически – очень яркий отрывок. В нем выразилась вся соль пропагандистского стиля, который проходил первую пробу в тридцатые годы, а с развитием информационных технологий только укрепился, стал политической классикой с отточенными приемами.

Нужно заметить, что рассказы и повести о Пронине не были перенасыщены политической пропагандой. Там всё тоньше. Пропаганда не была прямым содержанием Пронина, но оставалась общим воздухом читателей и героев Овалова. Овалов писал занимательные рассказы и даже извинялся в предисловии за отсутствие весомой поучительности в рассказах о майоре-чекисте. Если бы прямая идеологическая составляющая в рассказах о Пронине преобладала – громкого читательского успеха бы не получилось. Овалов удовлетворял потребность в занимательном чтении, в детективе. Но официозный стиль во всей его своеобразной красе оставался непременным сведением майора Пронина и Льва Овалова.

В «Голубом ангеле» мы находим отголоски и массовой культуры того времени. Неофициальных героев не следует противопоставлять политическому официозу. Просто Утесов, Дунаевский, Георгий Виноградов работали на другом поле, не в кремлевских дворцах, а в зеленых театрах и садах «Эрмитаж» – и работали неподражаемо. Тайна утесовского успеха начинается с псевдонима, выбранного исключительно удачно. Конечно, «Лейзер Вайсбейн» звучало не так притягательно, и дело тут не в пресловутом национальном вопросе (своих корней Утесов никогда не скрывал, синтезируя в джазовом ключе еврейские, украинские и русские мелодии). Просто «Леонид Утесов» – это марка, словосочетание, обозначающее артиста. С таким именем тебя могут освистать, могут забросать яблоками, а могут – цветами, но в любом случае твоей судьбой будет сцена, эстрада. В тридцатые годы на советской эстраде и в массовом кинематографе было немало талантов, но Утесов остается звездой первой величины. Это вершина отечественной массовой песни, как бы она ни называлась (эстрадой, роком, шоу-бизнесом и т. п.).

В тридцатые годы, когда Пронин в своем зеленом пальто гонялся по Москве в поисках пропавших чертежей инженера Зайцева, Утесов устраивал знаменитые представления своего «Теа-джаза». Нехитрая, но броская режиссура номеров, репризы – словесные и музыкальные, пленявшие песенными новинками программы. В качестве авторов с Утесовым работал Н. Эрдман, да и сам Леонид Осипович был неистощим на выдумки. «Теа-джаз» откликался и на злобу дня, на события мировой политики. К пронинской теме подходят две предвоенные песни «Теплоход «Комсомол»» и «Акула» (переделка американской «My Bony», почему-то подписанная Дунаевским). А атмосферу эпохи определили яркие, проникнутые характерным босяцким духом, сочившиеся музыкальной выдумкой программы утесовского «Теа-джаза»: «Джаз на повороте», «Музыкальный магазин» и «Много шума из тишины». Потом была война – и новый взлет песенного искусства артиста, но нас интересует довоенное время, время, когда майор Пронин разоблачил майора Роджерса.

Образ Утесова был многоликим: в нем ощущался «духарный колорит» блатного героя, лихого одессита. Образ, важный для нашей культуры XX века. Этот герой поет «Лимончики», «Гоп со смыком» и «С одесского кичмана», переделывает «Мурку», озорно выводит: «Лопни, но держи фасон!» Между Утесовым и записными исполнителями блатного фольклора лежит пропасть: Леонид Осипович, подобно актеру Михаилу Жарову, формировал из этого сырья художественную реальность, преобразовывая свои жизненные наблюдения. Он всегда умел с некоторым лукавством посмотреть на своих героев, которые «из тюрьмы не вылазят» и решают схорониться «в Вопняровской малине». Это перенял у Утесова Высоцкий и, увы, упустили иные наши интерпретаторы блатного фольклора.

С другой стороны, герой Утесова – джентльмен, душевный собеседник, мужественный простой человек, сугубо доверительно сообщающий: «Видишь, я прошел все испытанья // На пути свидания с тобой…». Этот образ напоминал и противников Пронина, и самого майора…

Пронинский цикл – это развлекательная литература постреволюционного периода, периода чисток, периода подготовки к войне. В то же время это литература периода относительной стабильности, успокоения. Нередко забывают, что тридцатые годы по сравнению с предыдущим десятилетием казались годами успокоения. А ведь в памяти современников была Гражданская война, да и нэп озлобил многих пиром во время чумы. Другое дело – тридцатые. На площадях, где в Гражданскую проводились публичные казни, теперь в ходу кинематограф и футбол. В 1936 году впервые было проведено командное первенство СССР по футболу. В те годы разыграли два комплекта медалей: весенние и осенние. Победителями стали соответственно московские «Динамо» и «Спартак». Призерами оказались динамовцы из Киева и Тбилиси, а также армейская команда ЦДКА. Футболисты стали новыми спортивными кумирами страны, как когда-то, до революции, ими были цирковые силачи и борцы: Крылов, Поддубный, русский лев Георг Гаккеншмидт. Теперь говорили о братьях Старостиных, о ветеране футбола Малинине, о Бутусове, Семичастном и Акимове. Из записей Ю. К. Олеши мы узнаем, как в конце тридцатых признавала Москва нового футбольного гения – Григория Федотова… У горожан появился большой футбол; водка, как и пиво, уже продавалась свободно (впрочем, майор Пронин предпочитал армянский коньяк). Многие города славились своим мороженым и газировкой с сиропами. В кино (оно стало звуковым, и следовательно – подлинно самым массовым искусством, да еще, по Ленину, «из всех искусств для нас важнейшим») особенно актуальными для массового сознания были ленты «Чапаев», первый советский звуковой фильм «Путёвка в жизнь» и музыкальные комедии режиссеров-соперников Г. Александрова и И. Пырьева. Каждый горожанин (в особенности – подростки и молодежь) имел обыкновение смотреть полюбившуюся картину от десяти до сорока раз. Идеалом эпического героя стал Чапаев, символом аккуратности и добропорядочности Фурманов, оптимизма и веселья – Костя Потехин, трудового успеха – героини Ладыниной. Весьма актуальный идеал блатного супермена олицетворял (деля этот трон с Утесовым) Михаил Жаров, колоритно исполнивший роль Жигана и спевший «Щи горячие, да с кипяточечком!..». Варились в кинематографе той поры и обаятельные «свои парни», и чудаковатые благородные интеллигенты с бородками клинышком, и (с конца тридцатых) национальные герои из славного прошлого. Это было талантливое и очень демократичное искусство. И майора Пронина нельзя вырвать из культурного контекста его времени. И он, и они пребывали на острие популярности.

Подобно Сименону, Овалов стремится дать социальное обоснование преступления. Вот фотограф Основский – один из наймитов иностранной разведки. Задается вопрос: почему фотограф Основский стал врагом советской власти? Оказывается, все дело в классовом инстинкте: он «был сыном владельца модной в прошлом московской фотографии. Этот при некотором желании мог считать себя обиженным. Правда, занимался он все тем же ремеслом и зарабатывал много денег, но неудовлетворенные чувства хозяйчика способны были тревожить его воображение. Власть над двумя ретушерами могла ему представляться настоящей властью, а возможность распоряжаться собственной кассой – истинным богатством». Звучит убедительно и исторически достоверно.

Говоря о «Голубом ангеле», необходимо сделать экскурс и в историю зарубежного кино. Собственно говоря, название Овалову подарил один из самых одиозных и растленных кинофильмов гибнущей Европы, снятый в 30 годы, на закате Веймарской Германии. Мария Магдалена фон Лош – она же Марлен Дитрих яркая женщина-вамп тридцатых – сыграла в этом самом «Голубом ангеле» так, что всю жизнь потом получала оброк с этого успеха. «Циничная, развращенная певичка Лола» (так аттестует ее наш кинословарь) легко вписывается в атмосферу шпионской повести. Марлен сама исполняла модные песенки – они издавались на патефонных пластинках. Редкие записи Дитрих можно было встретить в элитных московских и ленинградских квартирах. В то время всю популярную музыку называли джазом. «The Blue Angel» Овалов со знанием дела называет блюзом, упоминает и другие музыкальные названия – джазы Эллингтона, Нобля, Гарри Роя, песенки Шевалье, Люсьенн Буайе, «Chanson du printemps», «The Golden Butterfly», «Mood Indigo», «Ton amour»… Это логично: популярная литература использует успех популярной музыки.

В «Голубом ангеле» противники Пронина были хитры как никогда. Их изобретательность поставила в тупик Виктора Железнова, и, если бы не Пронин, резидент ускользнул бы от нашей контрразведки. Этот факт подтверждает исключительность майора Пронина, его гениальность. Сюжет громко перекликается с «Собакой Баскервилей». Как и у Конан Дойла, у Овалова великий сыщик лукаво перепоручает дело помощнику, но втайне продолжает самостоятельное расследование, время от времени путая карты своему незадачливому коллеге. Как и «Собака…», «Голубой ангел» – повесть, а не рассказ, и в ней мы видим целую галерею действующих лиц, совслужащих предвоенного времени (у Конан Дойла эту роль исполняют соседи Баскервилей, обитающие возле Гримпенской трясины).

В то же время Овалов обогащает традицию свежим приемом: на первых же страницах повествования Пронин раскрывает тайну герою-рассказчику. Но читателю они этой тайны не раскрывают, а рассказчик не понял секрета, поскольку он не чекист и, следовательно, не говорит по-английски. «Собака Баскервилей» начинается с чтения старинного манускрипта. У Овалова герои прослушивают патефонную пластинку «Голубой ангел», в этой записи и кроется секрет – шеф зарубежной разведки на своем родном английском дает указание резиденту во всем следовать указаниям хозяина пластинки. Да, сам Овалов поначалу не понял этого – и честно попросил Пронина рассказать ему всю историю от начала и до конца. Майор был болен, знакомый писатель пришел к нему в гости с бутылкой любимого армянского коньяка – можно ли было оставить его без истории? Впрочем, миссию рассказчика Пронин перепоручил Железнову, предварив повествование морально-нравственной доминантой: «С каждым годом борьба с политическими преступниками становится все сложнее и резче. Об этом надо писать и развивать в людях осторожность и предусмотрительность».

Виктор постоянно докладывает о ходе дела больному Пронину, перемежая деловой разговор цитатами из Блока и выслушиванием обычных пронинских нотаций на тему «Каким должен быть настоящий чекист». Пронин окорачивает подозрительность Железнова, заставляя верить в честность инженера Зайцева и его покойною друга Сливинского. Пока Железнов носился по городу, Пронин делал вид, что перечитывает статьи Энгельса о войне, а сам… ведет тайное расследование.

Любо-дорого смотреть, с какой ловкостью Овалов преподносит в повести деликатный «еврейский вопрос». Знаменательно, что в повести, которая вынашивалась в предвоенные месяцы, нет упоминания фашистской Германии, а шпионы, несомненно, представляют англо-американскую разведку. Для Овалова важно лишь то, что они – враги советского государства, а нам следует быть бдительными и готовиться к войне. Реалий Второй мировой в повести нет. Писатель осторожничает, не желая давать оценок быстро меняющемуся международному положению. В конце концов, перед нами – шпионская сказка, и документализм только повредил бы майору Пронину. Майор делает смутные намеки на ужесточение классовой борьбы, молчит о гитлеризме, уже опутавшем пол-Европы. Таковы правила игры, заданные Оваловым. Белоснежная чистота жанра. На этом фоне бросается в глаза, что один из главных (а в какой-то момент читателю кажется, что и вовсе главный!) злодеев повести – шпион Леви, притворяющийся советским мужским парикмахером Захаровым, оказывается выходцем из зажиточной еврейской семьи. Бедные родственники жили в Советском Союзе, а богатый отец дал Леви европейское образование, необходимое для первоклассного шпиона. Он овладевает документами «бедного родственника» и приезжает в Москву, где берет фамилию своей новой жены – Захаров. Виктор Железное даже не удерживается от глубокомысленного комментария: «Остановило было на себе внимание Виктора то обстоятельство, что при женитьбе Левин взял себе фамилию жены, но и в этом не было ничего предосудительного: мало ли местечковых молодых людей переменили за эти годы свои фамилии». Заслуживает внимания и гуманность Ивана Николаевича Пронина: разоблачив Захарова, он спешит убедиться в невиновности его жены – той самой, у которой шпион позаимствовал фамилию. Пронин даже посетовал, что его молодой товарищ не всегда так внимателен к нюансам соблюдения социалистической законности… Дай волю Железнову – он бы пересажал всех подозреваемых. Потому и не дремлет майор Пронин, чтобы работа контрразведчиков была эффективной и ненавязчивой.

В «Голубом ангеле» майор Пронин достиг Эвереста своего остроумия. Реплики хворого контрразведчика полны скрытой иронии. Своих собеседников чекиста Железнова, изобретателя Зайцева, крупного начальника Евлахова, да и разлюбезную Агашу, – он водит как козлов на веревке по маршрутам своей логики. Водит – и нередко насмешливо выдает им секреты расследования, понимая, что эти симпатичные тугодумы лишены аналитического полета. Овалов наделяет Пронина тонким чувством юмора: эта примета возвышает майора над коллегами, указывает на уникальность его профессиональных и человеческих качеств.

Интересно место действия, выбранное Оваловым: фоном для шпионской истории стали модные, престижные уголки предвоенной Москвы. Современная, огромная гостиница, в которой угадывается построенная напротив Кремля по проекту академика Щусева гостиница «Москва»; засекреченный институт, разрабатывающий новые технологии; кукольный театр, в который стремятся все гости столицы, в том числе – иностранные.

Нетрудно догадаться, какой театр имеет в виду Лев Овалов. Творение Сергея Владимировича Образцова было и остается уникальным в многовековой истории зрелищ. Куклы Образцова были способны на многое: великий кукольник сделал для своего искусства не меньше, чем К. С. Станиславский. Чистая правда, что зарубежные гости стремились в дом на площади Маяковского, чтобы увидеть кукольного Емелю, Аладдина, Кота в сапогах. Шпион Захаров-Леви привел соседскую девчонку именно на «Кота…» (хотя на самом деле – на шпионскую встречу!). С. В. Образцов оставил воспоминания о другом инциденте, случившемся на спектакле «Кот в сапогах»: «В этом спектакле есть великан-людоед, которого смелостью да хитростью Кот побеждает. Так вот этого великана играет человек в маске. Рядом с маленьким Котом он кажется невероятно огромным и страшным. Но он очень смешной и глупый, и зрители наши, которым шесть-восемь лет, встречают его изумленным «ай», но вовсе не испугом. И какая-то мама, не знаю, каким образом избежав бдительности контролерши, пришла на спектакль с трехлетней дочкой и села в четвертом ряду в самой середине партера. Не знаю, что понимала дочка в самом начале спектакля, но когда над ширмой появился великан и схватил своей огромной лапой маленького Кота, девочка закричала на весь зал: «Мама, выключи!» Выключить мама не могла, схватила свою навзрыд плачущую дочку и, пробравшись сквозь весь ряд, выбежала из зала. И в фойе, и в раздевалке девочка продолжала рыдать».

Еще одна картинка предвоенного времени – славные московские парикмахерские, которые были своеобразными мужскими клубами. Там брились и стриглись, там обсуждали новости. Мастер Захаров-Леви был в курсе всех сплетен района, знал слабости своих клиентов – кто ходок, кто скряга, кто строит из себя денди… Обеспеченный гражданин, не имеющий свободного времени, мог вызвать мастера на дом; хороший мужской парикмахер, как, например, шпион Захаров, был нарасхват. Город «Голубого ангела» напоминает о знаменитом цикле художника Ю. И. Пименова «Новая Москва» (1937 г.). Мы по затылку помним ту счастливую девушку, которая за рулем кабриолета выезжала на проспект Маркса.

Сейчас лучшая повесть Льва Овалова воспринимается как изысканный ретро-детектив, сохранивший обаяние эпохи, доносящий отзвуки тех людей, о которых можно сказать словами Метерлинка: «Когда мы вспоминаем о них – они оживают». После нескольких лет тщетных попыток уничтожить советский менталитет забвеньем и проклятьями стало ясно, насколько коренным явлением была красная Россия. Интеллектуальная оснастка майора Пронина, его повадки, его сила, его слабости остаются для нас понятными, близкими и типичными. В череде исторических и придуманных героев, среди мифов, легенд и документов эпохи образ майора Пронина не затерялся. Вот он провожает героев «Голубого ангела», запирает за ними дверь. Он доволен успешным расследованием, а пневмония – сущий пустяк. Начинается лето 41 года. Через несколько недель, в трагических боях за Прибалтику, когда Красная армия будет отступать, его забросят во вражеский тыл. Несколько лет Пронину придется служить в гестапо, из контрразведчика превратившись в разведчика. Гороховое пальто он сменит на немецкий мундир… Эту историю Лев Овалов опишет в романе «Медная пуговица» – следующем повествовании пронинского цикла.

Итак, повесть выходила в журнале «Огонёк» и держала в напряжении всю его немалую аудиторию. К тому времени Пронин стал знаковой фигурой, от Овалова ждали новых рассказов… А он выдал повесть, которая по фабуле напоминает «Собаку Баскервилей», хотя речь в ней идёт не о преступном наследнике, а о шпионской борьбе за чертежи авиаконструктора Зайцева. Для предвоенного времени сюжет архиактуальный! Это самая совершенная книга Льва Овалова. Ему удалось продумать утончённую загадку и превратить её в повесть, которая читается на одном дыхании. Шпионскую историю Овалов сервировал с шиком-блеском. В популярной «Библиотечке военных приключений» повесть шла после шести рассказов и вместе они составляли пронинский канон. Пожалуй, это лучшая отечественная детективная повесть, несомненная классика жанра!

Роман, который вы держите в руках, последний по времени написания из великой Пронининаны. Лев Сергеевич Овалов создал его в 1961–1962 годах. Пронин – поседевший, немного обрюзгший – наденет генеральские погоны и вернется в Москву, в контрразведку. В качестве генерала он вернется на страницы нового оваловского романа. Мало кто из советских писателей в то время так откровенно писал о противостоянии советской и американской разведок, о «холодной» войне миров, о борьбе за умы, без которой невозможно существование сверхдержавы, у которой есть идея – победа коммунистического движения в мире.

Профессор Ковригина – истинно советский человек. Великий математик, чьи открытия необходимы империалистам, она всей душой предана Советской Родине. Иностранные резиденты продумали хитрую операцию, но майор Пронин и его молодые ученики тоже не лыком шиты. Эта книга переносит нас в незабываемую эпоху интеллектуального поединка двух систем. Воистину, это был бой на высшем уровне, о котором сегодня можно только помечтать. Как и о том уровне развития науки, которого достиг Советский Союз к середине XX веке и о котором пишет Овалов.

Книгу кисло принял тогдашняя литературная общественность. Считалось, что Овалов слишком прямолинейно преподносит конфликт между СССР и США, да и просто работает на КГБ. В интеллигентских кругах это уже считалось чем-то постыдным. Появлялись недобрые пародии на эту книгу, которую объявили устаревшей. Думаю, коллеги-современники не увидели, насколько важен этот оваловский взгляд на ситуацию начала 1960-х. После этой книги Овалов не писал о приключениях майора Пронина, хотя его старые книги о нем по-прежнему частенько переиздавались. Читатели-то всегда любили его книги, в особенности – пронинские. И история про похищение профессора Ковригиной – не исключение. Новые замыслы рождались. По признанию писателя, он мог бы новые пронинские сюжеты «щелкать, как орешки». Но писал и издавал другие книги – проблемные, мемуарные, историко-революционные… А история о спасении профессора Ковригиной сегодня воспринимается как своеобразное завещание писателя. И ирония, и чувство эпохи не изменили Овалову и на этот раз.

Брат Льва Овалова после войны жил в Канаде. Они иногда переписывались. Разумеется, Лев Сергеевич эту историю не афишировал, хотя его любимые герои с площади Дзержинского, конечно, прекрасно обо всем знали. Возможно, общение с братом и мысли о нем помогли писателю лучше разобраться в хитросплетениях двойной, а то и тройной жизни, свойственной буржуазному Западу. Он понимал, что это за сила – империализм. Понимал, как уязвимы и в то же время алчны «хозяева жизни», как легко превратить их в марионеток с помощью элементарного шантажа. Такой «мыльный король» Паттерсон, который не желал сотрудничать со шпионами. Ему куда выгоднее было налаживать добрые отношения с советскими партнерами… Но достаточно было нажать на тайные пружины, вызвать сколь невзрачного, столь и влиятельного немецкого гражданина – и горделивый Паттерсон стал податлив, как стажер. О том, как это случается с бизнесменами, сегодня мы знаем очень хорошо. Достаточно оглядеться вокруг. Но Овалов всё отлично понимал еще в начале 1960-х. возможно, тогда это воспринималось как нечто фальшивое. Но прошло время – и мы убедились в точности оваловского диагноза. Роман получился во многом пророческим. Вы непременно убедитесь в этом!

Мораль романа ясна: великое секретное оружие – это не те чертежи, за которыми охотятся шпионы. Это наши люди, которые никогда не сдаются и не предают Родины. В финале Пронин пьет чай с учеными, которых спас. Они благодарно улыбаются, но звонит телефон – и Ивана Николаевича вызывают по делу. У седовласого генерала Пронина нет ни минуты покоя! Нужно защищать державу. Читать такую книгу в наше время – счастье!

Арсений Замостьянов