Текст книги "Монархическая государственность (извлечения)"

XXXVI Политиканская узурпация

Мы далеко не закончили обрисовки отрицательных сторон бюрократической узурпации и еще возвратимся к этому предмету. Но предварительно необходимо остановиться несколько на аналогичной болезни демократической государственности – на узурпации политиканской.

Хотя явление политиканства относится к совершенно иному государственному строю, оно важно для монархической политики в том отношении, что показывает общераспространенность узурпации, производимой передаточными управительными властями.

Классическое сочинение Брайса, обследовавшего республиканские демократические учреждения, особенно ярко рисует эту узурпацию, развившуюся, несмотря на то, что в Соединенных Штатах широчайше развито самоуправление, которое составляет лучшее средство охраны народного самодержавия в демократии.

Для не знающих дела кажется невероятным, каким образом у народа, всевластного в принципе и «самостоятельно» избирающего должностных лиц, могут выхватывать власть?

Причиной является то, что, во-первых, демократия способна к прямому управлению только в самых узких размерах, ровно постольку, поскольку для граждан возможно непосредственное общение. На все дальнейшее управление нужно кого-нибудь выбирать, передоверяя ему свою власть. Во-вторых, в огромном большинстве дел и задач управления «народной воли» совершенно нет, и ее нужно создавать. Этим должен кто-нибудь заниматься, и на этой функции возникают «партии».

«Организация партий, – говорит Брайс, – служит для органов управления почти тем же, чем служит двигательная сила нервов для мускулов, жил и костей человеческого тела».

Для организации партий, при помощи которых вся правительственная власть переходит в их руки, являются профессиональные политиканы (politicians). Они ведут все управление за народ посредством захвата всех должностей не только центральных, федеральных, но и местных, в отдельных штатах и округах. Они разделены на партии, но в каждой партии при различии программ роль и характер самих политиканов одинаковы, и главным мотивом деятельности их является добывание средств к существованию.

«Политика сделалась такой же прибыльной профессией, как адвокатура, маклерство, торговля шерстяными материями, составление промышленных компаний». Политиканы в результате своей борьбы получают должности на жалованьи. Сверх того, «всякий занимающий значительную должность на федеральной службе, в штате или муниципиях, в особенности же член конгресса, находит случай оказывать услуги богатым людям или компаниям, а за эти услуги его вознаграждают втайне деньгами».

Насколько велики доходы политиканского чиновничества, видно из громадных сумм, которые они охотно уплачивают своим партиям за получаемый через них «выборные» якобы народом должности.

Избирательные расходы покрываются партийными сборами со всех политиканов сообразно с выгодами мест, которые они добиваются получить. Так, за должность судьи в Нью-Йорке политикан уплачивает партии около 15.000 долларов, за окружного стряпчего – 15.000 долларов, за члена конгресса около 4.000 долларов. В 1887 году демократические «кружки» Нью-Йорка потребовали за должность контролера 25.000 долларов, за назначение в сенаторы (штата) 5.000 долларов. Между тем контролер получает ежегодно жалованье 10.000 долларов, следовательно, за три года 30.000, из коих он уплатил партии 25.000, так что ему остается «честного» дохода всего 5.000 долларов на три года, по 1.600 долларов в год! В Америке хороший рабочий получает больше, и конечно не из-за этой жалкой суммы политикан добивается несколько лет дорваться хотя бы всего на три года до места контролера… Сенатор же получает всего по 1.500 долларов в год и выбирается на 2 года. Следовательно, он на своем месте получит только 3.000 долларов, а уплачивает за него 5.000 долларов. Ясно, что этот убыток покрывается очень недурными «доходами».

Какие миллиарды в общей сложности выбирают политиканы из Америки, этого никто не знает. Но вся страна жалуется на дороговизну чиновничества, даже по количеству получаемого жалованья. В штате Нью-Йорк, например, местное управление потребляет на жалованьях 11 миллионов долларов. Но американские должностные лица постоянно сменяются, вытесняемые противными партиями, так что места непрочны и хороши только для того, чтобы наживаться на них «в запас». Вся Америка полна рассказами о бесцеремонности чиновничества по части взяток, а эта прожорливая политиканская орда весьма внушительна по числу. «По всему вероятию, – говорить Брайс, – более 200.000 людей занимаются исключительно политикой и добывают этим способом средства к существованию».

Число это получается по подсчету оплачиваемых должностей, с исключением граждан «бескорыстных», занимающихся общественной деятельностью не за деньги. Но, по данным самого Брайса, видно, что число политиканов еще более значительно, т. к. множество мелких «работников» партий получают вознаграждение в таких не поддающихся учету должностях, как швейцары, железнодорожные рабочие и т. п.

Весь слой этих «деятелей» пользуется в Америке общим презрением порядочных людей за свою безнравственность и беспринципность. Вопросы о долге общественном, пользах отечества и т. п. для них не существуют. Вся задача «политики» в получении мест и нажив. В политиканских «кружках», которые составляют саму душу партий, руководителями бывают даже иностранцы, т. к. «кружки», всем ворочающие, составляют организацию почти тайную, которая даже предпочитает неизвестность, чтобы тем удобнее крутить по-своему партиями.

Политикан начинает обыкновенно с низких мест. Ловкость и услуги возвышают его и могут довести до центрального комитета.

«Сделавшись членом центрального комитета, он узнает ту истину, что невелико число людей, которыми управляется мир. Он принадлежит к небольшому кружку, который заставляет весь город плясать по своей дудке. Эта кучка людей, называемая "кружком", наблюдает за организацией первоначальных митингов, руководит деятельностью конвентов, подготавливает результаты выборов, ведет переговоры с вожаками той же партии в других местах».

«Но эти полуконфиденциальные кружки составляют саму суть партии. Они не только доставляют лучшие места для своих членов, но стараются наложить свое иго на весь город, замещая городские должности своими креатурами и заставляя законодательное собрание Штата издавать такие статуты, которые нужны для кружка. Влияние их громадно».

Вождем кружка бывает тот, кто успел выбиться из ничего и доказать свою способность подчинять других своему влиянию, завести связи с крупными финансистами, железнодорожниками и т. п., которые дают ему деньги за оказываемые им политические услуги. Благодаря искусству и энергии такой человек приобретает господство над товарищами. Он раздает должности, награждает за преданность, наказывает за неповиновение, составляет план кампании, ведет переговоры о заключении трактатов. «Он обыкновенно избегает гласности, предпочитая сущность власти ее блеску, и опасен для противников особенно тем, что скрывается как паук, за паутиной. Это начальник кружка – Boss».

Иногда случается, что весь Штат подчиняется влиянию одного такого интригана. Это всегда человек очень способный, почти всегда принадлежит к числу членов конгресса, чаще всего член федерального сената. Президенту республики знакомо его имя, министры за ним ухаживают, а между тем это всегда самый отпетый в нравственном отношении карьерист.

Но эти люди – «звезды» в небе политиканства. Внизу партий гнездятся личности, которых уж прямо никто на порог не пустит.

«В бедных нью-йоркских кварталах политические кружки нередко состоят из преступников, их родственников и сообщников… Президентом одной сильной полуполитической ассоциации был вор по профессии».

И вот организации таких людей владеют самодержавным американским народом! Под флагом его власти они назначают всех людей, управляющих его делами. Здесь не место разъяснять технику этой узурпации, с чем рекомендую ознакомиться у самого Брайса. Но не бесполезно отметить ее страшную силу.

Политиканы составляют заранее списки лиц, которых народ должен избрать, и всегда достигают этого. Митинги, которые должны санкционировать избрание своими голосами, подбираются так, что на них попадают только «свои» люди.

«Независимых» избирателей не допускают и хитростью, и нахальством. В общей сложности, по вычислению Брайса, политиканы таким образом фактически лишают избирательных прав около четырех пятых граждан Американской Республики. Из 58.000 республиканских избирателей Нью-Йорка только 6.000 или 8.000 были в 1880 г. членами республиканской «организации» и имели право голоса на первоначальных митингах. В 1888 г. в различных округах на первоначальных митингах было только от 10% даже до 2% всех избирателей.

«Вся эта процедура, – говорит Брайс, – есть нечто иное, как пародия на народные выборы. В ней только для виду соблюдается правило, что все должно зависеть от голосования избирателей, а на самом деле избрания делаются всецело политиканами».

Но как же народ терпит их узурпацию, надувательства и хищничество? Потому что он бессилен перед ними. Дело в том, что партии действуют организованно, по превосходно (в боевом смысле) выработанной системе с строжайшей дисциплиной, с огромными затратами денег на рекламу, газеты, подкуп избирателей и т.д. А граждане – изолированы или представляют небольшие кружки, и сверх того никому из них не хочется бросать свои дела, чтобы заниматься политикой с той же энергией. В обычное время граждане рассуждают, что им выгоднее терпеть плохой, дорогой и взяточнический управительный персонал, чем бросать свои дела. Народ вступает в энергичную борьбу с политиканами лишь в крайних случаях, когда те становятся уже слишком невыносимы, да и это – борьба очень не легкая…

Но, конечно, такие периодические восстания покоренного народа против своих узурпаторов все-таки служат острасткой для политиканов, которые тогда на время умеряют свои аппетиты и смягчают наглость, пока народ не успокоится.

Вот какова действительность демократического самоуправления.

Брайс – поклонник демократии – утешает себя надеждой, что с большим развитием граждан зло политиканства уменьшится. Но этого совершенно нельзя ожидать. Именно более развитые и образованные американцы с наибольшим отвращением отстраняются от политики. Да сверх того, как бы ни развивался народ, политиканы тоже не остаются без прогресса и всегда сумеют приспособиться к новым условиям, чтобы удержать свое господство над народом.

Задача настоящей книги не состоит в исследовании демократии, и я поэтому ограничусь простым заявлением моего убеждения, что американская демократия непременно кончит переходом в империю, которая одна в состоянии будет обуздать политиканство, теперь все более переходящее на службу крупному капиталу в ущерб всему рабочему населению.

Сама же по себе демократия не может никогда справиться с политиканами вследствие своей малой способности к сочетанию управительных властей, тогда как единственное средство избежать узурпации их – это сочетание в них разнородных принципов, которые в этом случае служат взаимной поправкой и сдержкой.

Но система сочетания властей лежит в способностях только монархии, конечно, если она понимает сама себя и разумные основы свойственной ей политики.

XXXVII Бюрократия и политиканы

Итак, мы видим, что совершенно неосновательно представлять себе «самоуправление» народной воли в каком-то идиллическом свете. Узурпация служебных властей вечно угрожает всякой Верховной власти в демократии или монархии, если против этого не принимается сознательных и разумных мер.

В этом отношении средства монархии богаче, нежели у демократии, Но если мер против узурпации управительных властей не принимается, то в некоторых отношениях бюрократия еще вреднее, чем политиканство. Бюрократия имеет преимущества перед политиканами в смысле внешнего приличия своего персонала, всегда старающегося усваивать обычаи высшего общества, а также и в смысле выработки чисто специальной техники своей должности. Но зато бюрократия может пасть до более низкой степени в отношении способностей и энергии действия, чем политиканы. Причина этого заключается в беспрерывной партийной борьбе, которую должны выдерживать политиканы за обладание властью, вследствие чего у них слабые неизбежно погибают и не годятся к этой профессии.

Бюрократия же, успевшая окружить своей стеной верховную власть и фактически подчинить ее, способна сама крайне понижаться в смысле способностей.

Это обстоятельство очень важно. Государство, захваченное хотя бы и мошенниками, но очень способными и энергичными, может все-таки существовать, так как его владетели из собственных выгод стараются не довести его до падения. Но бюрократия по мере увеличения своего всевластия сама понижается. Причины этого состоят в том, что главное требование от чиновника состоит в дисциплине, исполнении приказаний и знании формы. Все это совместимо с очень ограниченными умственными способностями и даже лучше достигается у человека мало энергичного и не самостоятельного по природе. Что касается повышения чинов, увеличения жалованья, вообще обеспечения, все это достигается механически, простым «безупречным» прохождением службы.

Итак, эти средние, маленькие люди могут жить, служить и выслуживаться, если не очень высоко, то достаточно для честолюбия маленького человека и для обеспечения его старости и участи семьи.

У политиканов энергия необходимо нужна, и, сверх того, человека очень способного и энергичного невозможно удерживать в тени… Он – пробьется сам. Поэтому политиканам выгоднее принимать такого человека и давать ему ход, делая из него полезное орудие партии. Сверх того, в политиканстве есть еще одна особенность. Будучи вообще лишены нравственности, партийные деятели имеют потребность держать в партии на показ народу несколько честных людей. Когда мошенничество начинает слишком возмущать народ и он подымается на искоренение зла, партия спасается, выдвигая на время вперед своих честных людей.

Таким образом, политиканство хранит в управительном аппарате государства способности и энергию и даже некоторое количество честности, хотя обычно и неприменяемой к делу.

Положение бюрократии иное. Та борьба за существование, которая характеризует ее высшие сферы (дошедшие до состояния чиновной олигархи), основана не на победе сильнейшего, а на системе монополии власти, на системе недопущения до власти людей способных, которые могли бы низвергнуть монополиста, уже захватившего место. Еще более эти монополисты опасаются допустить людей честных, которые не пойдут на компромиссы, на запродажу себя. Эта разница в способах действия бюрократии и политиканов зависит от того, что единоличную Верховную власть можно сделать совершенно недоступной для народа и для осведомления о совершающихся злоупотреблениях. Народную же массу (в демократии) политиканы могут захватить в свои руки, но не могут вполне пресечь доступа к народу. Кричать перед народом при демократии всегда возможно, тогда как голос протеста легко может быть совершенно не допущен до царя. И вот почему система монополии власти становится возможна при монархии.

Но государственные последствия этого получаются самые опасные.

Действительно, способные и убежденные люди, ревниво оттираемые монополистами управления, систематически задерживаются на низших должностях или же совсем отстраняются, вследствие чего состав правящих сфер постепенно все более понижается. Способные люди, обиженные и протестующие, начинают переходить в разные отрасли частной службы, и мало-помалу общество становится способнее правящих сфер. Это проявляется с особенной опасностью при всяком революционном движении, когда против своих врагов, убежденных, энергичных и способных изыскивать средства борьбы, правительство уже не находит ни энергичных, ни умных деятелей.

То же самое явление происходит и в случае международных столкновений.

Бюрократия, ослабевшая в смысле способностей и энергии, при всяком столкновении с другими державами оказывается ниже международных соперников. Они постоянно находят средства обмануть и запугать ее, если даже не закупить. Дух бюрократии становится еще фатальнее, когда проникает в военные сферы, а он при общем господстве неизбежно и туда должен проникнуть.

Он сказывается здесь в чрезмерном развитии иерархической дисциплины и регламентации всей жизни войск. Лучшие полководцы всегда заботились о развитии личной инициативы в войсках. Требуя дисциплины, они не менее требовали смышлености и инициативы, умения самостоятельно сообразить, что и как нужно делать. Это широкое развитие инициативы характеризовало, например, армию Петра Великого Суворов только потому и мог явиться на свет, что в его время даже полковой командир мог самостоятельно составлять устав для своего полка. В нашей армии долго хранился этот дух инициативы, выручавший нас в самые трудные времена, и императрица Екатерина даже выдвинула принцип «Победителя не судят».

Но когда бюрократизм проникает в армию, самостоятельная работа офицера исчезает. Все ему предписано свыше, всюду единообразно. Малейшие пустяки – время обеда солдат, прогулка, сон, ученье – все расписано. Офицер превращается в простой винтик машины. Он ничего не может сделать сам. Полковой командир точно так же ничего не смеет сделать, не спросив дивизионного, и т.д. Войсковая канцелярщина развивается едва ли не сильнее гражданской. В этой канцелярской всепредписанности, в привычке о всем спроситься и ничего не сметь сделать по своему соображению, воспитывается офицер. Не способные выдержать столь механическое существование или уходят, или затираются на низших местах. Наверх выходят только люди, успешно пошедшие горнило обезличенности, и вот когда наступает война, все это сказывается самым роковым образом. Все ждут приказаний, никто ничего не позволяет себе рассудить, да и не умеет, а начальство далеко и пока успеет отдать приказание, неприятель разбивает войско.

Таким образом, в критическую минуту внешнего или внутреннего испытания бюрократизированное государство обречено почти фатально на крушение. В этом отношении даже политиканы менее вредны, чем бюрократическая олигархия, так как в среде политиканов всегда найдутся умные и энергичные люди, которые сумеют спасти Отечество, по крайней мере в том случае, если не находят выгодным продать его врагам.

XXXVIII Необходимость сочетанной системы управления в монархии. Принципы общественного управления

Более чем где-либо в самодержавной монархии необходима система сочетания бюрократии и общественного управления. Монарх вовсе не какой-то «первый из бюрократов)», но власть верховная, единственный представитель нации. Его Верховная власть охватывает все силы и все власти, какие порождаются социальной жизнью нации. Они все для него одинаково близки, допустимы и одинаково находятся под его верховенством.

Когда демократия назначает управление из аристократии, или выбирает диктатора, – народное самодержавие от этого не исчезает. Так и монарх мог бы хотя все государство поручить общественному управлению и от этого не перестанет быть Верховной властью.

Если здравая политика не может рекомендовать монархии построения государственного управления на почве общественного управления, то не из опасения за верховность монархической власти, а потому, что это была бы очень плохая система управления.

Общественное управление не во всем хорошо, а во многом даже совершенно неприменимо. Поэтому бюрократия является даже в самых крайних демократиях. Она развивается, например, и в земстве. Даже в рабочих союзах бюрократический элемент развивается неизбежно и с пользой для дела. Итак, монархия не может не создавать, между прочим, системы бюрократического управления. Но нет ни малейших оснований не допускать рядом и общественного управления, а напротив, есть все основания непременно вводить его и сочетать с бюрократическим.

Хорошая постановка управительной системы требует привлечения общественных сил в государственное управление повсюду, где это полезно. Польза же от участия общественных элементов в государственном управлении может проявляться в трех направлениях: 1) в управлении, допускающем прямое действие народных сил (демократических или аристократических), 2) в области законодательной деятельности государства, 3) в области контроля за управлением. Общественные силы во всех этих случаях могут оказывать монархической Верховной власти драгоценнейшую помощь, ничуть не меньшую, чем учреждения бюрократические.

Сверх того, сочетание сил бюрократии и общественного управления в высшей степени полезно для правильности действий обеих этих сил, понятно при том условии, чтобы сама Верховная власть не превращалась в орудие ни той, ни другой, но сохраняла свое природное положение верховенства беспристрастного и справедливого.

Разнородность принципов бюрократии и общественного управления не только не составляет помехи их сочетанию, а наоборот, есть причина полезности сочетания. Некоторое соперничество между ними создает взаимный их контроль, взаимную поправку и обличение всякой ошибки и злоупотребления. Сверх того, бюрократия, находясь в связи с общественными силами, не допускается их влиянием до того извращения гражданского чувства, когда «чиновник» перестает даже сознавать себя членом нации, сыном своего Отечества. В свою очередь деловитость чиновника дает полезный образчик для властей общественных.

Присутствие общественных элементов в управлении государством в местных делах и около Верховной власти (в задачах законодательства и контроля) усиливает средства самой Верховной власти сохранять свой нормальный верховный характер. Окрепший вследствие этого контроль Верховной власти вместе с присутствием общественных элементов в государственном управлении не дозволяет и правительству превратиться во вненациональную систему «ведомств». Это поддерживает во всей системе бюрократии национальный дух, мешает «чиновнику» забывать, что он служит царю и Отечеству, а не своему министру и не начальнику департамента. Таким образом и сама бюрократия благодаря сочетанию систем управления сохраняет гражданский дух, помнит долг перед царем и Отечеством, а не одни приказания «начальства».

Участие общественных элементов в государственном управлении дает, наконец, Верховной власти широкое осведомление о состоянии духа нации и расширяет выбор лиц для достойного привлечения к государственной службе на бюрократическом поприще.

В общей сложности система сочетания бюрократического и общественного управления, всегда бывшая во всех процветающих монархиях, не только прямо вытекает из смысла государства и монархического принципа, но составляет для Верховной власти единственное средство создать действительно хорошее управление страной.

Введение общественных сил в государственное управление имеет две главные формы: 1) создание учреждений на почве общественного и сословно-классового управления, и 2) привлечение общественных представителей в общий круг государственного управления.

Общественное и сословное управление всегда было в России и сохранялось до сих пор. Недостатки его уже характеризовались выше, но задача настоящих строк не в критике существующего и не в выработке схемы более удовлетворительных учреждений, а в установке самых принципов, на которых разумно устанавливается общественное управление в связи с бюрократическими учреждениями.

Местное общественное управление полезно во всем, где возможно прямое управление народа, или передоверие его полномочий в самой первой инстанции. Народные выборные люди должны быть по крайней мере хорошо известны населению и вполне доступны его контролю. Поэтому местное общественное управление, как и сословно-классовое, удачно применяется только на территориях небольшого размера, или в пределах непосредственного сплочения социальных групп. Во всем же, где народу приходится создавать сложную систему представительства, с несколькими инстанциями передаточных выборных властей, общественное управление уже не существует, а составляет лишь фикцию, прикрывающую господство профессионального политиканского слоя.

Итак, первое правило построения общественного управления составляет поручение общественному управлению лишь того размера дел, который ему, по существу, доступен.

За этими пределами, там, где общественному управлению для своего функционирования неизбежно было бы создавать сложные инстанции передаточных властей, для общественного управления нет разумного места, и эти инстанции управления должно созидать из бюрократических учреждений, усиленных, если нужно, совещательным голосом народа.

Второе правило общественного управления требует сословности избраний его доверенных людей.

Необходимо, чтобы каждая социальная группа посылала в общее управление только своих членов. Если мы допустим выбор представителей на общегражданских началах, т. е. допустим, чтобы социальные слои поручали свои дела лицам, стоящим вне данного слоя, то все местное управление неизбежно быстро узурпируется политиканами и не будет уже иметь никаких достоинств общественного управления.

Конечно, в политике нет абсолютного применения каких бы то ни было принципов. Их обходят практические условия жизни. Так, например, невозможно помешать какому-либо интеллигентному разночинцу приписаться к крестьянскому обществу, чтобы явиться затем представителем крестьян. Но уже и такая полуфиктивная приписка невольно сближает этого человека до известной степени именно с данным сословием. Точно так же должно сказать, что бывают исключительные минуты опасности или общего высокого подъема, когда все решает только дух и все формы теряют значение. Но в обычное время, как общее правило, можно поставить несомненным принципом, что только кровный член данной социальной группы, связанный с ней бытом, духом и интересами, способен явиться ее представителем и что лишь при таком непосредственном участии в управлении в лице своих членов национальные социальные силы предохраняются в мере возможного от порабощения профессиональным политиканством.

Третье правило плодотворного местного управления, как и всех форм общественного управления, объединяющего на одном деле несколько социальных групп, состоит в том, чтобы все они имели свое представительство в общем управлении и ни одна не была от него оттираема.

Одна из задач общественного управления и связанных с ним бюрократических учреждений должна состоять в наблюдении за этим. Дело в том, что социальный состав населения меняется. В местностях перенаселенных, например, наряду с привилегированными «старожилами» являются обездоленные «новожилы». Развивающаяся промышленность создает в других местах фабричное население, или горнорабочее и т. п. Иногда обнаруживаются своеобразные явления, как, например, весьма важный слой «дачепромышленников» Московского уезда… Необходимо следить за всеми подобными явлениями, чтобы не оставлять и новые группы без участия в местном управлении.

Четвертое правило требует, чтобы количество представителей от разных групп находилось в некоторой пропорциональности с численной, экономической и социальной важностью их. Там, где требуется простое совещание, нет надобности искать никакой пропорциональности представительства. Но местное управление «решает» меры и приводит их в исполнение. При этом немыслимо допускать, чтобы более слабые группы могли командовать более сильными, чтобы громадная масса, например, крестьянства, была подавляема сотней семейств «привилегированных сословий» или, наоборот, численное большинство бедных могло разорять богатое меньшинство тенденциозно раздутыми налогами и т. п. Для избежания всего этого требуется искусная установка пропорциональности представительства от разных групп населения, что составляет задачу весьма сложную, в разрешении которой должны совместно трудиться как местные общественные силы, так и государственная власть.

Пятое правило разумной установки местного или сословно-классового управления составляет непременный контроль государственной власти и право всякого меньшинства, считающего себя притесненным, апеллировать к общегосударственной власти.

Нельзя допустить идеи, будто бы у какого бы то ни было общественного управления имеются какие-либо исключительно свои дела, не подлежащие контролю государства. Эта точка зрения принципиально ложная. Идея сочетанного управления допускает без различия управительное действие властей, назначаемых правительством или выдвигаемых самими общественными группами, только потому, что они одинаково входят в общегосударственный союз. Если же бы общественные группы могли выходить из общегосударственного союза, чтобы замыкаться в каких-то исключительно «своих» делах, то они не могли бы быть признаны способными к участию в государственном управлении. Да, в действительности в социальных группах нации и нет таких дел или интересов, которые бы не касались так или иначе всего государства. С точки зрения Верховной власти все, что только происходит в нации, касается и ее самой, Верховной власти, и при надобности подлежит ее вмешательству.

Я уже указывал выше, что пределы действия государства определяются вовсе не содержанием интересов, подлежащих его охране, а лишь обязанностью не делать ничего, задушающего самостоятельность личности и общества. Но в частных, по-видимому, делах социальных групп всегда могут быть такие стремления, который требуют вмешательства государственной власти именно для исполнения этой ее обязанности. Так, всевозможные корпорации и общества могут крайне давить на личность. Но монархическая Верховная власть, как хранительница верховенства нравственного начала, не может потерпеть ни в каких групповых или частных делах торжества неправды и упразднения этической идеи.

При соблюдении этих принципов построения общественного управления является место для еще одного правила: всякому общественному управлению должна быть предоставлена достаточно широкая компетенция.

Основное правило в отношении всякого учреждения требует, чтобы ему поручалось лишь дело, по существу ему доступное. Но это правило необходимо дополняется требованием давать учреждаемому управлению всю власть и все права, необходимые для исполнения порученного дела. Без этого нельзя работать успешно. Это касается и размеров компетенции, которая должна охватывать все отрасли дел, естественно связанных с исполнением задачи, указанной данному общественному управлению.