Текст книги "Дело чести"

Действительно, прикованной к столбу женщине никак нельзя было дать на вид более чем двадцать лет. Если брать в расчет то обстоятельство, что женщины гор не по годам быстро утрачивают обаяние молодости – из-за частых родов и каторжной работы, – пригожая дивчина, прикованная к столбу, никак не могла быть матерью парня, которому суждено было разделить с ней печальную участь.

– Ты им что сказал? – по-чеченски поинтересовался Руслан у водилы.

– Сказал, что мат и сын… что трахались, – водила боязливо покосился на хозяина. – Что – разве неправильно сказал? Так ведь и есть…

– Много говоришь, мальчик, – беззлобно констатировал Руслан и пояснил нам: – У одного уважаемого сельчанина умерла жена – при родах. Он взял в дом другую жену – вот эту, – Руслан потыкал пальцем в сторону помоста. – Она, как видите, совсем молодая… – Наш пленитель на пару секунд смутился и пожал плечами. – Ну, сын у него – как раз ее возраста: вон он, – опять тычок пальцем в сторону помоста. – Отец часто в разъездах… гхм-кхм… Короче, они того… ну, трахались маленько… А это нехорошо: по шариату не положено. Она же ему как мать. В общем, нельзя так… гхм – кхм… Ну, родственники их засекли и сдали шариатскому суду… Вот.

– А что ж отец? – неожиданно прорезался невозмутимый обычно Лось. – Отец – что?

– Что «что»? – не понял Руслан. – Вон отец – жив-здоров, – он показал пальцем вправо: там, посреди толпы, но все же как будто в каком-то выделенном пространстве, стоял высокий бородатый мужик с автоматом, облаченный в камуфляж, по-видимому, один из командиров Салаутдина. Мужик хмурился и безотрывно смотрел в сторону помоста. Люди, похоже, старались держаться от него подальше, как от прокаженного.

– Не, ты не понял, – Лось напрягся лицом из-за необходимости говорить так много. – Отец что: не стал отмазывать своего сына и жену перед этим вашим… ну, перед судом?

– А, вон ты про что! – Руслан криво ухмыльнулся. – Ну, вам это трудно понять… «Отмазывать»!!! Хм… Я вас для этого сюда и привез, чтобы посмотрели, какие у нас строгие порядки и высокая чистота нравов. Именно поэтому наш народ непобедим! – Руслан патетически вздернул бровь и важно скрестил руки на груди. – Именно поэтому мы победили Россию в тяжелейшей кровопролитной войне… – И, как нечто само собой разумеющееся, добавил: – Отец сам и настоял, чтобы это дело вершил шариатский суд. Его, кстати, родственники сначала уговаривали, чтобы все это по-тихому обстряпать, в семейном кругу. Но он предпочел вытерпеть всенародный позор, как видите, но сделать все по нашим древним законам. И поступил совершенно правильно… – Последняя фраза прозвучала не совсем уверенно: дрогнул голос у Руслана, прозвучала в его тоне какая-то досадливая нотка.

– Так что – расстреляют их? – настырно повторился Джо. – За такую фуйню?

– Ну я же сказал – не расстреляют! – раздраженно воскликнул Руслан. – За такие штуки не расстреливают – не положено. Смотрите, сами все увидите.

В это время на помост шаркающей походкой поднялся местный мулла – Хафизатдин. Я его в прошлом году имел счастье мельком наблюдать в лагере Абдуллы Бекаева в процессе какого-то торжественного богослужения по случаю ратных успехов тутошнего отряда: небольшого росточка благообразный старец с солидной седой бородой, в здоровенной чалме и каком-то невообразимом черном балахоне. За год он не изменился – только, пожалуй, чуть располнел от благополучного жития.

Завидев муллу, Руслан проворно выбрался из машины, буркнув водиле: «Пошли!» – а нам показал кулак и посоветовал:

– Пока молитва будет – сидите тут как мыши. Если что – пристрелю!

Водила тоже покинул салон, не забыв выдернуть торчавший меж сидушек автомат и забросить его за спину. Мы остались без присмотра.

– Ну вот, можно и на рывок, – деланно улыбнулся Мент и кивнул на приборную панель. – Ключики-то – вот они! Раз! И погнали…

– Ага, и впятером будем рулить, – оборвал я соратника, так некстати взявшегося каламбурить в преддверии чего-то мерзкого. – Сиди уж лучше и помалкивай – посмотрим, чего они тут…

Мулла что-то говорил осужденным, прикасаясь пальцами к их опущенным лицам и изредка всплескивая руками, как коршун крыльями. Затем он встал боком к стенке, воздел ладони к небу и начал нараспев читать молитву – толпа вторила ему нестройным хором. Приговоренные тоже молились, отрешенно глядя перед собой и невысоко вздымая руки, – наручники ограничивали движения.

Не успели еще отзвучать последние слова молитвы, как мулла проворно спустился с помоста и юркнул в толпу, растворившись в плотной массе тел. Кто-то грозно крикнул, будто команду подал. Толпа в едином порыве подалась вперед, затем схлынула. Я еще раньше заметил большую кучу разнокалиберных булыжников, наваленную неподалеку от помоста, но не обратил на нее особого внимания, только мельком отметил, что, наверное, самосвал разгрузился для каких-то хозяйственных нужд…

Сейчас, когда толпа отхлынула назад, куча заметно поубавилась. Зато у многих сельчан в руках оказались камни.

– Не понял, они что ж… – растерянно бормотнул Джо.

– Они то самое, – глухо процедил сквозь зубы Братский. – Смотри и запоминай, с кем дело имеешь…

Где-то неподалеку от помоста опять раздался грозный окрик-команда. Толпа на секунду притихла, затем вдруг заколыхалась, заплескалась, как вода в корыте, которое раскачивает малолетний шалопай. Шум голосов начал нарастать, явственно провоцируемый кем-то изнутри, из плотного скопления людей. Раздались несколько поощрительных криков, один за другим, как будто кто-то хотел задать определенный темп. Эти крики подхватили еще несколько мощных глоток, затем еще, еще… Вскоре вся толпа на площади, зараженная неведомым искусным провокатором, бесновалась в пароксизме невостребованной жажды справедливой кары за попрание устоев, за нарушение… да нет, уже было совершенно без разницы – за что, лишь бы найти выход сконцентрированной над колыхающимся морем голов энергии ненависти.

– А-а-а-а-а-аррррр!!! – дико заверещал кто-то тонким фальцетом, перекрывшим на секунду общий рев, – и как будто лавина прорвалась от этого нечеловеческого крика. На прикованных у стены обрушился смертоносный каменный град. Толпа орала что-то неразборчивое, заходясь в едином порыве ненависти и злобы, ритмично двигаясь: к куче – обратно, на пару шагов всего, – снова к куче… Тела приговоренных жутко дергались от ударов. Парень свалился быстро – кто-то метко угодил в голову, положив конец страданиям несчастного. Женщина держалась гораздо дольше – женщины вообще гораздо более живучи, нежели мужики, – она, повинуясь природному инстинкту, успела упасть ничком при первых же ударах и закрыла голову свободной рукой. Булыжники довольно долго терзали ее молодое сильное тело, никак не желавшее умирать: оно конвульсивно дергалось, пытаясь сжаться в комок, спрятаться (не верило, что забивают насмерть), оно хотело жить…

Толпа перестала откатываться назад – некая стихийная ударная группа приблизилась вплотную к помосту и несколькими точными бросками, в упор, добила молодую жену опозоренного воина.

– Уроды… Господи, какие же уроды… – трясущимися губами бормотал Джо, в глазах его стояли слезы. – Да их, бля, только атомной бомбой… – Остальные мои соратники мрачно отводили взгляды, хмуря брови и избегая смотреть в сторону помоста. Лишь фээсбэшник тяжелым взглядом сверлил кровавое месиво из тряпок и камней, будто хотел непременно что-то понять. Обнаружить какую-то логику, что ли…

Вскоре все кончилось. Гвардейцы Салаутдина начали вежливо разгонять сельчан по домам. «Основные» благопристойно ушествовали куда-то по главной улице. Откуда-то вынырнул шустрый мужичонка в белом халате – местный коновал. Вприпрыжку подсеменил к помосту, разгреб булыжники и принялся щупать пульс у трупов. Какой там, в задницу, пульс!

– Вот… наше правосудие, – возбужденно пробормотал Руслан, возвращаясь в машину. – У нас очень строго – ни шагу от закона. Ну и как вам?

Ему никто не ответил. Язык не поворачивался сказать что-либо нейтральное после ТАКОГО. Мрачно ухмыльнувшись, Руслан не стал настаивать – дал команду водиле начать движение и отвернулся от нас, видимо, проникся теми ощущениями, которые мы испытывали в тот момент…

Как ни странно, Братский, казавшийся мне самым стойким из нашей компании, переживал случившееся гораздо тяжелее других. Он на сутки впал в глухую прострацию: ничего не ел, лежал на своем топчане и ни с кем не разговаривал. К вечеру следующего дня он слегка ожил и поделился со мной своими впечатлениями.

– Странный народ… Очень странный, – неожиданно изрек фээсбэшник, когда мы остались в доме одни, соратники организованно вышли покурить на воздух. – Сколько с ними общаюсь, никак не могу понять.

– Это ты насчет чего? – удивился я.

– Да все насчет того же, – Братский свесил ноги с топчана и потянулся. – Понимаешь, никак не укладывается в схему их поведение… Ну, стереотип составить никак нельзя – совершенно… Может, помнишь, было дело – когда какие-то придурки в Халашах миссию Красного Креста расстреляли?

– Помню, – я слегка насторожился: с этими Халашами у меня имелись ассоциации личного характера. Впрочем, с расстрелянными врачами – тоже. Точнее, с богатеньким и не совсем крепким «крышей» муженьком одной из тех несчастных врачих. – А что там с этой расстрелянной миссией?

– Да был я там, – нехотя сообщил Братский. – Ну, после расстрела. В составе объединенной комиссии. Естественно, ни хера не нашли – сам понимаешь. Но их люди определенно знали, кто это сотворил. Гадом буду – знали. И тутошнее управление… ммм… ДГБ[15]15
  Департамент госбезопасности Чечни.


[Закрыть] их долбаный, и менты – тоже. И заметь – никого не повязали из тех уродов и не расстреляли на площади. Хотя наверняка запросто могли, если бы захотели. А тут… – Игорь сокрушенно покачал головой и, закурив, продолжил: – Вот ведь как получается. За то, что молодые идиоты перепихнулись, камнями их, бля… Тогда, в Грозном, помнишь – когда угрохали мужа у одной дуры, – расстреляли парня с бабой перед толпой и орали, что парень – наемный убийца? Хотя все в курсе, что бытовое преступление, в состоянии аффекта… А сколько мерзостей здесь сотворили разные банды – со своими же, заметь! – никого не трогают. Хотя все прекрасно знают – кто. Нет, ни хера не могу врубиться…

Помолчали. Сопереживать? Нет, пожалуй, не стоит. Не тот тип – пусть сам варится в своих умозаключениях, таким сочувствие не требуется. Однако информация насчет миссии меня слегка заинтересовала: не потому, что могла пригодиться, нет – момент, естественно, упущен. Просто любопытства ради.

– А ты откуда знаешь, что они были в курсе насчет убийц тех врачей? – спросил я после некоторой паузы. – Расследование все-таки дало какие-то результаты?

– Да ну, какие там результаты?! – Игорь досадливо покрутил головой. – Я же тебе сказал – глухо, как в танке… Просто у меня там один знакомый был, скотина, – ну, в той объединенной комиссии. Три года назад мы с ним вместе на курсах были. Это он, кстати, пиндос, меня людям Салаутдина сдал – встретились в Грозном, обнялись, ага… Ну, я рассказывал.

– Ну и знакомые у тебя! – посочувствовал я. – Я бы таких в унитазе топил – пачками.

– Да, хорошо бы, – согласился Братский. – Но, увы, невыполнимо… Так вот, тогда, после расстрела миссии, мы встретились там, в Халашах, посидели вечерком, винца попили, ага… А утречком он прошвырнулся по соседним селам, пока мы там возились со всякими формальностями, и все разузнал. Ты же знаешь – у них тут тотальная омерта…

– Чего-чего? – удивился я. – Тотальная чего?

– Ну, закон молчания, – пояснил Братский. – Это по аналогии с итальянской мафией – читал, наверно… В общем, неверному, не мусульманину то бишь, они ничего лишнего не скажут – даже под страхом смертной казни. А этот вот все разузнал. И опять же, вечерком, за винишком, мне на ушко: мол, все в ажуре, коллега, завтра достанем этих козлов, я, типа того, знаю, где их искать.

– И почему же не достали? – вежливо поинтересовался я, хотя прекрасно знал, каков будет ответ.

– Да вот так – не достали, и все, – Братский сокрушенно махнул рукой и полез за следующей сигаретой. – Съездил он на следующий день куда-то, с кем-то погутарил… А когда вернулся, начал петь уже совсем другое. Не знаю, мол, ничего – и всех делов. А когда я ему напомнил, что он мне вечерком за столом нашептывал, он от всего отперся и поклялся Аллахом, что ничего такого не говорил.

Вот и вся история. Мораль сей басни такова: эти уроды непонятно по каким причинам отстреливают своих правонарушителей, совершивших незначительные проступки, а также забрасывают камнями, а настоящих бандюг, которых следовало бы четвертовать двадцать раз подряд, почему-то не трогают… Нет, решительно не могу понять…

– А как звали того гэбэшника? – поинтересовался я опять же из чистого любопытства, по инерции.

– Да зачем тебе? – Братский невесело хмыкнул. – Хочешь пробраться в Грозный и надрать ему задницу? Ценю. Рад, что болеешь за товарища по несчастью. Только дохлое это дело – порвут на части, пикнуть не успеешь.

– Ну, кто его знает, как оно в жизни повернется, – я неопределенно пожал плечами и многозначительно пообещал: – Не век же ему в Грозном сидеть. Глядишь, как-нибудь в наши края залетит – тут-то я и припомню его заковыристую фамилию… И жопу на барабан, сам понимаешь.

– Да ничего заковыристого, – Братский опять хмыкнул. – Дудаев его фамилия.

– Чего? – я аж поперхнулся. – Как-как?

– Дудаев, – подтвердил Игорь. – Гасан Дудаев. Ну, естественно, к легендарному Джохару он никакого отношения не имеет – просто однофамилец, даже в дальних родственниках не ходит.

– Запомним, – несколько обескураженно протянул я. – Такую фамилию не забудешь…

После этого разговора я впал в какое-то смутное беспокойство – ночь напролет ворочался на своем топчане, а под утро даже добровольно подменил Лося, которому выпала самая нехорошая вахта на чердаке – шестичасовая. Имелись, знаете ли, кое-какие основания для этого. С одной стороны, конечно, это полное безрассудство: пытаться использовать полученную от Братского информацию о предполагаемом носителе секретов с громкой фамилией. Очень может быть, что никакого Гасана Дудаева в природе вовсе и не существует, и все это не более чем досужий вымысел Братского, плод расстроенного воображения. Очень может быть, что если даже такой Дудаев и существует, то ничего конкретного он и не знает, а просто потрепался из чисто чеченского бахвальства. А если даже и знает, достать его в Грозном и допросить с пристрастием – целое дело… И вообще надо сначала выбраться отсюда, а уже потом, после благополучного завершения акции, строить какие-то планы. Но, с другой стороны, я привык с максимально возможной выгодой использовать любую информацию. А потому и этой не стану пренебрегать – отложу на потом, авось пригодится…

– Через неделю свадьба у них будет, – сообщил мне на пятый день активного наблюдения Братский – в то утро была его очередь дежурить у дырки во время кланового совещания. – А дня за три до того – та же свадьба, только наоборот. В соседней деревне. Сейчас, знаешь ли, у них время свадеб… – Братский зевнул во весь рот, рискуя вывихнуть челюсть, – ему пришлось вставать в шесть утра, чтобы принять у меня пост, а поскольку фээсбэшник был мне братом по биоритмам, «сова», короче, – можете себе представить, как тяжко ему давались такие вот утренние дежурства.

– Загадками изъясняться изволите, коллега, – недовольно высказался я. – Что значит, та же свадьба, только наоборот?

– Женится старший сын Салаутдина. – Прозевавшись, Братский юркнул под одеяло, с удовольствием растягиваясь на топчане. – Сначала они прокатятся к невесте – там гульнут, а потом уж здесь. Так сказать, основное действо – принято так у них. Свадьба будет проходить в усадьбе отца, само собой… Угу… Музыка будет, очень громкая музыка. Стрелять будут – не мерено. Они всегда палят, когда гуляют. Короче, будет людно, шумно и весело. Очень шумно, угу… Вот такие дела, Фома.

– Свадьба, значит, – пробормотал я и мгновенно проснулся, несмотря на то, что после ночной смены намеревался давить подушку до обеда. – Свадьба…

Вот это новость так новость! Честно говоря, меня эти самые военные советы, проводимые с завидной пунктуальностью, уже на третий день пребывания в плену натолкнули на дерзкую мысль: перебить всех «основных» прямо среди бела дня. Каким макаром перебить – это уже дело техники: главное, что они все ежеутренне пребывали в комплекте, что и требовалось для осуществления нашего плана. А поскольку устройство тотальной резни в центре села, да еще в светлое время суток, было чудовищно проблематичным, у меня в последнее время непрерывно болела голова, в самом прямом смысле, из-за попыток соорудить приемлемую версию предстоящей операции. Судите сами: нужно было незаметно пробраться в усадьбу Салаутдина во время утреннего совещания, негромко «перемочить» более десятка вооруженных военачальников – шустрых, здоровенных и бывалых до безобразия, – подать условный сигнал группе обеспечения Зелимхана, которая должна находиться где-то в горах неподалеку, и живыми-невредимыми убраться из села, кишащего бойцами асланбековского клана! А у них тут, между прочим, принято вставать ни свет ни заря – от десяти до двенадцати часов как раз на улицах очень оживленно и людно…

И вот, представьте себе, в самом апогее моих аналитических мучений сонный фээсбэшник спускается с чердака и этак мимоходом, небрежно, выдает информацию, которая может одним махом решить все эти фантасмагорические заморочки! Посидел себе у дырки, позевал, подслушал… Так-так… Подслушал?!

Воровато оглянувшись по сторонам – соратники единодушно умывались во дворе, только прожорливый Лось негромко гремел на кухне сковородой, разогревая на плитке вчерашний шашлык, – я склонился к Братскому, отвернувшемуся к стене, и вкрадчиво зашептал ему в затылок:

– Эй, това-а-арищ! Това-а-арищ! Только не притворяйся, что уже уснул! За десять секунд у нас даже Стадо не засыпает… Личико-то повороти к дяде!

– Ну чего тебе, дядя? – недовольно пробурчал Братский, поворачиваясь ко мне и натягивая одеяло до подбородка. – Мало на чердак загнали ни свет ни заря, так еще и спать не дают! Злые вы все – уйду я от вас…

– Это моя присказка, – оборвал я его. – Ты мне лучше скажи – каким макаром ты узнал про свадьбу старшего сына Асланбекова? Ась?!

– То есть как это – каким? – Братский удивленно округлил глаза. – Совещание у них было в десять утра – как обычно. Они там как раз про свадьбы говорили – как чего устроить. Вот и…

– А говорили они по-русски и очень громко. Прямо орали от избытка чувств: «Свадьба, свадьба – в жизни только раз!» – язвительно вставил я. – Или по-английски балакали… Поэтому ты все услышал и понял. Так?

– Ну… это… короче, я немного понимаю по-чеченски, – смутился Братский. – За месяц, от нечего делать, научился, когда с часовыми болтал. Вот и…

– Неубедительно, дорогой ты мой, – сурово отчеканил я. – Я тоже немного понимаю по-чеченски – было дело, пришлось научиться. Однако ни фуя не смог разобрать из их базаров, сколько ни прислушивался через дырку… Ну так что?

– Что ты имеешь в виду?! – насторожился Братский, в глазах заплясали встревоженные огоньки. – Ты что, хочешь сказать, что я на чеченов работаю?

– Что имею, то и введу, – грубо буркнул я. – Учти, Игорек: ты хоть и крепкий парень, но удавим мы тебя за три секунды – «мама» сказать не успеешь. Тут одно из двух: или ты так хорошо знаешь чеченский, что можешь читать по губам – а для этого требуются специальные навыки, – или… или тебе о свадьбе сказал кто-то из Асланбековых. С часовыми ты сегодня не общался – не успел. Так что – делай выводы. Только очень спешно, дружище. И учти – я слежу за каждым твоим движением, а инсценировать случайную смерть в настоящих условиях значительно легче, чем тебе это представляется, можешь мне поверить!

– Вон ты как говорить-то умеешь! – Братский вдруг не к месту улыбнулся и укоризненно покачал головой. – Давненько бы так! А то все «в натуре» да «ништяк» – прям как заправская братва… Да, действительно, я хорошо владею чеченским и могу читать по губам – даже на значительном удалении от говорящего. А с Асланбековыми никаких сношений не имел: чист перед соратниками по плену. Это тебя устроит?

– Однако ты и фрукт, Братский, – озадаченно пробормотал я. – Откуда дровишки?

– Я же не лезу вам в душу, – отпарировал Братский. – Братва так братва – не мои дела… А то, что я чеченским владею и могу читать по губам, никому, как мне кажется, не вредит. На то я и сотрудник хитрого ведомства, чтобы владеть некоторыми специфическими навыками, недоступными простому обывателю. Или я не прав?

– Прав, – согласился я, крыть было нечем. – Отдыхай, сотрудник…

Через два дня, ближе к вечеру, меня вызвал Руслан и предложил связаться с «корешами» – уточнить, как идут сборы необходимой для выкупа суммы.

– А что, уже неделя прошла? – деланно удивился я, застыв у стеллажа с кучей телефонных аппаратов. – Вроде бы только недавно разговаривал…

– Видишь, как я хорошо о вас забочусь! – похвалился Руслан. – Кормлю как в ресторане, пиво даю, на экскурсии вожу. Время летит как птица! А мог бы в яму вас посадить и жрать бы не давал – многие, кстати, именно так своих пленных и держат. Две недели вы бы переторчали – не сдохли бы. Во время войны ваши солдаты у нас в плену без жратвы и поболее выдерживали… Но хороших людей я никогда не обижаю! Я их только маленько расстреливаю, если бабки вовремя не платят. – Тут Руслан жеманно рассмеялся, а я покрепче стиснул трубку телефона: захотелось вдруг одним прыжком достать этого симпатичного нохчу и свернуть ему башку к чертовой матери.

«Однако нервы у тебя ни к черту, парниша!» – поругал я себя, накручивая номер «Санала». До операции осталось еще минимум пять дней, рановато заводиться…

Шведов оказался на месте – схватил трубку после первого же гудка и писклявым голосом (вышло так фальшиво, что плеваться захотелось!) прогундосил:

– Я вас слушаю!

– Санала позови, – нетерпеливо потребовал я. – Срочно!

– Зову, – несколько обескураженно пропищал Шведов и после небольшой паузы рявкнул нормальным голосом: – Да!

– Здорово, братишка! – обрадованно заголосил я и без обиняков перешел к делу: – Как тама насчет бабок?

– А-а-а, это ты, Фома, – недовольно пробурчал полковник. – Хоть бы спросил, как здоровье, как родичи, не хватил ли кого кондратий из-за ваших приколов…

Так-так… Насчет кондратия полковник обмолвился не просто так: это значит, что какие-то товарищи «сели» на ту же телефонную пару, которую он использовал для переговоров со мной. Однако глубоко копают сексоты Руслана – разрабатывают объект выкупа по всем правилам оперативной науки! Вот тебе и дикие горцы с первобытно-общинным интеллектом и родо-племенным укладом…

– Да что с ними станется? – я изобразил удивление. – На свободе, в безопасности, опять же – кореша под боком… Ты же там, значит, беспокоиться нечего. Или я не прав?

– Прав, старик, прав, – поспешил успокоить меня «Санал». – Все живы-здоровы, передают приветы. Маненько, правда, повозмущались – было дело. Но ничего – все замяли.

– Насчет бабок как? – опять поинтересовался я. – Собираешь?

– А куда деться? – полковник на том конце провода сокрушенно вздохнул, дескать, навязались на мою голову, обормоты, – расхлебывай тут теперь. – Уже больше половины есть. Думаю, всю сумму соберу дней через… К какому там надо?

О! Это вопрос на засыпку. Если я скажу, что не знаю, это значит, что ситуация крайне неблагоприятная и ничего у нас пока не вытанцовывается, – полковник будет страшно переживать. Если же назову конкретное число, значит, акция уже спланирована с учетом особенностей обстановки и именно в этот день мы будем ее осуществлять. Полковник свяжется по своему каналу с Зелимханом – предупредит о переводе в готовность номер один группы обеспечения – и распорядится по поводу «вертушки»[16]16
  Вертолет (жарг.).


[Закрыть]. И хотя мы пока конкретно не определились даже с предварительным раскладом предстоящей акции, я не стану разочаровывать полковника, потому что другого варианта у нас быть не может.

– Ну как это – к какому? – возмутился я. – Чем скорее, тем лучше! Ты че – не врубился еще: ежели будешь тянуть, то выкупать будет некого?! – Мельком глянул на Руслана, он одобрительно покачал головой и почему-то шепотом подсказал: «Ты скажи – очень злые! Настоящие волки! Каждый день хотят расстрелять и кастрировать. Скажи!» – Они нас уже давно хотят расстрелять и кастрировать! – возопил я. – Не веришь – сам спроси! – Я протянул было трубку Руслану – он категорично выставил вперед ладонь, отказываясь от непосредственного участия в переговорах.

– Может, сначала кастрировать, а уже потом расстрелять? – поправил меня Шведов.

– Не один ли хер?! – набычился я. – Я б на тебя посмотрел, если б ты тута оказался! Шутник, бля! Тебе че – до пятницы слабо бабки собрать?

– Ладно, не бери в голову, – примирительно пробормотал полковник, в голосе его я уловил некоторое оживление. – До пятницы… Хм… Ну, можно и до пятницы. Если поднапрячься…

– Да ты уж поднапрягись, братишка, поднапрягись! – униженно попросил я. – Уже нам тута совсем невмоготу – голодом морят, вкалываем каждый день, как папа Карло…

– Ой пиз…т, э – вай пиз…т! – воскликнул Руслан, ласково ухмыляясь и разводя руками. – В следующий раз попадешься – точно жрать не дам и вкалывать заставлю!

– Следующего раза не будет, – твердо пообещал я и вновь обратился к полковнику: – Значит, если к пятнице соберешь – обмен в субботу.

– Можно и в субботу, – согласился Шведов. – Ты только в пятницу еще раз звякни – мало ли…

– Не пойдет в субботу, – что-то посчитав про себя, заявил Руслан. – Мы в субботу заняты будем. Скажи, пусть в воскресенье приезжают. Где вас проводник встретил, помнишь?

– Помню, – кивнул я, едва сдержавшись, чтобы не разулыбаться. Прав был фээсбэшник! В субботу у этих товарищей не будет времени для такого скучного мероприятия, как получение каких-то вшивых восьмисот пятидесяти штук баксов. Очень приятно!

– В воскресенье с утра их там будет ждать наш человек, – сказал Руслан. – Так и передай – в воскресенье с утра.

– Значит, обмен будет в воскресенье, – сообщил я Шведову. – В субботу МЫ БУДЕМ СТРАШНО ЗАНЯТЫ… – покосился на Руслана – как-то он отреагирует на это «мы»? Не отреагировал. Ну и молодец – поживешь чуть подольше. Окажись ты посообразительнее, пришлось бы тебя ликвидировать прямо сейчас и на ходу рожать плохо претворимый в жизнь план внезапно свалившегося на голову предприятия, чреватого самыми неожиданными последствиями.

– Ну что ж, ежели вы в субботу будете заняты… – Шведов сделал паузу, давая мне понять, что информация принята к сведению. – В воскресенье так в воскресенье. Объясни, куда ехать…

Подробно объяснив полковнику, как добраться до условленного места, я пообещал еще раз позвонить в пятницу, и мы распрощались. Ну что ж: машина запущена. Осталось дело за малым – дождаться субботы и, аккуратно вырезав всех подвернувшихся под руку нужных товарищей, свалить из этого славного местечка целыми и невредимыми…